Нештатный город – столица края

(вступительная статья ко второму тому исторических очерков «История промышленности Новосибирска» в 5-ти томах, Новосибирск, 2004 год)

Напечатано по:

История промышленности Новосибирска. Том II. (Время, вперёд! – 1918 – 1940). – Исторические очерки. Новосибирск, 2004. Издательский дом «Историческое наследие Сибири». С. 3 – 12.

На довольно однообразном фоне факторов основания, становления и роста отечественных городов, Новосибирск – яркое исключение.

Первая, пожалуй, наиболее представительная генерация городов на пространствах исторической России складывалась по типу родовых княжеских гнезд. Киев, Суздаль, Владимир, Тверь, Москва и иные столь же старинные города ставились и укреплялись с учетом необходимости отражения вероятной агрессии со стороны кровных родичей, жаждущих всевластия даже ценой братоубийственного кровопролития. По мере возвышения Москвы над прочими княжескими городами и расширения ее территориальных владений во все стороны света ставились города-остроги, города-крепости.

На землях исторической России лишь три города: Новгород-Великий, Псков и Архангельск возникли и до определенного времени развивались на иных основаниях, чем большинство старорусских городов. Новгород и Псков по образу и подобию западно-европейских торговых городов. Архангельск – по типу приморских торговых городов. Но их относительная торгово-экономическая самостоятельность являлась аномалией в пространстве бескомпромиссного военно-силового респекта централизации и абсолютизации российской власти. В XVI в. московский великокняжеский двор безоговорочно возвысился над руинами соперничавших с ним уделов. В запустение, тлен и чернобыль обратилась былая процветающая торговля в городах-республиках Пскове и Новгороде Великом.

В Сибирь Россия пришла в конце XVI в. в панцире абсолютной экономической и государственно-политической централизации. Традиционная острожно-крепостная технология формирования системы городских образований естественно распространилась и на Сибирь. Жизнь большинства сибирских городов-острогов первого поколения, основанных на так называемых северных землях, оказалась скоротечной. К концу XVII в. Мангазея, Нарым, Кетск, Березов, Обдорск, Зашиверск, Пелым и др. в связи с фронтальным продвижением русской экспансии на южные пространства Сибири, пришли в упадок и запустение. Некоторые из них какое-то время формально еще именовались городами, но фактически функции городов утратили надолго или может быть навсегда.

Из более чем двух десятков сибирских городов-острогов – ровесников эпохи похода Ермака и московских воевод, преследовавших непокорившегося сибирского царя Кучума, не канули в прошлое Тюмень, Тобольск, Томск. В неизменном виде сохранилась и острожно-крепостная технология формирования системы городов на сибирских пространствах. Практиковалась она очень долго. Если вести счет от похода Ермака – не менее 300 лет. Омск, Красноярск, Иркутск, Чита, Благовещенск, Владивосток ставились, и длительное время формировались по одной и той же острожно-крепостной модели. Это были города-крепости, под защитой гарнизонов и реальных, а еще чаще виртуальных, стен которых начиналось сибирское хлебопашество, зарождались ремесла, складывалась торговля с коренным населением, создавались и действовали структуры управления Сибирью.

При Петре I и его преемниках появились и получили развитие новые для российской системы градообразования города: города-мануфактуры, города-заводы, Они ставились в районах перспективного развития горнодобывающего производства. Основная генерация таких городов во главе с Екатеринбургом сосредотачивалась на железнодорожном Урале. В ходе интенсивного и широкого рудоискательства и в Сибири обнаружились месторождения крайне необходимых для российской державы пушечных металлов: свинца, меди, железа и монетарных – серебра и золота. В результате и за Уралом появились города, рождение и существование которых прямо или косвенно  определялось развитием горнозаводских предприятий: золотодобывающих, железоделательных, серебро и медеплавильных. На Алтае – Барнаул, в Восточной Сибири – Петровск-Забайкальский.

