Звериный нянь
Шило Ростислав Александрович (родился в 1940 году)
директор Новосибирского зоопарка с 1969 года, действительный член Международной европейской ассоциации зоопарков и аквариумов, Евроазиатской ассоциации зоопарков и аквариумов, Международного союза директоров зоопарков мира, заслуженный работник культуры РСФСР (1987). Кавалер ордена «Знак Почета» (1981).
Печатается по книге:
«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. I. С. 493-504.
Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.
Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.
Звонок настиг в коридоре, считай, на выходе во двор, и он, покаянно вздохнув, кинул через плечо:
– Все, дорогие мои, все, уже в пути, разогревайте ужин.
Будто домашние могли услышать эту его ежевечернюю заслонку от их заботы. Тем временем телефон не оставлял попыток дозваться хозяина – похоже, звонили не из дома. Принудил себя вернуться в кабинет.
– Или ночевать мне тут? – пробурчал в трубку.
В ответ прорезалось сквозь всхлипы:
– Батыр, Ростислав Саныч…
У него перехватило дыхание:
– Что, заломал кого?
– Слюна… Хрипит и слюна ручьем…
– С вами не соскучишься! – вырвалось помимо воли, но тотчас опамятовался: – Без паники, Роза! Скажи, чтоб открыли боковые ворота, я – пулей… Только не вздумай входить к нему!
…Сентябрьские сумерки успели сгуститься в сизый морок, пришлось включить ближний свет. Выруливая за ворота, проговорил в пустоту, адресуясь к блюстителям дорожного правопорядка на улицах города:
– Ну, не взыщите, мужики, Батыру худо!
Пуля знает один путь к цели – по прямой, ему же, увы, маршрута не спрямить: исходная позиция – старая площадка Новосибирского зоопарка (район центрального городского рынка), конечный пункт – новый плацдарм того же зоопарка (территория Ботанического сада). Отсюда и молитвенное: «Не взыщите, мужики!..».
Подловился на пересечении Нарымской и Дуси Ковальчук, когда Нарымская вынесла на стокилометровом разгоне его испытанный «уазик» на взгорбок этого непродыхаемого перекрестка. Вынесла, увы, на красный свет. Затормозить – потерять минуты три, не меньше, это могло стоить Батыру жизни, и он ринулся в гущу урчащего моторами «муравейника», ринулся, непрерывно сигналя и мигая светом фар.
И проскочил ведь, проскочил, оставил смертоносную зону за спиной, чудом избежав не то что вмятин, но даже царапин, проскочил, и уже там, за гранью заслонившей путь магистрали, метнулся к нему от обочины с жезлом в руке и свистком в зубах разгневанный автоинспектор.
Не остановился, – не простил бы себе эту задержку, – лишь чуть сбавил скорость, чтобы вскинуть над головою руку с часами, циферблатом к окну: знак инспектору, дескать, вынужден беречь секунды. Однако инспектор не понял, и дальше события развивались, как в залихватском кинобоевике: трель свистка сменилась воем сирены, а в зеркальце заднего вида замельтешила мигалка, установленная на крыше рванувшегося по пятам милицейского «жигуленка».
Только ехать-то оставалось всего-ничего, через каких-то пару сотен метров он заложил под злой визг тормозов левосторонний вираж, а еще через сотню рванулся вправо, к высокой металлической ограде с высвеченным фонарями проемом распахнутых ворот.
Милиция не отставала. Так, под конвоем, он и подлетел к обиталищу Батыра – просторной вольере, сплетенной из стальных прутьев в палец толщиной. У бетонного парапета вольеры, прижавшись лицом к стальной решетке, топталась Роза Каипбердиева, уговаривала сквозь слезы виновника переполоха:
– Сейчас, миленький, сейчас, потерпи еще немножко…
Тот лежал, расслабив трехметровое пружинистое тело, на пожухлой траве в глубине вольеры – задние лапы откинуты в сторону, передние вытянуты перед собой. На них опиралась отвисшая нижняя челюсть с безвольно свесившимся набок длинным языком. В свете фонаря поблескивала стекавшая с языка слюна. Точеная голова могучего зверя лишилась своего изящества, болезненно дергаясь при каждом вдохе, и каждый вдох сопровождался судорожным всхрапом.
