«СКВОЗЬ ЖИЗНИ ПРОЖИТОЙ СТОЛПОТВОРЕНЬЕ…» (Лирические акварели Юрия Магалифа)
Имя Юрия Михайловича Магалифа у большинства читателей всегда ассоциировалось главным образом со сказками. Такими, например, как «Приключения Жакони» или «Бибишка — Славный Дружок», «Кот Котькин» или «Генерал Картошкин». И это, в общем-то, правильно, поскольку сказки — любимый и, пожалуй, главный жанр Юрия Магалифа, и как сказочник он наиболее известен. Более того, Юрия Михайловича можно считать первопроходцем жанра литературной сказки в современной сибирской литературе. Сказочные повести Магалифа отличают и оригинальные сюжеты, и доверительная разговорная интонация, сближающая его с юным читателем, и органичное сочетание реального и фантастического. В них присутствуют и озорство, и грусть, и азарт, и добрая назидательность…
Между тем, это весьма многогранный писатель: сочинял он не только для детей, но и взрослых, писал прозу и стихи. Но я бы хотел сейчас обратить более пристальное внимание на поэта Магалифа, ибо в этом качестве известен он куда меньше, что вряд ли справедливо — по моему убеждению, Магалиф-стихотворец не менее интересен, чем Магалиф-сказочник.
При знакомстве с творчеством любого автора пытаешься понять, зачем и для кого он пишет. И, увы, не всякий сочинитель, готов на это дать вразумительный ответ. Чего никак не скажешь об Юрии Магалифе.
Пишу стихи. Себе и для себя.
Сквозь жизни прожитой столпотворенье.
Воистину, «ликуя и скорбя»,
Бежит ко мне мое стихотворенье.
…………………………………….
Пред вами я теперь без шелухи.
Склоните же внимательное ухо…
Вся жизнь моя и все мои стихи —
Ничто без взора вашего и слуха.
Последуем же призыву автора, «склоним внимательное ухо», и в поэтических признаниях Юрия Магалифа услышим идущий из глубины души голос основательно пожившего и много пережившего человека, размышляющего на склоне лет о себе, времени и мире вокруг. Что, впрочем, неразделимо, ибо судьба Юрия Магалифа, родившегося 16 июля 1918 года, вместила в себя и страшнейшие в российской истории войны, и тяжелейшие социальные потрясения, которые самым непосредственным образом задели его самого.
Когда мне последний вопрос зададут:
«Как жил в перепутанном мире?»
То в книге моей между строчек прочтут
Судьбу ленинградца в Сибири.
Замерзшие птицы валились с небес,
Костер не желал разгораться.
И падал сибирский нетронутый лес
Под топором ленинградца.
Голодный, холодный, и плакать хочу…
И нету лазейки в ограде…
Но мужество тихо стучит по плечу:
Держись, молодой ленинградец!»
Сибирь, поднимаясь средь стужи и мглы,
Навеки мне стала родною.
А парусник с адмиралтейской иглы
Все так же парит надо мною!..
«Судьба ленинградца в Сибири» в поэтических строках Юрия Магалифа проступит еще не раз, как не однажды возникнет в его стихах и образ Ленинграда — города, где он родился, окончил школу, поступил в театральный институт, из стен которого после трех лет обучения (отнюдь не по своей воле) попадает в Сибирь.
«Мой город нынешний далек, // Далек от Ленинграда», — много позже напишет Магалиф о Новосибирске, но именно этот далекий сибирский город стал его второй родиной и на всю оставшуюся жизнь судьбой, уготовившей ему не только невзгоды и тяжкую участь «в дуло конвойной винтовки глядеть», но и признание — актерское и литературное. Впрочем, и то, и другое у него — как бы сообщающиеся сосуды. Так, скажем, писательская слава пришла к Юрию Магалифу в 1957 году со сказочной повестью «Приключения Жакони», которая задумывалась автором — к тому времени уже хорошо известным мастером разговорного жанра — для радиопередачи в собственном исполнении (и радиопередача эта, могу сам засвидетельствовать, пользовалась огромной популярностью). С другой же стороны, в репертуаре чтеца-декламатора Юрия Магалифа, всю сознательную жизнь проведшего на сцене, — сотни произведений самых различных жанров и писателей, что явилось для него великолепной и поистине уникальной школой литературного мастерства. Ну а многочисленные — от Свердловска до Уэлена, от Таймыра до Мангышлака — гастрольные поездки позволяли Магалифу видеть жизнь во всей ее масштабности и разнообразии. И запечатлевать потом в повестях, рассказах, стихах и… картинах.
Да, да, картинах! Ибо увлечение живописью (писал маслом и акварелью) — еще одна грань творческой натуры Юрия Магалифа. Собственно, на них, этих вот трех «китах» она у него и держалась.
Отнимут руки или ноги,
Отнимут званье, славу, честь,
Свет за окном, тепло берлоги…
Отнимут все!
И все же есть
Еще три шарика воздушных, —
Подвешен я ко всем троим.