По повелению великого реформатора Петра I мастерски владеющего топором не только корабельного плотника, но и палача, были срублены первые избы, невиданного по тем временам не только в России, но и в просвещенной Европе, города – Санкт-Петербурга. Венценосный зодчий намеревался соединить в одном городе все многообразие функций специализированных городов. С-Петербург должен был стать столицей империи. Одновременно со столичным статусом С-Петербургу волей императора предписывалось стать городом-крепостью, городом-портом, приморским торговым городом, городом мануфактур и заводских предприятий, главным узлом сухопутных, морских и иных коммуникаций, средоточием культурной жизни страны, «окном в Европу» и, пожалуй, еще больше витриной, демонстрирующей просвещенному Западу, что «мы не лыком шиты».

В России воля власти традиционно сильнее и превыше реальных условий, объективных факторов и возможностей социально-экономического развития. Поэтому директивные предначертания императора Петра I стали судьбоносными для основанного им С-Петербурга. По воле императора С-Петербург стал столицей. В той или иной степени и, подчас, в значительной степени исполнились и другие составляющие блистательного замысла. Другое дело, что для их реализации пришлось переместить из Москвы в новую столицу культурную элиту, отчего культуры в государстве не прибавилось. Чтобы возвести С-Петербург в ранг приморского торгового города, пришлось фактически запретить и умертвить архангельскую морскую торговлю. Чтобы придать новой столице облик экспортного торгового центра в иных традиционных пунктах ее развития, обязали тащить неказистые отечественные товары со своей страны к Финскому заливу.

Создание невиданного города удалось, но какой ценой? Однако на подобные вопросы в нашем отечестве отвечать не принято…

К последней четверти XIX в. абрис границ Российской империи на южном и азиатском направлениях в основном определился. Российская территориальная экспансия в Азии уперлась в твердые позиция колониальной политики и практики западно-европейских держав, Японии и США. Старооснованные города-крепости, города-гарнизоны на бывших рубежных пространствах в Сибири утратили свое, прежде первостепенное, военно-оборонное значение. Они стали «переодеваться» в картузы ремесленников, мастеровых, приказчиков, в поддевки купцов, промышленников, предпринимателей, в костюмы-тройки миллионщиков-золотопромышленников, в мундиры деятелей горного ведомства, инженеров путей сообщения, в галстуки местной сибирской интеллигенции.

Прежде однообразный, преимущественно, военно-оборонный спектр факторов основания и развития сибирских городов постепенно, медленно, но неотвратимо «окрашивался» в цвета многообразия социально-экономического развития. В ремесла, торговлю, промыслы, предпринимательство вовлекалась возрастающая часть населения сибирских городов и мигрантов из Евро-России. Обострялась конкуренции городов за торгово-экономическое первенство, главенство на пространствах Сибири. Лучшими шансами в традиционном соперничестве располагали, конечно, губернские административные центры. В немалой степени итоги этого соперничества зависели от того, где пройдет трасса Сибирской железной дороги, вопрос о сооружении которой дискутировался с середины XIX века.

С постройкой Сибирской железной дороги старооснованные сибирские города, через которые она прошла, получили новый импульс торгово-экономического развития. Однако в наиболее концентрированном виде благотворное воздействие сибирской железнодорожной магистрали проявилось практически, как говорится, на пустом месте. Безвестный поселок мостостроителей, возникший на пересечении железной дороги с рекой Обью, беспрецедентно быстро превратился в бурно растущий город. Изначальная основа городского новообразования складывалась под воздействием своеобразного социально-демографического состава первого поколения населения будущего города. Это были люди без больших капиталов, но надеявшиеся сделать их не новом месте за пределами сферы влияния, контроля и острой конкуренции с прочно утвердившимися томскими, омскими, красноярскими, алтайскими торгово-предпринимательскими фирмами. К пункту пересечения водной артерии и железнодорожной магистрали их влекло не столько осознание выгод географического положения будущего города, сколько стремление к свободе, перспективе, самостоятельности, независимости от преуспевающих собратьев по бизнесу.