Роза повернулась на шум моторов, промокнула зажатым в кулачке платочком глаза.
– Скорей, Ростислав Саныч, он… у него…
– Ну, ну, без истерики, сейчас разберемся, – выдохнул он, выпрыгивая из машины и на ходу сбрасывая кожанку. – Каким мясом сегодня кормили?
– Как всегда, свежим. Сама проверяла.
– Зоотехник обязан думать не только об этом! Как кости были порублены?
– Думаете, мог подавиться?
Пожал молча плечами, сунул ей кожанку, принялся закатывать рукава сорочки. На этом этапе и настиг увязавшийся следом блюститель законопослушности – высокий, ладный, напористый:
– Патрульная служба города, майор Горох, – взял под козырек, попросил: – Ваши документы, пожалуйста!
– Винюсь, майор, влип – не отвертеться! – кивнул на кожанку в руках у девушки: – Если время не терпит, права и техпаспорт во внутреннем кармане… Роза, помоги майору.
Пристроился на коленях у бетонного основания вольеры, протиснул голые руки между стальными прутьями.
– Батыр, – произнес с металлом в голосе, – валяй сюда! Ну, ну, шель-шевель!
Зверь медленно, через силу сгруппировался, подтянул под себя лапы, постоял, пошатываясь.
– Давай, давай, двигай!
Все так же всхрапывая и подергивая опущенной чуть не до земли головой, зверь переступил с ноги на ногу и, наконец, поплелся к металлической изгороди. Было видно, как пенящиеся хлопья слюны оседали на траву, помечая путь, а из глаз – или это показалось? – сочились слезы.
– Ну, ну, ну, не раскисай!.. Ближе, еще ближе!.. А теперь открой рот!.. Шире, еще шире!..
Подрагивающие челюсти раздвинулись, в свете фонаря отрезвляюще сверкнули оголившиеся клыки. И человек застопорился. Непроизвольно. Нет, не устрашился, но – застопорился, собирая силы, чтобы проглотить подступивший к горлу сгусток дремавшего доселе первобытного сигнала опасности. Зверь терпеливо ждал, обдавая ему лицо брызгами слюны с поразившим его запахом парного молока.
Надо было решаться, дальше канителиться стало невмоготу. Человек ухватил зверя одной рукой за короткое хрящеватое ухо, а второй скользнул по локоть в жаркое жерло обслюнявленной пасти, в глубину глотки, к основанию языка – на удивление шершавого, точно наждачка. И там, в сипящей глубине, пальцы тотчас же нащупали обрубок крупной кости, кончавшейся гладким, словно бильярдный шар, закруглением. Оно и застряло на входе в пищевод.
Оказалось, кость удерживал, как на привязи, жгут сухожилия, заклиненный между коренными зубами. Не давал хода ни взад, ни вперед. Видать, угодил в дупло.
Первым побуждением было – порвать заклинку, он и приготовился это сделать, но стоило потянуть на себя упругую сухожильную связку, зверь зарычал от боли и едва не сомкнул челюсти. Собственно, они уже пришли в движение, только человек успел буквально в последнее мгновение остановить непроизвольный порыв:
– Батыр!
Окрик подействовал, челюсти затормозились. Человек выпустил ухо, отер освободившейся рукой испарину и брызги слюны.
– Роза, ножнички бы мне, тут сухожилина в зубах завязла.
– Ой, Ростислав Саныч, это в каптерку же надо бежать.
– У меня складень с собой, – дохнул в затылок майор.
– Годится, только открой самое маленькое лезвие.
Зажав между большим и указательным пальцами полоску ножа, человек просунул между клыками вторую руку, принялся с предосторожностью перепиливать сухожильную бечеву. Наверное, это заняло секунду или две – ему показалось, прошла вечность. Наконец, стало возможным вынуть из глотки необычный кляп. Отбросив его, человек подтолкнул кверху тыльной стороной ладони отвисшую челюсть «пациента», проговорил ворчливо:
– Жевать надо, милый, прежде чем глотать.
