Крестьянство Сибири в эпоху капитализма, главы II-IV

[КОЛЛЕКТИВНАЯ МОНОГРАФИЯ] / ОТВ. РЕД. Л. М. ГОРЮШКИН. – НОВОСИБИРСК: НАУКА. СИБ. ОТД-НИЕ, 1983. – 400 c. – (ИСТОРИЯ КРЕСТЬЯНСТВА СИБИРИ: [В 5 Т.])

Глава 2

ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ХОЗЯЙСТВЕННОЕ ОСВОЕНИЕ [СИБИРСКОГО] КРАЯ

1. Переселение крестьян в Сибирь

С вступлением России в пореформенную эпоху переселенческое движение в Сибирь усилилось. В этом немалую роль сыграли сложные экономические и социально-политические условия, сложившиеся в центре страны. «Падение крепостного права создало такие условия, при которых... население бежало во все стороны из этого насиженного местечка крепостников-последышей»[1]. В Сибири переселенцы стремились избавиться от кабального помещичьего землевладения и найти свободные, доступные для обработки земли.

По «Положению 19 февраля» право на переселение было признано лишь для крестьян, не получивших надела по реформе 1861 г. Правительство оставалось выразителем интересов помещиков центральных районов страны, заинтересованных в сохранении на местах дешевой рабочей силы. Поэтому переселения крестьян на окраины всячески тормозились, их пытались втиснуть в рамки, не опасные для помещичьего землевладения. За переселение и даже подготовку к нему без разрешения правительства полагались уголовные меры наказания сроком от двух недель до трех месяцев[2]. Однако политические соображения об освоении пограничных окраин Российской империи обусловили появление «Особых правил» 1861 и 1866 гг. о заселении Амурского и Южно-Уссурийского краев и Приморской области. В 1865 г. был принят весьма ограниченный закон о переселении на кабинетские земли Алтая. Переселяться могли только государственные крестьяне путем приписки по приемным приговорам к старожильческим общинам или на переселенческие участки с наделом 15 дес. на платежную мужскую душу. Закон отвечал интересам фиска Кабинета, так как увеличивал количество податного населения. Все причисленные переселенцы вводились в оклад, ревизские души мужского пола облагались 6-рублевым оброком. Предварительными условиями переселения объявлялись посылка ходоков, осмотр и выбор места поселения. Никакой помощи переселенцы не получали, как и льгот по отбыванию повинностей.

Ограничительная политика правительства и Кабинета вызвала самовольные переселения. В первое пореформенное десятилетие большинство переселенцев пришло в Сибирь без разрешения правительства, что привело к скоплению неустроенных переселенцев. В 1869, 1871 и 1876 гг. правительство было вынуждено предоставить самовольным переселенцам Тобольской и Томской губерний право на устройство[3]. Эти временные ограниченные правила, вызванные необходимостью узаконить положение самовольных переселенцев, не решили проблемы.

Развитие капитализма, обострение отношений между помещиками и крестьянами определили некоторые сдвиги в переселенческой политике правительства. В 1881 г. оно приняло «Временные правила для переселения крестьян», с помощью которых надеялось смягчить остроту аграрного вопроса. Правила были рассчитаны на то, чтобы дать выход на окраины некоторой части крестьянства, переживавшей земельную нужду. Переселения разрешались только с согласия министров внутренних дел и государственных имуществ.

В конце 80-х и в 90-х гг. политика сдерживания переселений сочеталась с предоставлением переселенцам  некоторых льгот. Основные положения переселенческой политики царизма определялись законом от 13 июля 1889 г. Закон подчинял переселения строгому государственному контролю и регулированию. Он был проникнут стремлением сдержать крестьянские переселения, поставить их в рамки, отвечающие интересам помещиков. Выдача разрешений на переселение обставлялась множеством формальностей. По-прежнему требовалось согласие двух министерств — внутренних дел и государственных имуществ. Обязательным было обследование хозяйств, желающих переселиться, заключение присутствия по крестьянским делам и разрешение губернатора. Получившим разрешение на переселение выдавались путевые пособия, ссуды на заведение хозяйства, льготы по отбыванию повинностей на новых местах. Переселения без согласия правительства строго запрещались. Самовольные переселенцы не пользовались льготами, не имели права на получение земли в Сибири. Законом 1889 г. правительство не затронуло интересов Кабинета. Переселение в Алтайский округ шло по-прежнему на основании закона 1865 г., который не предоставлял переселенцам никаких льгот. Лишь в 1890 г. закон от 13 июля 1889 г. был распространен на переселенцев Алтайского округа, а в 1892 г. — на Восточную Сибирь.

Вследствие ограничительной политики самовольное переселение в 80-е гг. — первой половине 90-х гг. оставалось основным видом переселения крестьян в Сибирь. В 80-е гг. удельный вес самовольных переселенцев колебался от 60 до 85 % всего переселенческого движения[4]. С 1889 до 1892 г. Министерство внутренних дел выдало разрешение на переселение в различные местности 17 289 семьям, а за это время только за Урал прошло 28 911 семей[5]. В 1892 г. Министерство государственных имуществ заявило об отсутствии в Сибири земельных участков, нужных для новоселов. Выдача разрешений на переселения была приостановлена, что практически сделало все переселение самовольным.

Переселенческое движение в Сибирь во второй половине XIX в. определялось совокупным действием ряда социально-экономических и политических причин и факторов: интенсивностью развития капиталистических отношений, наличием феодально-крепостнических пережитков, приливами и отливами революционного движения, наличием колонизационного фонда земель, удобных для обработки, состоянием урожаев, циклами капиталистического производства, переселенческой политикой царизма, строительством Сибирской железной дороги[6].

Систематический учет переселенцев в Сибирь был налажен только с 1885 г. По приблизительным подсчетам, с 1861 по 1891 г. в Сибири водворилось около 450 тыс. переселенцев, из них примерно 350 тыс. чел. в Западной Сибири[7]. Это объясняется более благоприятными почвенно-климатическими условиями Западной Сибири, а также тем, что она была ближе расположена к европейской части страны, чем Восточная Сибирь. Первое место по масштабам переселения занимала Томская губерния, а на ее территории — Алтай. Из общего числа переселенцев, пришедших в Сибирь с 1885 по 1893 г., в Томской губернии поселилось 75 %, в Тобольской — 8, Енисейской — 7,6, Иркутской — 0,2, Амурской и Приморской областях — 5, Семипалатинской — 3, Акмолинской — 1,2 %[8].

В Сибирь переселялись крестьяне различных сословных групп, но преобладали бывшие государственные крестьяне. Среди переселенцев, водворившихся на казенных землях Тобольской губернии до 1894 г., бывшие государственные крестьяне составляли 48,2 %, бывшие помещичьи — 42,8, бывшие удельные — 4 %. Остальная часть переселенцев была представлена однодворцами, мещанами, казаками, солдатами[9]. В Алтайском округе к 1894 г. бывшие государственные крестьяне составляли 67,4 % всех переселенцев[10]. В Енисейской губернии среди переселенцев 1865—1890 гг. на долю бывших государственных крестьян приходилось 64,7 %, бывших помещичьих крестьян — 8,6, бывших удельных крестьян — 0,7 %, а остальная часть формировалась из западнопольских переселенцев, солдат, казаков, мещан[11]. В ближайшей к Европейской России Тобольской губернии среди осевших до 1893 г. переселенцев бывшие помещичьи крестьяне составляли большинство — 52,9 %[12]. Обремененные крепостническими пережитками, экономически слабосильные, они стремились, перейдя за Урал, быстрее осесть на землю.

Преобладание бывших государственных крестьян среди переселенцев 1861—1890 гг. объяснялось более интенсивным развитием капитализма в менее стесненной крепостническими пережитками государственной деревне, меньшей юридической привязанностью этой категории крестьян к месту жительства, подвижностью и сравнительной зажиточностью. Определенное значение имела и сложившаяся у бывших государственных крестьян традиция вольных переселений. С середины 90-х гг. большинство в переселенческом потоке составляли уже бывшие помещичьи крестьяне, что также явилось следствием развития капитализма, быстрого обезземеливания крестьян, неурожаев и голода 1891—1892 гг., устранения правовых ограничений, которые налагал на крестьян период временнообязанных отношений.

До строительства Сибирской железной дороги по социальному составу переселенцы принадлежали в основном к среднему крестьянству. В пореформенный период социальный состав переселенцев постепенно менялся в сторону увеличения числа беднейших крестьян. В. И. Ленин неоднократно указывал, что ключом к пониманию сибирских переселений являются аграрные взаимоотношения в коренной России. В связи с углублением аграрного кризиса в центральных губерниях России и обнищанием крестьянства «ухудшается» состав переселенческой массы, происходит «измельчание» переселенцев.

В составе переселенцев ранних лет была значительна прослойка зажиточных хозяев, засевавших на родине свыше 10 дес. Их удельный вес определялся в 26,1 %. В начале 90-х гг. прослойка середняков сокращается до 16,7 % и резко уменьшается число зажиточных крестьян. В переселенческом потоке 1891 г. на долю последних приходилось только 4,5 %. В составе переселенцев возрастает бедняцкий элемент. Так, среди переселенцев на Алтай, обследованных в 80-е гг., явной бедноты — крестьян беспосевных и засевавших до 2 дес. — было на родине относительно немного — 13,1 %, а среди переселенцев 1891 г.— уже 38,4 %. У первых дворы с посевом 5—10 дес. составляли 30 %, у вторых — 16,7 %.

Та же картина прослеживается среди переселенцев по обеспечению на родине лошадьми. У переселенцев 80-х гг. более трети хозяйств имели в момент выхода в Сибирь по 3 лошади на двор и более, а у переселенцев 1891 г. таких хозяйств было только 15,5 %. Процент многолошадных дворов постепенно уменьшался, а безлошадных увеличивался. До 1886 г. среди переселявшихся безлошадные и однолошадные дворы составляли на родине 37 %, а в 1891 г. таких хозяйств было 56 %, в 1892 г. – 62, в 1893 г. – 70,3 %[13]. Особенно резко изменился состав переселенцев в сторону увеличения бедноты с постройкой Сибирской железной дороги. Уходили в Сибирь крестьяне, втянутые в процесс разложения. Их гнали на переселение помещичья кабала, стремление возродить на новом месте свое мелкое хозяйство, приложить к нему свою рабочую силу.

В Сибирь шли переселенцы многих губерний Европейской России. Уже в 60—70-е гг. в переселенческом движении на территорию Сибири принимали: участие крестьяне 30 губерний. Переселялись главным образом государственные крестьяне Пермской и Вятской губерний. С начала 80-х гг. география переселенческого движения расширяется. В переселениях участвуют выходцы из 70 губерний и областей России, но губернии черноземной полосы дают большинство переселенцев. С 1885 по 1893 г. выходцы из губерний черноземной полосы составляли 81,5 % переселенческого контингента, а из губерний нечерноземной полосы — только 18,5  %[14].

В центральной густонаселенной части страны по размерам переселенческого движения особенно выделялись губернии северного черноземного района — Курская и Тамбовская, которые дали 36,2 % переселенцев. На долю средне-черноземных губерний — Полтавской, Харьковской, Воронежской — приходилось 19,8 % переселенцев. Из губерний нечерноземной полосы самый большой удельный вес в переселенческом движении сохранили Вятская и Цермская — 17,4 % от всех переселенцев и более половины переселенцев нечерноземной полосы[15]. Только в Енисейскую губернию основная масса переселенцев шла из губерний нечерноземной полосы, среди которых Вятская и Пермская губернии дали 53 %[16]. Объяснение этому следует искать в направлении правительственной колонизации Восточной Сибири до реформы и в первое пятилетие пореформенного периода. Вплоть до 1866 г. правительственная колонизация осуществлялась путем специального подбора переселенцев из Пермской и Вятской губерний. Последующее заселение Восточной Сибири продолжалось переселенцами этих губерний в силу сложившихся традиций, связи губерний заселения и выселения через ушедших в Сибирь, но сохранивших привязанность к местам выхода, высокой степени зависимости новоселов от географического фактора.

До середины 1890-х гг. переселенческое движение в Сибирь осуществлялось по трем главным путям: через Тюмень, Оренбург, Златоуст — Челябинск. Преобладающая масса переселенцев (77,3 %) шла через Тюмень, откуда направлялась дальше на пароходах по рекам Туре и Тоболу до Тобольска. От Тобольска одна часть переселенцев двигалась по Иртышу до пристани Карташовой и городов Омска и Петропавловска. Другая же спускалась до впадения Иртыша в Обь и затем по Оби следовала до Томска в восточные и южные округа Томской губернии и Восточную Сибирь[17]. В тех же направлениях из Тюмени шло и сухопутное движение. Основная масса переселенцев растекалась по главной проводящей артерии — Московскому тракту и подъездным путям к нему.

Покидали родные места в разное время, но основной расчет строился на том, чтобы использовать теплое время и по возможности в первый год обзавестись хозяйством. Большая часть переселенцев находилась в пути с апреля по ноябрь. Запоздавшие партии приходили в район водворения зимой. Многие находились в пути по году и больше, останавливались по дороге на заработки, просили подаяния. Шли переселенцы крупными партиями — от 40 до 100 семей, выходцев одной губернии, а часто и уезда. Такие партии добирались до намеченного места, откуда растекались по старожильческим селениям. Иногда основывали новые поселки. Место поселения выбирали для всей партии или части ее. В результате возникали группы поселков, населенных выходцами из одной губернии.

В Сибири переселенцы были практически предоставлены сами себе и в выборе места поселения, и в получении средств к жизни. Руководствовались письмами ранее ушедших в Сибирь, слухами, рассказами, иногда посылали ходоков или шли «наобум». Часто переселенцы лишь приблизительно знали, куда идут на водворение. Только в 1885 г. был учрежден Западно-Сибирский переселенческий отряд по образованию переселенческих участков, преимущественно в округах Мариинском Томской губернии и Тюкалинском Тобольской губернии. С 1885 по 1892 г. было отведено 146 переселенческих участков общей площадью 430 тыс. дес. Большая часть земель была отведена под переселения в Томской губернии (106 участков, 307 814 дес.). Переселенцы получали надел из расчета 15 дес. земли на мужскую душу. На переселенческих участках, образованных в Западной Сибири с 1885 по 1892 г., могло поселиться 48 тыс. душ м. п., в действительности же поселилось только 25 680. Остальные земли оказались непригодными для освоения[18]. В Восточной Сибири в этот период специальные переселенческие участки не отводились, но с 1865 по 1890 г. в Енисейской губернии переселенцы стихийно основали 18 новых переселенческих поселков.

Основной формой устройства переселенцев было доприселение к старожильческим селениям. Жила вера в наличие у старожилов удобных земель для земледелия. Этот путь был единственным для самовольных переселенцев, не имевших по законам царского правительства прав на получение земли. К старожилам приселялись по приемным приговорам. Эта форма была широко распространена в местах, издавна освоенных старожилами, особенно на Алтае.

Прием в старожильческое общество сопровождался оплатой приемного приговора, т. е. официального соглашения старожилов на наделение переселенцев всеми угодьями. За выдачу приемных приговоров сельские общества взыскивали до 50 руб. с души. Переселенцы, не имевшие средств на оплату приемного приговора или же не принятые старожилами в свое общество, оказывались на положении неприписанных. Они проживали в старожильческих селах в качестве батраков или на правах «полетовщиков». «Полетки» были одной из разорительных форм краткосрочной аренды, взимавшейся за разрешение пользоваться угодьями. Самовольные переселенцы, имевшие в старожильческих обществах домообзаводство и занимавшиеся сельским хозяйством, причислялись к ним, если у старожилов было земли не менее 15 дес. на мужскую душу. Переселенцы, не имевшие домообзаводства, оставались неустроенными. Для счета они причислялись к волостям без наделения землей.

К середине 1880-х гг. большая часть непричисленных переселенцев (400 тыс. чел.) сосредоточилась в Бийском и Барнаульском округах. Находясь на положении неприписанных, переселенцы наносили ущерб фискальным интересам казны и Кабинета, так как не платили подушного оброка в их пользу. В силу этого в 1876, 1881, 1892 гг. было принято несколько сепаратных положений об устройстве переселенцев[19].

Новоселы в высокой степени зависели от географического фактора. Поэтому природно-климатические условия рассматривались переселенцами прежде всего с точки зрения их пригодности для сельского хозяйства. При расселении русских крестьян по территории Сибири им помогали эмпирические знания оптимальных для хлебопашества условий. В организации переселенческого хозяйства проявлялся разумный учет экологических особенностей различных почвенно-климатических зон. Селились практически во всех зонах, исключая северные районы, непригодные для земледелия. Предпочитали селиться вблизи рек и озер, в местах с плодородными черноземными почвами, недалеко от леса, необходимого для топлива и хозяйственных построек. В Западной Сибири это были лесостепные и степные зоны, граничащие с лесами. В Енисейской губернии основным колонизационным районом выступала лесостепь. С 1865 по 1892 г. здесь стихийно возникло 65,8 % переселенческих поселков.

Однако найти и освоить районы, подходящие для сельского хозяйства, удавалось не всегда. Нараставшее переселенческое движение приводило к сокращению земель в степной и лесостепной зонах. Степная зона была в значительной степени освоена старожилами. Часть переселенцев попадала в непривычную природную среду — подтайгу и тайгу[20]. Новоселы старались приспособить к новым условиям свое хозяйство, искали рациональные пути вживания в новые места. Это приспособление давало возможность выжить в непривычных условиях.

Но сколь ни велико было влияние географических условий на переселенческое хозяйство, определяющим оставался социально-экономический фактор. Уровень вживания переселенцев в новые условия зависел в первую очередь от их экономического положения в момент водворения.

Из поселившихся на казенных землях Томской губернии с середины 70-х гг. до 1893 г. 14,6 % до окончательного устройства переводворялись, проживали в других местах. В Алтайском округе в конце 80-х гг. переводворялось 17,4 % крестьян. В Минусинском округе Енисейской губернии среди поселившихся в 1865—1890 гг. сразу водворилось только 64 %, а 36 % меняли место поселения[21]. Значительной части переселенцев удавалось осесть на новых местах, завести хозяйство. Некоторая часть возвращалась назад, но обратное переселение до постройки Сибирской железной дороги широкого распространения не имело. Возвращение на родину стоило дорого. Кроме того, правительство всячески пыталось сдержать обратное движение. Переселенцы получали увольнительные свидетельства на возвращение лишь в случае предоставления приемного приговора прежних обществ и уплаты полностью всех пособий, даже если срок возврата их еще не наступил. Без увольнительных свидетельств прежние общества не принимали в свой состав переселенцев, отказывались возвратить им землю[22].

