Роль купечества в социально-экономическом развитии Сибири (XVIII – начало XX в.)

Опубликовано в сборнике статей: Комлева Е.В. Роль купечества в социально-экономическом развитии Сибири (XVIII – начало XX в.) // Азиатская Россия и сопредельные государства. Сборник научных трудов / Под ред. С. Папкова и К. Тэраяма. Новосибирск: Параллель, 2013. С. 54–69.

В составе всего населения Сибири купечество было одним из самых малочисленных (в конце XVIII в. купцы составляли около 0,4 % от всего населения региона, через сто лет –1,2 %), но, в то же время, наиболее влиятельных слоев. Именно благодаря купцам в значительной мере шло освоение Азиатской части России, развитие экономики региона и включение его в экономическое и культурное пространство страны. Крупнейшее на сегодняшний день справочное издание по истории сибирского купечества – «Энциклопедический словарь по истории купечества и коммерции Сибири»[1] – позволяет представить целостный взгляд на жизнедеятельность сибирского гильдейского купечества и его роль в социально-экономическом развитии Сибири.

Сибирское купечество начало формироваться на рубеже XVII–XVIII вв.; до этого долгое время на сибирском рынке главную роль играли торговые люди из Европейской России. К началу XVIII в. насчитывалось уже около 30-ти «своих» гостей и членов гостиной сотни, проживавших в различных городах Сибири[2]. В дальнейшем сибирское купечество развивалось под воздействием разных факторов. Реформы последней четверти XVIII в., изменившие правила записи в купечество, вызвали резкое сокращение его численности по всей стране, и, в том числе, в Сибири. Последовавшее затем неоднократное повышение необходимого для записи в купечество минимума и рост величины гильдейского сбора (с 1775 по 1824 г. сбор с членов первой гильдии вырос в 32, второй – в 134,5, третьей – в 87,6 раза[3]), а также конкуренция со стороны торгующих крестьян, которым в 1812 г. предоставили право заниматься торговлей по специальным торговым свидетельствам[4]., привели к еще более сильному уменьшению числа гильдейцев. Сильно сказалась на численности сибирского купечества реформа 1824 г., согласно которой гильдейские пошлины сократились, и налогообложение вернулось к уровню 1812 г. Рост купечества в 1830–1840-х гг. во многом был связан с золотодобычей. Кроме того, в это время происходит увеличение числа купцов в городах, расположенных на Сибирской таможенной линии (Семипалатинск, Петропавловск, Усть-Каменогорск), вызванный ограничением в 1834 г. торговых привилегий бухарцев, ставших после этого записываться в купечество[5]. Реформа 1863 г. и закон о промысловом налоге 1898 г. обусловили сокращение численности купцов.

В составе сибирского купечества были люди, имевшие самое различное социальное, региональное и национальное происхождение. Среди социальных источников пополнения сибирского купечества наибольшее значение имели мещанство, крестьянство, а также само купечество. По своему региональному происхождению данный слой общества был также весьма неоднородным, однако, по преимуществу, большинство входивших в него людей были коренными сибиряками – уроженцами либо Восточной, либо Западной Сибири. Что касается национальной принадлежности, то подавляющее большинство сибирских купцов были, конечно, русскими, помимо которых среди купцов встречались украинцы, белорусы, поляки, евреи, татары, коми-зыряне, хакасы, якуты, немцы, французы, англичане, датчане, китайцы и даже один индиец[6]. Расширение национального состава сибирского купечества пришлось на вторую половину XIX в. – именно тогда среди купцов стали появляться выходцы из стран Восточной и Западной Европы, а также ссыльные евреи, во многих сибирских городах составившие наиболее многочисленную и влиятельную диаспору[7].

На протяжении XVIII–XIX вв. большинство купцов входили в третью, а после 1863 г. – во вторую гильдии, образуя низы купечества. Лишь около 1/6 гильдейцев составляли его верхние слои, входя в ряды членов первой гильдии и занимаясь широкомасштабной предпринимательской деятельностью. Состояния богатейших людей Сибири насчитывали сотни тысяч, а иногда и миллионы рублей: так, тарский и кяхтинский купец Я.А. Немчинов обладал капиталом в 17 млн. руб.[8] Среди владельцев капиталов встречались и женщины, занимавшиеся активной предпринимательской деятельностью после смерти своих мужей, а иногда и отдельно от них[9].