Из-за спины донесся облегченный всхлип Розы:
– Все, Батырчик, испей теперь водички, сразу полегчает.
Зверь набрал полную грудь воздуха, покрутил головой, точно проверяя, все ли в норме, и вдруг лизнул руку, которая все еще оставалась внутри вольеры.
Человек поднялся с колен, вернул нож хозяину.
– Спасибо, майор! – и только теперь увидел у него в руках пистолет. – А это зачем?
– На случай, если бы…
– Неужто стрельнул бы?
– Не в него, само собой, в небо.
– Да ты знаешь, какая у них нервная система ранимая? Чего доброго, аппетит потерял бы от испуга.
– А рука? Еще бы немного, и…
– Ну, мог помять, не исключаю. Залечили бы. Что называется, производственная травма… Да, ты же документы просил.
– Уже не надо, – козырнул тот, прощаясь. – Что называется, производственный перехлест: не сразу уразумел, что к чему.
– Постой, майор, ты из каких Горохов-то будешь? К Виктору Пантелеичу покойному не имеешь отношения?
– Отец мой.
– Вот и гляжу, хватка знакомая. С мужским характером был человек.
– В пасть к тигру, – усмехнулся майор, – с девичьим характером тоже не сунешься.
Метровый лист картона, пришпиленный к дощатому заплоту, покрашенному под цвет августовского неба, притягивал к себе взгляд за добрую сотню метров. На картоне значилось:
«Зоопарку требуются рабочие для ухода за животными».
Все. Коротко и ясно. Зоопарк – вот он, позади картонки, и коли просится душа понянькаться со зверьем – айда, испытай себя, а нет – шагай себе мимо по своим неотложностям.
Ростислав пошагал к телефону-автомату, сообщил о картоне отцу.
Александр Александрович Шило к этому времени занимал должность начальника охотоустроительной экспедиции, и хотя она именовалась Западно-Сибирской, регион возможностей (и ответственности) простирался на все Зауралье, вплоть до необъятностей Дальнего Востока. Помимо этого он был известен среди зоологов мира как автор двадцати семи научных статей, посвященных ряду представителей животного мира, а также первого в Советском Союзе капитального труда по биотехнии, представлявшегося в свое время на Сталинскую премию (премия застопорилась в связи со смертью Сталина).
Короче – Шило-старший имел в обществе вес, и он, очевидно, подумал, что сын вознамерился опереться на отцовский авторитет.
– Ты хочешь, чтобы я позвонил директору зоопарка?
Ростислав удержал себя, не повесил трубку:
– После подобного звонка я обходил бы зоопарк за километр!
– Так чего тогда тратишь время – и мое, и свое?
– Хотел услышать, что посоветуешь…
– Это другой разговор, сын, – с облегчением выдохнул отец. – Двадцать один – возраст мужских решений, я на твоем месте доверился бы такому выбору.
… Директора зоопарка звали Геннадием Ивановичем. Геннадий Иванович Михайлов. Это Ростиславу удалось установить с помощью девушки, сидевшей за пишущей машинкой в приемной, и теперь он, переступив порог кабинета, деликатно умостился на краешке стула у окна, за которым теснились клетки с волками и лисицами.
– Значит, говоришь, сельхозтехникум? – выспрашивал Геннадий Иванович, навалившись грудью на борт «дредноута», как почему-то Ростислав обозвал про себя директорский письменный стол. – Ветеринарный факультет?
– Я понимаю, лучше бы зоотехнический, но так уж получилось, – басил Ростислав, стараясь смягчить регистр, – казалось, бас придает его словам оттенок самонадеянности.
– А еще что за плечами? – продолжал наседать директор, будто зоопарку нужен был не рядовой из рядовых работяга, а, по меньшей мере, кандидат на пост восприемника хозяина кабинета. – Какой еще багаж в запасе?
– Еще высшее военно-морское училище во Владивостоке. Правда, не в полном объеме: вовремя спохватился, что это не мое.
