Спектр лидерства
Боресков Георгий Константинович (1907-1984)
известный советский химик и инженер, член-корреспондент АН СССР (физическая химия) с 28 марта 1958 года, академик АН СССР по отделению физикохимии и технологии неорганических материалов с 1 июля 1966 года. В 1958-1984 годах – директор Института катализа в Новосибирске.
Печатается по книге:
«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 44-55.
Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.
Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.
Жаль, что не я задала Георгию Константиновичу этот очаровательный в своей лукавой дурашливости вопросик:
– Как стать академиком?
Потому что не я услышала этот адекватно очаровательный в своей насмешливой мудрости ответ:
– О, это так просто! Нужно работать и ждать, пока получится открытие.
Но вопрос задавался в Одессе, а я беседовала с академиком Боресковым в Сибири. Да еще почему-то все больше зимой (объяснимо, впрочем, – зимы у нас больше всего), когда студеная заснеженность бытия не потворствует легкомыслию. Я очень серьезно готовилась к интервью – читала специальную литературу, расспрашивала знающих людей. И для чего? Для того чтобы непринужденно начать разговор со школьного вопроса – а что же такое, собственно, катализ? Как будто впервые услышала интригующее слово… Смешно? Нелепо?
Но – во-первых, роль «популяризатора науки» обязывала меня к разъяснению ключевых для телевизионной ли, газетной работы понятий.
Во-вторых, о своем любимом катализе Георгий Константинович мог, кажется, говорить бесконечно. И ценил возможность рассказать широкой аудитории о предмете своих профессиональных занятий, хотя иногда и сомневался – а будет ли это интересно?
В-третьих, это всегда было интересно, потому что всегда находились новые краски и детали в описании явления, с которым неразрывно связана жизнь исследователя, инженера, технолога и даже организатора науки Борескова.
Создание единственного в стране и одного из четырех в мире Института катализа академик Боресков считал главным делом своей жизни. Я как-то попыталась уточнить: может быть, свершением? Ведь «делом» был избранный однажды и навсегда этот самый катализ. Георгий Константинович не возражал, но заметил, что «свершение» – слово пафосное, а пафос неубедителен. Больше уж я к его словам не придиралась. И училась у Борескова культуре речи – ясной, логичной, увлекательной. Культуре научного эксперимента, мастерству преподавания, этике отношений учились у него другие. 26 лет он возглавлял созданный им в Сибири институт. 24 – кафедру в НГУ. Сроки, достаточные для формирования Школы. Что и удалось ему с той высокой результативностью, которая сопровождала все его «главные дела».
Родился Георгий Боресков в 1907 году в Омске (коренной, стало быть, сибиряк). Умер в Новосибирске в возрасте 77 лет. XX век подчинял его биографию своим схемам, но натура исследователя одолевала схемы, пробиваясь к призванию.
Откуда оно берется, призвание к «познанию»? Передается по наследству?
В автобиографии Георгий Константинович счел нужным сообщить о себе следующее:
Отец, Боресков Константин Михайлович, военный инженер, до революции служил офицером в воздухоплавательных и авиационных частях, последний чин – полковник. В 1916 году мои родители разошлись, мать со мной и сестрой переехала в Одессу и вскоре вышла замуж за Александра Николаевича Патона. В 1918 году мой отец уехал за границу и в 1922 году умер в Бельгии. С 1917 по 1927 годы я находился на иждивении моего отчима А. Н. Патона, служившего в царской армии военным инженером в чине полковника. С 1919 года А. Н. Патон служил в Красной Армии, в 1928 году был демобилизован и перешел на пенсию. В 1937 году А. Н. Патон был арестован в Одессе органами НКВД. В 1959 году реабилитирован посмертно…
Сведения скупые, не комментируемые, о пережитом можно только догадываться, а вот родословная Боресковых стоит того, чтобы на ней задержаться.
Отец – один из первых военных авиаторов России. Дед – Михаил Матвеевич Боресков – представлен в Энциклопедическом словаре как «русский военный инженер в области минного дела и военной электротехники, генерал-лейтенант. Руководил установкой минных заграждений во время Крымской и русско-турецкой войн 1877-78 гг. Предложил метод расчета зарядов для взрывных работ («формула Борескова»).
