Сибирское купечество: экскурс в историю

Опубликовано в коллективной работе:

Быконя Г.Ф., Комлева Е.В., Погребняк А.И. Енисейское купечество в лицах (XVIII – начало XX в.). Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2012. С. 20–46.

Говоря о купечестве, можно иметь в виду как слой общества, так и определенный вид деятельности[1]. Купеческой деятельностью, т.е. торговлей в значительных масштабах, могли заниматься не только представители купечества как социальной группы, но и, например, крестьяне. Вследствие этого, в XVIII в. по мнению известного историка В.Н. Яковцевского, «в России купеческий капитал сложился в двух разновидностях: в форме гильдейского капитала и капитала торгующих крепостных крестьян»[2].

В настоящей работе нас будет интересовать купечество, прежде всего как некое социальное образование. Представленный краткий обзор его истории имеет целью осветить основные вехи становления этого слоя русского общества, а также показать, кто же входил в состав сибирского купечества и чем занимался.

Законодательное оформление купеческого сословия в России. Купечество, как социальный слой, занимавшийся торговлей и выполнявший функцию посредничества между производителями и потребителями товаров, было известно с самого начала русской истории. В X–XVIII вв. среди торговцев различались «гости», торговавшие с другими городами и странами, и «купцы», к которым относились все торгующие горожане. В XII в. в Киеве и Новгороде возникают первые крупные купеческие объединения. Во второй половине XVI в. городские торговцы вместе с ремесленниками вошли в состав посадских людей, а крупные купцы образовали три общерусские привилегированные корпорации: гостей, гостиную и суконную сотни[3]. Регламентом Главного магистрата от 16 января 1721 г.^[4] все городское население России разделялось на «регулярных граждан», включавших в себя две купеческие гильдии, и «подлых людей» – чернорабочих и поденщиков. В 1728 г. в состав гильдий влились члены гостиной и суконной сотен. «Инструкцией московскому купечеству» от 19 января 1742 г.^[5] упразднялась категория «подлых людей», а входившие в нее люди составили новообразованную 3-ю купеческую гильдию. В результате всех этих постановлений к середине XVIII в. купечество оформилось в отдельный слой общества, «отличавшийся экономически, юридически и организационно как от крепостного крестьянства, так и от дворянства»[6]. Купечество принадлежало к «тяглым» сословиям: платило подушный оклад, несло разнообразные казенные службы и повинности.

В литературе встречаются различные данные о численности купцов всей Российской империи в середине XVIII в.: П.Г. Рындзюнский говорит о 221 573 чел. (на начало 1770-х гг.)^[7]; по мнению В.Н. Яковцевского, эта цифра сильно завышена: в 1765 г. гильдейское купечество насчитывало 183 558 тыс. чел., что составляло 2,48 % от всего податного населения России^[8]. Согласно материалам Комиссии о коммерции, приводимым Н.В. Козловой, в середине 1760-х гг. «основную массу купечества составляли купцы третьей гильдии (68,2 %), на долю купцов второй гильдии приходилось 24,7 %, первой гильдии 7,1 %»[9].

Однако далеко не все числившиеся в гильдиях вели торговлю и, следовательно, могли считаться купцами. Многие гильдейцы работали по найму, занимались ремеслами, сельским хозяйством; встречались и не способные выплачивать за себя подушную подать. Такое положение было связано с тем, что действовавшие законодательные акты о разделении городского населения на гильдии не оговаривали четко условия записи в каждую из них: в частности, вступление в купечество не ограничивалось имущественным цензом. Представитель от главной над таможенными сборами канцелярии граф Миних писал, что многие купцы «или за недостатком капитала, или, не имея знания и доброго поведения, почти совсем не упражняются в торговле, а употребляют себя на самые низкие работы или утопают в пороках»^[10].