В отличие от большинства городов Сибири, основанных в период ее первоначального хозяйственного освоения, длительное время совмещавших торгово-ярмарочные и земледельческие функции, Новосибирск (Новониколаевск) миновал эту фазу развития. Его исходная демографическая база сложилась из трех социальных групп, характерных для структур городского типа – рабочих, инженерно-технической интеллигенции и амбициозных, деятельных и энергичных выходцев из торгово-предпринимательских сфер старооснованных сибирских городов. Активный стартовый социальный состав определил исключительно быстрое обретение безвестным поселком статуса заштатного города, беспрецедентно высокую динамику роста его людности и профилирующие направления экономического развития. Впервые в российской истории заштатный город с нахальством акселерата-выскочки грубо нарушил древне-консервативную традицию отечественной политики и практики основания и развития городов, согласно которой административно-политический, столичный центр, по определению, располагал привилегированными правами, условиями и возможностями.^[1] 

Пока старооснованные города высвобождались из гарнизонного мундира, выходили из дремотного состояния хозяйственной автаркии, жили ценностями прошлого, уверенные в непоколебимости своих торгово-экономических и административно-управленческих позиций, заштатный город Томской губернии – Новониколаевск, не имеющий никакого прошлого стремился вперед. К началу Первой мировой войны Новониколаевск по основным параметрам демографического и социально-экономического развития сравнялся с сибирскими губернскими городами, достиг таких рубежей социально-экономического развития, к которым сибирские города Тюмень, Тобольск, Томск, основанные на сто и более лет ранее С-Петербурга, продвигались веками. Для этого Новониколаевску потребовалось два с небольшим десятилетия. Факторы роста, искусственно закладывавшиеся Петром I в основание и развитие многофункционального города на берегах Невы, совершенно естественно агрегировались в механизмы стремительного развития города на берегах Оби.

Начальный период Первой мировой войны сообщил Новониколаевску, как в прочем и другим сибирским городам, дополнительную динамику развития. Неизбежные деструктивные последствия войны докатились до далекой от траншей и сражений Сибири на третий год военной драмы. Экономика войны похожа на карусель, которая оставаясь на месте, создает лишь видимость движения. К середине 1917 г. энергия этой «карусели» приблизилась к грани исчерпания ее потенциала сосредоточенного в глубоком тылу сибирских пространств. Гражданская война, линия фронта которой проходила не только на местности, но и рассекала на многочисленные взаимовраждующие, непримиримые части массовое сознание и социальные интересы, обошлась Сибири дорогой, небывалой в ее истории ценой утрат и разрушений.

Объем промышленного производства Сибири к моменту окончания гражданской войны сократился, по сравнению с 1913 г., на три четверти. Поголовье скота за период 1917-1919 гг. в Западной и Восточной Сибири уменьшилось на 2 млн. голов, или 10 %. Добыча угля упала наполовину, золота на 90 %. Колчаковцы дотла разорили 56 тыс. крестьянских хозяйств. Ущерб, причиненный интервенцией, составил 4 млрд. довоенных золотых рублей. Картина хозяйственных разрушений дополнялась горами незахороненных трупов людей и животных, и как следствие, массовыми эпидемиями и эпизоотиями. ^[2]

Восстановительный период в народном хозяйстве Сибири продолжался дольше, чем в европейской части страны. В сельскохозяйственном секторе он отягощался не только губительным неурожаем засушливого лета 1920 г., но вдвое большими, чем в России, ставками продразверстки и затем также более высокого натурального налога. Аналогичная дискриминация осуществлялась в отношении промышленного производства сибирских городов. Директивы центра указывали на необходимость выхода из разрухи за счет собственных возможностей регионов, а местных партийно-советских и хозяйственных руководителей, не способных к результативному поиску внутри региональных резервов, грозили наказывать, невзирая на прежние заслуги и должности.

