Сто характеров – и одна судьба
Алёхина Галина Александровна (родилась в 1946 году)
российская актриса, играла в театрах Челябинска, Москвы, Новосибирска, с 2007 года на преподавательской работе, заслуженная артистка РФ (1994), народная артистка России (2004).
Печатается по книге:
«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 3-13.
Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.
Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.
Еще совсем недавно театр соседствовал с тихими улочками городского центра, с уютной площадью перед фасадом, и лишь по вечерам эта площадь, освещенная не очень ярко и не очень празднично, заполнялась театралами.
И вдруг все изменилось, и театр оказался на развязке бешеных автомагистралей, в окружении громадных гостиниц, пышных офисов, рекламных щитов – на бойком месте. Время ворвалось сюда вместе с потоком машин, разрушая патриархальную цельность этого городского уголка. От такого напора должен был измениться и сам театр, не только его окружение. И он, конечно, изменился.
Теперь в «Красном факеле» не жалеют огней. Ярко горят фонари у парадного подъезда, сияют светильники в фойе, а люстры – в зале, светом залита сцена, особенно в тот, последний, миг, когда, взявшись за руки, выходят актеры на поклон. Ибо что бы ни менялось в театре – к лучшему или худшему, этот момент здесь вечный: актеры выходят на поклон. Еще в гриме. Еще в необычных нарядах. Еще герои и героини, но уже и реальные люди, освещенные сиянием сцены, светом рампы – теперь в «Красном факеле» не жалеют огней.
И среди них, взявшихся за руки, только что отыгравших, отплакавших, отсмеявшихся – за нас, для нас и с нами, – она, наша любимица, из-за которой многие вообще ходят в «Красный факел».
Ей доводилось плакать и смеяться на сцене чаще, чем другим, – особенно в те сезоны, когда у нее было много ролей. Выпадали такие счастливые времена – и для нее, и для зрителей. Мы слышали ее голос по радио – она читала стихи; мы видели ее лицо на экране телевизора – спокойное, с чистыми, чуть печальными, всё понимающими глазами, – в телеспектакле о цветаевской Сонечке... Но чтоб увидеть ее по-настоящему, во всем актерском блеске, во всем многоречии, многосвете, многочувстве, многожизни, – надо пойти в театр. Побывать под его огнями, люстрами, светильниками, посидеть в чуткой темноте зрительного зала и увидеть эту актрису на сцене – как в других мирах, рожденных для нашего волнения, подаренных нам – на счастье. Эти миры мы уносим с собой надолго, когда окончательно закроется занавес, отдаляя нас от жизни сцены, уже умолкнувшей в этот вечер. Сценическая жизнь словно переселяется в нас, как-то по-своему запоминаясь – каждому по-своему.
...Театр являет собой образец единства противоположностей: свет и темнота, голоса сцены и молчание зала, отдых для зрителей и адский труд актеров, выдумка игры и реальность отклика. Здесь публика даже любит тех, кого в жизни бы ненавидела: обожает самых отъявленных негодяев, если их играют любимые актеры.
Ну, в самом деле, как можно любить такую даму, как столичная штучка Мара в спектакле Облдрамы «Парик из Гонконга»?! А зрители отбивали ладошки в аплодисментах и были счастливы, что вот еще и еще она выходит на сцену и – продляется миг прощания. И спешили прийти сюда опять, если не на этот, так на другой спектакль, где любимая актриса была совсем в ином образе, но тоже удивительном. Например, играла в «Красном факеле» странную фрекен Жюли или совсем уж необычную Летицию («Игра воображения»)...
Наверное, уже понятно, о ком идет речь? Да, это Галина Алехина, заслуженная артистка России, ведущая актриса «Красного факела».
Талантливая, умная, красивая, ироничная (чаще – самоироничная) – от нее исходит некая строгость, может быть, от серьезности натуры, от прямоты. Она из тех, кто умеет сказать прямые, резкие слова в любой обстановке. «В дипломаты не гожусь», – говорит о себе сама. За это ее одни любят и уважают, иные – не очень. Вот и с начальством у нее всегда сложные отношения. Слава Богу, мир состоит далеко не из одних начальников. Сколько людей вокруг, с которыми хорошо!