Переломным моментом в истории российского купечества стали реформы последней четверти XVIII в. Екатерина II желала видеть в купечестве «средний род» людей, своего рода «прослойку» между верхами и низами общества – экономическую и нравственную опору престола. Поэтому и возникла необходимость «почистить» ряды купечества, освободив его от несостоятельных, т.е. ненадежных членов. Согласно Манифесту от 17 марта 1775 г., определившему на столетие вперед основы функционирования института гильдейского купечества, и дополнявшему его указу от 25 мая 1775 г. все горожане были разделены на две части: купцов и мещан. К купцам относились все городские жители, объявившие более 500 р. капитала. Купечество разбивалось на три гильдии, для вхождения в которые необходимо было объявить четко оговаривавшуюся денежную сумму. Изначально устанавливались такие цензы: для вхождения в третью гильдию необходимо было объявить капитал в размере 500 р., во вторую – 1 тыс. р., в первую – 10 тыс. р. Подушная подать для купечества заменялась на 1%-ный налог с объявленного капитала, в то время как остальные горожане – мещане – продолжали выплачивать подушную подать в количестве 1 р. 20 к. с человека^[11].

Затем последовал ряд указов, дополнявших и уточнявших постановления первой половины 1775 г.: 1 июля 1775 г. – «О незаписывании священно- и церковно-служительских детей в купечество без увольнения от Синода»^[12]; 28 июля 1775 г. – о том, что в случае отлучки купца капитал мог быть объявлен через «верющие письма»^[13]; в 1776 г. – об освобождении купцов от рекрутской повинности, замененной денежным взносом в 360 р. за каждого рекрута^[14]; 10 марта 1781 г. – «О взыскании с купечества одного процента с капитала, без различия вероисповедания»^[15]; 6 мая 1784 г. – «О ободрении купцов к покупке, продаже и разведению внутренних российских изделий преимущественно противу иноземных»^[16]; 3 мая 1783 г. – «О сборе с купечества вместо рекрут по 500 р. за каждого рекрута»^[17]; 14 ноября 1783 г. – «О дозволении купцам, мещанам и крестьянам производить свободный торг дровами»^[18].

Последующее уточнение прав гильдейского купечества было связано с введением Городового положения 1785 г., согласно которому купцы стали составлять второй разряд городских обывателей. Необходимый для записи в купеческие гильдии имущественный ценз значительно повышался: для вхождения в состав 1-й гильдии необходимо было объявить от 10 тыс. до 50 тыс. р.; членами 2-й гильдии могли стать обладатели капитала размером от 5 тыс. до 10 тыс. р.; наконец, 3-й – от 1 тыс. до 5 тыс. р.^[19] Объявление капитала было делом совести каждого человека, и никакие доносы на утайку имущества не принимались. Желавший записаться в купечество человек должен был лишь уплатить в казну соответствовавший гильдии особый налог (1 % с капитала). Строго оговаривались сферы и объем купеческого предпринимательства. Члены 1-й гильдии могли вести заграничную торговлю, владеть морскими судами (2-й гильдии – только речными). Принадлежность к 1-й и 2-й гильдиям давало право на ведение внутренней оптовой и розничной торговли, позволяло иметь фабрики и заводы и гарантировало свободу от телесных наказаний. Третьегильдейцы могли вести мелочную торговлю по своему городу и уезду, содержать трактиры и постоялые дворы, заниматься ремеслом^[20]. Согласно «Жалованной грамоте городам», купцы (домовладельцы, платившие проценты с капитала в размере не менее 50 р.) образовывали «собрание общества градского», на котором раз в три года обсуждались общегородские нужды, проверялся состав горожан по «обывательской книге», баллотировались кандидаты в выборные органы, производилась раскладка земских повинностей^[21].

Таким образом, реформами 1775 и 1785 гг. купечеству обеспечивалось положение наиболее сильной в экономическом отношении части торгово-промышленного населения, а также и самого привилегированного – после духовенства и дворянства – слоя общества. По мнению Ю.Р. Клокмана, закон 1775 г. был направлен на укрепление прав верхушки купечества, а последующая городская реформа 1785 г. имела целью максимально ограничить доступ в высшие разряды купечества его малосостоятельным представителям^[22]. В результате этих мер произошло резкое сокращение численности купечества – с 221 573 до 27 тыс. чел. (12,2 % от прежней численности)[23]. К этому времени В.Н. Яковцевский относит формирование (с помощью крупных капиталов и полученных юридических привилегий) купеческой монополии на рынке, проявлявшейся в трех формах: монополия купечества, как сословия на право торговли, монополия местной купеческой гильдии на исключительное право розничной торговли в данной местности и монополия крупного купечества[24].