Примечательно, что задачи восстановления хозяйственной жизни Сибири достаточно успешно разрешались не столько ввиду грозных предупреждений из центра, сколько инициативно, творчески, с расчетом, правда, подчас, наивным скорого превращения Сибири в страну мощной промышленности. В конструкциях экономической перспективы Сибири значительное место занимали проекты с солидным историческим возрастом. Первостепенное значение придавалось необходимости интенсивного и широкого транспортного строительства, призванного обеспечить выход продукции будущей сибирской промышленности на экспортный рынок. Задачам межрегионального экономического взаимодействия подчинялся замысел реализации идеи так называемого зеленого моста, товарообмена машин из Сибири на хлопок, фрукты, овощи из Средней Азии. Ближе к реализации находились актуальные задачи создания более широких транспортных выходов для угля из Кузбасса на Урал, в Европейскую Россию и на экспорт.

Характерно, что большая часть проектных начинаний исходила из Новосибирска, который с 1921 г. стал административным центром Сибкрая, простиравшегося от Урала до Забайкалья. Ранг административного центра содействовал сосредоточению в Новосибирске региональных управляющих структур центральных ведомств, размещению на его площадке новых предприятий и более динамичному развитию существующих, а также стимулировал приток инженерно-технических и научно-педагогических кадров и специалистов в различных сферах социокультурного развития. В результате город, возникший благодаря инициативе и энергии первого поколения его основателей и обитателей, вновь обрел поразительную, недопустимую для других городов Сибири динамику развития.

Примерно пятилетие после завершения восстановительных процессов в стране в целом, и в Сибири в частности, ознаменовалось активной, широкой творческой деятельностью в сфере построения перспективы социально-экономического развития. Проектные инициативы, в том числе региональные, несмотря на их многообразие, подчас взаимоисключающие противоречия и даже противопоставление замыслам, исходящим из центра, не подавлялись, не преследовались, не подвергались тестированию на политическую лояльность. Категорически, как говорится, с порога отметались лишь суждения, указывавшие на несостоятельность советской власти и «объективную» невозможность реализации величественных замыслов радикального прорыва страны из плена глубокой технико-экономической отсталости. С теми, кто не верил в реальность осуществление проектов и начинаний, а значит и сомневался в будущности новой власти, советская власть предпочитала не сотрудничать.

Далеко не все проекты экономической и социальной перспективы, в том числе не только региональные, но и всесоюзного масштаба, и под грифом социалистической индустриализации, удалось реализовать в полном объеме. Их осуществление оказалось под негативным воздействием, по меньшей мере, двух определяющих обстоятельств. Во-первых, технико-экономическая отсталость, отягощенная послевоенной разрухой, оказалась намного более глубокой, чем это представлялось лидерам. Во-вторых, что может быть серьезнее первого. Начиная с 1926 г., военно-оборонные расходы в предвидении неизбежности крупного военного столкновения с «прогрессивным» Западом и с учетом трагического опыта мировой и гражданской войн, приходилось неуклонно наращивать, почти, как говорится, из последних сил.

Под воздействием близкой по времени военной грозы, предвестники которой совершенно очевидно наполняли громовыми раскатами международную атмосферу на западных и восточных границах СССР, приходилось параллельно с реконструкцией и индустриализацией смещать центры роста тяжелой и машиностроительных отраслей производства в далекую Сибирь. Подальше от достаточно явно обозначившихся фронтов неотвратимой войны. С рубежа 1920-1930 годов и затем вплоть до грянувшей в июне 1941 г. Великой Отечественной войны Новосибирск являлся постоянно разрастающейся строительной площадкой крупного промышленного производства составляющего комплекс предприятий-дублеров глубокого строительного тыла.