И все-таки в голосе бывает слишком много горечи, и все дольше задерживается печаль в ее длинных зеленых глазах – глазами она в отца. «Хороша ты моя, хороша! Алехинская породушка!» – приговаривала гордо бабушка, рожавшая только сыновей. А отец просто любил дочку. Приучал ее к театру, потом радовался, что она стала актрисой.
– Но во мне много именно от мамы, – говорит сама Галина, – и с годами всё больше. С мамой невероятная, пуповинная связь. От мамы – воспитание, иногда жесткое. От нее и максимализм. И хотя я единственная в семье актриса, природным артистизмом наделены все мои родные. Мама музыкальна и потрясающая рассказчица. Папа неожиданно для всех после шестидесяти стал писать воспоминания. Никто его занятия не принимал всерьез. А я некоторые его зарисовки забыть не могу: страшный голод... мать выскребает из пустой телеги остатки просыпавшейся муки и глотает, глотает ее прямо с сеном... и вдруг видит за тынком глаза ее голодного ребенка...
Сама Галина в детстве не голодала, хотя родилась в трудном послевоенном году и роскоши особой в семье не было. Коммунальная квартира, большой московский двор, где полным-полно ребятишек – после войны они появлялись как грибы, – так она росла. Ребенком была необычным, во дворе ее звали Луняга. Могла среди детской беготни, игр, шумихи замереть, застыть, засмотревшись в окно или просто в небо. Рано начала рисовать – серьезно, по-настоящему; хотела стать художницей, потом – модельером, потом – театральным художником, создавать костюмы для актеров. «А вышло так, что всю жизнь театральные художники создают костюмы для меня», – шутит она. Впрочем, нередко она и сама себя снаряжает на сцену, перетряхивая домашний гардероб и фантазируя, особенно в тех спектаклях, которые сама ставит. Не от хорошей жизни, конечно. Умение шить, вязать выручало и в быту, когда завела свою семью, родился ребенок. Семья актерская, а наше государство никогда актеров высокими заработками не баловало. И сейчас еще по привычке не может без дела в руках смотреть телевизор: обязательно что-то вяжет, шьет. И видели бы ее в эти минуты зрители – какая она женственная, милая, смешливая...
Коренная москвичка, она жила в основном далеко от Москвы. Сначала судьба привела ее на Урал: в Свердловске Галина окончила театральное училище, в Челябинске работала в драматическом театре; ненадолго задержалась в южных городах (Ашхабад, Орджоникидзе), а почти три десятилетия – в Новосибирске. В Областном театре драмы (ныне «Старый дом») в 70-е годы она переиграла десятки ролей в современных пьесах. Она с удовольствием вспоминает эти годы, своих партнеров по сцене — многие стали друзьями на всю жизнь. Хотя и трудности были, и работать приходилось – ого! Чего стоили хотя бы обязательные гастроли по районам области — два летних месяца ежегодно. Сельские клубы, полевые станы... Условия жизни – не спрашивай! Но были молодыми, все переносилось легко, весело...
Об Алехиной тогда много писали, хорошо и подробно, разбирая роли, давая оценки. В роли Марии особенно ярко обнаружила себя профессиональность молодой еще актрисы (сценический стаж Алехиной насчитывает всего шесть-семь лет). Вся роль построена на несовпадении внешней заторможенности, скованности с напряженными ритмами внутренней жизни Марии, со значительностью происходящей в ней работы души. Алехина соблюдает этот принцип безупречно... В Галину Алехину верит режиссура театра, ей поручают ответственные роли. Нам же, зрителям, разделяющим эту веру, остается ждать новых работ талантливой актрисы. Так писала новосибирская журналистка М. Рубина об одной из лучших ролей Галины Алехиной той поры – сибирячки Марии в спектакле «Деньги для Марии» по В. Распутину.
А это уже краснофакельский период в жизни актрисы.
Она – трагическая актриса. Не актриса на роли в трагедиях, это, конечно, пожалуйста — за милую душу, но я имею в виду ее мироощущение. В пространстве ее творческой и, думаю, человеческой сущности установлено трагическое освещение (В. Лемешонок).