Дед с внуком в этом Словаре и встретились – в жизни разминулись. Михаил Матвеевич умер в 1898 году, – но я читала книги про того и другого и поразилась сходству характеристик двух Боресковых.
О Михаиле Матвеевиче:
В деятельности молодого Борескова намечались те замечательные качества, которые получили свое развитие в последующем. Он никогда ничего не принимал на веру, всегда тщательным исследованием результатов предварительных опытов приходил к выводу об эффективности того или иного способа и, только убедившись в правильности своих расчетов, приступал к выполнению поставленной задачи. Будучи еще молодым инженером, Боресков продемонстрировал незаурядные способности организатора и знатока своего дела, умеющего самостоятельно решать технические задачи, находя выход в трудных условиях…
О Георгии Константиновиче:
Творческая самостоятельность Г. К. Борескова проявилась с первых шагов в науке… Он не стал сторонником теоретических представлений своего руководителя, сводящих катализ к действию физических факторов. Уже тогда у Георгия Константиновича начинает формироваться собственная концепция катализа, основанная на химической природе явления…
И еще, и еще совпадения – точно оба Боресковых по одной мерке скроены, и разница в занятиях тут значения не имеет.
Не удержалась – сказала в одной из наших бесед:
– Вы счастливо унаследовали от деда стремление к самостоятельности, инженерный, исследовательский, организаторский талант…
Он доброй усмешкой оценил мою подкованность по части его родословной, но тему наследственности не поддержал:
– Мне трудно судить о роли генетических факторов, а время было такое, что нельзя было не стремиться сделать что-то практическое. Ведь это было начало индустриализации, которая, конечно, на нас всех, молодых, производила большое впечатление… Мы старались делать максимум полезного для нашей промышленности.
Мои размышления о власти генов остались при мне – заговорили о «времени».
– В семнадцать лет вы окончили в Одессе профтехшколу?
– Да. Получил даже соответствующую квалификацию: слесарь-подручный.
– Далековато от катализа… Путь не прямой?
– Не думаю, что мой путь по существу оригинален. Профтехшкола, которую я окончил, была просто очень хорошая средняя школа. Здесь мне дали серьезную подготовку по физике, по математике, выработали уважение к науке. У нас были стоящие преподаватели. Поступил в Одесский химический институт. А вот после института пришлось приложить немало усилий, чтобы делать то, что очень хотелось делать – заниматься наукой. Начал работать в Одесском химико-радиологическом институте Наркомтехпрома. Там и появились некоторые результаты. Лет через семь-восемь меня пригласили в Москву…
Говорить с ним легко – он терпелив и доброжелателен. Но при этом и трудно – ни за что не скажет о своих успехах, о том, что ему удалось сделать. Так, некоторые результаты…
И уж если хочешь получить представление, хоть в самых общих чертах, о его научных заслугах, читай литературу, специальную и не очень. Усваивай «сухой остаток» чужих разысканий в доступных тебе пределах понимания.
Тридцатые годы. Стране нужна серная кислота, которая, по определению Борескова, имеет в химической промышленности такое же значение, как сталь и чугун – в машиностроении. Лучший способ ее выработки использовал в качестве катализатора драгоценный металл – платину, и это тормозило развитие производства. В 25 лет Георгий Боресков становится известен как «автор» нового катализатора – БАВ (барий-алюминий-ванадий), на который уже в конце тридцатых годов перешли все заводы Советского Союза, вырабатывающие серную кислоту контактным способом.
Спрашиваю:
– Это прорыв?!
Чуть морщится – не любит громких слов. Как и распространяться о собственных достижениях. Отвечает сдержанно:
– Да, мы получили хорошие катализаторы. Взялись за эксперименты в начале тридцатых, и очень быстро наша промышленность перешла на ванадиевые катализаторы. Последующие события показали, каким важным оказалось решение этой задачи. Для производства взрывчатых веществ нужна крепкая серная кислота. И потребности нашей военной промышленности полностью удовлетворялись кислотой, производимой на БАВах. Но ведь кроме взрывчатки серная кислота широко используется в производстве удобрений, красителей… в общем, любые органические препараты – они все потребляют серную кислоту в больших количествах.