Германские стратеги и западные идеологи и политики намеревались загнать русских за Урал. В ответ Россия масштабно и форсированными темпами создавала индустрию за Уралом, чтобы не оказаться за ним, в Азии навсегда.

* * *

В предлагаемом читателю втором томе «Истории промышленности Новосибирска» авторы и издатели стремились воссоздать сохранившийся в документах и памяти очень уже немолодых людей, героический дух и жертвенный подвиг новосибирцев, заложивших индустриальный фундамент современного Новосибирска.

Тот, кто прочтет эту книгу, наверняка убедится, что именно поколение 1920-1930 годов своими натруженными руками вырвало город из кустарно-ремесленной отсталости и, в буквальном смысле, на собственных плечах подняло Новосибирск на беспрецедентную в истории городов Сибири высоту индустриального развития.

Современная многожанровая литература, повествующая об истории страны, и в том числе Сибири 1920-1930-х годов переполнена скорбными картинами. Люди, жившие в ту, действительно нелегкую пору изображаются жертвами, заложниками, рабами тоталитарного режима власти. И наоборот в проекциях досоветской истории создаются миражи, иллюзии, идиллии роста материального благополучия и духовно-культурного развития народных масс в годы так называемого промышленного подъема, накануне «трагических событий октября 1917 года».

Все, что было в советский период отечественной истории, перечеркивается жирным черным крестом. Составители подобных иллюстраций умалчивают, что до «октябрьского переворота» Россия являлась страной поголовной сплошной безграмотности. Дистанция технико-экономического отставания от западно-европейских держав, несмотря на «промышленный подъем», по объективным оценкам зарубежных специалистов, независимых, неполитизированных экспертов оценивалась, по меньшей мере, в полвека. И это далеко не все, о чем умалчивает сегодняшняя крайне политизированная историография. Ни в одной уважающей себя стране не открещиваются столь истово и ретиво от своего прошлого, как это делается до расшибания лба в нашем Отечестве. Наша отечественная история ничем не хуже истории любой другой страны, включая и западные демократии, которые также далеко не безупречны в своем прошлом. Главное в воссоздании истории объективность и честность, которые, в свою очередь, зависят от правильного распределения света и теней, бесконечно сочетающихся в историческом развитии любой страны.

Исследователи отечественной истории XX в. и особенно советского периода с упорством и рвением, заслуживающим иного применения, сбивают тени исторического развития в одно сплошное черное пятно. С завидной энергией, они подобно въедливому учителю, проверяющему ученические тетради, ведут поиск ошибок истории и, конечно же, обнаруживают, находят их и исправляют по правилам сегодняшнего политического правописания.

Однако со времен Геродота известно, что исправить историю невозможно. Поэтому продуктивнее было бы искать не ошибки, а истину, поскольку по вполне справедливому замечанию Гете ошибки найти гораздо легче, чем истину. К тому же с давних времен известно, что история ошибок не допускает, не делает, она пишет без черновика и навсегда.

Авторы и издатели книги, предлагаемой вниманию читателей, полагают, что истина истории города Новосибирска 1920-1930 годов состоит в трудовом и общественном подвижничестве его граждан, их жизнеутверждающей созидательной силе. В их стремлении к знаниям, образованию, профессиональному мастерству. В терпеливом преодолении крайне тяжелых условий повседневности быта. В том, что основу стремительно растущего населения города, коллективов строителей промышленных предприятий и промышленных рабочих составили, преимущественно, выходцы из сибирских деревень. Они работали и учились, любили, женились, воспитывали детей, жили большими и малыми естественными человеческими радостями и заботами и продвигали город в будущее, приближая его сегодняшнюю промышленную мощь. Их энтузиазм, оптимизм и патриотизм происходили от искренней убежденности в то, что они создают перспективу, во имя и ради достижения которой стоит работать и жить, с песней на устах и непоколебимой верой в душе.