Конечно, более всех зритель сочувствует Г. Алехиной, которая, как и ее героиня (Летиция, «Игра воображения»), не может жить вне игры, вне воображаемой действительности... Она играет с таким наслаждением, изобретательностью, органикой, страстью, что зритель счастлив вместе с ней (Э. Худошина).
Галина Александровна неизменно недовольна собой, и из-за этой ее придирчивости, из-за неутомимого, до бессонниц, поиска выразительных средств и новых красок образы ее героинь от спектакля к спектаклю неизменно приобретают глубину и объем, человеческую притягательность (А. Казанцева).
Перебирая рецензии в стареньких газетах и посвежее – уже в основном в журналах, Галина говорит:
– Раньше и в спектаклях, и в критических статьях было больше внимания к человеку – и персонажу, и творцу. Теперь и театр очень изменился, и театральная критика чаще занята самовыражением... сверхзадача – обратить на себя внимание. Нередко статья — только примитивный пересказ спектакля... Умение критика сопоставлять, предсказывать развитие спектакля или отдельной актерской работы уходит. Ритмы жизни меняются, тут уж не до вдумчивости. На бегу пишут, посмешнее, посолонее. Конечно, не все, но многие... Редкую статью теперь хочется сохранить...
Из Облдрамы в «Красный факел» Галина Алехина пришла в 1987 году — уже зрелым человеком и, несомненно, настоящим мастером. Здесь получила звание заслуженной артистки России, через десять лет после выдвижения. – Этот факт научил меня спокойно относиться к званиям и наградам... – И еще с большей определенностью: – Не жду наград и никогда ничего не делала и не буду делать, чтобы их получить.
Для нее важно лишь то, что есть «золотой запас», который и помогает не отчаиваться, верить в себя, – спектакли и роли, любимые и ею, и зрителями. Сколько их? Сто? Или больше – кто считал? Главное – их помнят. В Облдраме это давно ушедшие из репертуара, но не забытые спектакли: «Деньги для Марии», «Парик из Гонконга», «Игра в куклы», «Бабы», «Фантазии Фарятьева», «Смотрите, кто пришел», «Под одной крышей»; в «Красном факеле» – уже упоминавшиеся «Летиция, или Игра воображения», «Фрекен Жюли», а еще «Красный уголок» и «Танго», «Мамаша Кураж и ее дети» и «Козий остров»... – Это счастливые моменты жизни, – говорит актриса, – когда сходилось всё: пьеса, роль, серьезная работа. Когда интересно работалось, и команда собиралась, и на поклон не стыдно было выходить...
Вот алехинская мамаша Кураж, потрясшая несколько лет назад театральную публику трагедийностью, глубиной, яростным стремлением жить и быть счастливой, когда погибают на войне другие, отчаянием матери, теряющей своих детей... Прошедшая по театрам страны в годы холодной войны, эта пьеса Б. Брехта, поставленная в середине 90-х, вдруг стала нам ближе: кровоточили свои раны, в Чечне гибли новобранцы и мирные люди, а кто-то наживался на этой бесконечной «домашней» бойне. Алехина играла неистово, всеохватно, у ее героини кипели разом и плоть, и душа, замирая лишь в минуты высшей трагедии. Это была живая женщина с необычной судьбой, которую она выбрала сама для своих детей и себя в смутное время войны и перемен, когда особенно трудно выбирать и особенно тяжка расплата за ошибки. Можно было бы написать целый том, разбирая психологическую мотивацию, с которой подошла актриса к образу неукротимой мамаши Кураж, исследуя филигранную отточенность и выразительность каждой детали...
– А сколько моих находок было отброшено, не принято режиссером, – с горечью вспоминает актриса.
Это оборотная сторона актерской жизни (так и тянет сказать – подневольной жизни), когда режиссеру требуется гораздо меньше, чем может дать талантливый актер. Такая зависимость способна отравить душу, а то и надломить актера, приучить плыть по течению, но Галину Алехину она, пожалуй, подтолкнула к действию: ставить свои спектакли, где она сама себе хозяйка и в выборе материала, и в сценических решениях.