И дальше – о новых задачах новых времен, в том числе – и сибирских, естественно продолжавших некоторые из найденных направлений.
А его ученики и коллеги слова «переворот» не стесняются – напротив, доказывают такую оценку рядом положений:
новый высокоэффективный катализатор (БАВ) превзошел по эксплуатационным качествам все известные ранее,
удалось резко увеличить производственные мощности, и в тяжелое военное время наша промышленность была обеспечена этим сырьем,
разработанный Боресковым катализатор до сих пор является одним из наиболее активных и широко используется в промышленности,
кроме того, он дал начало целому поколению эффективных катализаторов для промышленных окислительных процессов…
Об автоматике в ту пору и не слышали. В описаниях технического оснащения опытов присутствует… кухонная мясорубка, выполнявшая роль будущей экструзионной машины. (Экструзия – в переводе с латыни – выталкивание). Температурный режим каталитического процесса поддерживали «вручную». И – так далее.
То есть условия самые что ни на есть примитивные (если не сказать – допотопные), но именно в этих условиях и вершился «переворот» небольшой группой лаборатории, возглавляемой молодым Боресковым.
Работавшая с ним тогда Е. Л. Кричевская вспоминает:
Два раза мне пришлось быть свидетелем научных дискуссий, возникавших в лаборатории. В отстаивании своих убеждений Георгий Константинович был абсолютно тверд. Не повышая голоса, с мягким юмором он так убедительно показывал абсурдность высказываний своих научных противников, что не оставалось никаких сомнений в его правоте.
И, характеризуя настроение молодых исследователей, замечает, что все они твердо верили в восходящую звезду Борескова.
А «звезда» восходила уверенно и ярко.
Не хочу затруднять текст терминологическими формулировками, обобщающими значение сделанного Боресковым. Но процитирую одно выступление, содержащее, по-моему, наиболее удачную попытку такого рода. Это доклад академика Кирилла Ильича Замараева, преемника Борескова на посту директора Института катализа. Прозвучал он в апреле 95-го, в день рождения создателя института.
Остановлюсь на основных этапах научной деятельности Георгия Константиновича.
30-е годы – создание основ современной технологии окисления SO2 в SO3. Именно в это время он заложил основы современных методов проектирования контактных аппаратов и в это же время начал свой всемирно знаменитый цикл работ в области сернокислотного катализа, который увенчался разработкой отечественного катализатора и процесса…
53-й год – формулировка правила примерного постоянства удельной каталитической активности (именуемой химиками УКА – З.И.).
58-й год – формулировка принципа воздействия реакционной среды на катализатор, переезд в Новосибирск и основание здесь нашего института.
61-й год – совместно с Михаилом Гавриловичем Слюнько заложены основы того направления, которое сегодня развивает математическое моделирование каталитических процессов.
80-й год – пионерские работы в соавторстве с Ю. Ш. Матросом по реализации впервые в мире нестационарного способа каталитических процессов.
И потом Кирилл Ильич рассказывал о том, как институт Борескова – без Борескова – развивает его идеи, какие новые результаты удается получать.
К великому сожалению, Кирилл Ильич рано ушел из жизни, не дожив до шестидесяти. Он руководил институтом чуть больше десяти лет и с великим почтением относился к творческому наследию предшественника.
Как и третий директор, академик Валентин Николаевич Пармон, представитель уже почти «внучатого» поколения по отношению к Борескову.
Институт катализа Сибирского отделения РАН выстоял и достойно пережил мучительную смену «режимов», когда государство фактически отказалось от науки, бросив на произвол рыночных стихий и сомнительного бизнеса далеких от него ученых, беззащитные перед ним лаборатории. Институт катализа даже уберегся от депрессии, столь типичной для исследовательских коллективов страны в пору шоковых реформ и безоглядных разрушений.
Кстати, что же это все-таки такое – катализ?
Начиная объяснять, Георгий Константинович попутно сообщает:
– Слово произошло от греческого, обозначающего «разрушение». Мы это «разрушение» обращаем в «созидание».