Купцы оказали решающее влияние на формирование общесибирского рынка, становление транспортной сети региона, развитие обрабатывающей промышленности, внесли значительный вклад в разведку и разработку залежей полезных ископаемых. С именами сибирских купцов связано начало сибирского пароходства, инициативы по прокладке судоходных каналов и проведению железных дорог. Купеческий капитал играл определяющую роль в развитии мыловаренного, кожевенного, салотопенного, свечного, стекольного, фаянсового, писчебумажного и канатно-прядильного производств[10]. При этом на протяжении всего рассматриваемого периода важнейшей сферой обращения купеческих капиталов оставалась торговля разными товарами. Благодаря предприимчивым купцам в сибирских городах можно было увидеть, в том числе, и различные заморские деликатесы. Оказавшийся в 1842 г. в Красноярске путешественник П.А. Чихачев с удивлением отмечал: «Сколько раз, сидя за столом, уставленным привезенными со всех концов света яствами, я не мог не поражаться невероятным контрастам. Вот алтаец в войлочной шапке подает на тарелке японского фарфора апельсины, привезенные на берег Енисея из Мессины или Марселя через Санкт-Петербург и Москву. Вот после обильной трапезы вам предлагают лакомства со всех уголков мира, при этом не забыты даже вина Малаги, Рейна и Бордо. Вы наслаждаетесь ароматным нектаром Аравии и прекрасными гаванскими сигарами»[11].

Одно из направлений купеческой коммерции составляла торговля с коренными сибирскими народами. Движимые стремлением к обогащению, купцы проникали в самые отдаленные и труднодоступные селения, выступая в роли посредников между русским и аборигенным населением Сибири. Представители около 20–30 купеческих фамилий занимались крупной торговлей в разных районах на севере Сибири. Основу их коммерции составляла доставка на север хлеба, соли, предметов первой необходимости; с севера вывозились меха, кость мамонта, кабарговая струя, рыба, икра, рыбий клей, каменная соль, редко – янтарь.

В литературе неоднократно упоминались случаи злоупотреблений и обмана русскими купцами коренного населения региона: неоправданное завышение цен на привозимые товары, неэквивалентный обмен, когда за безделицу выменивались дорогостоящие меха, спаивание аборигенов[12]. Алчность русских купцов подчеркивалась современниками, считавшими, что в случае их бесконтрольного хозяйствования от них «бедному и жалкому народу» Севера «могут быть злоупотребления и притеснения»[13]. Однако помимо этого сохранились и свидетельства о помощи торговцев местным жителям: случалось, что в голодные годы русские купцы жертвовали в пользу коренного населения северных районов хлеб и другие продукты питания, строили школы и больницы. Одним из таких примеров может служить пожертвование в 1813 г. 1 тыс. пуд. хлеба для бесплатной раздачи «инородцам» Туруханского уезда красноярским купцом А.П. Терским[14]. Красноярский купец М.К. Сидоров выделил 1 тыс. руб. сер. на училище для «инородческих» детей, открытое в августе 1863 г. при туруханском Троицком монастыре[15]. Впрочем, якутский исследователь В.П. Захаров видит в помощи социальной верхушки охотничье-промысловому населению Севера в голодные годы своеобразную форму закабаления, поскольку впоследствии «благодарный мелкий производитель, скотовод-охотник сдавал продукты и пушнину своему «благодетелю»[16].

На примере такого интересного региона, как Верхнее Прииртышье, где происходило взаимодействие между разными этносами, видно, что одним из способов налаживания торговых связей с аборигенным населением в пограничных зонах, практиковавшихся во второй половине XVIII в., можно считать исполнение сибирскими купцами различных казенных служб. Именно со службы таможенными целовальниками и винными головами в крепостях Сибирской линии начинали свою коммерческую деятельность некоторые не только западно-сибирские, но и восточно-сибирские предприниматели[17].