У актрисы-женщины – жизнь сложнее, а значит и исполнение роли тоньше, многокрасочнее, насыщеннее (да не обидят эти слова мужчин-актеров). Рисунок роли иногда возникает, кажется, из ничего, а если разобраться, приглядеться – сколько всего обнаруживается в нем из пережитого! Тут можно задать актрисе вопросы, которые всегда интересуют зрителей. Играет ли она саму себя, когда роль близка ей по натуре? И нет ли тогда ощущения, что она излишне раскрывает свою душу, оголяется, делается беззащитной – за маску легче ведь спрятаться? Ответ один:
– Для меня интересен исповедальный мотив, не лицедейство (хотя и без него не обойтись – приходилось играть фарсовые, гротескные роли). Но любимыми жанрами всегда были драма, трагедия. А «взять» их можно только, как говорится, кишками, своими нервами... Потому душа должна быть «разрыхленной», живой. Об этом в нашей профессии приходится заботиться. Нельзя давать ей умирать – страданиями душа совершенствуется. Весь тяжкий опыт твоей жизни помогает оставаться живой, податливой на сопереживание. Горькое и печальное твоей жизни становится твоим же богатством...
А какое у нее отношение к зрителю? Где легче играть: в маленьком зале, где она видит выражения глаз, или в огромном зале, где нельзя быть близко к каждому, зато можно владеть вниманием сотен людей одновременно? Мне кажется, что Галине Алехиной с годами стало дороже внимание каждого человека, может, потому она и создает свои замечательные моноспектакли, рассчитанные на небольшие залы; находит время для выступлений в Доме Цветаевой, ставшем притягательным для новосибирцев во многом благодаря именно вечерам с участием Галины Алехиной.
Много играла любимых и влюбленных женщин, – выходит, она об этом знает всё? Эх, кабы так! Тогда и жизнь была бы счастливее! Но, подумав, согласится сама с собой: не так уж и плохо все было. Любили ее, любила она, дом их был гостеприимный, двери в него не закрывались.... Рос сын, Илюшенька, обожаемый, единственный, а наверное, надо было нарожать детей, ее бы хватило на всех... Запас нерастраченной любви иногда бывает даже в тягость, особенно сейчас, когда Илюша уехал в Москву, и она осталась здесь одна... Знала, что так будет – каждая мать знает, что когда-то сын уйдет из родных стен, знала ведь, а все равно разлука оказалась неожиданной. Но и противиться его отъезду не стала, не дала себе такого права. Одаренный, тонкий, вдумчивый, он бредит музыкой – Господи, пусть ему повезет! И пусть он не забудет, как она его любит!
И сразу – сразу, как сон, вспоминается недавний бенефис Галины Алехиной. Там было много волнующего: и полнехонький зал почитателей и друзей – сидели даже на ступеньках прохода! – и горы цветов, обвал цветов, несмотря на зимнюю пору, и шутки, нежность речей – не дежурно-юбилейных, а родных и неповторимых, и спектакль «Мне совершенно все равно, где совершенно одинокой...», созданный самой актрисой, и участие в спектакле ее учеников, достойных такого педагога... Но самым волнующим было появление в глубине сцены человека с саксофоном – да, он был нужен по сюжету, но ведь это был Илюша, бросивший все дела и прилетевший на мамин спектакль! Ох, как это объединилось и заполонило все вокруг: голос Илюшиного саксофона и радость мамы! И зал почувствовал это, не мог не почувствовать.
С Галиной Алехиной интересно даже просто беседовать, на любые – отвлеченные или конкретные, бытовые – темы. Непосредственность, искренность... И вдруг понимаешь, какая у нее необыкновенная выразительность речи, жестов – это не игра, а профессиональная привычка «доносить» до собеседника смысл каждого слова. Выходит, и в театре каждый зритель для нее собеседник? Может, этим и объясняется прочность взаимосвязей: мы все ей нужны так же, как она нам?
В театр ходят на талантливого человека. Галина Алехина одарена Богом и обучена жизнью и учителями. Жизнь, впрочем, продолжает учить и теперь, а давних своих учителей она помнит и любит, особенно самого первого, Вадима Борисовича, руководителя одной из московских молодежных театральных студий, где начиналась когда-то ее сценическая биография. Она и письма ему пишет в Москву так же часто, как маме.