Только в 1899 г. Комитет Сибирской железной дороги предоставил министру внутренних дел право выдавать переселенцам по ходатайствам местных властей увольнительные свидетельства без приемных приговоров от прежних сельских обществ с переводом по месту жительства числившихся на переселенцах недоимок и полученных от казны пособий. Такая мера применялась только в отношении переселенцев, возвращение которых местным властям «представлялось совершенно неизбежным», и не подлежала оглашению[23].

Обратное переселение вызывалось тяжелыми социально-экономическими и природными условиями в местах водворения. Среди них на первом плане стояли недостаток средств для создания нового хозяйства, плохое качество переселенческих участков, отсутствие сенокосов и выпасов, отсутствие воды или, наоборот, чрезмерная лесистость и заболоченность. Обратное переселение вызывалось также невозможностью получить разрешение на переселение и трудностью устройства в Сибири самовольных переселенцев. Переселенческая контора в с. Батраки за 1881—1885 гг. зарегистрировала 3,4 % переселенцев, возвращавшихся из Сибири, главным образом из Тобольской и Томской губерний. В 1887—1890 гг. в Томской губернии обратные переселенцы составляли по отношению к водворившимся 3,6 %. За десятилетний период (1884—1893) из переселившихся в Томскую губернию 295 442 чел. вернулось обратно 4292 чел., или около 1,5 %[24]. Случаи возвращения из Восточной Сибири были редкими.

Действие различных факторов по-разному проявлялось у различных социальных групп крестьянства. Социальное расслоение, начавшееся в Европейской России, интенсивно протекало в местах вселения. Зажиточные крестьяне эффективно использовали переселения, создавали многопосевные хозяйства, основанные на наемном труде. Среди середняков одна часть находила в Сибири лучшие возможности для применения своих рабочих сил и выбивалась в разряд зажиточных крестьян, другая часть опускалась до положения низшей группы. Переселенческая беднота начинала жизнь с работы по найму, с трудом заводила свои хозяйства и при стечении благоприятных обстоятельств попадала в разряд середняков. Но социальные процессы, начавшиеся на родине переселенцев, не приостанавливались, а продолжались в Сибири. Подвижность этого явления свидетельствовала о распространении капитализма из центра страны вширь. В Сибири не происходило нивелировки социальных процессов, их сглаживания, последние определялись уже в момент первоначального устройства и углублялись в дальнейшем.

2.           Сельское народонаселение и крестьянская семья

Капиталистический способ производства, сохранение феодально-крепостнических пережитков определяли действие капиталистического закона народонаселения. Научное понятие народонаселения включает «совокупность людей, осуществляющих свою жизнедеятельность в рамках определенного общества»[25].

Научная теория народонаселения, созданная К. Марксом и Ф. Энгельсом, творчески развитая В. И. Лениным, рассматривает общество как продукт взаимодействия людей, определенную систему отношений между людьми и, прежде всего, их производственных отношений, составляющих основу общества, его базис. Определяющей силой в развитии общества выступает способ производства материальных благ, который воплощает единство производительных сил и производственных отношений. К. Маркс указывал: «... всякому исторически особенному способу производства в действительности свойственны свои особенные, имеющие исторический характер законы народонаселения»[26]. К производительным силам общества относятся не только орудия производства, но и люди, применяющие их в процессе производства. В зависимости от изменения этих орудий люди изменяются сами. «Первая производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся»[27]. Не являясь определяющей силой общественного развития, народонаселение наряду с географической средой выступало решающим условием материальной жизни общества.

В пореформенной Сибири люди с их производственным опытом и навыками к труду, т. е. трудоспособная часть населения, составляли главную производительную силу, а их отношения в сфере производства — производственные отношения. Численность и размещение народонаселения, его естественный и механический прирост, половозрастной, национальный и профессиональный состав определялись уровнем развития капитализма и сохранением феодально-крепостнических пережитков в России, положением Сибири как колонии в экономическом смысле в системе российского капитализма. Действие капиталистического закона народонаселения проявлялось в Сибири в процессе ее колонизации, развития капитализма вширь. Рост народонаселения в этих условиях создавал значительные трудовые ресурсы. В Сибирь прибывали переселенцы с определенными навыками к труду и производственным опытом. Трудоспособная часть сельского населения производительно использовалась в сельскохозяйственном производстве, определенная его часть приносила готовые формы промышленной культуры и положительно влияла на промышленное развитие. Рост народонаселения вызывал внутри региона отделение ремесла от сельского хозяйства, ускорял социальные процессы среди земледельческого и промыслового крестьянства.

Численность народонаселения пореформенной Сибири постоянно увеличивалась (табл. 1). Основной прирост шел за счет сельских местностей. С 1858 по 1897 г. сельское народонаселение выросло в 2,1 раза. Особенно энергично оно увеличивалось с середины 1880-х гг. За 27 лет (с 1858 по 1885) сельское народонаселение возросло на 1069,3 тыс., а за 12 лет (с 1885 по 1897) — на 1754,8 тыс. Увеличение темпов роста сельского народонаселения было вызвано расширением переселенческого движения в Сибирь.

Таблица 1

Динамика населения Сибири в 1858–1897 гг., тыс. чел.[28]

Наибольший прирост сельского населения давали те районы, в которые направлялся основной поток переселенцев. Население Западной Сибири более чем удвоилось, но рост его был неравномерен по районам. Прирост в Тобольской губернии равнялся 42 %, в Томской губернии — около 175 %. Прирост сельского населения в Восточной Сибири составлял 73 %, причем в Енисейской губернии оно выросло в 1,8 раза, в Забайкальской области — в 1,9 раза, в Иркутской губернии — в 1,5 раза.

Численность народонаселения Сибири увеличивалась под влиянием естественного прироста, переселений и ссылки. К сожалению, период промышленного капитализма располагает разрозненными источниками для определения влияния каждого из этих факторов. За четыре десятилетия характеризуемого периода (1858—1897) население Сибири выросло на 3108,3 тыс. чел. С 1861 по 1891 г. в Сибирь переселилось примерно 800 тыс. чел.

В 1891—1897 гг. приходилось в среднем за год 76 тыс. переселенцев[29]. В итоге с 1861 по 1897 г. в Сибири водворилось около 1250 тыс. чел., что составляет более 40 % прироста населения. Следовательно, в общем росте населения Сибири естественный прирост занимает первое место. Но в различных регионах Сибири соотношение между естественным и механическим приростом населения было неодинаковым. Роль механического прироста возрастала в районах, энергично осваиваемых переселенцами. Среди них особенно выделялась Томская губерния. В 1885—1897 гг. население увеличилось здесь на 731 тыс. чел., а водворилось переселенцев 493 тыс.[30] Следовательно, на переселения пришлось более 67 % прироста населения.

В Восточной Сибири соотношение естественного и механического прироста населения было иным. В 1881—1890 гг. прирост населения четырех южных округов Енисейской губернии составлял ежегодно в среднем 5,9 тыс. чел., а механический приток — 1,6 тыс. чел., т. е. 37,2 % ежегодного прироста населения[31].

К концу XIX в., согласно переписи 1897 г., большинство сельского населения Сибири (75,6 %) состояло из местных уроженцев, т. е. родившихся в той же губернии, где их застала перепись. Но в Сибири был учтен самый высокий по стране удельный вес неместных уроженцев — 23,4%. В Европейской России неместные уроженцы составляли только 7,6 %. Распределение неместных уроженцев по территории Сибири отразило направление земледельческой колонизации, подвижность населения, определившуюся главным образом также колонизацией. Высокий удельный вес неместных уроженцев в общей численности населения имели районы, энергично заселявшиеся в период промышленного капитализма: Томская губерния — 33,5 %, Амурская область — 53,3 и Приморская область — 61,4 %. В Восточной Сибири неместные уроженцы составили в 1897 г. лишь 15 % всего населения. Но Енисейская губерния по миграционному притоку населения (27 % неместных уроженцев) опережала Тобольскую губернию (16 %). Иркутская губерния находилась на уровне последней (16,3 %). В Забайкальской области неместные уроженцы составляли только 6,7 % населения, в Якутской — 7,9 %. Неместные уроженцы к приросту населения за 1863—1897 гг. составили в Западной Сибири 53,7 %, в Восточной Сибири — 36,9 %, на Дальнем Востоке — 67,7% [32]. Таким образом, в Западной Сибири население увеличивалось главным образом за счет механического притока, в Восточной Сибири — за счет естественного прироста.

Земледельческая колонизация Сибири шла бок о бок с внутренней миграцией населения. Западная Сибирь давала переселенцев для других слабо освоенных или чем-то привлекательных районов Сибири. В 1897 г. за пределами Сибири находилось 184,5 тыс. ее уроженцев, среди которых более 73 % ушли из Тобольской губернии[33]. Миграционный поток внутри Сибири имел в основном восточное направление.

Среди переселенцев, поселившихся на казенных землях Томской губернии с начала 70-х гг. по 1893 г., семьи, пришедшие из Тобольской губернии, составляли 5 %. Тобольская губерния по числу переселенцев уступала Курской, Вятской, Казанской и Пермской губерниям, но превосходила все остальные, участвовавшие в освоении казенных земель Томской губернии[34]. На кабинетских землях Томской губернии в отдельные пореформенные годы тобольские переселенцы составляли свыше 20 % от общего числа новоселов[35]. Среди алтайских переселенцев встречались крестьяне, пришедшие из северных округов Томской губернии и Восточной Сибири. Общее количество сибирских переселенцев в 1882—1892 гг. достигало 8,7 % от всех переселенцев в округ[36].

Восточная Сибирь участвовала в заселении Приамурья и Приморья. В эти районы переселялись главным образом из Забайкалья. Забайкальское казачество дало первые русские поселения на Амуре и Уссури, цепочка которых тянулась с Забайкалья до Тихого океана. Перепись 1897 г. зарегистрировала на Дальнем Востоке 22,8 тыс. уроженцев Восточной Сибири.

В целом миграции в Восточной Сибири выражались слабее, чем в Западной Сибири. За пределами Енисейской, Иркутской губерний, Забайкальской и Якутской областей в 1897 г. находилось 61,8 тыс. уроженцев этих районов, 35 % из них приходилось на Забайкальскую область[37]. Миграции уроженцев Восточной Сибири имели в основном также восточное направление. В 1897 г. 20.6 тыс. уроженцев Енисейской, Иркутской губерний и Забайкальской области жили к западу, а 38 тыс. — к востоку от места своего рождения[38].

Внутренние миграции населения носили характер обмена, в ходе которого Западная Сибирь имела отрицательный баланс. В 1897 г. из уроженцев Западной Сибири жили в Восточной Сибири 17,7 тыс. чел., а Восточная Сибирь отдала Западной Сибири 7,8 тыс. чел.[39] Интенсивная внутренняя миграция в Западной Сибири началась в середине 80-х гг. Стремясь ослабить податной гнет и напор переселенцев, старожилы уходили на заимки, переселялись в менее обжитые места, в другие губернии.

В пореформенной Сибири интенсивно шел процесс формирования земледельческого населения. Сибирь больше получала населения, чем отдавала другим районам страны. Естественное движение населения в России пореформенного периода характеризовалось в целом высокой рождаемостью при высокой смертности, что определяло небольшой естественный прирост. В 1870—1890 гг. рождаемость составляла в среднем 49,4 чел., смертность — 35,3 чел. на 1000 жителей, естественный прирост — 1,4 %[40]. В Сибири отмечалась более высокая рождаемость и смертность. Относительная разность между показателями рождаемости и смертности была больше, а поэтому естественный прирост населения несколько выше. В середине 80-х гг. в целом по Сибири рождаемость составляла 55,6 чел., а смертность — 35,7 чел. Естественный прирост населения определялся показателем 1,99 (около 2 %)[41]. По отдельным годам и регионам естественный прирост населения испытывал большие колебания. Так, в Восточной Сибири показатели рождаемости в 60—90-е гг. держались на уровне 50—53 чел., смертности 39—40 чел. на 1000 жителей. Естественный прирост населения был ниже общего показателя по Сибири: 11—13 чел. на 1000 жителей. Высокий уровень смертности при высокой рождаемости определялся высокой смертностью детей до пяти лет. Например, среди умершего в 1862 и 1863 гг. православного населения Енисейской губернии на детей этого возраста пришлось свыше 60 %. У крестьян Киренского уезда в 1873—1897 гг. этот показатель поднялся до 65,1 %[42].

Некоторое влияние на общие процессы формирования населения Сибири оказывала ссылка. Среди ссыльных всех категорий преобладали мужчины. С 1882 по 1898 г. в Сибирь поступило ссыльнокаторжных 140 511 мужчин и только 7365 женщин. Вместе с ними добровольно прибыло в ссылку 24 584 жены и 56 459 детей. Таким образом, 82,5 % мужчин прибыли в ссылку одинокими. Среди административно-ссыльных семейные мужчины составляли 22 %, ссыльнопоселенцев — 18,5, ссыльных на житье — 15,5 %. В составе сосланных на водворение семейных мужчин фактически не было[43]. Наибольший процент семейных среди административно-ссыльных объясняется тем, что устав о ссыльных обязывал жен переселяемых административным порядком следовать за мужьями, независимо от их желания. Жены ссылаемых по суду следовали за мужьями лишь добровольно.

На новом месте жительства подавляющее большинство ссыльных оставались одинокими, не создавали семьи. Серьезным препятствием к этому было действующее законодательство. Только 14 декабря 1892 г. было устранено формальное препятствие к устройству семейной жизни женатых, но прибывших в ссылку без жен. Им разрешалось просить о расторжении прежних браков и вступать в новые. Практически этот закон не имел больших последствий вследствие бюрократически-канцелярской волокиты по делам ссыльных о расторжении браков.

Относительно полные данные о количестве ссыльных, вступивших в брак в ссылке, сохранились только о ссыльнопоселенцах Енисейской, Иркутской губерний и Забайкальской области. С 1887 по 1896 г. в Енисейскую губернию прибыли 13 520 ссыльнопоселенцев обоего пола, из них 19,2 % с семьями, а 80,8 % неженатых. За этот же период вступили в брак только 6,8 %. Но фактически этот процент был ниже, так как в подсчет могли попасть ссыльные, прибывшие раньше, а вступившие в брак в данный период. В Иркутской губернии в эти же 10 лет из 28 151 ссыльного семейными были 12,3 %. Из прибывших неженатыми вступили в брак только 3,7 % поселенцев. В Забайкальской области из 6059 поселенцев семейными оказались 17,3 %. Из прибывших неженатыми вступили в брак 15,2 %. В Томской губернии из числа прибывших в 1892—1896 гг. административно-ссыльных вступили в брак 5,7 %.

Отношение ссыльных ко всему населению колебалось в различных регионах Сибири. Если допустить, что все ссыльные находились в местах приписки, то по переписи 1897 г. они составляли в Тобольской губернии 7,4 %, в Томской — 1,4 (в Мариинском, Каинском округах, части Томского округа, где они расселились, 8,4); в Енисейской — 9,1; в Иркутской — 14,2; в Якутской области — 2; в Забайкальской — 2,2; Амурской — 0,6; в Приморской — 1; на о. Сахалин — 31,8 % ко всему населению, состоявшему преимущественно из каторжных; в целом по Сибири — 5,21 %[44].

В действительности по отношению к общей численности населения ссыльные составляли меньшую долю. По подворным обследованиям 1887—1897 гг. в Восточной Сибири ссыльные составляли около 2,5 % сельского населения обследованных районов. Но в отдельных округах показатели значительно варьировались. Самая высокая доля ссыльных в общей численности сельского населения зафиксирована в Красноярском округе — 8,2 %; затем следовали Канский округ — 7,1 %, Ачинский — 4,7, Нижнеудинский — 4,1, Киренский — 3,1 %. В остальных округах отмечены колебания в пределах 0,4—2,6 %[45]. Это был тот контингент, который имел малую подвижность, осел на земле и влился в крестьянское сословие. Второе поколение ссыльных фактически уже ничем не отличалось от сибирских крестьян, слилось с местным населением. Дети ссыльнопоселенцев либо вводились в крестьянский оклад и наделялись земельными угодьями, либо отказывались от надела и связанных с ним платежей и жили работой по найму.

Особенность состава сельского народонаселения Сибири как колонизуемой окраины проявилась в численном перевесе мужского населения над женским. На 100 мужчин здесь приходилось 98 женщин, в то время как в Европейской России — 103 женщины. Показатели переписи 1897 г. о распределении населения по месту рождения позволяют проследить закономерность: среди уроженцев одних мест  наблюдалось преобладание женского населения, среди уроженцев других губерний — значительное преобладание мужчин. У первых на 100 мужчин приходилось 105 женщин, у вторых — 83[46]. Среди переселенцев везде преобладали мужчины. На 100 мужчин у томских переселенцев приходилось 90 женщин, у тобольских — 97[47].

С продвижением от Урала на восток численность мужчин в населении увеличивалась. Так, на 100 мужчин Тобольской губернии приходилось 102,8 женщин, в Томской — 100,4, Енисейской — 90,7, Иркутской — 87,6, Забайкальской — 76,2, Приморской — 46,2, а на о. Сахалин — только 37,2 женщин[48]. Наиболее благоприятное соотношение мужского и женского населения сложилось в Тобольской и Томской губерниях, но и здесь по отдельным районам оно было неодинаковым. В округах земледельческих и с развитыми среди мужского населения отхожими промыслами в составе населения количественно преобладали женщины. Среди населения Ишимского округа женщины составляли 50,5 %, Ялуторовского — 51,9, Курганского — 51,5 %. Доля женщин понижалась в тех округах, куда торговля и промышленность привлекали мужчин (Томский округ — 49,2 %, Мариинский округ — 48,4 %).

Некоторыми особенностями отличался в Сибири возрастной состав населения. Младшие возрастные группы — до 20 лет — составляли в Сибири 46,4 % всего населения, а в Европейской России — 48,7 %), причем на возрастную группу до 10 лет приходилось соответственно 26,2 и 27,3 %. Удельный вес возрастных групп 20—39 лет был равен в Сибири 28,3 %, в Европейской России — 28,2 %, возрастных групп 40—49 лет —соответственно 10,2 и 9,4 %, старше 50 лет — соответственно 7,8 и 7 %. Эти особенности объяснялись трудностями земледельческой колонизации, вызвавшими преобладание среди переселенцев лиц рабочего возраста, большую детскую смертность в пути и во время освоения новых земель. В то же время более высокий жизненный уровень старожильческого крестьянства сказывался па увеличении доли стариков. Особенно это заметно на возрастной группе старше 70 лет. В Сибири она составляла 3,1 %, а в Европейской России — 2,6 %. В сельских местностях Сибири переписью 1897 г. зарегистрировано 1302 чел. в возрасте свыше 100 лет[49].

Положение Сибири как земледельческой колонии сказывалось и на профессиональном составе населения. Удельный вес населения, занимавшегося сельским хозяйством, рыболовством и охотой, составлял в Сибири более 80 %, в Европейской России — 75 %; в промышленности, ремесле, на транспорте — соответственно 8,8 и 11,4 %.