Перечитывая эти строчки сегодня, двадцать лет спустя, невольно символизирую смысл сказанного. Есть основания. Институт имени академика Г. К. Борескова прочно держится на шальных ветрах перемен, выдает «некоторые результаты», конкурентоспособные на мировом рынке, представляет доклады по фундаментальным проблемам на престижных международных конгрессах. Известен в мировом сообществе как организация, способная быстро и качественно выполнять сложнейшие комплексные исследования и разработки в любом направлении катализа.
По одному из статистических отчетов о жизни Новосибирской области почти 30% всех валютных средств по статье «наука и научные услуги» обеспечил именно этот «однозначно» профилированный институт.
И как же не воспроизвести в этой зарисовке фрагменты наших с Георгием Константиновичем бесед, именно катализу и посвященных. Боресков бы меня не понял, упусти я возможность еще одного растолкования сути его всепоглощающего интереса.
– Журналисты пишут: «катализ – та же добыча радия». Почему?
– Потому что, применяя катализаторы, вы можете получать нужные вам вещества без дополнительных затрат энергии. А на применении катализаторов основываются сегодня более 80% всех химических производств, а из числа новых химических процессов – более 90%. Потому что с катализом связаны большие перспективы решения важных хозяйственных задач. Таких, например, как получение жидкого топлива из угля, очистка сточных вод и атмосферы от загрязняющих выбросов… Катализаторы – вещества, влияющие на скорость процессов, – придуманы природой. Без них и мы не могли бы жить – в каждой живой клетке есть биологические катализаторы, ферменты, управляющие ходом химических превращений. Это творчество самой природы, механизмы жизни, а техника, как и во многих других случаях, только заимствует «изобретения» далеко еще не познанного нами процесса жизнетворчества. А вы знаете, что одно из первых экспериментальных свидетельств о катализе содержится в письме ученого мужа великому Гете? 1823-й год…
– Нет. Зато я знаю, что в 1912 году русский химик, академик Петербургской Академии наук Константин Кирхгоф обнаружил любопытное явление. Если нагревать крахмал в присутствии разбавленной серной кислоты, тот обращается в сахар гораздо быстрее, чем обычно, хотя сама кислота при этом не расходуется.
– Со школьных лет помните?
– Что вы! Нет, конечно. Вычитала, набираясь ума перед беседой…
– Вот вам еще один любопытный факт. Обращаясь к господину министру Иоганну Вольфгангу Гете, профессор Иенского университета Вольфганг Деберейнер сообщал «сведения об одном открытии», которое считал «в высокой степени важным». В ряде опытов он обнаружил, что металлическая порошкообразная платина обладает своеобразным свойством – «простым соприкосновением и без всякого содействия внешних сил заставлять водородный газ соединяться с кислородным газом в воду…». Понятие «катализатор» складывалось не вдруг, по мере накопления подобных наблюдений.
– А с вашим именем в стране связано становление катализа как самостоятельного научного направления. Благодаря институту?
– Мысль о том, что такой институт необходим, появилась у меня давно, задолго до переезда в Сибирь. Становилось все яснее, что катализ – это основной «ресурс» повышения эффективности промышленности, связанной с химическими превращениями. И изучать катализ так, как это делалось – в отдельных лабораториях, только отдельные стороны этого явления, нельзя. Нужно изучать его одновременно со всех сторон и – концентрированно, располагая всеми современными возможностями исследования. Я работал в физико-химическом институте имени Карпова в Москве. Институт был достаточно хорошо оборудован, в нем было много специалистов, но привлечь, скажем, методы физического анализа к исследованию катализа было трудно. Это удавалось большими усилиями – в маленьком масштабе. Необходимость организации самостоятельного института осознавалась все острее. Мне кажется, в Сибири нам удалось неплохо решить эту задачу. Недостатков, конечно, много, но в основном… Хотел бы подчеркнуть, что наш институт вовсе не регионального значения. Это все-таки единственный в стране институт и, по-видимому, самый крупный – такой специализации – в мире. С нами, пожалуй, можно сопоставить только Французский институт каталитических исследований. Он организовывался в Лионе почти одновременно с нашим. Это хороший институт, его серьезно поддерживает французское правительство, он успешно развивается, и мы работаем с французскими коллегами в творческом содружестве. Остальные институты катализа настолько малы, что их можно даже не принимать во внимание.