– Именно он привил мне настоящее, серьезное отношение к театру. По нему я внутренне проверяю свои работы. Делюсь с ним своими проблемами в новом для меня деле – преподавании в театральном училище.
Это новое дело, кажется, уже захлестнуло Галину Александровну: и глаза горят, и без восторга не может говорить о «своих ребятишках».
…Да, жизненный опыт незаменим в актерском деле. Опыт потерь (Господи, хоть бы их было поменьше!), опыт ошибок, но и счастья, но и побед. Чаще всего – над собой же.
Но вдруг (хоть и постепенно) в театре стали как бы лишними серьезность, многозначность, психологическая наполненность ролей, стало уходить то, что делает театр – Театром, что насыщает и актеров, и зрителей, возвышает, спасает. Теперь здесь больше того, что легче продается.
Наверное, время, мчащееся мимо нас (и мимо театра тоже), в конце концов перебродит, угомонится в своем торгово-мобильном беге, откажется от суетливости, восстановит свой природно-возвышенный ритм. А следуя времени, и театр вновь захочет заглянуть в лицо своего зрителя, задумается о его душе. Такие повороты уже бывали в долгой истории театра.
Только годы актерской жизни, ненаполненные работой, настоящими ролями, теряются бесследно. Суровая реальность этой профессии. Поэт, даже если его не печатают, все равно пишет стихи. Композитор, даже лишенный концертных исполнений, не вырвет музыку из своей души. Актеру нужна сцена, нужны зрители – лучше всего постоянные, преданные, ловящие каждое слово, сказанное со сцены. Ведь как актер постепенно нарабатывает свой творческий багаж, так и публика воспитывается постепенно, годами идет притирка, узнавание. И вот когда все это есть, достигнуто, – оказываешься не у дел, остаются только тающие мечты о несыгранном.
Но умный, многогранный человек, Галина Алехина находит выход и теперь. Нет ролей – разыщу их сама. Так создаются один за другим ее моноспектакли, которые (теперь это уже очевидно) составили целый пласт театральной культуры нашего города в последнее десятилетие.
Особая страница ее актерской биографии – творчество Марины Цветаевой, а именно на нем Галина Алехина строит свои поэтические спектакли.
Отношение к Марине Цветаевой у нее сложилось давно и несет в себе некую тайну, даже мистическую тайну. Знакомство, нет, открытие, состоялось в юности, когда ее сверстники знать не знали о таком поэте. А Галина, уже тогда участница театра-студии, девушка начитанная, водила дружбу с молодыми библиотекаршами, и те давали ей «на вечерок» кое-что из запасников. Так к ней попали тоненькие сборнички стихов Марины Цветаевой, еще прижизненные ее издания. Стихи – завораживали. И запоминались. Потом появились стихи в журналах, опубликовали прозу «Мой Пушкин»...
– Впечатление было оглушающее: талантом, силой, слогом, мыслями – всем. Эту прозу я стала читать публично еще в Свердловском театральном училище.
С Цветаевой она не расстается: читает, перечитывает, только иногда, редко, как будто перенасыщается, как будто устает от того напряжения, которое несет в себе ее творчество, откладывает книги, но ненадолго.
– Возвращаюсь к ее книгам всякий раз как к новому этапу своей жизни. И чем больше постигаю в этом необъятном творчестве, тем больше ощущаю непостижимое в нем.
Много выступала перед публикой – со стихами, поэмами, прозой, потом они стали объединяться, сливаться в нечто единое, вырисовывались целые спектакли. И она их «выстраивала» в полном одиночестве и выносила на суд зрителей. Уже десять лет спектаклю «Вот опять окно, где опять не спят...» – к 100-летию М. Цветаевой, а к 200-летию А.С. Пушкина она создала спектакль по произведениям Цветаевой о любимом поэте. Спектакли производили ошеломляющее впечатление на публику. Огромная в своем даре, воле, силе мысли Цветаева и нисколько не меньшая в тех же качествах, победительно женственная и несравнимая в артистическом таланте со-чувствования Алехина: мне, например, всегда чуть-чуть боязно быть свидетелем очередной их встречи, со-единения двух личностей такого творческого масштаба. Потому что, когда я вижу афишу: «Галина Алехина читает Марину Цветаеву», – это означает не праздное времяпрепровождение и не отдохновение, а немалый труд души, ума (Т. Шипилова).