Впоследствии происходило неоднократное увеличение имущественного ценза, требовавшегося для записи в купечество: в 1794 г. он составлял уже 2 тыс. р. (для 3-й гильдии), 8 тыс. р. (для 2-й гильдии) и 16 тыс. р. (для 1-й гильдии); в 1807 г. – соответственно 8, 20 и 50 тыс. р. Увеличивалась и плата в казну с объявляемого капитала: в 1775 г. купец обязан был заплатить 1 % гильдейского сбора с капитала, в 1797 г. – 1,25, в 1810 г. – 1,75, в 1812 г. – 4,75, в 1821 г. – 5,225 %. В целом с 1775 по 1824 г. сбор с членов 1-й гильдии вырос в 32 раза, 2-й – в 134,5, 3-й – в 87,6 раза[25]. Увеличение гильдейского сбора и формулировка закона, согласно которой доносы на утайку капитала не рассматривались, породили такое явление, как сокрытие истинного объема торгово-промышленной деятельности, когда «крупные предприниматели, пытаясь избежать уплаты налогов с капитала, выходили из купечества или находились среди мелкого купечества в то время, как их состояние оценивалось в сотни тысяч рублей»^[26].

Важной вехой в развитии гильдейского купечества стала гильдейская реформа 14 ноября 1824 г., вводившая в действие «Дополнительное постановление об устройстве гильдий и о торговле прочих состояний»^[27]. Налогообложение теперь возвращалось к уровню 1812 г.: гильдейские пошлины снизились и стали неизменными (2200 р. – для 1-й гильдии, 880 – для 2-й и 220 – для 3-й). Появились специальные билеты на лавки (купцы и крестьяне первых трех разрядов получили право на три бесплатных лавки). Торговцы из числа крестьян и мещан получили равные с гильдейскими купцами права на ведение торгово-предпринимательской деятельности, но без личных преимуществ, имевшихся у купцов. Например, было отменено действовавшее с 1808 г. правило, согласно которому мещанин, желавший записаться в купечество, должен был получить свидетельство от самих купцов, что он «действительно упражняется в промыслах, сему званию свойственных», а также предоставить удостоверение в том, что он и его семейство свободны от рекрутской повинности. Теперь при записи в купечество мещанин обязан был предъявлять только свидетельство мещанского общества о том, что на нем не числится никаких недоимок[28].

Во второй половине XIX в. снова произошли крупные изменения в налоговом законодательстве, отразившиеся на структуре гильдейского купечества и социальном статусе входивших в него людей. Опубликованное 1 января 1863 «Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов»^[29], дополненное законом от 9 февраля 1865^[30], вводило в действие личный патент и патент на предприятие (билет). Купцам 1-й гильдии разрешалась оптовая торговля по всей стране, второгильдейцам – розничная торговля в пределах одного города и уезда; 3-я гильдия отныне отменялась.

Удар по гильдейскому купечеству как социальному слою был нанесен 8 июня 1898 г. «Положением о государственном промысловом налоге»^[31]. Согласно Положению, для занятия торгово-промышленной деятельностью вводились специальные промысловые свидетельства, выдававшиеся не на человека, а на заведение. Стоимость свидетельств зависела от размера предприятия, отрасли, к которой оно относилось, и от местности. В результате произошла утрата привязки предпринимательства к сословной принадлежности. Купеческое звание сохранялось, но отныне становилось необязательным. Желающие по-прежнему именоваться купцами должны были приобретать отдельные купеческие свидетельства только на звание: стоимость свидетельства 1-й гильдии составляла 50 р., а 2-й – 20 р.

Вместе с тем, данное постановление можно рассматривать и как новую попытку очистить ряды купечества от малосостоятельных членов: купцом мог стать только тот, кто «выбирал» сословное купеческое свидетельство и одновременно промысловое свидетельство на торговые, промышленные или пароходные предприятия высших разрядов. Именно поэтому, по оценке Г.Х. Рабиновича, «резкое сокращение числа выбранных гильдейских свидетельств после принятия закона 1898 г. объясняется прежде всего тем, что промысловые свидетельства высших разрядов (дающие права купцов 1-й и 2-й гильдий) могли выбирать только действительно очень богатые люди, представители крупной буржуазии»[32].