По инициативе купцов развивалась также международная торговля с государствами Юго-Восточной Азии, Северной Америки, Восточной и Западной Европы. Так, традиционным направлением торговли сибирских купцов была кяхтинская торговля с Китаем[18]. Во второй половине XIX в. рынок расширился и в западном направлении, куда стали сбываться продукты животноводства.

По материалам «Энциклопедического словаря по истории купечества и коммерции Сибири» удалось выявить 9 человек, которые были связаны торговыми отношениями с Японией. Первым, кто проявил себя на этом поприще, был якутский купец П.С. Лебедев-Ласточкин, однако его попытки установить торговые контакты со Страной восходящего солнца не увенчались успехом из-за настороженной позиции японских властей по отношению к иностранцам – японским подданным было запрещено вести прямую торговлю с русскими купцами. Тем не менее, в 1779 г. Лебедев-Ласточкин получил золотую медаль «За полезные обществу труды» за то, что «имел случай первым свести знакомство с японцами и положить начало к заведению с ними торга»[19]. Другой купец – представитель известного иркутского купеческого рода Д.Н. Мыльников в 1796 г. выступил одним из инициаторов организации торгово-промысловой экспедиции к берегам Японии, но и этот проект не был реализован[20]. Об интересе сибиряков к Японии и японским изделиям на рубеже XVIII–XIX вв. свидетельствует также и такой факт, как наличие произведений японских мастеров в частной художественной коллекции иркутского купца начала XIX в. С.С. Дудоровского[21].

О постоянных партнерских отношениях сибирских купцов с японцами можно говорить, только начиная со второй половины XIX в. Тогда внимание сибирских предпринимателей привлекали, в первую очередь, высококачественный японский фарфор, японская мебель и ткани. Иркутские купцы Д.В. и Ф.В. Переваловы, учредившие в 1869 г. фарфорово-фаянсовую фабрику, пригласили работать на ней иностранных специалистов, в том числе и из Японии[22]. Контакты с Японией во второй половине XIX в. удалось также наладить иркутскому купцу 1-й гильдии П.А. Пономареву – владельцу крупной фирмой по изготовлению плиточного и кирпичного чая[23]. На рубеже XIX–XX вв. на торговле чаем и японскими товарами специализировался кяхтинский купец 1-й гильдии И.А. Басов – совладелец крупного торгового дома «Коковин и Басов»[24]. В начале XX в. повышение спроса на японские товары в сибирском обществе в какой-то мере стимулировала Русско-японская война 1904–1905 гг. Среди сибирских предпринимателей, торговавших японскими товарами в то время, можно отметить читинского купца 2-й гильдии Д.Ф. Игнатьева, в магазине которого продавалась, среди прочего, японская мебель, изготавливавшаяся специально выписанными из Японии мастерами[25]. Другой читинский купец – Ш.И. Меерович после Русско-японской войны стал торговать японскими товарами[26]. Омская предпринимательница Н.И. Кулева в 1905 г. продавала шелковые японские ткани[27]. Якутский купец Г.В. Никифоров, крупнейший торговец пушниной в регионе, к 1910-м гг. наладил связи со многими иностранными фирмами, в том числе и с японскими[28].

Необходимо подчеркнуть и новаторскую роль некоторых купцов, стремившихся подвести научную основу под свою хозяйственную деятельность. Вспомним известного купца-золотопромышленника С.И. Попова, который в 1830–1840-х гг. на хуторе под Семипалатинском проводил опыты по выращиванию различных сельскохозяйственных культур и разведению тонкорунных овец[29]. И таких примеров можно привести немало.