– А в Штатах?
– А в Штатах следят за всем происходящим в мире. Когда, например, у нас в Сибири появился журнал «Кинетика и катализ», они стали выпускать нечто подобное. И институт пытались создать. Прикидывали, сколько он будет стоить, кто может им руководить. Но это у них не получилось. Фирмы ревниво относятся к государственным учреждениям. А деньги на институт могли дать только фирмы, которые предпочли развивать исследования у себя. И исследования по катализу ведутся большие, но единого института нет.
– Говорят, вы подобрали себе блестящих технологов?
– Ну, зачем так – «я подобрал»… Хорошие люди есть везде. Я хотел бы на другое обратить внимание. У нас очень четко были сформулированы задачи всестороннего изучения катализа, и теоретические, и практические. Мы, кажется, все предусмотрели – и глубокие проблемы, и изыскание катализаторов, изучение генетики каталитических процессов, исследования реакторов, в которых будут применяться наши катализаторы, их оптимизацию, стабильность и т.д. Эта всесторонность была заложена в самой организации института. Мы думали и о том, как быстро и сравнительно дешево исследовать свойства новых катализаторов… Не вернуться ли нам к Гете? Он поблагодарил Деберейнера за присылку «платинового огнива» письмом, где, в частности, есть такие строки: «Это в высшей степени приятное ощущение, когда видишь, что выдающееся открытие какой-нибудь природной силы сразу же приспособлено к какому-нибудь полезному применению». Могу, пожалуй, добавить: желание сделать что-то полезное, добиться чего-то существенного – очень сильный рычаг развития и личности, и дела.
– А признание, награды?
– Награды, как мне кажется, не могут являться самоцелью. Но я бы согрешил, если бы сказал, что признание мне безразлично. Приятно все-таки дожить до оценки твоих работ, результатов, к которым ты шел долгие годы… Должен сказать, что в начале моей научной деятельности я получал мало наград, хотя довольно много делал…Потом все было компенсировано… Мне присвоили звание Героя Социалистического Труда…
– В шестьдесят лет…
– И в дальнейшем я получил очень много – авансом.
– Может, наоборот, – в качестве компенсации?
– Не только. Не только. Степени признания – это ведь и степени ответственности. Хотя это и банально, но так: награды обязывают. От тебя ждут большего.
… Наград у него набралось много. И две Государственные премии. И ордена («Знак почета», Трудового Красного Знамени, два ордена Ленина). Звезда Героя… И знаков международного признания достаточно: почетный член Нью-Йоркской академии, почетный доктор Вроцлавского политехнического института, иностранный член Академии наук ГДР, почетный доктор Университета Пуатье (Франция)…
Наверняка что-то пропустила – много! Но наработанного больше. И с этим проще – есть цифра: Боресков – автор более 800 (!) научных трудов и изобретений. Биографы сообщают: Кроме оригинальных научных статей им было издано несколько монографий и учебных пособий («Катализ в производстве серной кислоты», «Катализ», «Технология серной кислоты», «Технология химического изотопного обмена» и др.). В последние месяцы жизни Г. К. Боресков работал над капитальным трудом «Гетерогенный катализ», который, к сожалению, остался незаконченным. Работу над этой книгой, изданной в конце 1986 года, завершили его ученики.
С учениками ему повезло. Или это им повезло с учителем? Он был для них безусловным лидером. Абсолютный научный авторитет. Мастерство преподавания. (На лекциях Г. К. держался безукоризненно, его безошибочный русский язык, строгий костюм подчеркивали серьезность его отношения к студентам… получали чисто эстетическое наслаждение от логической стройности, последовательности, красоты изложения при отсутствии каких бы то ни было лишних слов).
И, конечно, его человеческие качества.
Юношеское вдохновение, добросовестность и, прежде всего, доброжелательное отношение к людям…
В дискуссиях был исключительно корректен… Возразил авторам этой теории, что она все объясняет, но ничего не может предсказать, что требуется от настоящей теории.