И от зари до вечной ночи, —
Несут меня и держат прочно
Палитра,
Перышко
И грим.
И три эти «шарика воздушных», и далекие друг от друга, но родные оба города, и кочевая долгие годы жизнь — у поэта Юрия Магалифа не только прочно были взаимосвязаны, но и имели свои корни и истоки:
Мне от бабки Федосьи Трофимовны
по наследству досталось цыганство:
Безразлично, что в изголовье, —
лишь нашлось бы место, где лечь;
И хотя пел я песни многим,
но всегда ценил постоянство;
И хотя обитаю в Сибири,
но люблю ленинградскую речь, —
говорит поэт в стихотворении «Моя бабка Федосья Трофимовна…», а в другом («Акварели») вспоминает младшего брата матери, от которого в наследство осталось лишь пять акварелек. Много десятилетий минуло с тех пор, но, признается поэт, картинки эти продолжают жить в нем, «переплавившись в слово».
Жили в поэтической душе Юрия Магалифа не только картинки прошлого, которых по его стихам рассыпано немало. На прошлом, каким бы оно ни было, поэт не замыкался. Да и не смог бы, наверное, потому что жаден был всегда до жизни, до новых впечатлений. Исколесив Советский Союз вдоль и поперек, он, тем не менее, неудовлетворенно восклицал:
Как мало видел я, как мало знаю!
Огромный, быстрый, незнакомый мир
Завистливо, украдкой наблюдаю, —
Я в нем, что безбилетный пассажир.
Такая жизненная ненасытность становилась для него, в свою очередь, источником оптимизма и мажорного — всем бедам назло — восприятия мира:
Но радостно судьбу свою встречаю.
Пусть я не накопил подкожный жир,
Но не истерта жизнь моя до дыр,
И многое я в ней благословляю.
Что подразумевается под этим «многое»? Да самое разное. Кроме, пожалуй, того, что относим мы к социально-политической злобе дня. Этого в лирике Магалифа лучше не искать. Зато постоянно возникают в его стихах вещи, казалось бы, очень мелкие для широкой общественности, незначительные, до конца понятные, может быть, только самому автору (какая-нибудь «тропинка за ольхою», «аллейка из осин», лавка «Бакалея, керосин» и прочая, по его же выражению, «незабвенная чепуха»), но это как раз те атомы, из которых состоит поэтический мир Юрия Магалифа. Впрочем, здесь еще и художническая позиция, собственное видение поэзии.
Я не терплю стихов с нравоученьем —
С рецептами: как жить нам надлежит.
Я дорожу лишь тем стихотвореньем,
Что вроде бы ко мне и не спешит;
Но, выглянув с насмешливой улыбкой
Из зарослей лирических щедрот,
Вдруг шпагою отточенной и гибкой
Без промаха судьбу мою пробьет!
И то, что это не пустая декларация, убеждают многие стихи Юрия Магалифа, в коих глубина, ясность мысли и чувства гармонируют с акварельной тонкостью рисунка:
Я помню каждую крупинку,
Что в мае падала с небес.
Я помню каждую тропинку,
Что проникала в самый лес.
Я помню бешенство круженья
Разорванных на клочья слов
И холод утра посвященья
Тебе запутанных стихов.
Есть в стихах Юрия Магалифа последних лет и еще одна примечательная особенность — обаяние человеческой осени. Все-таки, когда за плечами не двадцать-тридцать, а на несколько десятилетий больше (а лучшие стихи Магалифа написаны именно в этом возрасте осени), взгляд на мир несколько иной: годы клонят к раздумчивой мудрой созерцательности, и многое, даже очень хорошо знакомое, видится совсем не так, как в молодости.
Струящаяся в поэзии позднего Магалифа тихим осенним светом мудрость, вполне согласуясь с его кредо («я не люблю стихов с нравоученьем»), не назидательна, ненавязчива и не воспаряет горделиво над бренностью нашего бытия. Скорее наоборот — растворяется в нем, придавая ему неповторимые вкус и аромат.
«Так чем же старость хороша?» —
Вы легкомысленно спросили.
А тем, что жадная душа
Уже не требует усилий;
Что точно обозначен круг, —
Очерченный воспоминаньем;
И что важней всего, мой друг, —
Прогулки к речке Карасук
И дрожь пред утренним купаньем.
И все-таки при всех этих лирических прелестях почтенного возраста для самого Юрия Михайловича Магалифа как поэта гораздо важнее, я думаю, другое:
Как важно убедиться нам
В том, что от наших сочинений
Останется хоть миллиграмм
В крови далеких поколений…
И поэзия Юрия Магалифа, прожившего большую и насыщенную жизнь (умер 28 января 2001 года) для такой надежды дает все основания.
А. Горшенин
Дополнительно советуем прочесть
Книги Ю. Магалифа:
Жаконя, Котькин и другие. — Новосибирск, 1982.
Зимний лес. Сьтхи. — Новосибирск, 1997.
Об Ю. Магалифе:
Мостков Ю. Многоликие герои писателя. // Ю. Мостков. Портреты. — Новосибирск, 1981.