Трудно переоценить вклад купечества в исследование и освоение труднодоступных сибирских территорий – именно представители торговых слоев населения, движимые стремлением к обогащению, во многом стали настоящими пионерами освоения северо-востока России. Одним из ярких примеров участия русских купцов в освоении севера может служить деятельность купеческих промысловых компаний на Тихом океане. В 1760-х гг. в этом регионе действовало более 20 подобных компаний, в которых участвовали как жители Европейской части страны, так и сибиряки[30]. Всего за вторую половину XVIII в. было организовано около 100 плаваний к берегам Северной Америки[31]. Однако не только Аляска притягивала взоры русских предпринимателей. Многие из образованных и влиятельных представителей сибирского купечества в полной мере осознавали необходимость разведки обширных северных пространств Сибири, хотя они были еще более неподходящими для экономического освоения даже по сравнению с Русской Америкой. Особенно этот процесс активизировался во второй половине XIX в. в связи с развитием капитализма и растущими потребностями европейской и российской промышленности. Некоторые высокообразованные и патриотически настроенные купцы наряду с чисто коммерческими соображениями – возможностью разбогатеть на разработке обнаруженных залежей полезных ископаемых, на торговле пушниной, продуктами питания и товарами первой необходимости – проявили заботу и об общегосударственных интересах. Это выражалось, прежде всего, в их значительной финансовой поддержке исследования и функционирования Северного морского пути и пропаганде богатств Севера.

Одним из наиболее активных сторонников открытия Северного морского пути между Сибирью и Европой стал красноярский купец Михаил Константинович Сидоров, считавший это «жизненным вопросом для Сибири и имеющим важное государственное значение»[32]. Для достижения поставленной цели он потратил более 1700 тыс. р.: снаряжал экспедиции, приобретал пароходы в бассейнах Оби и Енисея, предлагал соединить каналом pеки Таз и Турухан, обещал выдать премию в 2 тыс. фунтов стерлингов тому, кто первый пройдет из Европы в устье Оби или Енисея. Благодаря энергии М.К. Сидорова в 1874–1877 гг. наконец-то удалось совершить ряд удачных плаваний через Карское море и открыть морской путь в Обь и Енисей[33].

В конце XIX – начале ХХ в. исследованию Северного морского пути большое внимание уделял представитель крупного енисейского купеческого рода Востротиных – Степан Васильевич. Он был настоящим знатоком севера, неоднократно плавал по Карскому морю, был знаком с мореплавателями Дж. Виггенсом, Ф. Нансеном, норвежским консулом Й. Лидом. Он даже свой медовый месяц в 1894 г. провел среди арктических льдов, совершая с молодой женой северное путешествие на английском пароходе из Ньюкасла до Енисейска[34]. С.В. Востротин считал, что «без морского пути трудно оживить Север России и Сибири, и все намерения правительства колонизировать пустынные берега низовьев Оби и Енисея не дадут желательных результатов без этого пути». Плававший в 1913 г. с С.В. Востротиным от Норвегии до Енисейска Ф. Нансен вспоминал, что «свою родину и свое миллионное население он знал вдоль и поперек и являлся настоящим живым справочником по всем интересующим нас вопросам относительно условий местной жизни и труда»[35].

Наконец, весьма ощутимым было влияние купцов на формирование городской среды региона – как считает известный специалист по истории сибирского купечества В.П. Бойко, к 1830-м гг. «купцы уже во многом определяли общественный климат в сибирских городах, в первую очередь в крупнейших из них»[36]. По словам иркутского историка В.П. Шахерова, в купеческой среде «формируются новые жизненные ценности и ориентиры, включающие в себя не только коммерческие приоритеты, но и стремление к просвещению, общественной деятельности, благотворительности»[37]. Эстетические пристрастия представителей купечества, подкрепленные их финансовыми возможностями, в значительной степени определяли внешний облик сибирских городов, а многие купеческие дома выступали центрами культурной жизни, притягивая передовых людей своего времени, а также многочисленных политических ссыльных: декабристов, петрашевцев, поляков и др.