Сословный состав народонаселения Сибири имел особенности, определявшиеся ее историческим развитием, характером занятий. На 1000 чел. в 1897 г. приходилось дворян и чиновников — 9, духовенства — 3,3, почетных граждан и купцов — 3,2, мещан — 56, крестьян — 610, казаков — 71,5, «инородцев» — 221,3, прочих — 25,7. В Европейской России соответственно 15, 5, 5, 107, 771, 23, 66, 8[50].

Наиболее многочисленной сословной группой в Сибири было крестьянство. Оно составляло 70,8 % всего населения. Но удельный вес крестьянского сословия в населении Сибири был ниже, чем в Европейской России, что объяснялось большим числом аборигенов и казаков, которые по складу быта, занятиям фактически также относились к крестьянам. То же можно сказать почти о половине мещан. Среди сельского населения крестьяне составляли 74 %, казаки — 4,6, аборигены — 15,8 %. Значителен был удельный вес населения, проживавшего в сельских местностях, но не относившегося к крестьянству,— 5,6 %[51]. Среди некрестьянских сословий, обосновавшихся в сельских местностях Сибири, преобладали мещане, купцы, чиновники, потомственные и личные почетные граждане. Многие из них являлись владельцами торгово-промышленных заведений, держали наемных рабочих, прислугу.

В населении Сибири было представлено много этнических групп и народностей. Подавляющее большинство составляли русские. По переписи 1897 г. на их долю приходилось в целом по Сибири и Дальнему Востоку — 80,9 %, в Тобольской и Томской губерниях — свыше 91, в Енисейской губернии — 86,8, в Иркутской губернии — 73,6, в Забайкальской области — 66,2 %[52]. В 1851 г. коренное население Тобольской, Томской, Енисейской, Иркутской губерний и Забайкальской области составляло 388 336 душ обоего пола (17,5 % в составе всего населения). К 1897 г. произошел значительный абсолютный рост численности аборигенного населения — до 573 505 душ обоего пола (47,6 %), сократилась его доля в составе населения Сибири (11,2 %)[53].

В период промышленного капитализма Сибирь вступила с незначительным контингентом городского населения (см. табл. 1). В 1858 г. ее городское население составляло 174,3 тыс. чел., или 6,5 % ко всему населению, в Европейской России в городах проживало 9,9 % населения. Таким образом, города Сибири оказывали меньшее влияние на формирование населения. Более 63 % городских жителей Сибири проживало в городах Тобольской и Томской губерний. Но процент их здесь лишь незначительно превышал общесибирский показатель.

К 1897 г. общая численность населения городов Сибири выросла до 358,4 тыс. (в 2,1 раза). Темпы прироста сельского и городского населения были одинаковы. Несколько изменилось соотношение между сельским и городским населением, но определяющим оставалось аграрное направление в развитии Сибири. Удельный вес населения городов в общем числе жителей в 1897 г. в различных районах Сибири был неодинаков, в Иркутской губернии он составлял 12,2 %, Енисейской — 11,0, Томской — 6,6, Тобольской — 6,1, Забайкальской области — 6,4, Якутской — 3,4 %. В целом по Сибири и Дальнему Востоку население городов к общему числу населения составляло 8,4 %. В процентном отношении Сибирь продолжала отставать от России, где городское население составляло. 13,4 %[54].

Рост городов был обязан развитию капитализма, возросшему влиянию переселенческого движения. Естественный прирост городского населения был невысоким. Во многих городах из года в год количество умерших превышало число родившихся. В 1894 г. в городах Тобольской губернии родилось 3727 чел., а умерло 4626 чел. Отрицательный баланс городского населения составлял 899 чел. По городам Восточной Сибири естественная убыль населения за вторую половину XIX в. составляла в среднем 5—5,7 % на 1000 жителей[55].

В 1890-е гг. установился положительный баланс в рождаемости и смертности городского населения Сибири. В городах Иркутской губернии естественный прирост населения составлял около 1,1 %[56]. Тот же процесс протекал и в городах Западной Сибири. Прирост населения городов увеличивался в основном за счет притока местного сельскохозяйственного населения и переселенцев из других районов страны. Переписью 1897 г. в городах Сибири обнаружена высокая доля уроженцев других уездов и губерний: в Томске — 67,8 %, Иркутске — 54,6, Омске — 65,0, Красноярске — 68,8, Тобольске — 51,1 %[57]. Для выяснения показателя подвижности населения Сибири, притока в города крестьянства имеет значение выделение среди всех неместных уроженцев городов уроженцев других уездов, т. е. лиц, родившихся за пределами городского уезда, но переселившихся в город. Уроженцы других уездов к неместным составляли в Томске 25,6 %, Иркутске — 36,8, Омске — 7,6, Красноярске — 37,9, Тобольске — 54,6 %. Переписью 1897 г. в составе городского населения обнаружено 54,6 % лиц сельских сословий, среди которых 52 % были уроженцами Сибири. Таким образом, уроженцы городов Сибири составляли меньшую часть населения. Большинство горожан родилось за пределами тех городов, где их застала перепись. Города Сибири формировались в основном не за счет естественного прироста, а в результате притока ближних или дальних мигрантов. Из сибирской деревни в местные города шли крестьяне районов с наибольшей степенью классового разложения, но их приток еще не перекрывал притока переселенцев из губерний Европейской России. В городах Восточной Сибири в составе неместных уроженцев возросла роль выходцев из Сибири.

Среди лиц сельского состояния, поселившихся в городах, наблюдался сильный перевес мужского населения над женским: на 100 мужчин приходилось 70 женщин. Город притягивал тех. крестьян, которые обладали трудовыми навыками и приемами, необходимыми в промышленном производстве. К концу 1890-х гг., несмотря на незначительный удельный вес горожан в общем составе населения, город оказывал заметное влияние на социально-экономические процессы в деревне.

Несмотря на быстрый рост народонаселения, плотность его увеличивалась медленно и к концу XIX в. оставалась низкой (табл. 2). С 1867 по 1897 г. плотность населения в Сибири увеличилась в 1,8 раза, в Европейской России – в 1,5 раза. Но Сибирь оставалась малонаселенным регионом страны, по плотности населения обгоняя в 1897 г. только Архангельскую губернию. По сдвигам в плотности населения впереди всех сибирских губерний шла Томская, увеличившая показатели плотности в 2,5 раза. В Тобольской губернии плотность населения выросла в 1,7 раза, в Енисейской – в 1,5 раза. Существовало различие не только в темпах увеличения плотности населения, но и в ее отклонениях по отдельным губерниям от средних показателей по Сибири. Так, плотность населения Томской губернии превышала среднюю плотность по Сибири почти в 5 раз, Тобольской – в 2,2 раза, Забайкальской – в 2,4 раза. Еще большей пестротой отличались динамика и размещение сельского населения Сибири по более мелким административным единицам – округам.

Таблица 2

Плотность населения Сибири, чел. на 1 кв. версту[58]

Для характеристики сельского народонаселения пореформенной Сибири важное значение приобретает вопрос о размерах и структуре крестьянской семьи В. И. Ленин, изучая процесс формирования в деревне двух новых социальных типов сельского населения в эпоху капитализма, учитывал в каждом из них половозрастной и рабочий состав семьи. Семейная кооперация рассматривалась В. И. Лениным как базис капиталистической кооперации[60].

Размеры сибирской крестьянской семьи в пореформенный период находились под значительным влиянием развития капитализма вширь и вглубь. В капиталистическом обществе демографические процессы в целом, в том числе и в семье, как простейшем социальном организме, развивались в рамках системы производственных отношений капитализма. Последние были основаны на создании прибавочной стоимости и эксплуатации наемного труда. Численный состав и структура русской крестьянской семьи в Сибири определялись утверждающимися буржуазными производственными отношениями. «На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга»[61]. Характер воспроизводства рабочей силы обусловливала эксплуатация наемного труда. Это определяло начавшийся процесс сокращения людности семьи, распределение ее рабочей силы сообразно новым условиям осуществления хозяйственных функций.

Социальные слои и группы крестьянства Сибири, в формировании которых проявилась главная тенденция развития капитализма вглубь, имели различный демографический облик семьи. Людность крестьянского двора, а в нем число рабочих единиц мужского и женского пола увеличивались вместе с ростом его экономической состоятельности. Эта закономерность определялась основными законами развития капитализма, взаимовлиянием социально-экономических и демографических процессов. Людность семьи, состав ее рабочего ядра влияли на экономическую состоятельность семьи, на производство материальных благ, но не были определяющими. Эти факторы, наряду с другими, действовали на начальных этапах социального расслоения. В дальнейшем в зажиточных семьях их влияние могло быть компенсировано наймом рабочих рук. Отпуск работников в наем в молодом рабочем возрасте часто вызывал дробление семей.

Капитализм нивелировал местные особенности Сибири, втягивал ее в систему всероссийского рынка. Следствием развития производительных сил, всей системы складывающихся буржуазных производственных отношений выступали миграционные процессы. Последние, в свою очередь, влияли на утверждение капитализма через развитие народонаселения. Переселения крестьян в Сибирь, внутренние миграционные процессы воздействовали на семейный состав населения, половозрастную структуру. Происходило постепенное выравнивание размеров крестьянской семьи, ее структурно-поколенного состава в различных регионах Сибири.

По переписи 1897 г. семьи в Сибири состояла в среднем из 5,4 душ обоего пола, в том числе 2,6 мужчин и 2,8 женщин. В отдельных губерниях Сибири средние размеры семьи имели незначительные отклонения от общесибирского показателя (табл. 3). Прослеживается тенденция увеличения численности семьи и ее мужского состава в направлении от Урала на восток и в районах, подверженных колонизации. Самая малочисленная семья существовала в Тобольской губернии, районе раннего заселения. Наибольший состав имела семья в Томской губернии, куда притягивалась большая часть сибирских переселенцев. Общей закономерностью являлись большие размеры семей в сельских местностях сравнительно с городами.

Таблица 3

Состав семьи в Сибири в 1897 г. (в среднем лиц, связанных родством, на одно хозяйство)[62]

Унификация крестьянских семей прослеживается и в обеспечении их мужскими рабочими руками. В Ялуторовском округе не имели трудоспособных мужчин 14 % семей, имели по одному работнику 61,1, по два — 19,4, по три и свыше — 5,5 %; в южной части Ишимского округа — соответственно 7,2; 58,7; 24,6; 9,7 %; в Барнаульской волости Бийского округа — 12,2; 63,4; 19,1; 5,3 %. Близки к этим показатели распределения мужских рабочих рук в семьях Бийской и Шубенской волостей Бийского округа Томской губернии[63]. В таежной зоне Западной Сибири (Тобольский, Тюменский, Туринский округа) больше половины семей — от 54 до 64 % — имели по одному работнику мужского пола, от 19 до 25 % — по два работника. Сохранились и многорабочие дворы — с тремя работниками мужского пола и более, но их значимость в системе организации крестьянского труда сокращалась. Они составляли лишь 8—11 % всех дворов[64].

Господствующий способ производства определял социальную сущность сибирского крестьянства и его положение. В феодальном обществе крестьянство представляло собой класс-сословие. Капитализм разрушал сословные перегородки, создавал новые социальные типы в крестьянстве. Но развитие капитализма в пореформенной Сибири не достигло такого уровня, чтобы стерлись грани между различными группами крестьянского населения. Отличались друг от друга по правовому положению, отношению к земле, экономическому состоянию старожилы, переселенцы, поселенцы, крестьяне из казаков. Сохранилось деление крестьянства на разряды: бывшие горнозаводские жители, оседлые «инородцы». Различные категории сельского населения находились в неравном экономическом положении, что проявлялось в их различном участии в развитии производительных сил, в найме и продаже рабочих рук, в буржуазном предпринимательстве.

Состав крестьянства отдельных регионов Сибири в 80—90-е гг. XIX в. был неодинаков. В Ялуторовском округе Тобольской губернии среди сельского населения крестьяне-старожилы составляли 87,9 %, переселенцы — 3,7, ссыльные — 5,2, посторонние, в большинстве своем некрестьянские, сословия — 3,2 %[65]. В Томском округе Томской губернии в сельском населении также преобладали старожилы — 75,2 %, доля переселенцев увеличивалась до 15,9 %, а ссыльных понижалась до 1 %; 6 % населения приходилось на «инородцев», часть которых вела оседлый образ жизни и занималась земледелием, и 2,6 % — на посторонних[66]. В районе, куда шел основной колонизационный поток, резко возрастал удельный вес переселенцев в формировании трудовых ресурсов. Они оттесняли все остальные категории крестьянства, даже старожилов. В Бийском округе среди сельского населения переселенцы составляли 66,7 %, старожилы — 29,6, некрестьянские сословия — 3,7 %[67].

Развитие капитализма вглубь и вширь нивелировало особенности семейного состава различных категорий крестьянства. Но к концу XIX в. по размерам еще различались семьи крестьян-старожилов, переселенцев и ссыльных. Во всех районах Сибири наименьшую людность имели семьи ссыльных (табл. 4).

Таблица 4

Размеры семей у различных категорий сельского народонаселения Сибири (80-е гг. — середина 90-х гг. XIX в.), число душ обоего пола на одно хозяйство[68]

В Западной Сибири населенность двора ссыльных была значительно выше, чем в Восточной Сибири. Это объясняется тем, что в Западной Сибири в число ссыльных были включены и дети поселенцев (ссыльные второго поколения), которые по своему юридическому и социально-экономическому положению почти не отличались от местных крестьян. В Восточной Сибири дети поселенцев включались в состав новоселов вместе с переселенцами. Большая часть ссыльных уходила на заработки. Эти лица находились в постоянном движении — в бегах. Если ссыльные и создавали семьи, то эти семьи, как правило, были деформированы. Браки заключались поздние. В таких семьях было мало детей. В процессе естественного воспроизводства населения роль таких семей незначительна.

Самая крупная семья существовала у переселенцев. О составе переселенческой и старожильческой семьи свидетельствуют материалы по районам Западной Сибири, наиболее активно осваиваемым в 60—90-е гг. У переселенцев, поселившихся в Томской губернии до 1893 г., в момент обследования в 1913 г., т. е. через два десятилетия после водворения, семья находилась в процессе роста, формирования. В промежуток между выходом с родины и водворением на участке переселенческая семья сократилась за счет смертности и разделов в пути. Так, у томских переселенцев, поселившихся в губернии до 1893 г., семья на родине состояла в среднем из 6,5 душ обоего пола (3,5 мужчин и 3 женщины), а при водворении на участок сократилась до 6,1 души обоего пола (3,4 мужчины и 2,7 женщины). В Сибири к моменту обследования переселенческая семья выросла до 7,2 душ обоего пола (3,7 мужчин и 3,5 женщин)[69].

Уходили на переселение семьи с повышенным мужским составом. У 14,5 % семей были умершие в пути. По возрастным группам переселенческая семья была моложе крестьянской семьи в Европейской России. Ее отличали пониженный процент стариков, повышенный процент детей, незначительный процент нетрудоспособного населения[70].

Людность переселенческого двора колебалась в зависимости от естественно-географических зон поселения. Так, у поселившихся до 1893 г. в лесостепной полосе Западной Сибири семья состояла из 7,6 душ обоего пола, в степной полосе Западной и Восточной Сибири — из 6,6; в восточносибирской лесостепи — из 5,7, в таежной полосе Тобольской и Иркутской губерний — из 5,5 душ обоего пола. В лесных местностях семьи были меньшими по размерам, но имели более высокую обеспеченность как мужской, так и женской рабочей силой. Лица рабочего возраста (мужчины 18—60 лет, женщины 16—55 лет) составляли в семьях лесостепной и степной полос более 43 %, а в лесной полосе — более 47 %[71]. Повышенный рабочий состав семьи в лесных местностях объяснялся трудностями ведения хозяйства в этих районах.

Семьи переселенцев в целом выделяются среди других категорий сельского народонаселения лучшей обеспеченностью рабочими руками (табл. 5). У них меньше процент хозяйств, не обеспеченных мужскими рабочими руками, преобладают семьи с одним работником. Доля многорабочих семей в среде переселенцев близка к аналогичному показателю у старожилов и превосходит этот показатель по всем другим категориям сельского народонаселения. У ссыльных самый высокий удельный вес семей без работников мужского пола (11 %), а также семей с одним работником (76 %), семей с двумя работниками и более вдвое меньше, чем среди старожилов и переселенцев. Семьи ссыльных второго поколения (детей ссыльных) по обеспеченности рабочими руками близки к семьям переселенцев-новоселов и старожилов. Дети ссыльных включаются в крестьянское сословие и постепенно сливаются с ним.

Таблица 5

Группировка хозяйств северо-западной части Каннского округа Томской губернии (Бараба) по количеству мужских рабочих рук, %[72]

В целом семейная производственная единица в эпоху капитализма сокращает свою численность, упрощается ее структурно-поколенный состав. В Сибири господствующей формой семьи является малая, простая по составу семейная родственная общность (6,4—5,0 душ обоего пола). По численности русская крестьянская семья Сибири приближается к крестьянской семье Европейской России (5,2—6,6 душ обоего пола по отдельным губерниям). Она выступает как наиболее целесообразный производственный организм. Но в некоторых районах Сибири, оказавшихся в относительной изоляции, сохраняются патриархальные традиции, длительное время существуют неразделенные семьи. В Забайкалье, например, неразделенные семьи русских крестьян доживают до начала XX в. К концу XIX в. здесь преобладают семьи, в которых объединяются родственники из двух, трех и даже четырех поколений[73]. Широко бытуют неразделенные семьи в конце XIX в. в Приангарье[74].

3.           Влияние переселений крестьян на хозяйственное освоение края

Значение переселений в развитии производительных сил пореформенной Сибири многообразно. Но, как и в предыдущие периоды, оно прежде всего определялось массовым притоком в Сибирь непосредственных производителей — крестьян.

Быстрый рост сельского народонаселения оказал заметное влияние на расширение сельскохозяйственного производства, увеличение его товарности, углубление социальных процессов среди крестьянства. Так, если посевы зерновых в Сибири в 1861—1865 гг. ежегодно составляли 2 985 987 четвертей, а сбор зерна достигал 12 305 413 четвертей, то в 1891—1895 гг. ежегодно высевалось уже 3 882 777 четвертей, а сбор зерна достигал 19 471 277 четвертей[75]. Наибольший прирост посевов зерновых наблюдался в Томской и Енисейской губерниях, принявших основной колонизационный поток. Самый высокий ежегодный сбор зерна давали также эти губернии. Урожайность зерновых увеличивалась главным образом за счет распашки новых земель.