Таким образом, в государственном законодательстве на протяжении XVIII–XIX вв. в отношении купечества наблюдались две тенденции: с одной стороны, обособление купечества, выделение в его составе наиболее состоятельной верхушки, а с другой – размывание этого сословия, утрата им своей целостности. Попытки консервации социальной структуры, характерные для конца XVIII в., сменились затем курсом на постепенное преодоление всевозможных ограничений (сословных, территориальных, национальных^[33]) в торгово-предпринимательской сфере. Существование гильдейского купечества определялось главным образом налоговой политикой правительства: происходившая в течение XIX в. смена индивидуального налогообложения обложением предприятий вела к ослаблению этого слоя общества, и полная его ликвидация, проведенная в 1917 г. большевиками, в сущности, была лишь делом времени.

Купцы в Сибири: динамика численности. В Сибири купечество начало формироваться на рубеже XVII–XVIII вв., но термин «купец» вошел в употребление гораздо позднее. Сначала торговцев из числа горожан называли посадскими, только в 1730-х гг. стало применяться слово «купец», получившее распространение в 1740–1760-е гг.[34]

Долгое время доминирующие позиции на сибирском рынке занимали гости и торговые люди из Европейской России. По данным В.Н. Разгона, в начале XVIII в. насчитывалось около 30 гостей и членов гостиной сотни, проживавших в различных городах Сибири. Среди них: переехавшие в Иркутск из Енисейска братья Ушаковы, занимавшиеся пушным и соляным промыслами, хлебными подрядами, откупами, иркутский таможенный голова Юринский, тобольский таможенный голова С. Третьяков, владевший самым крупным в Сибири кожевенным предприятием, члены гостиной сотни в Верхотурье М. Маслов и И. Ентыльцов[35]. В.А. Александров упоминает крупных российских купцах последней четверти XVII в. Остафия Филатьева, Семена Лузина и Гаврилу Никитина, занимавшихся скупкой пушнины и связанных со всеми значительными рынками от Туруханска до Приамурья[36].

В середине 1760-х гг. в сибирском купечестве состояло уже 13 835 чел. муж. п., в том числе в Енисейске – 3013, Тобольске – 2827, Томске – 2804, Красноярске – 1767, Тюмени – 1579, Иркутске – 1546, Селенгинске – 1215[37]. Всего в Сибири в то время насчитывалось около 20 городов с большим числом купцов, занимавшихся крупной торговлей[38]. Однако, как и в европейской части страны, число людей, действительно занимавшихся торговлей, было значительно меньше: 4923 чел. (35,6 % от общего числа находившихся в трудоспособном возрасте лиц, записанных в купечество)[39]. Остальные работали по найму, занимались ремеслами, сельским хозяйством. Наиболее высокая доля «настоящих» купцов была характерна для Иркутска, Енисейска, Тары, Тобольска. Наиболее состоятельных сибирских купцов насчитывалось 470 чел. ^[40]

После реформы 1775 г. численность сибирского купечества сократилась в целом по региону в 13,8 раз: с 17 685 до 1279 чел. муж. п. В некоторых городах произошло сокращение купцов в несколько десятков раз. Через несколько лет после реформы, в 1780-х гг. в наиболее крупных сибирских городах насчитывалось: в Иркутске – 386, Тобольске – 347, Верхнеудинске – 341, Томске – 214, Енисейске – 229, Бийске – 107, Тюмени – 104 купца^[41].

В дальнейшем на динамику численности гильдейского купечества в Сибири оказывали влияние такие факторы, как уже упоминавшееся выше неоднократное повышение необходимой для записи в купечество минимальной суммы и рост величины гильдейского сбора, конкуренция со стороны торгующих крестьян, которым в 1812 г. предоставили право заниматься торговлей по торговым свидетельствам[42], открытие в Сибири золотых россыпей. Сильно сказалась на численности сибирского купечества реформа 1824 г., согласно которой гильдейские пошлины сократились, и налогообложение вернулось к уровню 1812 г. В результате реформы в 1825–1826 гг. произошло кратковременное увеличение количества объявляемых по третьей гильдии капиталов практически во всех уездных городах Сибири, в наименьшей степени затронув губернские центры, в которых были установлены более высокие, по сравнению с уездами, ставки налогообложения предпринимателей. Очень быстро, однако, рост сибирского купечества во многих местах сменился сокращением его численности^[43].