Об уровне культурного развития лучших представителей сибирского купечества красноречиво говорят свидетельства современников. Вот как, например, выглядели купеческие апартаменты второй половины XIX в. в Чите: «Комнаты были всегда со вкусом меблированы… Картины, библиотека, музыкальные инструменты, биллиарды, иногда зимний сад и всегда роскошные комнатные растения…»[38]. Из описания дома красноярского золотопромышленника П.И. Кузнецова дежурным штаб-офицером Генерального штаба при генерал-губернаторе Восточной Сибири И.П. Корниловым в 1848 г. можно получить представление о вкусах и эстетических запросах хозяина: «Прекрасные светлые покои, богато убранные петербургской мебелью. В шкафах китайские фарфоровые статуэтки, на стенах произведения знаменитых русских художников, в том числе Брюллова»[39]. Восторженные отзывы о семействе Кузнецовых оставил и американский путешественник Дж. Кеннан, посетивший Красноярск в 1880-х гг.^[40] Как «интеллигентного купца» характеризовали современники иркутянина А.С. Первунинского[41]. Баргузинского купца А.А. Белоголового оценивали как человека, «резко выдававшегося своим высоким образованием и гуманным отношением к соприкасавшимся с ним лицам»[42]. О курганском купце Д.И. Смолине журнал «Мельник» сообщал, что он «энергичный, предприимчивый, один из самых популярных общественных деятелей по всей Западной Сибири..., большой знаток местных условий и нужд, глубоко просвещенный, много путешествующий, хорошо знакомый с экономическим строем России и Западной Европы, где он бывал не раз...»[43]. Среди самых образованных и неординарных личностей из числа сибирских купцов можно назвать также забайкальских предпринимателей М.А. Зензинова[44] и М.Д. Бутина[45], приенисейских золотопромышленников и торговцев Гадаловых[46], которым посвящены специальные монографии.

Из-за немногочисленности коронной бюрократии и почти полного отсутствия дворянства сибирское купечество играло огромную роль в органах городского самоуправления – магистратах, ратушах, городских думах[47]. Для всего сибирского купечества в целом было характерно, с одной стороны, непременное участие практически всех гильдейцев в тех или иных структурах местного самоуправления. Однако, с другой стороны, некоторые купцы стремились уклониться от занятия должностей по выбору, считая общественную службу обременительной для себя. Властям приходилось принимать меры для обеспечения достаточной явки на выборы[48], иногда даже принуждать к исполнению должности[49]. Оказавшись на общественном посту, многие купцы добросовестно исполняли служебные обязанности, стремились вникнуть в многочисленные проблемы сограждан, оставляли после себя добрую память, хотя, конечно, встречались и те, кто использовал служебное положение в корыстных интересах, добываясь выгодных подрядов с казной, утаивая налоги, незаконно захватывая городские земли[50].

Широкий размах приобрела купеческая благотворительность – во многом благодаря купеческим пожертвованиям в Сибири развивались такие социальные сферы, как здравоохранение, народное просвещение, благоустройство городов. Хорошо известны имена сибирских купцов – наиболее крупных жертвователей на самые разнообразные нужды не только своих городов, но и других областей огромной страны. Сюда относятся томичи М.А. Мыльников, С.Ф. Хромов, Ереневы, красноярцы М.К. Сидоров, Щеголевы, Гадаловы, иркутяне Баснины, Сибиряковы, Трапезниковы, Хаминовы и целый ряд других людей[51]. Их пожертвования зачастую поражают своими размерами, составляя сотни тысяч и даже миллионов рублей[52].

Среди благотворительных вкладов сибирского купечества наибольшее распространение получили взносы на развитие образования и Русской Православной Церкви. Однако если пожертвования на развитие народного просвещения характерны, преимущественно, для второй половины XIX – начала XX в., то Православная Церковь оставалась в центре внимания попечителей на протяжении всего рассматриваемого периода.

На средства купцов строились и украшались церкви. Иногда попечением лишь одного человека возводился огромный храм. Наиболее ярким примером здесь может служить история строительства красноярского кафедрального Богородице-Рождественского собора, возводимого по решению красноярских золотопромышленников по проекту знаменитого архитектора К. Тона. В 1849 г. из-за плохого качества стройматериалов уже почти законченное здание рухнуло. Отстраивать его заново вызвался красноярский купец Сидор Григорьевич Щеголев. Он потратил на это 560 тыс. руб. своих личных денег и в 1866 г. собор был, наконец, построен. Супруги Щеголевы заботились о соборе до конца своих дней и были похоронены в нем, в приделе во имя Св. мучеников Исидора и Татианы[53].