– Ну, сей багаж не по нашей части, у нас контингент сухопутный, – кивнул Геннадий Иванович на клетки с волками и лисицами. – А вот скажи, собака имеется в доме? Или какая иная живность?
Ростислав, недоумевая, пожал плечами, стал вспоминать:
– Мы до Новосибирска в Куйбышеве жили, там была собака. Овчарка. За нее у нас в семье младший братишка отвечал. За овчарку и за голубей. С нашей крыши по девяносто шесть голубей в небо поднималось.
– А ты сам, ты лично за кого отвечал?
– На мне кролики были, четыреста два ушастика.
– Смотри ты! И где же они в зимнее время у тебя квартировали?
– А в стайке. Я глину с коровяками замешу, соломы добавлю, и айда этим тестом стенки обмазывать. Ушастики не мерзли. Даже новую породу удалось вывести – пепельных, по семи кило каждый. Не один, конечно, над ними мараковал, над этой новой породой, отец подключался…
Директор поднялся, обогнул «дредноут», присел возле Ростислава. У окна, за которым теснились клетки с волками и лисицами.
– Кролы – это, друг мой, домашняя живность, – положил с подкупающей доверительностью руку на плечо. – А вот на медведей не забоялся бы пойти?
– С рогатиной?
– Бог тебя простит этак шутковать! Не с рогатиной – с любовью. Но должен сразу поставить в известность: зарплата тридцать семь рэ.
И – замолчал, все не убирая с плеча руку. И Ростислав тоже не вдруг собрался с ответом, неожиданно вспомнив о той поре, когда в семье вчетвером обходились по очереди одними валенками. Ниспошли тогда им судьба этакий куш – по тридцать семь рэ на душу, они увиделись бы себе богатеями: отцовские сто двадцать мать с трудом растягивала на месяц при наличии семерых едоков.
– Тридцать семь рэ? – все же разрешил себе переспросить Ростислав и, тут же покивав согласно, посчитал нужным определиться: – А что конкретно делать с медведями за эти рэ?
– Обыкновенно: кормить, убирать, мыть клетки… Короче, все то же самое, чем занимался когда-то в Куйбышеве, только подопечные будут называться не ушастиками, а косолапыми.
Шел август 1961 года. А через три месяца, в ноябре, они вновь сошлись в том же кабинете «по кадровому вопросу», директор зоопарка и опекун косолапых, и первый, навалившись грудью на борт «дредноута», говорил второму:
– Есть мнение, Славик, что ты уже перерос свою теперешнюю должность, давай-ка, брат, приступай к обязанностям ветврача зоопарка…
А спустя четыре года, в 65-м, они вновь сошлись в том же кабинете «по кадровому вопросу», директор и ветврач, и первый, навалившись грудью на борт «дредноута», говорил второму:
– Есть мнение, Славик, что ты уже перерос свою теперешнюю должность, давай-ка, брат, приступай к обязанностям заведующего секцией млекопитающих…
А спустя еще два года, в 67-м, они в очередной раз сошлись в том же кабинете «по кадровому вопросу», Геннадий Иванович Михайлов и Ростислав Александрович Шило, и первый, прощально оглаживая палубу «дредноута», говорил второму:
– Есть мнение, Славик, что ты уже перерос свою теперешнюю должность, давай-ка, брат, становись на капитанский мостик нашего корабля, а меня отпусти на отдых.
– Доктор, к нам тут пациента доставили – у него стопа прокушена, – так я укол от бешенства собралась поставить, а он…
– Рана большая?
– Зашивать надо.
– Давайте на стол.
– Не ляжет, доктор. Времени, говорит, нету. На стуле, говорит, посижу, пока рану обработаете.
– Посмотрите на него: нету времени! Не совал бы тогда ноги в пасть собакам.
– Собака не причем, шимпанзе, говорит, тяпнул.
– О! Где это нелегкая его носила, в Африке, что ли?
– В зоопарке у нас. Он директор нашего зоопарка. Шило его фамилия.
– Вот шилом бы ему в известное место, чтобы не… Послушайте, так мы же с ним, однако, знакомы: этакий здоровяк с необузданной шапкой волос?
– И при усах, – вставила сестра. – Копна волос и усы.