Рост купечества в 1830–1840-х гг. во многом был связан с начавшейся золотодобычей. В.Н. Разгон отмечает также, что в это время происходило увеличение численности купцов в городах по Сибирской таможенной линии (Семипалатинск, Петропавловск, Усть-Каменогорск). Это было вызвано ограничением в 1834 г. торговых привилегий бухарцев, которые стали теперь записываться в купечество^[44]. По мнению А.В. Старцева и Ю.М. Гончарова, необходимо учитывать и повышение товарности крестьянского хозяйства, и увеличение численности потребительских слоев городского населения[45].

Постановление 1863 г. (отмена 3-й гильдии) и закон о промысловом налоге 1898 г. (для занятия торговой и предпринимательской деятельностью запись в купечество являлась уже необязательной) привели к сокращению численности сибирских купцов.

В целом динамика численности сибирских купцов выглядит следующим образом: в 1780-х гг. в Сибири их было 2801 чел. муж. пола, в 1800 г. – 2440, в 1808 г. – 3073, в 1824 г. – 792, в 1826 г. – 1208, в 1830 г. – 1199, в 1854 г. – 3922, в 1867 г. – 2973, в 1897 г. – 7948, в 1912 г. – 1104 чел. муж. п. При этом, в составе всего российского купечества на долю сибиряков приходилось: в 1782 – 2, в 1816 – 5,3, в 1835 – 1,7, в 1850-х гг. – 2 %[46].

По числу купцов в 1830-х гг. 1-е место занимала Иркутская губерния (1453 купца), за ней следовали Тобольская губерния (1129), Омская область (453), Енисейская губерния (379), Томская губерния (373), Якутская область (110), Камчатская область (44), Охотская область (27). В середине XIX в. впереди оказалась Тобольская губ. (2232), а затем Томская губерния (1750), Иркутская губерния (1740), Енисейская губерния (766), Якутская, Охотская и Камчатская области (всего 206 купцов). В 1897 г. в Тобольской губернии числилось 1352, в Томской губернии – 2232, в Енисейской губернии – 975, в Иркутской губернии – 1450, в Забайкальской области – 1285, в Якутской области – 182, в Акмолинской области – 472 купца[47].

На протяжении всего XIX в. самым крупным по числу купцов городом оставался Иркутск, в купечестве которого числилось: в 1820-х гг. 200 купцов муж. п., в 1850-х гг. – 713, в 1897 – 1089 чел. обоего пола. Затем лидировали: в 1820-е гг. – Тюмень (131 купец), Тобольск (65), Томск (65), в 1850-е – Семипалатинск (651), Верхнеудинск (528), Тюмень (486), Томск (352), Нерчинск (335), Енисейск (265), Курган (257), Красноярск (189), в конце XIX в. – Томск (886), Омск (472)[48].

Получить подробное представление о составе, профессиональной деятельности, благотворительности, семейных отношениях и повседневной жизни сибирских купцов позволяют материалы опубликованной в 1990-х гг. в Новосибирске «Краткой энциклопедии по истории купечества и коммерции Сибири»[49], а также подготовленного к настоящему времени расширенного и переработанного второго варианта этого издания и недавно вышедшей «Исторической энциклопедии Сибири»[50]. Еще одна интересная и перспективная форма подачи материала о видных сибирских купцах использована коллективом авторов в научно-популярном издании «Деловая элита старой Сибири»[51].