Переселенцы организовывали сотни тысяч новых хозяйств. Несмотря на то, что основная масса их водворялась среди старожилов, это не приводило к сокращению посевной площади старожилов. Большинство переселенцев разрабатывали целину, лишь в ограниченных размерах прибегая к аренде. Большие массивы целины вводили в хозяйственный оборот новоселы и на переселенческих участках, пробуждая к жизни новые районы.

Происходило формирование районов торгового земледелия. В Тобольской губернии это южные округа — Курганский, Ялуторовский и Ишимский, где излишки зерна, по подсчетам Комитета Сибирской железной дороги, в начале 90-х гг. составляли 800 тыс. четвертей. В Томской губернии хлеб на продажу давали Барнаульский, Бийский, Кузнецкий округа и южная часть Томского округа, в которых излишки хлеба превышали 1,5 млн. четвертей. В Восточной Сибири основная масса товарного хлеба производилась в Минусинском, Канском, Красноярском и Ачинском округах, в Забайкальской области. Районы торгового земледелия Западной Сибири поставляли на продажу от 20 до 30 % произведенного хлеба. В земледельческих округах Енисейской губернии по обследованию 1887—1891 гг. 20—30 % собранного хлеба шло на продажу, в Иркутском округе — 25, в Нижнеудинском — 44, в Балаганском — 47 %. Основная часть сибирского хлеба шла в Европейскую Россию, в 90-е гг. сюда поставлялось 10—12 млн. пудов в год:

Во многих районах Сибири начало приобретать товарный характер и скотоводство. С 1860 по 1895 г. численность скота в Сибири значительно возросла: количество лошадей с 1974 тыс. до 3657 тыс., крупного рогатого скота — с 2082 тыс. до 4050 тыс., овец и коз — с 2851 тыс. до 5356 тыс., свиней — с 564 тыс. до 824 тыс[76]. По количеству продуктивного скота на 100 жителей Сибирь превосходила Европейскую Россию более чем в два раза. Южные округа Западной Сибири — Ишимский, Курганский, Ялуторовский, Бийский, Барнаульский — продавали ежегодно значительное количество продуктов животноводства. На ярмарки пригоняли гурты скота, привозили кожи, сало, масло, шерсть, щетину.

Переселения способствовали увеличению емкости внутреннего рынка Сибири, являвшегося составной частью всероссийского рынка. До устройства своего хозяйства переселенцы выступали как потребители хлеба и других продуктов питания, земледельческих орудий, скота, расширяя тем самым внутренний рынок. Передвижение по главной магистрали — Московскому тракту, через крупные города и торговые села десятков тысяч людей в течение каждого лета заметно оживляло торговые обороты сибирских торгово-промышленных пунктов. Переселения расширяли рынок рабочей силы в сибирской деревне.

Подавляющее большинство переселенцев видело источник накопления средств, необходимых для заведения своего хозяйства, в работе по найму. Основным потребителем рабочей силы выступали зажиточные старожилы, а со временем и сформировавшаяся переселенческая буржуазия. Продажа рабочих рук осуществлялась главным образом в ближайшей округе. Переселенцы, поселившиеся в старожильческих деревнях, работали по найму в основном в тех деревнях, где и проживали. Те, кто осел на переселенческих участках, предлагали рабочие руки старожилам соседних деревень и своим зажиточным односельчанам.

Земледельческий характер колонизации определял направление основного потока работавших по найму в сельское хозяйство. У причисленных и непричисленных переселенцев среди наемных рабочих во всех колонизуемых районах Сибири земледельческим трудом было занято подавляющее большинство.

Состояние рынка рабочей силы в сибирской деревне находилось в прямой зависимости от числа водворившихся переселенцев. С увеличением притока переселенцев возрастал удельный вес хозяйств, прибегавших к наемному труду и отпускавших рабочих, т. е. расширялся рынок рабочей силы[77]. У переселенцев, поселившихся в Томской губернии в период с 1861 по 1894 г., сохранялся высокий удельный вес семей (58,9—81,2 %), у которых источником существования до обзаведения собственным хозяйством была работа по найму. При этом доля работавших по найму неуклонно возрастала с ростом переселений. Если в 1886 г. она составляла 58,9 %, то в 1893 г. — 81,2 %.

С одной стороны, по мере обзаведения своим хозяйством многие переселенцы бросали работу по найму. У части из них сократилась нужда в заработке, организация и ведение своего хозяйства требовали все больше сил и времени. С другой стороны, классовое разложение переселенцев на новых местах приводило к выталкиванию рабочих рук из процесса сельскохозяйственного производства уже после обзаведения хозяйством. Процент продающих рабочие руки и среди тех, кто обзавелся хозяйством, оставался высок. У водворившихся в Томской губернии до 1886 г. он равнялся 34,8, до 1890 г. — 35,6[78].

Переселения способствовали разложению крестьянства в местах вселения и выселения. На новом месте переселенцы не оставались однородной массой. Капитализм властно вторгался в переселенческую деревню, приводил к разложению крестьянских хозяйств уже в ходе их становления. Но еще ярче классовое разложение проявлялось в дальнейшем. Процесс размывания средней группы был резче выражен среди переселенцев, дольше проживших в Сибири. Обследование томских переселенцев в 1894 г. показало, что в первый год водворения 44,2 % переселенческих хозяйств составляли беспосевные и сеющие до 1 дес, 49,4 % засевали от 1 до 5 дес, 6,2 % — от 5 до 10 дес. и лишь 0,2 % сеяли свыше 10 дес. С третьего года жизни в Сибири идет сокращение беспосевных дворов (до 22,1 %) и увеличение, хозяйств, сеющих от 1 до 5 дес. (до 51,7 %). Из общей массы начинают выделяться хозяйства средней группы (17,9 %). Растет зажиточная верхушка, засевающая свыше 10 дес. (4,3 %). Но начавшееся сокращение беспосевных и малопосевных хозяйств не приводит к полному исчезновению этой категории переселенцев даже у самых ранних групп водворения. Среди переселенцев, водворившихся в Томской губернии до 1886 г., беспосевные и с посевом до 1 дес. составляли в 1894 г. 14,3 %, сеющие от 1 до 5 дес. — 33, от 5 до 10 дес. — 33,3, более 10 дес. — 19,4 %[79]. В группе давнего поселения процесс классового разложения определялся уже не фактором времени, количеством принесенных средств и полученных ссуд, естественно-географическими условиями, а общим уровнем развития капитализма в сибирской деревне. Аналогичные процессы протекали у переселенцев всех почвенно-климатических зон вселения.

В специфических условиях колонизуемой Сибири проявлялась обратимость процесса разложения, постоянное пополнение низшего социального слоя за счет вновь пришедших крестьян, в то же время наличие свободных земель позволяло некоторой части малосостоятельных переселенцев в течение определенного времени обзавестись хозяйством. Часть переселенцев разорялась уже после завершения домообзаводства.

Заселение Сибири в условиях развития капитализма, как и в предшествующие периоды, способствовало внедрению агрономических знаний, повышению агротехники крестьянского хозяйства. Переселенцы в основной своей массе были носителями более развитого способа производства, а поэтому их деятельность имела огромное значение для развития края. На новых местах переселенцы использовали эмпирические знания почв, накопленные на родине. Они деятельно приспосабливали приемы хлебопашества, вынесенные из мест выхода, к природным условиям осваиваемых районов. Сближаясь с переселенцами, старожилы приобретали новые трудовые навыки. Они учились у переселенцев лучшим приемам обработки земли, посева, уборки урожая, заготовки сена. Переселенец «сеял, косил, жал и все это делал так умело, как алтайский крестьянин до этого не видывал»[80].

Старожилы не унавоживали полевые земли. Удобрение навозом заменялось применением пала, а также оставлением земли в залежь. Переселенцы стали унавоживать поля. Этот прием переняли и старожилы, поначалу северных округов, где ощущался недостаток удобных для хлебопашества земель. Удобрение навозом распространилось и на районы, где землями пользовались уже давно и возможности залежей были ограничены. Практика применения удобрений складывалась в результате коллективного крестьянского опыта с учетом естественно-географических условий. К середине 90-х гг. хозяйство с удобрением стало завоевывать себе место и в южной полосе Сибири, но унавоживание пашен здесь «не пошло еще дальше опытов, местами единичных, местами более систематически повторяемых»[81].

Переселенцам принадлежит заслуга в деле улучшения сортов семян культур, которые издавна возделывались в Сибири. Они же принесли сюда совершенно новые, ранее не известные культуры: просо, гречиху, подсолнечник, ввели в Сибири пчеловодство. Ими были опробованы озимые посевы пшеницы в северных округах Тобольской и Томской губерний. Переселенцы завезли в Сибирь семена пшеницы — белотурки, китайки, красноколоски и др. Многие из этих культур были успешно освоены и получили широкое распространение[82].

Новоселы применяли лучшие приемы обработки земли, вводили усовершенствованные земледельческие орудия труда. Они заменили местную соху-колесуху российским плугом. Усовершенствованные земледельческие орудия распространились к середине 90-х гг. не только среди переселенцев, но и у старожилов, несмотря на то, что последние «вообще с большой подозрительностью относятся ко всем новшествам»[83].

Под влиянием переселений в пореформенной Сибири шел процесс роста мелких промыслов. Среди крестьян, переселявшихся из экономически освоенных губерний Европейской России, встречалось немало таких, которые занимались на родине тем или иным промыслом или ремеслом. В числе выходцев из центральных черноземных губерний были шерстобиты, пимокаты, кожевники, шубники, шорники; среди выходцев из лесных губерний — столяры, бондари, плотники, смолокуры. Массовый приток в Сибирь непосредственных производителей, обладавших техническими знаниями, умениями и навыками в различных отраслях мелкой крестьянской промышленности, привел к возникновению в новых местах поселения многих тысяч хозяйств с кустарными промыслами.

Почти половина промыслов Тобольской губернии возникла в период 1861—1893 гг., причем большинство промыслов основано за одно десятилетие — с 1880 по 1889 г.[84] В Томской губернии третья часть поселений основала промыслы с 1861 по 1893 г. Из них больше половины промысловых сел и деревень возникло в 1880-е гг.[85] Б Енисейской губернии освоение новых промыслов также связано с усиленным заселением края. Здесь из 384 селений, давших сведения о существовании кустарных промыслов в 1913—1914 гг., только 0,8 % отнесли возникновение их к дореформенному периоду. Более трети селений основали промыслы во второй половине XIX в. Данные о времени возникновения относительно крупных крестьянских заведений с суммой производства не менее 2 тыс. руб. свидетельствуют о том, что возникновение только 14,6 % крестьянских промышленных заведений уходит корнями в дореформенный период, остальные появились после реформы — с 1861 по 1893 г. При этом за 1880—1889 гг. возникло крестьянских промышленных заведений больше, чем за два предшествующих десятилетия[86]. В некоторых анкетах о времени возникновения промыслов старожилы давали лаконичный ответ: «С прибытием переселенцев»[87].

Однако промышленное освоение новых земель тормозилось пагубным влиянием феодально-крепостнических пережитков. Развитие капитализма выталкивало население из земледелия, в связи с чем основная масса переселенческого контингента формировалась из губерний черноземной полосы. Земледельческий характер колонизации ограничивал возможности промышленного освоения края. Переселялись в основном крестьяне-земледельцы, среди которых незначительный удельный вес составляли ремесленники, порвавшие с земледелием. Слабым было движение из промышленных губерний, крестьяне которых заменяли переселения отхожими промыслами в Европейской России.

В экономике не каждого переселенческого хозяйства утверждалась та или иная отрасль мелкой крестьянской промышленности. Но те переселенцы, которые обладали производственно-техническими навыками в различных отраслях крестьянского производства, начинали трудовую деятельность, как правило, с применения своего опыта в новых условиях. В миграции как бы продолжалось прерванное воспроизводство не только сельскохозяйственного процесса, но и второй стороны крестьянской экономики — мелкой промышленности. Капиталистические отношения в начальных примитивных формах возобновлялись на новом месте на более широкой основе. Связь районов выхода и вселения проявлялась в применении принесенных переселенцами трудовых традиций, производственного опыта, трудовых приемов не только в земледелии, но и в ремесле. На этой основе сложилось тесное единение материальной культуры сибирского русского крестьянства и крестьянства Европейской России.

В сложный и ответственный период становления хозяйства переселенцы начали выделять из своей среды «промышленников». К ремеслу обратились как к источнику получения дополнительных средств к жизни. Удельный вес хозяйств с кустарными промыслами после обзаведения на новом месте хозяйством почти во всех возрастных группах стал выше, чем был на родине[88]. В этом проявлялось одно из последствий процесса колонизации окраин. Углубление общественного разделения труда не только сохраняло прежний контингент мелких промышленников, но и увеличивало его за счет появления новых промышленников на новой почве.

Во всех колонизуемых регионах Сибири становление переселенческого хозяйства сопровождалось появлением у значительной части переселенцев промысловой деятельности. При этом в южных, наиболее обжитых районах удельный вес хозяйств с промыслами был особенно значителен. Так, подворным обследованием 1894 г. в Ялуторовском округе Тобольской губернии было учтено 1299 переселенческих хозяйств с населением 7117 чел. Из них кустарными промыслами занималось 42,4 % переселенческих хозяйств, около 10 % переселенцев[89]. Попадая в новые условия, приспосабливаясь к ним, переселенцы часто начинали заниматься промыслами, уже существовавшими в местах вселения или же открывали заведения с новым промыслом, для изделий которого находили рынок сбыта в ближайшей округе. Постепенно промысел распространялся в данном селении, а затем и в его округе. Чтобы определился промысловый характер нового переселенческого поселка, требовался значительный период времени — от 6 до 10 лет. За это время переселенцы осваивались с естественноисторическими условиями местности, определяли отрасли обрабатывающей промышленности, в которых можно было наиболее рационально применить свои технические знания, обзаводились инструментами и оборудованием, знакомились с рынками сбыта продукции и источниками получения сырья. Молодые переселенческие поселки, как правило, были однопромысловыми. Насыщение местного рынка изделиями одного вида обрабатывающей промышленности нередко приводило к падению этого промысла и возникновению новых производств, на продукцию которых появлялся спрос у местного населения.

Так через мелкие крестьянские промыслы, создававшиеся переселенцами, утверждались начальные шаги развития капитализма на новых территориях, это было одним из проявлений распространения его вширь. «Центральные местности страны, обладающие вековой промышленной культурой, помогали таким образом развитию такой же культуры в начинающих заселяться, новых частях страны»[90].

К новым промыслам приобщалось старожильческое население. Однопромысловые села превращались в многопромысловые. Происходило перерастание низших форм домашней промышленности и ремесла в мелкотоварное производство, шло разложение мелких товаропроизводителей, образование простой капиталистической кооперации и торгового капитала.

Углубление общественного разделения труда, приток переселенцев создавали условия для возникновения новых промыслов. В многопромысловые кустарные центры превращались наиболее крупные населенные пункты главным образом вдоль Московского тракта. Старожильческое население под влиянием изменившихся условий шире использовало разнообразные естественные ресурсы для производства товаров на рынок.

Таким образом, рост переселений представлял собой одно из проявлений земледельческой колонизации Сибири, развития капитализма вширь. Определялся этот процесс положением Сибири как колонии в экономическом смысле, развитием капитализма вглубь в Европейской России. Обе части деревенской экономики — земледелие и промыслы — под влиянием переселений получали приток непосредственных производителей. Подготавливалась более широкая почва для развития капитализма. Распространение принесенных переселенцами технических навыков, производственного опыта, трудовых традиций, освоение ими в свою очередь производственного опыта старожилов определяло тесное единство материальной культуры сибирских крестьян и населения европейской части страны, расширяло и углубляло все процессы, присущие экономике и социальным отношениям сибирской деревни. Но переселенческая политика царизма, пронизанная духом крепостничества, тяжесть гнета помещичьего землевладения в центральных губерниях ограничивали влияние переселений на хозяйственное освоение края. Сдерживая развитие переселенческого движения в Сибирь, самодержавие задерживало заселение и хозяйственное освоение новых земель, возникновение первоначальных форм капитализма в виде мелких крестьянских промыслов.

Глава 3

ЗАНЯТИЯ [СИБИРСКИХ] КРЕСТЬЯН

4. Промыслы и торговля

Количество крестьянских хозяйств, вовлеченных в процесс разложения, степень качественной оформленности новых социальных групп определяли характер отделения промышленности от земледелия, основные стадии ее развития. Первичные формы капитализма в Сибири сосредоточились в сельских районах, причем становление капитализма проходило в обстановке сохранения простых и примитивных форм докапиталистического производства — домашней промышленности и ремесла. Домашняя промышленность как неизбежная спутница натурального хозяйства и патриархальщины продолжала существовать в пореформенный период только в самых захолустных местностях, к числу которых В. И. Ленин относил Сибирь[91].

Отдаленность от промышленных и культурных центров страны, территориальная изолированность, неразвитость транспортных средств и слабые связи с рынком приводили к соединению сельского хозяйства с домашней промышленностью, т. е. к сохранению натурального хозяйственного уклада. Большинство своих потребностей крестьяне удовлетворяли не через рынок, а трудом своей семьи. Промысел при этом был неразрывно связан с земледелием, промышленности как отрасли в этой форме производства еще не существовало. Все сырые продукты, получаемые крестьянами, перерабатывались ими же для удовлетворения собственных нужд. Многие мужчины и женщины выделывали кожи и изготовляли из них для своей семьи повседневную рабочую обувь — «чарки» и «бродни».

Женщины ткали холст, грубое крестьянское сукно (шабурину, сермяжину), половики, дорожки[92]. Ткачество в форме домашней промышленности: встречалось среди крестьянства повсеместно. Даже в районах, затронутых товарно-денежными отношениями, оно служило главным источником снабжения домашнего хозяйства тканями. Крестьяне носили сермяги, зипуны, посконные рубахи домашнего производства. Женщины шили сарафаны из льняного и посконного холста, окрашенного «кубом» (синяя краска индиго)[93]. Крестьяне изготовляли мебель, вили веревки, плели рыболовные сети, лили сальные свечи[94]. Потребности в строительном материале в безлесных районах удовлетворяли с помощью кирпича. Для этого сооружали небольшие временно действующие кирпичные заведения. Кирпич употребляли необожженный или обжигали его у костров. Каждый крестьянин умел изготовить сырцовый кирпич.

Домашняя промышленность в Сибири являлась непременным спутником крестьянской жизни повсеместно в чистых и переходных формах. В деревнях Томской губернии каждый крестьянин был отчасти ремесленником, дома в большинстве случаев изготовлялась одежда, обувь, упряжь. Во многих сельских местностях Алтая гончарное мастерство находилось на уровне домашней промышленности. Здесь редкая хозяйка не умела собственными руками смастерить крынку или горшок, покупали посуду редко. В Ишимском округе крестьяне держали мельницы для переработки зерна[95].