– Точно он. Как-то довелось дежурить на центральной «Скорой», и его к нам привезли с повреждением пяточной кости, гипс ему на ногу накладывали. Только тогда не с обезьяной – со снежным барсом у них что-то произошло…
В кабинет заглянула санитарка, поманила сестру:
– Неслух этот собрался уходить, требует носок и ботинок.
– Как же без перевязки! – всколыхнулась сестра. – Я сейчас…
Врач услышал, шагнул в перевязочную.
– Ну-с, что у вас на этот раз, царь зверей? Помните меня?
Они обменялись дружеским рукопожатием. Врач осмотрел рану, скомандовал сестре:
– Примите у бунтаря пиджак и брюки, только трусы, так и быть, оставьте, и – на стол! – Повернулся к пострадавшему: – А вы – со всеми подробностями про инцидент: чем продиктована агрессия обезьяны, не проявление ли бешенства?
Нет, Ростислав Александрович ни минуты не сомневался, что нервная система у Иржи в абсолютном порядке, просто этому прародителю рода человеческого надоело глазеть на мир из клетки, и он, поднатужившись, раздвинул стальную оплетку. Как говориться, сила есть – ума не надо: одной левой (как, впрочем, и правой) этот «паренек» способен жонглировать грузом под треть тонны.
Вырвавшись на волю, Иржи несколько раз кувыркнулся через голову по асфальтовому покрытию двора, пока не уткнулся головой в необычную преграду: на пути оказался деревянный помост для сварочных работ на верхних ярусах вольер. Обходить преграду расшалившийся юнец посчитал излишним, ухватил массивное сооружение за брусчатую поперечину, вскинул над головой и с размаху хряпнул об асфальт.
Перемахнул через обломки, наткнулся на трехметровую складную стремянку из принадлежностей тех же сварщиков – ломать не стал, просто метнул ее на вершину ближайшей вековой сосны. Там она и осталась, зависнув в хитросплетении ветвей.
На этой стадии загула и преградил директор дорогу удальцу, повелительно выкрикнув:
– Иржи, в зимник!
Зимниками именуются капитальные помещения, предназначенные для содержания животных в холодное время года, и это слово у них на слуху. Однако шимпанзе и не подумал повернуть вспять: поднялся на задние лапы, став сразу полутораметровым верзилой, и, угрожающе хукая, пошел на человека.
Но и человек сделал встречный шаг. Иначе нельзя было поступить: непредсказуемый гулеван мог натворить беды. Сделал шаг, не имея при себе ничего, кроме мужества.
– Иржи, в зимник!
Тот, продолжая хукать, втянул голову в плечи и присел, явно изготовившись к прыжку. Зловеще осклабил клыкастую пасть. И тогда Ростислав Александрович решился – опередил противника, рванувшись вперед и в прыжке сунув в пасть ногу. Правую. Носок ботинка.
Зверь опешил, но не отступил. Челюсти сомкнулись. Хрусткая боль пронзила ступню, человек потерял равновесие – повалился навзничь. И уже в падении изловчился и нанес свободной левой ногой резкий удар по голове обезьяны.
Угодил в подглазье. И, видать, хорошо припечатал: зверь взвизгнул и разжал зубы. Постанывая, опустился на три лапы, четвертой принялся… утирать слезы. Совсем как ребятенок: тыльной стороной ладошки.
– Ладно тебе, дурачок, чего ты! – повинился Ростислав Александрович, поднимаясь. – Мне-то больше твоего досталось.
Взял бедолагу за мокрую от слез лапу, повел, прихрамывая, в зимник.
– Такой вот обмен любезностями у нас получился, – закончил, лежа на операционном столе, свое повествование директор зоопарка и, помолчав, добавил: – Но вы, доктор, можете не сомневаться, никаких признаков бешенства у Иржи нет. Если надо, готов дать подписку, что ответственность за все последствия беру на себя.
Врач дал знак сестре, чтобы та вернула пациенту одежду, освободился от перепачканных кровью резиновых перчаток.
– Все же хочется понять: есть в зоопарке какая-никакая техника безопасности?