Социальная мобильность сибирского купечества. Для сибирского купечества характерна высокая социальная мобильность, когда лишь незначительной части купцов удавалось продержаться в составе той или иной гильдии на протяжении нескольких десятилетий подряд. Велик был риск разориться и перейти в разряд мещанства. В разное время объявлялись несостоятельными должниками такие известнейшие сибирские купцы, как: кяхтинский И.А. Корнаков, красноярские В.Н. Латкин, М.К. Сидоров, иркутские Е.Г. Малых, И.П. Катышевцев, С.К. Трапезников, Мыльниковы, томские Е.П. Исаев, И.И. Колосов, П.Ф. Шумилов, Хотимские, забайкальские Кандинские, барнаульский И.Ф. Смирнов и др. Купеческого звания можно было лишиться и из-за «дурного» поведения. Примером может служить случай с представителем крупной и влиятельной купеческой фамилии Сибири М.В. Сибиряковым, который в 1809 г. был лишен купеческого звания и сослан в Нерчинск из-за того, что конфликтовал с властями, возглавлял оппозиционную им купеческую партию[52]. Кроме возможности обанкротиться и попасть в немилость к властям, определенный риск был связан и с самой, подчас далеко не безопасной, профессиональной деятельностью купцов. Трагически оборвалась жизнь иркутского золотопромышленника Д.В. Плетюхина, убитого в 1895 г. грабителями во время переезда с одного прииска на другой[53]. Верхотурский купец Ф.И. Попов провалился под лед во время одной из золоторазведывательных экспедиций, заболел чахоткой и умер[54].

Объяснение неустойчивости социального статуса купцов следует искать прежде всего в социально-экономической ситуации в стране. Замедленный оборот торговых капиталов из-за огромной территории и плохих коммуникаций, неустойчивость денежного обращения в России, конкуренция со стороны торгующих крестьян, большая доля риска в предпринимательстве, узость рынка, наличие массы регламентаций и правительственного контроля за предпринимательской деятельностью[55] – все это все это далеко не способствовало успешному функционированию и процветанию не только сибирского, но и российского купечества в целом. Кроме того, у многих записавшихся в гильдии не было твердой материальной базы, достаточного исходного капитала, способного обеспечить определенную стабильность положения. Е.А. Зуева видит причину неустойчивости социального статуса купцов в отсутствии «крепкой экономической основы – постоянного источника доходов (как, например, у дворян – земли)», что «приводило к систематическому вымыванию из купеческих рядов наиболее неустойчивых элементов и к ежегодному обновлению состава»[56]. В.Н. Разгон указывает еще на несколько причин нестабильности сибирского купечества: стихийные бедствия, разделы семейного капитала и действие «социального механизма регулярного обновления состава предпринимателей, имевшего всеобщий характер»[57]. Принимая во внимание такого рода нестабильность социального статуса купцов, а отсуда – их тесную связь с остальными горожанами, некоторые исследователи считают возможным говорить о существовании единого «городского гражданства», в которое входили и купцы, и мещане, и цеховые^[58].

Впрочем, кроме опасности выбыть в состав мещанства, у купцов имелась возможность и продвинуться вверх по социальной лестнице: получить звание именитого, степенного, почетного гражданина, а также коммерции советника или даже перейти во дворянство. Последнее, впрочем, случалось достаточно редко: известно лишь несколько случаев, когда за особые заслуги сибирских купцов жаловали дворянским званием. Например, в 1767 г. дворянином стал забайкальский купец М.А. Сибиряков, открывший серебросодержащие прииски в Нерчинском округе[59]; через сто лет за щедрую благотворительную деятельность дворянства удостоился красноярский купец 1-й гильдии С.Г. Щеголев[60]; как получивший высшее образование личным дворянином стал енисейский купец А.А. Баландин[61]. Большее число купцов подпало под действие законов, согласно которым вводилось сначала именитое (с 1785 по 1807 г.), а затем почетное (с 1832 г.) гражданство. Именитое гражданство, введенное Жалованной грамотой городам в 1785 г., образовывало первый разряд городских обывателей, включавший владельцев более 50 тыс. р. капитала. Звание именитого гражданина обеспечивало возможность заниматься торгово-промышленной деятельностью наравне с членами 1-й купеческой гильдии. Именитые граждане не подлежали телесным наказаниям, а их внуки могли ходатайствовать о присвоении им дворянства, если их предки на протяжении двух поколений состояли в числе именитых граждан^[62]. Однако в 1807 г. купцы лишились права получать звание именитых граждан, которое было оставлено только для ученых и художников^[63]. В апреле 1832 г. было введено почетное гражданство: звание почетного гражданина обеспечивало освобождение от подушного оклада, рекрутской повинности, телесных наказаний, право быть избираемым на высокие общественные должности, именоваться во всех документах почетным гражданином и записываться не в ревизские сказки, а в городскую обывательскую книгу. Купец мог хлопотать о вступлении в почетное гражданство, если он состоял 20 лет подряд в 1-й гильдии и не привлекался в этот период к суду^[64]. Таким образом, рассматриваемая категория населения стала своего рода «промежуточной прослойкой между дворянством и купечеством»[65]. В Сибири почетное гражданство получило гораздо большее распространение, чем именитое: с конца 1830-х гг. среди сибирских купцов стали появляться первые почетные граждане, которых с каждым десятилетием становилось все больше. Еще одним «особым отличием» для купцов были звания коммерции- и мануфактур-советников, приравнивавшиеся к восьмому классу штатской службы и дававшие права на близкие к дворянским привилегии. Получить их можно было после 12-летнего непрерывного пребывания в 1-й гильдии^[66].