Однако удельный вес домашней промышленности в условиях товарного хозяйства и развивающегося капитализма в экономике разных социальных слоев крестьянства был неодинаков. Беднота пользовалась самыми примитивными способами домашнего производства, не имела специальных заведений. В зажиточных хозяйствах для собственных надобностей сооружались мельницы, крупорушки, маслобойки, кожевни. Они нужны были для того, чтобы не платить за переработку сырья, ускорить ее, сортировку к чужим промышленным заведениям.

В пореформенной Сибири переработка сырых материалов в крестьянском хозяйстве перерастает в ремесло, т. е. производство изделий по заказу потребителя. Ремесло становится широко распространенной формой промышленности в городах и сельских местностях. Источники отмечают многообразие переходных форм от домашнего производства к ремеслу, а от него к мелкому товарному производству, сосуществование их до тех пор, пока производство на рынок не побеждает[96]. Например, кожи, полученные в своем хозяйстве, ремесленники нередко выделывали дома, а затем отдавали шубнику для шитья из них полушубков, тулупов и другой одежды. Деревянные части земледельческих орудий изготовлял домашним способом сам хозяин, железные отдавал на заказ, а окончательную сборку орудий совершал опять же сам. Нитки, как правило, пряли дома, а сети из них отдавали вязать на сторону. Одну часть сырых материалов обрабатывали в домашнем производстве, другую же передавали в руки лиц, специально занимавшихся данным промыслом и имевших в силу этого определенные технические навыки. Ремесленник часто работал на заказ, а в свободное от заказов время — на продажу, на рынок. Производство одних и тех же изделий в различных регионах Сибири носило различный характер. В районах со слабым развитием товарно-денежных отношений оно осуществлялось преимущественно на заказ. В районах наибольшего развития капитализма рост товарного производства оттеснял на задний план ремесло, вел к переходу промыслов в руки неземледельческого крестьянства.

Организационной формой проявления незрелого капитализма являлось мелкотоварное производство, представленное мастерской ремесленника или полуторговым, полупромышленным заведением. Формы эксплуатации при этом носили нечеткий, завуалированный характер, что определялось неполным отделением производителей от средств производства, наличием у них крестьянского хозяйства, позволяющего сохранять видимость самостоятельности и обрекающего их па кабалу. Первичной формой капитала в крестьянской промышленности выступал торговый капитал, который подчинял себе старый процесс производства, постоянно подвергал его техническому преобразованию. Отношения между кустарями, производящими тот или иной продукт, определялись товарным производством, которое связывало обособленных мелких  производителей через рынок.

Рост общественного разделения труда все ярче проявлялся в отделении обрабатывающей промышленности от добывающей. Шла концентрация производителей, занятых исключительно промыслами или промыслами и земледелием. Это приводило к росту торгово-промышленных поселений, выделению местностей, специализирующихся преимущественно на одном каком-нибудь виде обработки сырья, к хозяйственным различиям. На основе разделения труда выделяются так называемые «оптовые ремесла», когда население целых сел и деревень специализируется па производстве одной и той же товарной продукции. В. И. Ленин считал, что термин «оптовое ремесло» удачно определяет специализацию на известном производстве и выработку у местных производителей определенных технических навыков[97].

Среди северных и восточных округов Западной Сибири, для которых крестьянская промышленность и промыслы были исходной базой развития товарно-денежных отношений, самым крупным являлся Тюменский кустарный район, охватывавший весь Тюменский округ[98]. Лесной, болотистый с резкими температурными колебаниями Тюменский округ имел мало пахотных земель. Но богатые природные ресурсы, речные и трактовые пути, связывавшие Тюмень с Европейской Россией, южными и восточными округами Сибири, способствовали тому, что население обратилось почти всё к заработкам иным, нежели хлебопашество и скотоводство. Тюменский кустарный район славился кожевенным производством, выделкой рогож, ковров, телег, колес, саней, кошевок, повозок, крестьянской мебели, берд для ткацких станков, сох, мочальных веревок[99] Наибольшее развитие мелкая крестьянская промышленность получила в пригородных селах и деревнях.

В Тюменском кустарном районе «оптовые ремесла» были представлены в наиболее развитых видах крестьянской промышленности. Центрами «оптовых ремесел» стали следующие населенные пункты: кожевенного — д. Решетникова и другие пригородные села, коврового — с. Каменское, экипажного — с. Кулаково, выделки опоясок и поясков – д. Черепаново, деревянной посуды — деревни Большая и Малая Балда, рогож — деревни Яровская, Мысовская, Парфенова, Зайкова, Гилева, горшков — д. Головина, решет — д. Ошкукова и с. Мальково, валенок — с. Заводо-Успенское и д. Земляпская, ситца — деревни Червишева и Друганова.

Рынок для крестьянской промышленности в Тобольском, Туринском и Тарском округах создавался потребностями тракта, близостью Ирбитской ярмарки, уральских заводов и развивавшейся на севере Тобольской губернии рыбопромышленности. «Волшебный жезл соседней Ирбитской ярмарки коснулся Пелыма» и оживил этот слабо заселенный, обширный и пустынный край, который трудом народа превращен в «огромный базар» и «избыточную местность»[100].

Мелкие промышленники Тобольского Туринского округов владели искусством выделки замши из козлиных, лосиных и оленьих шкур и изготовлением перчаток. Скорняки обрабатывали также шкурки белок, песцов, горностаев, хорьков, из которых шили дохи и шапки. Развитый в Тобольском округе рыболовный промысел поддерживал существование другого промысла — мережного. Но основной отраслью крестьянской промышленности в этих районах была обработка дерева, базировавшаяся на местном сырье и имевшая обеспеченные рынки сбыта. По системе судоходных рек Тавда — Тобол — Иртыш в период навигации кустарные изделия транспортировались в южную степную часть Западной Сибири, по Иртышу и Оби шли в Томск и южные уезды Томской губернии. Сбывались кустарные изделия и в южных зауральских уездах Пермской губернии. В Тобольском, Туринском и Тарском кустарных районах сложились центры рогожно-мочального, бондарного производств, выделки барж, лодок. Разнообразный ассортимент крестьянских изделий из дерева (рогожи, кульки, перевозочные средства, мебель, посуда, пряслица, табакерки и детские игрушки) свидетельствует о глубоко зашедшем процессе разделения труда. Большинство предметов крестьянского хозяйства и быта изготовлялись из дерева. В Тобольском, Туринском и Тарском округах также шел процесс складывания оптовых ремесел», встречались деревни, населенные кустарями одной специальности[101]. В Томской губернии в результате разделения труда сформировался пригородный Томский кустарный район, в котором значительное развитие получила крестьянская деревообрабатывающая промышленность. И здесь сложились центры  «оптового ремесла». Подгородные волости Томского округа Нелюбинская, Спасская и Богородская специализировались на обработке дерева; Кайлинская, Чаусская, Кривощековская и Ишимская — на шерстобитно-пимокатном промысле.

В земледельческих округах Западной Сибири, где исходной базой развития товарности кустарных промыслов служили земледелие и скотоводство, крестьянская промышленность специализировалась на салотоплении, литье свеч, мукомольном производстве, обработке кож и шерсти. С конца 1880-х гг. эти округа начали теснить Тюменский кустарный район в кожевенном производстве. Известный на всю Сибирь центр крестьянского овчинно-шубного производства сформировался в с. Шатры Ялуторовского округа[102]. Наряду с обработкой продуктов земледелия и скотоводства в этих округах складывались отрасли крестьянской промышленности, обслуживающие потребности товарного земледелия и промыслов. Салотопенные заводы, выросшие около Ишима, Петропавловска, в Курганском и Ишимском округах[103], требовали большого количества тары, на производстве которой сложилась специализация Курганского округа. Изготовлявшиеся здесь сундуки, точеная деревянная посуда развозились по ярмаркам и базарам Сибири, а также шли в Нижний Новгород. Тебенякская волость Курганского округа стала центром кустарного производства юга Сибири. Ремесленное население этой волости не занималось земледелием. При всем разнообразии промыслов превалировали бочарный и кузнечный. «Оптовые ремесла» по производству бочек сложились в деревнях Тебенякской, Першинской и Боровлянской; кузнечный промысел сосредоточился в деревнях Лебяжьей и Межевой[104].

Южные районы развитой кустарной промышленности — Барнаульский и Бийский — специализировались главным образом на обработке продуктов животноводства и земледелия. В то же время близость алтайских железоделательных заводов, наличие горнозаводских поселений на землях Кабинета с населением, обладавшим профессиональными навыками по обработке металлов, определили значительное распространение в этих округах кузнечного промысла. Касмалинская, Чулымская, Кулундинская и Николаевская волости Барнаульского округа специализировались на шерстобитно-пимокатном промысле. В горнозаводских селениях Алтайского округа (Гавриловском, Зыряновском, Сузунском, Змеиногорском, Риддерском, Салаирском, Павловском) выросло гончарное производство, а в Уксунайской, Мунгатской и Бачатской волостях — кузнечное. В Уксунайской волости оно сложилось на базе бывшего Томского завода. Кузнецы изготовляли различные земледельческие орудия: бороны, сохи, веялки, молотилки, а железо и чугунное литье получали с Гурьевского завода.

В Восточной Сибири крестьянские промыслы были развиты слабее. Наибольшее значение здесь имел кустарный район с центром в г. Иркутске, за ним шли Красноярский, Минусинский и Ачинский округа Енисейской губернии.

Чем ближе к тракту, крупным городам, местным торгово-промышленным центрам, удобным путям транспортировки кустарных изделий, тем выше процент населения, занимавшегося кустарным промыслом. Тракт был той артерией, которая давала жизнь не только извозному промыслу, по и промыслам, обслуживавшим извоз.

Среди промыслов, связанных с обработкой животного сырья, выделялось кожевенное производство. В числе первых оно вступило на путь капиталистического развития, но и в нем наблюдалось обилие мелких промышленных предприятий. Кожевенное производство было доступно в основном зажиточным крестьянам, так как требовало значительных затрат на устройство заведения и приобретение сырья. В нем очень рано утвердился купеческий капитал. К началу пореформенной эпохи ведущая роль в развитии кожевенной промышленности принадлежала Тобольской губернии, в городах которой 50 % кожевенных заводов, выпускавших более 90 % продукции, находились в руках крупных заводчиков-купцов. В сельских местностях абсолютное большинство кожевенных заведений принадлежало крестьянам.

В 80—90-е гг. численно возрастает количество крестьянских заведений. Складываются новые районы крестьянской кожевенной промышленности. К середине 90-х гг. число крестьянских кожевенных заведений в Тобольской губернии почти утраивается. Они составляют здесь 76,2 %. Вырастают новые крестьянские заведения в Томской и Енисейской губерниях. Но город продолжает играть доминирующую роль в развитии кожевенного производства. Крупная капиталистическая промышленность концентрирует большую часть рабочих рук, значительные суммы производства. В Тобольской губернии в крестьянских предприятиях было занято 29,4 % рабочих, сумма производства составляла 8,8 %, в Томской губернии — соответственно 10,7 и 5,3 %, в Енисейской— 17 и 6,2 %[105].

Между кожевенным производством мануфактурного типа и мелким крестьянским производством сложилось своеобразное разделение труда. Первое специализировалось на производстве юфти, подошвенной, мостовой кожи, крупных конских кож для нужд интендантства. Крестьянские заводы проводили упрощенную обработку мелких и крупных кож для крестьянского потребления. Значительная часть мелких сельских кожевников близ Тюмени и других центров кожевенного производства представляла собой по существу домашних рабочих городских мануфактур. Кожевенная промышленность давала исходное сырье для производства так называемого строченого товара, среди которого на первое место выходила обувь. Начиная с конца XVIII в., первенство в производстве обуви принадлежало Тюмени.

В пореформенный период развитие капитализма вширь проявляется в распространении промыслов на новые районы. Сапожный промысел в Тобольской губернии утвердился в Ялуторовском, Ишимском, Курганском округах, в Томской губернии — в Барнаульском, Бийском округах. В Восточной Сибири центром его стали города Иркутск и Красноярск, крупные села вдоль тракта. Овчинно-шубное производство пореформенной Сибири было представлено двумя локальными центрами — Шатровской волостью Ялуторовского округа и городом Барнаулом с его округой. Статистические материалы за 1866, 1887 и 1894 гг. зафиксировали в овчинно-шубном производстве Ялуторовского округа простую капиталистическую кооперацию, перерастающую в мануфактуру. Но централизованная капиталистическая мануфактура в овчинно-шубной крестьянской промышленности вплоть до 1890-х гг. оставалась редким явлением. Значительно шире была распространена рассеянная мануфактура, подчинявшая себе мелкотоварное производство кустарных мастерских. В 1895 г. в Шатровской волости Ялуторовского округа таким путем выделывалось 480 тыс. овчин на сумму 21 600 руб. Мастера-шубники из материала заводчиков шили теплую одежду. На остальной территории Сибири овчинно-шубные заведения насчитывались единицами и по своему характеру были мелкими ремесленными мастерскими, базирующимися на семейной кооперации. В примитивном шерстобитно-пимокатном промысле преобладало мелкотоварное производство в сочетании с производством на заказ. Кустари получали сырье с небольшой округи и снабжали ее жителей готовыми изделиями, входя часто в непосредственное соприкосновение с потребителем.

На основе общественного разделения труда в крестьянской промышленности, обрабатывающей растительное сырье, сложились специализированные типично крестьянские производства: деревообработка, обработка волокон растительного происхождения, промышленная переработка зерна, каждое из которых делилось на многие промыслы. В деревообрабатывающих промыслах одно из первых мест принадлежало рогожно-мочальному производству. Примитивное по своей экономической организации производство льняных и пеньковых изделий находилось под сильным влиянием конкуренции со стороны текстильной промышленности России. Но хлопчатобумажные ткани, не обладающие прочностью холста, не могли полностью его вытеснить. Мелкое производство холста и сукон получило в Сибири широкое распространение. Основная масса продукции потреблялась в собственном крестьянском хозяйстве, незначительная часть шла на рынок.

В группе промыслов, связанных с обработкой минерального сырья, типично крестьянскими были гончарный, кирпичный, кузнечный, распространенные повсеместно. Реже крестьяне прибегали к добыче и обработке камня. Только в местностях, расположенных близко к городам, бывшим горнозаводским селам и железоделательным заводам, гончарный и кузнечный промыслы имели капиталистическую организацию — мелкие производители работали непосредственно на постоянного скупщика или на хозяина капиталистического заведения, из его сырья за сдельную оплату. В локальных центрах кустарного сельскохозяйственного машиностроения прослеживаются простая капиталистическая кооперация и рассеянная мануфактура. Но эти явления не меняли общей картины архаичности, консервации этой группы промыслов на примитивных докапиталистических стадиях развития.

Пореформенный период характеризуется значительным оживлением торговли. Сибирь к этому времени была уже органически связана с системой всероссийского рынка. Хозяйственные связи между Сибирью как частью всероссийского рынка и Европейской Россией возникли и сложились исторически в процессе формирования всероссийского рынка и были по своему характеру связями буржуазными. «Так как руководителями и хозяевами этого процесса, — писал В. И. Ленин, — были капиталисты-купцы, то создание этих национальных связей было не чем иным, как созданием связей буржуазных»[106]. В 60—90-е гг. XIX в. хозяйственные связи Сибири с Европейской Россией являлись одним из важнейших условий, определявших глубину и характер капиталистического развития экономики Сибири. Сибирь обеспечивала российскому капитализму быстрое расширение сферы влияния. Развивающийся капитализм создавал рынок для фабричного производства и на окраинах России. Но российский капитализм, боясь конкуренции, рассматривал Сибирь как источник получения сырья, продуктов сельскохозяйственного производства, золота, емкий рынок для сбыта товаров.

Вследствие особых географических условий, отдаленности от Европейской России, отсутствия удобных путей сообщения, трудностей транспортировки грузов видную роль играла ярмарочная, базарная, торжковая, развозная торговля. Во многих районах Сибири торговля не носила постоянного характера, а поэтому ярмарки были центром поглощения товарной крестьянской продукции и снабжения населения всем необходимым в хозяйстве и быту. В северных округах Сибири наряду с товарно-денежной формой существовала меновая форма торговли. Число ярмарок быстро росло, однодневные торжки возникали в самых глухих районах Сибири, что свидетельствовало о появлении товарного производства.

В 1864 г. в Тобольской губернии насчитывалось 72 ярмарки, на которые было привезено товаров на 7 067 981 руб., а продано на 3 071 054 руб. Из общего количества ярмарок, действовавших в Тобольской губернии, 57 находились в сельских местностях, на них было продано товаров на общую сумму 2 099 709 руб. В 1888 г. в Тобольской губернии функционировало уже 433 ярмарки. На них было привезено товаров на 8 480 468 руб., а продано на 3 551 071 руб. В Томской губернии наблюдался тот же процесс роста ярмарок. В 1864 г. в Томскую губернию на 25 ярмарок было привезено товаров на 1 056 562 руб., а продано на 499 352 руб. В 1888 г. в Томской губернии действовало 54 ярмарки, из них 48 — в сельских местностях. Общая сумма привоза товаров на все ярмарки достигала 3 367 000 руб., а сбыта – 1 111 000 руб.[107] К концу XIX в. в Тобольской губернии насчитывалось 567 ярмарок, в Томской — 68, Енисейской — 13, Иркутской — 12, Якутской области — 5 и Забайкалье — 3. Общий оборот ярмарочной торговли составлял 33 000 000 руб., т. е. ¹/₃—¹/₄ всего объема торгового оборота Сибири[108].

Быстрый количественный рост ярмарок не вызвал резкого увеличения оборота ярмарочной торговли. Это объяснялось тем, что ярмарки и торжки возникли в новых районах, где процесс капиталистического развития сдерживался общей экономической отсталостью Сибири, наличием крепостнических пережитков. Появление ярмарок и торжков в сельских местностях свидетельствовало о расширении сферы товарного производства в крестьянском хозяйстве.

Вместе с товарным производством возникает торговый капитал. По словам К. Маркса, он является историческим и логическим предшественником промышленного капитала. Лишь на самой ранней стадии развития товарного производства, когда товары потреблялись в локальных рамках мелких округов, между производителем и потребителем возможны были прямые связи и не требовалось посредничества торгового капитала. Отсутствовала база для торгового капитала в условиях развитого капиталистического общества. Но при наличии товарного производства, освоившего местный рынок и вынужденного обратиться к рынкам более далеким, но не способного выйти к ним самостоятельно, был необходим посредник — торговый капитал. Говоря о прогрессивной роли торгового капитала, К. Маркс отмечал: «Ростовщичество централизует денежное имущество там, где средства производства распылены»[109]. В. И. Ленин на судьбах мелких промыслов пореформенной России определил два условия, вызвавшие появление скупщика. Одно из них — «раздробленность, изолированность мелких производителей, наличность хозяйственной розни и борьбы между ними». Другое относится к характеру функций, исполняемых торговым капиталом, т. е. «к сбыту изделий и к закупке сырых материалов»[110].