– Разве все предусмотришь, доктор? – вздохнул Ростислав Александрович, натягивая брюки. – Я лично попадал в переплеты несчетно. Поначалу вел учет, после второй сотни бросил.
– О какой охране труда после этого можно говорить!
– А вы учитываете, сколько у нас подопечных?.. Впрочем, нет, не с этого надо начать – с библии: там упоминается о животных ста тридцати видов. Так вот, зоопарк в Иерусалиме, символично поименованный библейским, чрезвычайно гордится, что удалось перешагнуть за эту черту и что количество особей у них превысило тысячу…
– Готов лично удостовериться, коли ваш зоопарк оплатит турпутевку в Израиль.
– Проще без всякой путевки прийти к нам: у нас не сто тридцать, а четыреста двенадцать видов, при этом количество особей перевалило за четыре тысячи…
– Ого!
– Это я не из хвастовства, это я к тому, что у каждой особи свой характер, свое восприятие условий обитания. Как ни стараемся расширить жизненное пространство, приблизить по возможности к видимости естественной среды, неволя есть неволя, от этого не уйти…
– Убедили: в ближайшие выходные – я ваш гость.
… Из сочинения десятилетней Дианы об одном дне деда:
Моего дедушку зовут Шило – это у него такая фамилия. Он работает в зоопарке.
В этот день у дедушки был большой праздник, потому что росомаха Боксана родила троих сыночков.
Все сыночки очень маленькие. Даже меньше, чем сто граммов. Они все беленькие и совсем-совсем не похожие на свою маму.
И еще они пока что слепые. И даже глухие.
Мне очень хотелось их погладить, только дедушка не разрешил.
Дед прочитал, сказал:
– И чего тебе втемяшилось про меня писать? Напиши-ка лучше о маме. Или вон Андрей – тоже поинтереснее может получиться. А это твое творение пусть останется мне на память…
СПРАВКА
1. Территория Новосибирского зоопарка 53 гектара (в Москве 16), зоопарк ежегодно одаривает радостью общения с братьями нашими меньшими до 800 тысяч человек.
2. Коллектив зоопарка участвует в 32 международных программах по сохранению редких и исчезающих представителей животного мира. Из 412 имеющихся здесь видов 120 занесены в Международную Красную Книгу.
3. Впервые в мировой зоологической практике новосибирцы сумели обеспечить появление на свет и выживание потомства речной выдры, перевязки (семейство куньих), азиатской дикуши (семейство тетеревиных), камчатского снежного барана. Новосибирский зоопарк, помимо этого, оказался единственным, где смогли прижиться путоранский баран (уже давший потомство) и гордый архар (аргали).
4. В 1945 году в Антверпене (Бельгия) была создана под эгидой ЮНЕСКО Всемирная Организация Зоопарков, куда вошли руководители самых образцовых коллекций животного мира. Прием новых членов в дальнейшем велся поименно (учитывался научный багаж каждого из претендентов), и к 1996 году списочный состав достиг 176 человек. Ну а членский билет за № 177 получил в том году Ростислав Александрович Шило (52 исследовательские публикации в России, Финляндии, Германии, США, 9 открытий в сложнейшей сфере поведения и послеродового развития ряда животных — с докладами по этой тематике посетил по приглашению научной общественности 25 стран). Инициаторами приема сибиряка выступили директора знаменитых европейских зоопарков – Венского (доктор Хельмут Пикляйнер), Дрезденского (доктор Хуберт Люкер), Аусбургского (доктор Михель Гаргаз). Голосование по приему происходило в атмосфере полного единодушия.
Вторым россиянином в составе Организации стал в 1999 году директор Московского зоопарка Владимир Владимирович Спицин.
5. В необъятной России сегодня насчитывается 22 зоопарка (включая 8 микроскопических в городах-ящиках), в микроскопической Японии – 77, в ошалевших от изысков технического прогресса США, коим, вроде бы, не до «телячьих нежностей» – около 500…
ПРИМЕЧАНИЕ
Ростислав Шило из князей Тенишевых, шестое поколение от документально подтвержденной точки отсчета (1695 год).
Добавить комментарий