Высока была и горизонтальная мобильность сибирские купцов, т.е. смена ими места жительства. Многие видные гильдейцы со временем перемещали свои капиталы в европейскую Россию, пополняя ряды московского и петербургского купечества. Это происходило еще в XVII в., когда крупные сибирские предприниматели, енисейские посадские люди братья Ушаковы переместили центр своей торговой деятельности из Сибири в центральную часть страны[67]. Особенно большое число купцов стали переходить в московское купечество во второй половине XIX в. так, в 1850-х гг. представители крупной купеческой фамилии Иркутска братья Медведниковы перенесли бизнес в Москву[68]. В начале ХХ в. в Москву переехал иркутский купец М.В. Пихтин, перенесший туда же главную контору своей фирмы[69]. Кяхтинский купец Г.М. Игумнов входил одновременно и в петербургские купцы 1-й гильдии[70]. В московское купечество записывался тюменский купец Н.М. Чукмалдин[71]. В 1860–1870-х гг. перенес дела в Москву иркутский и забайкальский купец В.Н. Сабашников[72].

Вместе с тем, даже если купцы и не входили в столичное купечество, многие из них предпочитали перебираться в центр на жительство. В Москве проживали: тарский и томский купец Д.А. Чернядев[73], кяхтинский И.А. Носков[74], иркутский А.К. Трапезников[75]. тарская Е.Я. Пяткова[76]. Верхотурский купец А.Я. Попов последние годы своей жизни болел и безвыездно жил в Санкт-Петербурге[77].

Состав купцов. Сибирское купечество пополнялось за счет выходцев из самых разных социальных слоев и регионов. Из более чем десятка социальных источников пополнения наиболее существенными были мещанство и крестьянство.

В отечественной историографии прочно утвердилось представление о тесной связи между купечеством и крестьянством. По данным практически всех исследователей истории сибирского купечества, именно крестьянство являлось одним из главных источников пополнения рядов местных гильдейцев. По словам В.П. Бойко, «в конечном счете подавляющая часть российского и регионального купечества происходила из крестьян, но для того, чтобы выявить крестьянские корни в каждой предпринимательской семье, нужно проследить ее историю из поколения в поколение»[78]. Однако купцов, имевших крестьянское происхождение в первом поколении, в составе сибирского купечества было не так уж и много. Так, в Приенисейском крае в конце XVIII – первой половине XIX в. крестьянство занимало лишь третью позицию в пополнении рядов местных гильдейцев; основными же источниками пополнения были само купечество и мещанство. Например, в Красноярске конце XVIII в. на обладателей капиталов из числа крестьян приходилось 12,5 % (1783 г.) и 13,8 % (1795 г.)[79]. В 1794 г. в Енисейске с округом насчитывалось 197 купцов муж. пола, в том числе 37 (18,8 % от числа всех гильдейцев) – записавшихся в купечество из государственных и экономических крестьян, в Ачинске – 2 купца из государственных крестьян (и один иногородний купец), в Туруханске – 24 купца, 9 из которых (37,5 %) пополнили купечество из государственных и экономических крестьян. В 1796 г. «полноправных» купцов и купцов из крестьян было: в Енисейске – 158 и 31 (19,6 %), в Ачинске – 0 и 2 и в Туруханске – 11 и 6 (54,5 %) чел.[80]. Во многих других сибирских городах число купцов-выходцев из крестьян было менее значительно: по сведениям В.П. Бойко, выходцы из крестьян вообще не встречались среди владельцев крупных и средних предприятий Барнаула[81]. Из крестьян происходили такие известные сибирские купцы, как Сибиряковы, Трапезниковы, Медведниковы, Пахолковы, Пуртовы, Бречаловы, Стрекаловские, Зеленцовы.