Различного рода торговцы, скупщики, ростовщики представляли «деревенский», «зачаточный», «средневековый» капитализм. Определенные данные о развитии торгового капитала может дать податная статистика. По положению о пошлинах за право торговли и других промыслов от 9 февраля 1865 г. свидетельства мелочного торга с полной пошлиной должны были брать содержатели «фабрик» и «заводов» без машин с числом рабочих от 5 до 16, владельцы мельниц с двумя поставами и больше в черте города, содержатели лавок в гостиных рядах и других «публичных помещениях», владельцы мелочных лавок с колониальными и другими товарами, перепродавцы скупаемого на базарах, рынках и у непосредственных производителей разнообразного материала. В перечне объектов обложения преобладали торговые операции, на втором месте стояли мелкие промышленные заведения.

Для того чтобы с наибольшей полнотой исключить городской элемент, можно рассматривать в Сибири только пятый класс местностей, в него входила вся территория этого обширного края, без городов и торговой слободы Кяхты[111]. В 1867 г. свидетельств на мелочный торг с полной пошлиной в этих местностях Сибири было взято 3529, в 1870 г. — 3136, в 1871 г. – 3071, в 1872 г. – 3375, в 1873 г. – 3261, в 1874 г. – 3321, в 1875 г. – 2943, в 1876 г. – 2885, в 1877 г. – 3019, в 1878 г. – 3462[112]. Среди взявших эти свидетельства какая-то часть принадлежала к предпринимательским слоям сельской буржуазии (владельцы «фабрик» и «заводов» без машин с числом рабочих от 5 до 16), а остальные — к представителям торгово-ростовщического капитала. Следовательно, даже в самых захолустных районах Сибири чувствовалось влияние времени: росло торгово-ростовщическое предпринимательство зажиточного крестьянства, некоторые представители торгово-ростовщического капитала обращались к промышленному предпринимательству.

Общая численность торгово-ростовщической буржуазии и ее удельный вес среди крестьянского населения в разных районах Сибири были различными. В Ишимском округе Тобольской губернии в 87 обследованных селениях из 8260 хозяйств занимались торговлей около 2 %; в Тюкалинском округе из 1820 хозяйств — также около 2 %. В четырех округах Енисейской губернии из 66 979 обследованных хозяйств торговлю вели 1515 (2,2 %). В Иркутском, Балаганском и Нижнеудинском округах Иркутской губернии торгово-ростовщическая буржуазия составляла 1,4 % всего населения. В Верхоленском округе было учтено 316 торговцев. Если считать, что каждый из них представлял одно хозяйство, то хозяйства торгово-ростовщической буржуазии составят 2,8 % от всех хозяйств округа[113].

В запутанных формах связи земледельческого и промыслового крестьянства с рынком прослеживаются различные экономические формы мелкого производства: продажа готового товара самим производителем, т. е. мелкотоварное производство в нетронутом виде; производство, экономически подчиненное скупщику, выходцу из рядов производителей; мелкое производство, подчиненное агентам крупных торговых центров, ярмарок; сбыт изделий через подрядчиков большими партиями казне для нужд интендантства.

В обстановке товарного хозяйства, классового разложения мелких производителей из среды зажиточных крестьян и промышленников выделялись представители торгового капитала, скупщики. Поначалу они не бросали собственного производства и наряду с ним занимались скупкой изделий у односельчан. Затем переключали свое внимание на скупку хлеба, изделий крестьянской промышленности у своих односельчан, совершали объезды близлежащих деревень, составляли большие партии товаров и перепродавали их уже оптовым торговцам. Мелкий раздробленный сбыт при производстве на значительный рынок становился невозможным. Каждая отрасль крестьянского хозяйства выделила из зажиточного меньшинства своих скупщиков, которые забрали сбыт в свои руки. Так, доставка хлеба крестьянам Шухруповской волости Туринского округа и скупка у них всей массы производимой деревянной посуды находились в руках скупщиков, вышедших из местных крестьян[114]. Они отвозили посуду па дальние рынки Ишима, Камышева, Шадринска, Ирбита. Крупным скупщиком хлеба, кустарных изделий, ивовой коры для кожевенных мануфактур в Тюменском округе Тобольской губернии был крестьянин Свистунов. Он со своими приказчиками совершал объезд деревень ранней весной и летом, когда сбыт был затруднен, так как связи северных волостей с Тобольском прекращались, и крестьяне особенно нуждались в деньгах. Это и давало возможность устанавливать очень низкие цены, приводило к тяжелым формам кабальной зависимости непосредственных производителей от скупщиков.

Часто скупщики порывали со своим прежним промыслом, отказывались от участия в процессе производства, приобретали купеческие свидетельства и причислялись в купеческое сословие. Так, в д. Иевлево Тюменского округа купец Налобин, выходец из крестьян, имел лавку и винный погреб, годовой оборот которых равнялся 10 тыс. руб. Годовой оборот купцов Пятковых, выходцев из крестьянского сословия Тюменского округа, достигал 100—150 тыс. руб.[115]

Кроме перекупщиков, выделившихся в результате разложения непосредственных производителей, на сферу мелкого крестьянского производства воздействовали агенты крупных торговых и транспортных фирм, рыбопромышленников, оптовых хлебных торговцев, не участвовавшие в процессе производства. В Европейской России в пореформенный период купцы-скупщики в большинстве случаев перестали быть агентами обособленного торгового капитала. Они обслуживали капиталистическое производство, втягивали деревенских промышленников в сферу крупного капиталистического производства. В пореформенной Сибири существовали благоприятные условия для более длительного сохранения обособленного торгового капитала.

Особенно массовым спросом со стороны купеческих фирм, рыбопромышленников, хлебных торговцев пользовались изделия щепного промысла (сани, колеса, телеги, дуги), различная тара (бочки, ящики, кули, рогожи), шорные изделия, деготь, смола, мережа (сети). Изготовлением транспортных средств, производством тары и других изделий занимались деревенские мастера, они сбывали свои изделия через систему перекупщиков. Деревенские кустари всячески приспосабливались к запросам потребителей их товара, попадали к ним в зависимость и из самостоятельных производителей превращались в придаток торгового капитала. Так, рогожники Тобольской губернии изготовляли несколько сортов своего товара для упаковки хлеба, сахара, чая, угля, гвоздей. Конечным пунктом назначения этих изделий были купеческие компании, ведавшие перевозкой грузов. Связав свою судьбу с торговыми компаниями, рогожники вынуждены были подчинить их потребностям свое производство. Они изготовляли рогожи, веревки, канаты только тех видов, которые были нужны оптовым торговцам. Тобольские кустари специализировались на мереже пяти сортов для рыбопромышленников Тобольского, Березовского и Сургутского округов[116]. Значительная часть кустарей-мебельщиков Томской губернии работала по заказу мебельных магазинов Томска и Барнаула[117]. Непосредственная территориальная близость исполнителей к заказчикам превращала последних в настоящих хозяев производства, монополистов цен на мебель. Полное подчинение скупщикам испытывали на себе дужники, тележники, колесники. Основная масса их изделий скупалась содержателями постоялых дворов на тракте и агентами крупных торговых фирм.

Сведения, собранные сибирскими окружными интендантскими управлениями, дают яркую картину характера торговых операций овчинно-шубными изделиями на Ирбитской, Нижегородской, Крестовско-Ивановской (с. Крестовское Шадринского уезда) и Михайловской (г. Шадринск) ярмарках. Мелкие товаропроизводители приспосабливались к рынку и скупщикам и производили тот товар, который пользовался большим спросом: сибирские тулупы, арестантские и рекрутские полушубки и фуфайки, шубные рукавицы и т. д. Сами производители редко появлялись на рынках со своим товаром. На ярмарки с большими партиями теплой одежды прибывали крупные «гуртовые» торговцы[118]. В их руках сосредоточились торгово-ростовщические операции с теплой одеждой, сырьем для ее производства и овчинно-шубные мануфактуры Ялуторовского округа. На крупных ярмарках осуществлялись оптовые сделки. Главными покупателями теплой одежды были сыновья московского купца Петра Свешникова, шуйский купец Лавр Корзенов и сибирский купец Иван Громов. Купленная на ярмарках одежда большими партиями отправлялась на заводы Шуи Владимирской губернии, в промышленные центры Урала, а в Сибири – в города Енисейск, Томск, Тобольск, а также в Нерчинский и Алтайский округа местному рабочему населению.

В Сибири при неразвитости капиталистического производства наиболее широкое распространение имели три формы торгового капитала: покупка изделий торговцем у мелких товаропроизводителей, соединение торговых операций с ростовщичеством и расплата за изделия товарами. Эти формы торгового капитала проникли во все сферы крестьянского хозяйства и сохранили свое первенствующее значение к началу XX в. От расплаты товарами, необходимыми мелким промышленникам в быту, скупщики переходили к расплате товарами, которые были им нужны для продолжения производства. Производитель, сохранивший в какой-то мере самостоятельность, втягивался в такие взаимоотношения, при которых он отрывался не только от рынка сбыта, но и от рынка сырья, что явилось крупным шагом в развитии капитализма. Этот процесс в Сибири наблюдался в кожевенном, овчинно-шубном, ковровом производствах и других видах крестьянской промышленности, которые зависели от торгового капитала в большой степени. Скупщики часто прибегали к расплате за изделия сырьем как к средству закабаления.

Торговый капитал, превращавшийся постепенно в капитал промышленный, не сразу расставался в Сибири со своей посреднической ролью. В одном лице здесь долго соединялись торговец и промышленник. Это объясняется тем, что в Сибири на капиталы, вложенные в производство, прибыли были меньшими, чем в торговле. Переходя к производительной деятельности, представители торгового капитала не внедряли специализацию по изготовлению одного вида товара, что вызывало распыление капитала, порождало низкое техническое оснащение производства, свойственное слаборазвитым формам капитализма.

[Е. И. Соловьева, В. Н. Худяков]

Глава 4

КЛАССОВОЕ РАЗЛОЖЕНИЕ И СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА СИБИРСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

1.           Классовое разложение крестьянства

В пореформенной сибирской деревне развивались два взаимосвязанных социально-экономических процесса: разрушение натурального хозяйства, превращение его в мелкотоварное и разложение мелкотоварного производства, становление сельской буржуазии и пролетариата. Первый проявлялся в росте торгового земледелия, второй — в росте применения сельскохозяйственных машин, в развитии арендных отношений, в формировании рынка рабочей силы в Сибири.

При исследовании разложения крестьянства встает вопрос о критериях выделения различных групп хозяйств. Исторически сформировавшийся критерий — группировка по количеству рабочего и продуктивного скота, величине посева — в ряде случаев не дает желаемых результатов. В сибирских условиях пореформенного времени даже хозяйства, владевшие достаточным количеством средств производства, имели нередко натуральный или полунатуральный характер и не эксплуатировали чужого труда.

Показателен в этом отношении рассказ В. В. Берви-Флеровского. На вопрос о том, зачем кузнецкие мещане разводят в своих хозяйствах множество лошадей, был получен ответ: «Возить сено...» — «А сено?» — «Кормить лошадей»[119]. Такой тип хозяйства существовал в Сибири длительный период даже в развитых районах. По выражению С. Г. Струмилина, в этих хозяйствах «избыток средств производства является только необходимым условием возможности эксплуатации, но далеко еще недостаточным для констатации ее наличия»[120].

Наилучший принцип группировки хозяйств — подоходный — использован В. И. Лениным в работе «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии»[121]. Для второй половины XIX в. нет полных данных, которые бы позволили воспользоваться этим методом. Поэтому приходится обращаться к группировке хозяйств по средствам производства, дополняя ее там, где есть соответствующие данные, бюджетной характеристикой.

Для этого выделяются четыре признака: величина посева, количество лошадей, количество коров, наличие торгово-промышленных предприятий. Однако и в этом случае источники не дают многих необходимых сведений. Во-первых, в этот период статистика почти не регистрировала хозяйств, имевших торгово-промышленные предприятия, в результате чего при подсчете ростовщики зачастую попадали в беднейшую часть деревни. Во-вторых, в источниках почти не встречается комбинации указанных признаков при характеристике определенной группы хозяйств, а это, при отсутствии четкой специализации сибирского хозяйства на производстве того или иного вида продукции, представляется чрезвычайно важным. В итоге историки вынуждены пользоваться только теми показателями группировки, которые имеются в источниках.

Для характеристики разложения крестьянства во второй половине XIX в. Западная Сибирь подразделяется на два района. В первый входят Тюменский, Туринский, Тобольский округа Тобольской губернии, Мариинский и Томский Томской губернии, где земледелие в силу климатических и почвенных условий не удовлетворяло потребностей населения. Во второй район включаются южные округа — Курганский, Ишимский, Ялуторовский Тобольской губернии и Барнаульский Томской губернии, где основным занятием крестьян было земледелие.

Первый район отличался особым географическим положением, плохими, даже по сибирским меркам, путями сообщения. Но главные особенности его вытекали из слабого развития товарного производства (исключение в этом плане составляли лишь притрактовые и пригородные села). Все это влияло на характер разложения крестьянства. Поскольку наряду с земледелием здесь развивались животноводство, рыболовство, лесные промыслы, в качестве основного критерия может служить число рабочих лошадей на двор — лошади были необходимы для всех видов крестьянских занятий.

С наибольшей точностью источники позволяют определить в процессе разложения группу середняков. В. И. Ленин дал подробный социально-экономический анализ среднего крестьянства. Он писал: «Оно отличается наименьшим развитием товарного хозяйства ... находится в крайне неустойчивом положении». Неустойчивость положения порождает неоднородность этой группы. В. И. Ленин выделял середняков зажиточных и разоряющихся. «В большинстве случаев средний крестьянин не может свести концов с концами без того, чтобы ... не искать «подсобных» сторонних заработков, состоящих тоже отчасти из продажи рабочей силы...»[122]. Он писал, что «середняк — это такой крестьянин, который не эксплуатирует чужого труда ... работает сам, живет собственным трудом»[123]. Вместе с тем В. И. Ленин выделял середняков, которые имеют участки земли, дающие «не только скудное содержание семьи и хозяйства, но и возможность получать известный излишек, способный, по крайней мере, в лучшие годы, превращаться в капитал, и которые ... прибегают довольно часто ... к найму чужой рабочей силы»[124].

К группе середняцких в Тобольском и Туринском округах следует отнести хозяйства с 2—3 рабочими лошадьми. Земледелие здесь не было широко развито: средний размер пашни не превышал 1 дес. на душу населения, 2—3 дес. на одну рабочую лошадь. Господство в этих округах одноконных сох позволяет считать указанное количество лошадей достаточным не только для ведения земледельческих работ, но и для различных промыслов[125]. В Тюменском округе Тобольской губернии, Томском и Мариинском округах Томской губернии середняцкие хозяйства имели 3—5 рабочих лошадей. Здесь шире применялись 2—3-конные орудия обработки почвы, был распространен извозный промысел, развиты торговые операции. Общая картина группировки хозяйств и выделения социальных групп для конца 1880-х гг. по этим округам представлена в табл. 6 и 7.

Таблица 6

Группировка крестьянских хозяйств по числу рабочих лошадей в северных округах Западной Сибири, %[126]

Таблица 7

Социальные группы крестьянства в северных округах Западной Сибири, %[127]

Выделение значительной группы безлошадных хозяйств в условиях северной части Западной Сибири означало крайнюю нужду: невозможность заниматься земледелием, большинством промыслов, торговлей. В эту группу входили крестьяне, практически нищие. Из этой группы формировались партии рабочих на рыбные промыслы, лесоучастки, прииски. Значительная часть бедняков работала в хозяйствах кулаков. Вместе с тем появилась большая группа дворов (17,7—25,4 %), обладавшая избытком рабочих лошадей. Вероятно, часть из них вела патриархальное, полунатуральное хозяйство, большинство же имело товарное производство и применяло наемный труд. Эти выводы подтверждаются рядом экономических характеристик по Туринскому округу[128]. В Туринском округе зажиточные крестьяне и кулаки, имевшие посевы свыше 8 дес., составляли 10 % от общего числа дворов, держали в своих руках более 19,5 % поголовья рабочих лошадей и 20 % численности рогатого скота.

Дворы середняков в указанных округах составляли 38—46 %, в то время как в европейской части России — 30 %. Это свидетельствует о гораздо меньшей широте разложения крестьянства в Сибири. О меньшей степени разложения говорит другой показатель — соотношение между крайними группами крестьянства (в целом по России пропорция равнялась 2,5, в рассматриваемом районе — либо 2, либо менее чем 2). При этом, чем севернее, отдаленнее располагался район, тем ниже был уровень разложения. В южной части Туринского округа бедняки составляли около 43 %, середняки — 45 и кулаки — 12 %; в северной части того же округа (Пелымский край) — соответственно 21, 48 и 31 %[129]. Н. Л. Скалозубов писал: «Независимо от разнообразия видов хозяйства, первое, что бросается в глаза при обозрении разных частей губернии, это различная структура, если можно так выразиться, крестьянских обществ. Там, где природа не балует человека, где нет простора для капиталистического строя, так как капитал, вложенный в дело, не может давать больших прибылей, там богатства распределены между членами общества более или менее равномерно: нет здесь ни выдающегося зажитка, ни непокрытой бедности»[130].

В качестве критерия для группировки хозяйств второго района Западной Сибири можно взять сочетание посевных площадей с количеством рабочих лошадей, дополнив эти данные другими экономическими характеристиками. Общепринято считать середняцким хозяйство с 3—5 рабочими лошадьми. Соотношение различных социальных групп в крестьянстве юга Тобольской губернии показано в табл. 8.

Таблица 8

Социальные группы крестьянства в южных округах Тобольской губернии, %[131]

Сравнение северных и южных округов Западной Сибири показало их различие. В южных округах более четко выделялись крайние группы крестьянства; группа середняков была гораздо меньше, чем на севере, и приближалась к общероссийскому уровню (30 %). Сопоставление показателей разложения крестьянства на севере и юге Тобольской губернии с результатами по России, представленными В. И. Лениным в работе «Развитие капитализма в России», позволяет увидеть более низкий уровень разложения крестьянства в северной части Тобольской губернии, нежели в целом по России, а на юге примерно такой же, как по стране. Неравномерность в имущественной обеспеченности крестьянства отмечали и чиновники. В отчете за 1898—1899 гг. тобольский губернатор писал: «Внимательное изучение вопроса о распределении зажитка среди сельского населения, особенно в южных земледельческих уездах, отмечает характерный факт крайней неравномерности распределения этого богатства, выражающийся, с одной стороны, в очень высоком проценте крестьян, не имеющих скота и не ведущих хозяйства, с другой, в существовании очень богатых крестьянских хозяйств, имеющих от 50 до 100 и более голов скота»[132].