Всегда находил место и время для дружеских слов ободрения или шутки…
Никогда не скрывал своего дворянского происхождения, гордился дедом, получившим дворянство за успехи в артиллерийском деле.
Георгий Константинович – большой патриот. Как резко он критиковал чиновников Минхимпрома и других ведомств за необоснованные закупки каталитических процессов и катализаторов за рубежом, тогда как они могли быть разработаны и внедрены отечественными институтами и предприятиями…
Довольно. Не буду переписывать всю книгу, посвященную Борескову и изданную Институтом катализа несколько лет назад. Лучше – еще один фрагмент из собственного разговора с Георгием Константиновичем.
– Вы соблюдаете неукоснительный режим труда и отдыха?
– Нет… Я не люблю формальной организации, у меня даже какой-то протест против жесткой заорганизованности.
– Как это может быть в директоре института, в руководителе коллектива?
– Думаете, я отрицаю дисциплину? Нет! Дисциплина должна быть для всех и для каждого. Самый ответственный человек без дисциплины через какое-то время распустится безусловно. Но и чересчур жесткая организация, распределение творческого процесса «по часам» мне не очень нравится. Один весьма знаменитый физик и химик признался, что хорошие идеи появляются у него тогда, когда он валяется на диване, задрав ноги…
– Однако администратору это едва ли понятно. Вы суровый директор?
– Не знаю. Мне кажется, что я человек мягкий. И меня удивляет, когда мне говорят, что меня боятся. Как это сочетается, не могу объяснить. Думаю, что некие принципы я, видимо, соблюдаю. Для меня основной критерий в оценке работника – его добросовестность. Если человек хоть в чем-то проявил недобросовестность, он в моих глазах теряет все.
– И вы не можете простить ученику оплошность?
– Не оплошности – недобросовестности. Она непростительна. Знаете, наука вообще не могла бы развиваться, если бы ее работники исполняли свое дело нечестно. В научном поиске контроль часто неосуществим, поэтому здесь как нигде, мне кажется, дело основывается на великой добросовестности людей. И еще высокую цену в моих глазах имеет увлеченность человека процессом поиска. И те, кто сочетает в себе и то, и другое, – они-то и выводят нас на открытия, которыми мы живем. Но в исследовательском коллективе нужны и те, и другие. Не нужны халтурщики, лодыри, корыстолюбцы.
…Он казался хрупким. Среднего роста, сухощавый, без всякой, кажется, тяжести, удерживающей человека на земле. Да еще эти трогательные завитки уже изрядно поредевших волос… Его негромкий голос, деликатность, уважение к собеседнику как будто усиливали это внешнее впечатление хрупкости. Но стоило ему заговорить о Катализе, и вы видели перед собой человека сильной воли, ясных устремлений, концентрированной энергии.
Между прочим, в том же интервью корреспонденту газеты «Одесский политехник» (с которого начались эти заметки) Георгий Константинович рассказал, как увлекся катализом. Попала в руки книга о состоянии производства серной кислоты. Читали эту книгу с другом, «как верующие – библию». Сделали свои открытия, «не имеющие особой ценности для науки. Но возились мы с ними много… так я полюбил катализ».
Просто, в сущности. Как и стать академиком. Всего лишь полюбить предмет своих исследований. И сохранять ему верность до последнего вздоха.
«Время существования на поверхности молекул… много больше времени реакции?» – выдержка из обычной школьной тетрадки с последними записями Георгия Константиновича. Тетрадка хранится в Мемориальной комнате академика Борескова, открывшейся к его 80-летию. В Институте его имени.
Третье поколение дирекции Института катализа не отрекается от прошлого. Напротив – опирается на полученное от прошлого наследство, сохраняя творческий потенциал в условиях общего кризиса страны и прокладывая свои, достойные пути развития в нелегкой, но честной игре действительно «рыночной экономики».
Осталось в науке «правило Борескова». И, пока живы его ученики, не забыты и его этические правила. Может быть, все-таки эти высокие качества наследуются?!
Добавить комментарий