Поскольку капитальное строительство требовало больших затрат, купцы чаще всего брали на себя не полностью строительство всего здания, а производили различные к нему пристройки, бывшие им по силам, или вносили на строительство какую-то часть требуемых средств. Например, иждивением енисейского купца М. Соколова в начале 1820-х гг. была выстроена каменная ограда енисейской Богоявленской церкви[54]. В 1844 г. красноярский первогильдеец И.К. Кузнецов пожертвовал 35 тыс. руб. на постройку собора в Красноярске[55]. Томские купцы Ереневы жертвовали на строительство в Томске женского монастыря. В 1834 г. купеческая вдова Е.К. Чулошникова пожертвовала в пользу будущей домовой архиерейской церкви в Томске каменный двухэтажный дом с пристройками и землей[56]. Известный новониколаевский купец и крупный благотворитель Е.А. Жернаков входил в состав образованного в 1895 г. комитета по строительству собора Александра Невского[57].

Помимо участия в строительстве, практически все купцы постоянно жертвовали на нужды своих приходских храмов как деньги, так и различные предметы церковного обихода. Вот лишь несколько примеров таких вкладов купцов в пользу Церкви. В начале 1820-х гг. енисеец М. Хорошев внес 9620 руб. 65 коп. на нужды Входоиерусалимкой кладбищенской церкви в Енисейске[58]. Много он жертвовал и в енисейский Христорождественский приход: серебряные царские врата, 224-х пудовый колокол, средства на каменные пристройки к храму и др.[59]

Нередко купцы составляли завещания своего имущества (или его части) в пользу городских церквей. Так, иркутский купец В.Ф. Елезов в 1848 г. составил духовное завещание, согласно которому большую часть своего состояния он передал в распоряжение Церкви[60]. В 1849 г. красноярский третьегильдеец С.Я. Кузнецов завещал разделить между пятью городскими церквями пятую часть своего имения для годичного поминовения его души и душ всех его умерших родных[61]. В завещании енисейского купца И.Ф. Петухова, составленном в 1855 г., говорилось: «Если я помру прежде жены моей, то она должна по долгу христианскому меня похоронить и чинить по душе моей должное поминовение и равно по всем родственникам моим…»[62]

Кроме того, что купцы были щедрыми жертвователями в пользу Церкви, практически исключительно из их среды избирались церковно-приходские старосты. Эта должность обязывала заниматься хозяйственными и финансовыми вопросами прихода и была связана со значительными личными расходами.

Представленная краткая зарисовка различных направлений деятельности сибирского купечества показывает, насколько значителен и разносторонен был вклад гильдейского купечества в социально-экономическое развитие Сибири. При этом, однако, нет никакой необходимости идеализировать облик сибирских купцов – среди них были самые разные по характеру, душевным качествам и жизненным ориентирам люди. Встречались и те, кто занимался самым настоящим разбоем, как, например, основатель крупнейшего купеческого клана П.А. Кандинский[63]. Можно также привести не один пример, когда в обыденной жизни купцы поступали некрасиво и непорядочно. Многие из них прекрасно сознавали свое значение и вес в глазах общества, иногда горделиво выставляя свою финансовую власть напоказ: например, в конце XIX в. один из братьев влиятельного купеческого рода в Енисейской губернии – Гадаловых – говорил клиентам: «Захочу – раздавлю как гниду, а захочу – помилую»[64]. А чего стоят воспоминания современников о тех причудах, которые устраивали в Сибири купцы-золотопромышленники! Так, одни енисейские золотопромышленники «в 10 ч. утра считали долгом поить шампанским всякого приходившего к ним даже по делу, играли в карты… с условием платить по золотому всякий раз, как пасьянс не выйдет»[65]. Красноярец Н.Ф. Мясников жил в великолепном здании, впоследствии ставшем городской больницей, а в воскресные дни и по праздникам «шествовал к обедне в Воскресенский собор по мосткам, по середине улицы устланным красным сукном»[66]. До сих пор в разного рода изданиях можно встретить рассказы, что Мясников пользовался визитными карточками, сделанными из чистого золота[67]. М. Миндаровский называл подобных расточителей «хищниками золотопромышленности», для которых не существовало ничего, кроме личной наживы, и которые тратили деньги на прожигание жизни[68].

Однако, несмотря на все негативные моменты, без сомнения, присутствовавшие в поведении отдельных гильдейцев, в целом в конце XVIII – начале XX в. купечество являлось важнейшим элементом в структуре сибирского социума, без которого было немыслимо развитие хозяйственной и культурной жизни Сибири.