На юге была меньше, чем на севере, зажиточная группа крестьян. Это объясняется прежде всего тем, что на севере часть патриархальных хозяйств середняков попала в кулацкую группу, хотя им еще предстояло втянуться в процесс разложения. Кроме того, именно южные округа в 80-е гг. приняли основную массу переселенцев, что в конечном счете понизило здесь удельный вес кулацкой группы и повысило долю беднейшей части населения. В с. Баженовском Тюкалинского округа среди старожилов скота не имело 23 % дворов, среди переселенцев — 37 %, но более 10 голов скота держали 36 % дворов старожилов и 25 % дворов переселенцев[133].

В Сибири к бедняцким можно отнести хозяйства без посева и с посевом до 4 дес., к кулацким — свыше 10 дес. (свыше 15 дес. пашни), к разорившимся середняцким — от 4 до 7 дес. (6—10 дес. пашни), к зажиточным середняцким – от 7 до 10 дес. (10—15 дес. пашни). Распределение крестьян по социальным группам в этом случае показано в табл. 9.

Таблица 9

Социальные группы крестьян на Алтае в конце ХIХ в., %[134]

В Западной Сибири статистические обследования в 60—70-е гг. XIX в. не проводились. Поэтому нет возможности представить процесс разложения в динамике. В Восточной Сибири сохранились подворные списки по отдельным селам за 60—70-е гг. Данные о 341 крестьянском хозяйстве 4 селений Тарбагатайской волости Верхнеудинского округа Забайкальской области за 1866 г. свидетельствуют о том, что в это время началось выделение крайних социальных групп. Бедняцкая группа уже составляла 36,6 % всех хозяйств и имела всего 13,2 % посева. Середняцкая группа насчитывала 63,9 % всех дворов, но ей принадлежало 56,1 % посевной площади. Группа зажиточных крестьян, удельный вес которой составлял 10,3 %, имела посева на двор в 8 раз больше, чем бедняцкая.

Материалы подворных списков 22 селений Татауровской волости Читинского округа за 1872 г. (табл. 10) свидетельствуют о несомненном росте крайних групп, в результате чего доля середняцких хозяйств уменьшилась до 37,5 % всех хозяйств. Но заметна и социальная неоформленность новых групп: на 29,2 % зажиточных хозяйств приходилось всего 33,3 % беднейших.

Таблица 10

Группировка крестьянских хозяйств Читинского округа по размерам пашни, %[135]

Отчетливую картину классового разложения в Забайкальской области дают материалы комиссии Куломзина, относящиеся к 1897 г. (табл. 10). Эти материалы охватывают около 58 тыс. крестьянских хозяйств и содержат сведения о всех категориях русского населения. Кулаки составляли 12,7 %, середняки — 45,7, бедняки — 41,6 %. На каждое кулацкое хозяйство приходилось свыше 3,5 бедняцких. Число хозяйств, не имевших пашни, возросло почти до 13 %. Сократилось число хозяйств с запашкой свыше 15 дес. Можно предположить, что это сокращение шло за счет разделов больших патриархальных семейств. Сравнение показателей по Забайкальской области за 60—90-е гг. показывает, что главной тенденцией классового разложения было более четкое оформление крайних социальных групп.

О капиталистическом характере взаимоотношений между этими группами свидетельствуют материалы по Верхнеудинскому округу[136]. С одной стороны, 75 % дворов бедняков с количеством пашни до 9 дес. и 18 % дворов из числа разорившихся середняков отпускали работников для найма, с другой стороны, 62—63 % кулацких хозяйств с запашкой свыше 20 дес. пользовались трудом наемных рабочих. В крестьянстве выделились новые социальные группы, еще сохранявшие черты незрелости.

В меньшей степени процесс разложения затронул казачество. Среди казаков было меньше беспашенных крестьян, слабее выделена зажиточная верхушка, доля середняков достигала 50 %. Переселенцы и ссыльные в большей степени пополняли бедняцкую часть деревни: среди переселенцев было свыше 70 % бедняков, среди ссыльных — более 90 %. Не имело домов 16 % переселенческих семей; жило в землянках — 14; не имело лошадей — 18,8; коров — 31,7; сох и плугов — 42,9; посева — 18 %. В первый и второй годы пребывания в Сибири посевы имели только 51,6 % дворов, через 2 года — 10, через 3—4 года — 9, через 5 лет и более — 11,5 %, остальные по-прежнему оставались беспосевными[137].

В итоге переселенцы становились объектом эксплуатации со стороны зажиточных старожилов, их приток способствовал росту рынка рабочей силы. Абсолютное большинство, переселенцев вынуждено было батрачить в старожильческих хозяйствах. И. А. Гурвич писал: «За исключением немногих счастливцев, обладающих достаточными, средствами для немедленного заведения хозяйства, у всего остального большинства нет ни денег, ни домов, ни самых необходимых орудий труда. Им остается только одно — идти в люди, в батраки»[138]. Еще худшим было положение ссыльнопоселенцев. Лишь 10—20 % из них обзаводились домами, остальные жили в работниках у зажиточных крестьян или же занимались поденной работой, где и чем попало[139]. В 1875 г. в Тобольской губернии насчитывалось 62 тыс. ссыльных, из них хозяйством обзавелось только 11 тыс., в 1886 г. из 70 тыс. — 12 тыс., в 1892 г. из 76 тыс. — 11 тыс.[140], т. е. большинство ссыльных нанимались на работу в сельском хозяйстве, промышленности, бродяжничали. Но главной базой классового разложения крестьянства в Сибири пореформенного периода было русское старожильческое население, составлявшее основную часть русской деревни. На базе процессов, происходивших у старожилов: разложения крестьянства, аренды земли, найма и продажи рабочей силы — формировались капиталистические отношения в Сибири. Переселение и ссылка лишь углубляли этот последний процесс, способствовали его развитию.

Обследование конца 80-х — начала 90-x гг. XIX в. земледельческих округов Иркутской и Енисейской губерний показало более высокий процент зажиточных крестьян и кулаков и более низкий — бедноты (табл. 11) по сравнению с Забайкальской областью. Но зажиточные хозяйства в этих губерниях не равнозначны капиталистическим хозяйствам. Вероятно, наряду с хозяйствами кулаков здесь получили широкое распространение большие патриархальные семьи, еще не вовлеченные в процесс классового разложения. Сравнение широты и степени классового разложения крестьянства показывает, что западносибирская деревня по уровню развития наемного труда, арендных отношений, числу крестьянских хозяйств, вовлеченных в процесс разложения, оформленности крайних групп крестьянства обгоняла восточносибирскую. Причины этого крылись в более высоком развитии товарного земледелия и животноводства в Западной Сибири, в большем количестве переселенческих хозяйств, в господстве в Восточной Сибири захватных форм землепользования, которые тормозили рост бедняцких хозяйств и повышали стоимость наемного труда.

Таблица 11

Группировка крестьянских хозяйств земледельческих округов Енисейской и Иркутской губерний по размерам пашни, %[141]

Сибирская сельская буржуазия концентрировала в своих руках землю не только за счет захвата, но и за счет аренды. Так, в Ялуторовском и Курганском округах Тобольской губернии около 75 % всех кулацких хозяйств прибегало к аренде земли, они арендовали от ²/₃ до ³/₄ всей арендованной площади. Арендованная земля по отношению ко всему землепользованию этой группы составляла от 40 до 69 %. Но крупные капиталистические хозяйства, основанные на арендованных землях, представляли все-таки исключение. В Сибири преобладала мелкая аренда (11 дес. пашни на двор в зажиточной группе, т. е. меньше, чем у соответствующей категории крестьянства Европейской России). Не вся арендованная кулачеством земля использовалась в земледелии или в торгово-промышленной деятельности, часть ее предназначалась для спекуляции. «Мелкая и краткосрочная аренда, — писали обследователи Тюменского округа, — породила целый класс лиц, занимающихся скупкой в аренду множества мелких участков, которые они от себя отдают вновь в аренду, конечно, за возвышенную плату»[142]. Земельную аренду широко использовали зажиточные середняки. В Ялуторовском округе к аренде прибегало 59 % дворов этой группы, на их долю приходилось 26 % всей арендуемой площади. В группе бедняков и разоряющихся середняков удельный вес арендующих был незначителен — 17 %, а количество арендуемой земли составляло 8 % (0,3 дес. на двор). В этой группе арендовали и из-за невозможности самостоятельно подготовить участок для посева.

По подсчетам, основанным на данных Ялуторовского округа, продовольственная аренда в Сибири составляла 8 %, товарная — 49, предпринимательская — 43 %. Предпринимательская аренда в Сибири играла гораздо большую роль, чем в среднем по Европейской России. В Сибири 83 % всей сданной в аренду площади, или от 14 до 48 % по отношению к надельной земле, приходилось на 41 % всех бедняцких и разорявшихся середняцких хозяйств. Таким образом, основными субъектами в арендных отношениях выступали, с одной стороны, беднейшее крестьянство, с другой — наиболее зажиточные слои деревни. В аренде земли участвовали различные категории населения: старожилы, переселенцы и ссыльные.

Основной базой развития аренды являлось разложение крестьянства, о чем свидетельствует участие в арендных отношениях старожилов. Именно они больше всех сдавали и одновременно больше всех арендовали (табл. 12). Различные категории крестьян играли неодинаковую роль в аренде. Переселенцы больше арендовали, поскольку в первый период не в состоянии были освоить сельскохозяйственные угодья, и меньше сдавали в аренду. У ссыльных, которые занимались сельским хозяйством, процент арендованной пашни к общей площади был несколько выше, чем у переселенцев, но процент арендуемых меньше, хотя и достаточно высок. Арендная плата в Сибири была в несколько раз ниже, чем в Европейской России[143].

Таблица 12

Участие различных категорий населения Ялуторовского округа в арендных отношениях

Главным показателем развития капиталистических отношений и разложения крестьянства является применение наемного труда, формирование рынка рабочей силы. Обращает на себя внимание большое число крестьянских хозяйств с постоянными наемными рабочими (годовыми и сроковыми). В Тобольской губернии в конце 80-х — начале 90-х гг. их доля колебалась от 11,3 до 25 %, в Томской губернии — от 8,1 до 11,9 %, в Енисейской губернии такие хозяйства составляли до 15,9 %, в Иркутской — 21,2, в Забайкальской области — 9,1 %[144]. Эти данные, а также данные о применении труда поденных рабочих показывают, что по размерам применения наемного труда в крестьянских хозяйствах Сибирь шла впереди губерний центра страны, несколько обгоняла уральскую и заволжскую деревни и не отставала от юга.

Во второй половине XIX в. развивались капиталистические отношения, шло формирование буржуазной верхушки и пролетарских слоев в сибирской деревне. Рынок рабочей силы формировался за счет классового разложения старожильческого крестьянства. В Ялуторовском округе 90 % всех батраков составляли старожилы. В отличие от центра страны, в Сибири процесс формирования рынка рабочей силы находился под влиянием ссылки и переселений. Если у старожилов Ишимского округа Тобольской губернии вели свое хозяйство 65,2 % дворов, одновременно вели свое хозяйство и зарабатывали наймом 27,8, занимались исключительно наймом 4, нищенствовали 3 %, то у переселенцев эти показатели были следующими: 61,3; 35; 2,5; 1,2 %, у ссыльных – 41,2; 27,5; 16,3; 15 %[145]. «Источником существования ссыльнопоселенцев является главным образом работа по найму», — писал А. А. Кауфман. При найме им платили до половины того, что получали другие работники, так как «ссыльнопоселенец, в большинстве случаев не имеющий других источников существования, кроме своих рук, не может торговаться, а должен брать ту цену, которую ему предложат»[146].

В наиболее тяжелом положении находились беглые, которые забирались в глухие селения. Кулак, по сибирским обычаям, имел право даже на жизнь подобного работника. В 1883 г. «Сибирская газета» сообщала, что в д. Викулово Тарского округа кулак убил своего рабочего, «и ничего, признали беднягу скоропостижно умершим»[147]. Особая роль в формировании рынка рабочей силы принадлежала переселенцам. Почти все они на новом месте проходили стадию батрачества. Удельный вес новоселов, занятых наемным трудом, был повсеместно выше, нежели старожилов. Вместе с тем число пролетарских хозяйств у переселенцев было меньше, что отражало их сильное стремление обзавестись собственным хозяйством. Определенная часть наемных рабочих рекрутировалась из «маломощных» крестьян, отданных в работы за неисправный платеж податей.

Важным социально-экономическим явлением, характеризующим степень развития рынка рабочей силы, спрос земледельческого капитализма на рабочие руки, было развитие в Сибири, особенно в Тобольской и Томской губерниях, отхожих промыслов. В Тобольской губернии число дворов, участвовавших в отходе, колебалось от 7 до 19 %. Рабочие уходили из районов со слабым развитием товарного производства в местности с более развитыми капиталистическими отношениями, притрактовые села и пригородные волости. Среди форм найма в Западной Сибири преобладала поденная, в Восточной — сроковая. Сдельная форма встречалась редко. В Ялуторовском округе 29 % всех рабочих нанимались на год, 22 % — на срок до 3 мес., 31 % — от 3 до 6 мес., 18 % — от 6 мес. до года. Среди батраков мужчины составляли 53 %, женщины — 14, подростки — 33 %[148]. В продаже рабочей силы в Забайкальской области участвовали 34,5 % дворов, в Енисейской губернии — 12,9, в Иркутской — 22,5 %[149]. По переписи 1897 г. в сибирской деревне насчитывалось 135 тыс. наемных рабочих, не считая поденщиков и прислуги.

На положение сибирских рабочих и оплату их труда оказывали влияние различные факторы: средневековые методы эксплуатации, характерные для незрелых форм капиталистических отношений, определенная нехватка в колонизуемой Сибири рабочих рук. Процент неоплаченного труда батраков колебался в зависимости от переселенческого движения, урожайности, срока найма, соотношения денежной и натуральной оплаты. Заработная плата сельскохозяйственных рабочих Сибири была выше, чем в обремененной крепостническими пережитками европейской части России. В сибирской деревне большой удельный вес занимала натуральная часть платы рабочему. Наем производился, как правило, на хозяйских харчах. Сверх денежной платы годовому рабочему полагался «присевок» (от 0,25 до 1 дес). Обработка такого присева велась на хозяйских лошадях, все остальное обеспечивал батрак. В притрактовых селах существовали «прирядки» — предоставление хозяином одежды и обуви.

Широкое распространение в кулацких хозяйствах получила отработка за долги. Сущность этого рода сделок заключалась в том, что кредитор предоставлял крестьянину ссуду под его будущую работу (осенью при сборе податей за второе полугодие, весной за первое, зимой на покупку хлеба); 70 % сделок происходило в первое полугодие. Сделки заключались для обработки земли, «в дрова» (т. е. для порубки известного количества дров), «под белку», «под орехи». Труд при этой форме найма оплачивался ниже на 66—100 %. Наибольшее распространение земледельческая кабала получила в глухих, отдаленных районах Сибири. В 80—90-е гг. она постепенно вытеснялась из южных, пригородных и притрактовых селений. В Тобольском округе трудом должников пользовалось в северной части 15,2 % дворов, в южной — 12,3 %. На них работало 23,5 % хозяйств. В Ялуторовском округе «задавали деньги под работу» меньше 0,5 % дворов, работало за долги около 1 % хозяйств. В Томской губернии в пригородных селах Томского района доля дворов, «задающих под работу», равнялась 1,9 %, «забирающих» — 5 %, в более отдаленном Чулымском районе первых насчитывалось 14 %, вторых — 27,4 %.

Одним из показателей разложения крестьянства являлось применение сельскохозяйственных машин. Однако о широком их использовании говорить не приходится. Они применялись в хозяйствах небольшого числа кулаков и, как правило, в южных районах Сибири.

2.           Социальная структура крестьянства

О характере разложения и социальной структуре крестьянства можно судить по материалам обследования Ялуторовского округа (30 613 старожильческих хозяйств с населением 150 тыс.), Падеринской волости Курганского округа Тобольской губернии и 4 округов Енисейской губернии (38 195 хозяйств старожилов и переселенцев). Различные группы крестьян в них характеризуются с точки зрения сельскохозяйственного производства и социально-экономических отношений (табл. 13).

Таблица 13

Социальная структура крестьянства Сибири 80-х – начала 90-х гг. XIX в., %[150]

В Ялуторовском округе к середняцким отнесены хозяйства с посевом от 3 до 12 дес., так как материал не позволяет расчленить эту группу в соответствии с указанными выше критериями группировок. В итоге число середняков завышается, но незначительно. В материалах по Енисейской губернии доля середняков сильно занижена, ибо обследования не выделяют в отдельную группу крестьянские дворы с 5 рабочими лошадьми (середняцкую группу здесь составляют дворы от 3 до 5 рабочих лошадей), а также потому, что нет возможности из зажиточной части деревни выделить большие патриархальные семьи. Отсутствуют в источниках сведения о количестве торговцев, торгово-промышленных предприятиях, торгово-ростовщической деятельности кулаков.

Но эти недостатки материала окупаются ценными сведениями по социально-экономической характеристике крестьянских хозяйств Сибири. Количественные показатели о соотношении новых социальных групп, составлявших социальную структуру бедноты, середняков и кулаков, следует рассматривать как весьма приблизительные и потому, что процесс формирования этой структуры далеко не завершился, и потому, что данные обследования неполны.

В процессе разложения сибирского крестьянства, его «раскрестьянивания», создавались новые типы деревенского населения — сельская буржуазия и сельский пролетариат. В. И. Ленин выделил характерные черты сельской буржуазии, или зажиточного крестьянства: соединение торгового земледелия с торгово-промышленными предприятиями, применение наемного труда батраков и особенно поденщиков, использование свободных денег для торгово-ростовщических операций или улучшения хозяйства, господствующее положение в деревне[151]. Эти черты были присущи и сельской буржуазии, формировавшейся в Сибири. Ее состав многослоен. Среди кулацких хозяйств выделялась немногочисленная, но экономически крепкая группа предпринимательских хозяйств. По Ялуторовскому округу к ней относились хозяйства, имевшие свыше 20 дес. посева (3,5 %), по Курганскому округу — свыше 30 дес. пашни (5,5 %) и по Енисейской губернии — свыше 10 рабочих лошадей (8,1 %). На их долю приходилось 17—26 % посева, 13—25 % продуктивного крупного рогатого скота.

Доходы этих хозяйств от торговли хлебом и продуктами животноводства в Ялуторовском округе составляли до 236 руб. на двор и до 30 руб. на душу населения[152], в Енисейской губернии — до 550 руб. на хозяйство. Основная часть доходов направлялась на расширение производства. По материалам обследования Енисейской губернии «богатые» расходовали на земледелие, животноводство и промыслы 54 % своих средств, «зажиточные» — 35, «средние» — 34, «ниже средних» — 25 %[153]. Большинство хозяйств этой группы (в Ялуторовском округе — 72 %, в Енисейской губернии — до 70 %) имело постоянных наемных работников.