Убежден, что в России сейчас нет артиста, который бы читал Цветаеву на таком же уровне (Э. Александров).
Созданные Алехиной сценические образы питаются не только талантом актрисы, но и силой ее личности... Я не знаю другой актрисы, которая так читает поэзию (Я. Колесинская).
Сейчас, оглядываясь на уже сделанное, Галина Алехина признается:
– Я росла и взрослела как будто вместе с Цветаевой (и сейчас уже переросла ее возрастно). И то, что я делала, – это не чтение Цветаевой, это служение ей. Чувствую себя неким передатчиком между ею и слушателями... Бывали и случаи бескорыстной помощи – со-творчества, за которые я очень благодарна. С Григорием Гоберником я впервые отважилась на цветаевскую «Поэму Конца». Он же помог мне поставить моноспектакль, который я сыграла в Доме актера, отметив свое сорокалетие. Благодарна Виктору Пушкареву за то, что подтолкнул меня на большую дерзость: прочитать цветаевского «Молодца» в Доме Цветаевой, – эту поэму никто в мире еще не читал публично. Признаюсь, тот вечер едва не кончился для меня трагедией. На репетиции Гоберник, прослушав поэму, предложил, вместо музыкального оформления, читать ее над раскрытым роялем. Эффект получился потрясающим... Я начала шаманить... Рояль отвечал: из него шел звук глубокого колодца, тревоги, неожиданно создавая храмовую, соборную высоту... На премьере, к концу чтения, я вдруг почувствовала, что у меня отнялись ноги... Было очень страшно, но надо было дочитать эту историю любви до конца... Может, это расплата за прикосновение к самой поэме – очень сильному и непростому произведению? Даже сатанинскому – ведь там беззаветная любовь к упырю... И когда все отмечали премьеру, я еще долго не могла прийти в себя...
И с цветаевскими книгами происходило в ее доме что-то мистическое. Их у нее целая полка в шкафу, всевозможные издания, но самой Галиной куплена только одна. Остальные книги ей дарили, иногда малознакомые люди.
– Я обнаруживала книги даже в своем почтовом ящике, кто их туда клал, мне неведомо, но для меня это очень дорого, значит люди приняли мои работы и тем самым как бы признали эту мою творческую связь с Цветаевой. А я ее ощущаю всегда. Перед каждым спектаклем разговариваю с ней, прошу у нее поддержки. А после спектакля всегда благодарю зрителя за интерес к Марине Цветаевой.
…Ей иногда снится один и тот же сон: в нем человек, которого она любила до самозабвения (и все-таки устояла перед этой любовью – парадокс цельной натуры!) и который ее предал тихо и комфортно (так и предают чаще всего те, кого мы любим, – парадокс человеческих отношений!). Сюжет очень короткий. Нет ничего, только протянутая рука – она знает, что это его рука, и в ответ протягивает свою. Хоть сон повторяется, всякий раз она как будто не ведает финала. Его рука, крепкая, надежная, медленно тянет ее вверх, на скалу, вот уже почти достигнута вершина, – и тут его рука разжимается... Она летит вниз, бьется о камни, расшибается в кровь, падает в какую-то расщелину и лежит там без сил... А когда, очнувшись, поднимает голову... К ней тянется та же рука, и она снова протягивает свою навстречу... И все повторяется.
Такова и ее жизнь. Любит, верит, падает, разбивается, плачет в отчаянии – и опять верит, поднимается и живет, работает и любит! Любит всем сердцем – иначе не может. Любит многое в своей жизни: детей, животных, стариков, простых теток, повидавших на своем веку всякого, своих друзей, солнце за окном – из ее кухоньки видны долгие закаты, и ей это нравится. И сильнее всего любит сына, своего Илюшу. И больше всего – театр. Чаще придуманный, несуществующий, тот, который должен быть... И обязательно будет!
Добавить комментарий