Наличие рабочих рук, средств, рабочего скота и орудий труда позволяло кулакам захватывать землю и основывать заимки. В Тарском округе «все лучшие по качеству земельные пространства, или «куски», как их называли крестьяне, находились в руках богатых заимщиков»[154]. Предпринимателям принадлежала основная часть сельскохозяйственных машин (например, в Ялуторовском округе —75 % от общего их количества)[155]. Это позволяло гораздо лучше обрабатывать землю и получать более высокие урожаи. В Тобольском, Тюменском и Туринском округах в 1894 г. урожай ржи у зажиточных крестьян был выше, чем у остальных, на 23 %, пшеницы — на 22, овса — на 15 %; в Тарском, Тюкалинском, Ишимском, Ялуторовском и Курганском округах — соответственно на 12 и 18 %[156]. Кулаки интенсивнее использовали землю, чем бедняки. Рожь и ячмень у крестьян Ишимского округа, сеявших до 4 дес., занимала 63 % посевов, а у крестьян с посевом свыше 15 дес.— менее 25 %[157]. Это существенно влияло на бюджеты крестьянских хозяйств. По подсчетам Н. Л. Скалозубова, в 1894 г. 1 дес. озимой ржи дала 11 р. 50 к. дохода, яровой ржи — 12 р. 98 к., ячменя — 15 р. 39 к., овса — 15 р. 48 к. и яровой пшеницы — 28 р. 56 к. «При величине расходов, — писал он, — на обработку пара и посев в 6—8 руб., при стоимости жатвы в 5 руб., очевидно, озимая рожь не окупает затраченных на нее трудов, лишь пшеница дает хозяину перевес доходов над расходами»[158].

Наряду с зажиточными крестьянами сельским предпринимательством занимались частные землевладельцы. Некоторые из них вели крупное хозяйство, арендуя от 1 до 3 тыс. дес. и более, основная часть земли использовалась для посева хлебов. Как правило, владельцы крупных хозяйств имели промышленные или торговые предприятия. Таковы фермы Колмакова и Иванова в Ялуторовском округе, хозяйства братьев Ушаковых в Курганском округе, А. Я. Памфиловой в Тюменском округе. Братья Ушаковы владели 1000 дес. земли, из них 500 дес. пашни, винокуренным и конным заводами, занимались разработкой торфа. На ферме Памфиловой действовал маслобойный завод, производивший до 3 тыс. пудов конопляного и 10 тыс. пудов льняного масла, сыроварня с производством до 600 пудов сыра, паровая молотилка и т. д. Хозяйство имело 80 дес. посева, 110 коров. Отсюда в начале 90-х гг. его владелица отправила в Германию 25 тыс. пудов жмыха[159].

В социальной структуре крестьянства элементы развитого капитализма, характеризуемого отделением непосредственного производителя от средств производства и концентрацией их в руках сельской буржуазии[160], тесно переплетались с элементами зачаточного, незрелого капитализма, возникшими еще в эпоху феодализма. Для зачаточного капитализма характерна зависимость мелких товаропроизводителей от владельцев денежного капитала (торговцев, скупщиков, ростовщиков, субарендаторов), торгово-ростовщическая и земледельческая кабала, которая носила не только экономический, но и личный характер[161]. В. И. Ленин характеризовал кабалу как «первоначальное проявление капитализма в земледелии»[162]. Причины ее существования в пореформенный период заключались в сохранении феодально-крепостнических пережитков, незавершенности буржуазных преобразований в России, в том числе и в Сибири.

Из зачаточных форм неизбежно вырастал капитализм в развитых формах, торгово-ростовщический капитал уступал место производительному. Свидетельство тому — зажиточные крестьяне-предприниматели и сельские буржуа переходного типа — полуторговцы, полупредприниматели, которые использовали и зрелые, и кабальные формы эксплуатации. В Ялуторовском округе они составляли 9,3 % всех хозяйств, в Курганском —17,3, в Енисейской губернии — 28,3 %. Владельцы этих хозяйств концентрировали в своих руках от 22 до 44 % рабочих лошадей, от 23 до 46 % посевной площади и пашни. В Енисейской губернии крестьяне этой группы получали 35 % всех доходов от земледелия, 22 % от животноводства и 38 % от торговли и промыслов[163]. Большинство представителей торгово-ростовщического капитала было тесно связано с сельскохозяйственным производством. В Ишимском округе только 10 из 163 торговцев не занимались хлебопашеством[164]. Несомненно, по мере развития капиталистических отношений в сибирской деревне торгово-ростовщический капитал обращался к производству — таков был один из путей формирования здесь крестьян-предпринимателей, представителей производительного капитала, зрелого аграрного капитализма. Об этом свидетельствует тот факт, что от 31 до 47 % дворов в этой группе использовало труд постоянных наемных рабочих. Но многие буржуа предпочитали вкладывать капиталы в торговлю и ростовщичество, приносившие высокие прибыли. Не случайно в среде сибирских кулаков бытовало выражение: «Земля — это ежели для бедных, а коли есть деньги, так я лучше тушами бараньими торговать буду»[165].

Численность торговцев и ростовщиков определить трудно, так как статистические органы далеко не всегда учитывали их, а в деятельности сельских буржуа торгово-ростовщические операции и предпринимательство часто переплетались. На севере Тобольского округа насчитывалось всего 7 торговцев[166], в южных районах их было больше. Из 8072 обследованных дворов Ишимского округа оказалось 163 «торгующих»[167]. В целом по губернии их удельный вес не превышал 1—2 %. Несмотря на свою малочисленность, эта прослойка сельской буржуазии занимала в отдельных сельских районах Сибири господствующее положение.

Господство над мелким крестьянским хозяйством торговцы и ростовщики осуществляли через рынок. «Задавая» под грабительские проценты деньги вперед, регулируя цены на сельскохозяйственные товары, они отнимали у крестьянина значительную часть прибавочного, а иногда и необходимого продукта. Определенную роль в этом процессе играли в сибирской деревне такие методы и средства первоначального накопления, как обман и обсчет. «На рынках мелкие продавцы подвергаются постоянным обманам со стороны прасолов, — отмечают источники, — обвешиванию, обсчитыванию и т. п., такими способами умножения своих доходов не брезгуют иногда и крупные торговцы...». К каким только ухищрениям ни прибегали скупщики для обмана крестьян. «Делали легче гири», подвязывали «к весам полено»[168]. Особенно беззастенчивому грабежу подвергались аборигены. Часть «мироедов» занималась исключительно ростовщичеством. Нужда переселенцев в деньгах породила группу ростовщиков, «обслуживавших» переселенческие хозяйства.

Земледельческую кабалу использовали крупные арендаторы, о чем можно судить по ферме А. Н. Балакшина. «Своей земли у него нет, и завод построен на казенном участке, взятом в аренду, для посева нужного для завода картофеля он арендует полоски пашни у соседних крестьян на 2 года с платой по 2—3 рубля за казенную десятину. Картофелем он засевает до 300 десятин. Обработка земли производится крестьянским скотом, но инвентарем г. Балакшина»[169]. В аренде земли и в найме рабочей силы сохранились значительные элементы кабальных отношений.

Торговая и земледельческая кабала способствовала распространению в сибирской деревне «помочей». В. В. Берви-Флеровский писал: «Мироед пашет посредством помочей, косит сено тоже, убирает хлеба тоже, рубит дрова тоже. За какой-нибудь стакан вина его клиент продает ему свой труд, и его собственные поля остаются невозделанными, скот без корма. Поставленный раз в подобное положение, бедняк попадает в безвыходную кабалу, он опускается все ниже и ниже, труд свой продает все дешевле и дешевле, пока не доходит до баснословной дешевизны. Целое семейство работало на мироеда целый год за телку, крынку простокваши — вознаграждение, нередко даваемое мироедом за день женского труда; дети работают на него из-за одного хлеба»[170]. Соединение кабальных и капиталистически развитых форм эксплуатации — одна из главных черт сельской буржуазии в Сибири.

В процессе развития капитализма формировался и сельский пролетариат — наемные рабочие с наделом как типичные представители его, неимущие крестьяне, в том числе и безземельные. Крохотное хозяйство, находящееся в полном упадке, невозможность жить без продажи рабочей силы и крайне низкий уровень жизни — таковы отличительные черты рабочих с наделом[171]. Они имели от 1 до 4 дес. посева в Ялуторовском и Курганском округах, 1—2 рабочие лошади — в Енисейской губернии, 1 лошадь — в Верхоленском округе. В целом по Сибири при 13—21 % от общего числа дворов им принадлежало 5—7 % посева, 8—9 % рабочих лошадей. Осенью, когда нужно было платить подати, часть бедняков в Ялуторовском округе продавала свои продукты торговцам и скупщикам, а весной покупала их, но уже по более высокой цене. В итоге отрицательный баланс торговли сельскохозяйственными продуктами составлял 7 р. 80 к. на двор.

Экономическая необходимость заставляла бедноту продавать рабочую силу. В Ялуторовском округе каждый третий-пятый двор отпускал наемных рабочих, каждый третий-четвертый мужчина был годовым или сроковым рабочим. Еще чаще прибегали к поденному найму. Условия найма на год или какой-либо иной срок могли быть капиталистическими по своему характеру, но часто наем носил кабальный характер, особенно при работе на дому и поденщине. В Ялуторовском округе ²/₅ бедняков этой группы, занимаясь ремеслом, зависели от ростовщического капитала, каждый десятый, занятый выделкой кож и мехов, работал только по заказам скупщиков, т. е. был рабочим-надомником[172]. Кабала ухудшала положение бедняков. Значительную часть рабочего времени они затрачивали на «помочи» в хозяйстве «благодетеля». Дело доходило до того, что бедняки, попавшие в зависимость от кулака, платили за него часть податей. «Так, в деревне Лаптево Колмаковской волости, — доносил в Тобольский губернский совет по крестьянским делам один из чиновников МВД, — для примера названы 9, несомненно, зажиточных домохозяев, которые достигли сложения с них податей от убылых ревизских душ с распределением соответствующей суммы сборов между остальными наличными членами общества, но с сохранением за ними первоначального размера земельного надела»[173]. Государственные подати и повинности беднота платила за счет недоедания. На пропитание одного человека бедняки тратили в 2,5 раза меньше, чем середняки, и в 3—8 раз меньше, чем кулаки[174].

В процессе развития капитализма часть бедноты по своему имущественному положению попадала в ряды пауперов. Такие рабочие с наделом находились в беспросветной земледельческой кабале и жили нередко хуже рабочих без надела. Кулаки, заинтересованные в сохранении рабочих рук, стремились закрепить их кабальную зависимость. Этому способствовали пережитки феодализма, которые усложняли выход разорявшихся крестьян из общины. Встречались и «чистые» пауперы, нищие. Изучая крестьянские хозяйства Ишимского округа, А. А. Кауфман писал: «Едва ли можно сомневаться в справедливости рассказов крестьян, что из Аромашевской и .Малышенской волостей в «зяблые» годы уходило «в кусочки» до половины всех женщин, детей, частью взрослых мужчин»[175]. В Ишимском округе нищенствовало 3,7 % дворов, в Ялуторовском — 4 %[176].

В целом процесс пролетаризации сибирского крестьянства в начале 90-х гг. протекал сравнительно быстро. В обследованных волостях Ишимского округа в 1889 г. безлошадных хозяйств насчитывалось 5,4 % от всех дворов, а в 1893 г.— уже 13,5 %[177]. В Ялуторовском округе Тобольской губернии пролетаризированные крестьяне, не имевшие лошадей и с посевом до 1 дес., составляли 19,0 %. Многие не имели собственных домов, а продукты земледелия (преимущественно овощи с огорода) и скотоводства (держали в основном коров и овец) использовали для собственного потребления. Основной доход им давала продажа рабочей силы. Сельские пролетарии в большинстве случаев не имели средств производства, поэтому в гораздо меньшей степени подвергались эксплуатации со стороны представителей «низших» форм капитала. Главным контрагентом по отношению к ним выступал предприниматель, представитель производительного капитала. Группа пролетариев давала преимущественно постоянных наемных рабочих — годовых и сроковых. Этим объясняется отсутствие у многих из них домов. Каждый третий мужчина данной группы в Ялуторовском округе и 40 % мужчин в Енисейской губернии относились к постоянным наемным рабочим, у которых работа по найму была единственным источником существования. Таким образом, в процессе разложения крестьянства при сохранении остатков феодализма и первоначальных форм капитала выделялись различные группы бедноты. Различие между ними заключалось в степени пролетаризации, в формах эксплуатации которой они подвергались.

Малоимущие крестьяне, наемные рабочие с наделом испытывали капиталистическую эксплуатацию в ее незрелых и развитых формах, пролетаризированная часть крестьянства, лишенная средств производства, — главным образом в развитых формах.

Большую роль в сельскохозяйственном производстве и торговле играли середняки. В северных, восточных и южных районах Сибири середняцкая группа сохранилась преимущественно как патриархальное крестьянство. И хотя процесс развития капиталистических отношений затронул и эту группу, все же в ряде мест ей удалось сохранить свою первозданность. Даже значительно позже В. И. Ленин писал, что в районах «к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска ... царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость»[178]. В развитых западных округах часть хозяйств включалась в товарное производство. Так, в Ялуторовском округе участвовало в продаже хлеба 39 % дворов[179]. В другом свете предстает середняк южных земледельческих районов. Здесь середняцкий характер сказывается не в сохранении черт и признаков, характерных для докапиталистических производственных отношений, а в колеблющемся положении между сельской буржуазией и беднотой.

В среде середняков обозначается тенденция к пролетаризации. Развитие товарно-денежных отношений, экономическая обстановка конца 80-х — начала 90-х гг. и особенно ряд неурожайных лет ускоряют этот процесс. Данные по двум округам Тобольской губернии свидетельствуют о том, что разорению подверглось значительное количество середняцких хозяйств (табл. 14). В данный период росло малоимущее крестьянство, и вероятнее всего середняк попадал в эту группу. Для того чтобы середняк полностью лишился средств производства, необходим был длительный период времени. В 80—90-е гг. к разорявшимся середняцким хозяйствам относились крестьянские хозяйства, имевшие 3—7 дес. посева (6—10,5 дес. пашни) в Ялуторовском и Курганском округах Тобольской губернии и 3—4 рабочих лошади в Енисейской губернии. В целом по Сибири дворы этой группы составляли до ¹/₄ от общего числа, им принадлежало около ¹/₅ посева, поголовья рабочих лошадей и коров.

Таблица 14

Группировка крестьянских хозяйств Ишимского и Ялуторовского округов Тобольской губернии, %[180]

О системе хозяйствования этой категории крестьян можно судить по материалам Ялуторовского округа. Около половины хозяйств группы участвовало в продаже хлеба, продавали на 45 тыс. пудов больше, чем покупали. Однако в покупке хлеба участвовало 79 % дворов. Несмотря на положительный баланс хлебной торговли, в денежном отношении крестьяне проигрывали, поскольку продавали хлеб скупщикам по одной цене, а покупали и брали в долг по более высокой. Это свидетельствует о том, что разорявшиеся середняки также эксплуатировались торгово-ростовщическим капиталом. Часть хозяйств еще могла существовать самостоятельно, но многие пополняли бюджет либо занятиями различными ремеслами, либо работой по найму. Каждый пятый мужчина этой группы — постоянный наемный рабочий. Подчиненный характер хозяйства — зависимость от кулака-скупщика в реализации своей продукции — обусловил преобладание среды разорявшихся середняков кабальных форм найма.

Группа зажиточных середняков держала в своих руках до трети всех посевов и крупного рогатого скота, 32—37 % рабочих лошадей. На каждый двор приходилось 7,7 дес. посева в Ялуторовском округе и до 16 голов скота в Курганском округе. Две трети дворов продавало хлеб, 45 % продавало и покупало, продано было больше, чем куплено, на 396 тыс. пудов, доходы от продажи хлеба достигали 244 тыс. руб. Выручка от сбыта основных сельскохозяйственных продуктов составляла 40 руб. на хозяйство (более 9 руб. на душу). Существовали и другие доходы. Следовательно, хозяйства этой группы имели возможности для расширенного воспроизводства.

Часть зажиточных середняков занималась скупкой продуктов в хозяйствах бедняков. В Курганском округе им принадлежало 20 % всех торгово-промышленных предприятий. Зажиточные середняцкие хозяйства продавали хлеб по средней цене, покупали же его по гораздо меньшей, что свидетельствует о наличии в их составе торговцев и ростовщиков. О выделении из среды зажиточных середняков сельской буржуазии можно судить по тому, что эта группа имела 26 % арендованной крестьянством земли, 16 % дворов, использовавших наемный труд, 25 % всех нанятых рабочих.

Таким образом, процесс разложения крестьянства привел к образованию в сибирской деревне в конце XIX в. новых социальных групп. В связи с широким распространением зачаточных форм капитализма новые социальные группы имели черты незрелости. Процесс пролетаризации крестьянства и становление крупных капиталистических хозяйств сдерживались недостаточным развитием промышленности в Сибири, слабостью в этот период экономических связей сельского хозяйства с промышленностью Европейской России, феодально-крепостническими пережитками.

Во второй половине XIX в. росло товарное земледелие и животноводство, происходило  разрушение патриархально-натурального хозяйства и становление мелкотоварного, а на его основе и капиталистического производства. В сибирской деревне преобладало мелкотоварное производство, зависимое от торгово-ростовщического капитала, Предпринимательство в земледелии и животноводстве еще не получило широкого развития. В процессе разложения крестьянства развивалось в основном мелкое капиталистическое производство. Крупных капиталистических ферм почти не было. Рынок рабочей силы в сибирской деревне формировался в основном за счет старожильческого крестьянства. Однако классовое разложение крестьянства в Сибири протекало под воздействием переселенческого движения. Численность бедноты возрастала не только за счет старожилов, но также за счет переселенцев, которые в первый период их новой жизни батрачили в кулацких хозяйствах. Процентное соотношение различных групп крестьянства в тот или иной период, в том или ином районе зависело во многом от того, сколько и когда сюда пришло переселенцев.

Процесс превращения натурального хозяйства в товарное, а товарного производства в капиталистическое в неодинаковой степени затронул различные районы Сибири. В северных, притаежных и таежных районах, а также в местах, удаленных от больших рек и трактов, продолжало существовать патриархально-натуральное хозяйство. Процесс разложения крестьянства в них охватил меньшее число хозяйств, чем на юге, здесь гораздо большую роль играл торгово-ростовщический капитал.

Социальная структура крестьянства отражала вызревание в сибирской деревне предпосылок не только первой, но и второй социальной войны. На формирование этих предпосылок влияла и политика самодержавия в области управления и системы податей.