Что касается географии происхождения, то большинство сибирских гильдейцев являлись коренными сибиряками. Во второй половине XIX в. сибирское купечество испытало приток выходцев из Центральной России (Второвы, Н. Ассанов, А. Васенев, Гадаловы, Морозовы) и переселившихся евреев (Домбровские, Кальмееры, Ельдештейны, Зельмановичи, Израилевы, Ицексоны, Каймановичи, Каганы).

Стоит сказать и о выходцах из Владимирской губернии – крупного центра разносной (офенской) торговли. Согласно данным Г.Х. Рабиновича, именно вязниковцы (т.е. уроженцы Владимирской губернии) составляли большинство торговцев мануфактурными товарами в Сибири на протяжении всего XIX в.[82] Состав купечества Приенисейского края пополняли уроженцы Владимирской губернии Баландины, Зайцев, Щеголевы, Раззореновы, Гадаловы. Все они начинали с небольшой по оборотам торговли, со временем превратившись в «королей» бизнеса. В.И. Вагин приводит слова очевидца, касающиеся деятельности выходцев из Владимирской губернии в Сибири: «... да вдруг забрел к нам какой-то вязниковец. Привез под собой товару тысячи на четыре, на пять, нанял какую-то лачугу, и принялся торговать: что у нас стоило 2 р., 2 р. 50 к., – то он отдавал за 70 к. Разумеется, у него в две недели все расхватили, а он поехал за новым товаром. За одним явился другой, третий, а там несколько предприимчивых людей завели... и постоянную торговлю... таким образом и разрушилась монополия»[83]. К началу 1830-х гг. относится высказывание первого енисейского губернатора А.П. Степанова о том, что без вязниковцев и гороховцев «не было бы никакой возможности иметь самые необходимые вещи»[84]. В то время (1833 г.) три вязниковских купца составляли около 21,4 % от всех владельцев капиталов, входивших в красноярское купечество. Кроме того, в городе вел торговлю и один вязниковский крестьянин. Впоследствии все эти люди вошли в состав купечества разных приенисейских городов, причем все – в 1-ю гильдию[85].

Что касается национального состава сибирского купечества, то абсолютное большинство местных гильдейцев были русскими по национальности и православными по вероисповеданию. Расширение национального состава и, как следствие, конфессиональной принадлежности сибирских купцов приходится на середину и вторую половину XIX в. До этого времени среди купцов некоторых городов встречались мусульмане-бухарцы, раскольники, скопцы. Ближе к середине XIX в. стали появляться купцы из иудеев, католиков и протестантов[86]. Данные В.Н. Разгона свидетельствуют о том, что в первой половине XIX в. русские продолжали сохранять «абсолютное преобладание, но при общем росте количества объявляемых этой основной национальной группой капиталов, ее удельный вес постепенно снижался, что было вызвано увеличением численности других национальных групп»^[87]. Еще быстрее этот процесс развивается в конце XIX – начале ХХ в., в результате чего к 1904 г. русские (православные) стали составлять лишь около 66 % от численности всего сибирского купечества^[88].

Помимо русских, в сибирское купечество входили представители по меньшей мере десятка народов: украинцы, белорусы, татары, немцы, датчане, англичане, французы, поляки, евреи, китайцы, хакасы. Интересную группу формировали выходцы из стран Западной Европы. Манифестом от 1 января 1807 г. все иностранцы были исключены из купеческих гильдий, а в мае того же года они получили право записываться в российское купечество, но с условием принятия «вечного России подданства». Только в середине XIX в. выходцы из других стран были уравнены в правах с российскими подданными относительно занятий торговой деятельностью^[89]. Постепенная отмена ограничений привела к заметному росту численности и купцов еврейского происхождения. Во второй половине XIX – начале ХХ в. именно купцы-выходцы из ссыльных евреев составляли наиболее значительную диаспору как по численности, так и по общественному влиянию. Особенно много купцов из евреев проживало в городах Восточной Сибири (основного места еврейской ссылки) – так, в конце XIX в. в Верхнеудинске 134 еврея составляли 55,6 % от общей численности местного купечества^[90]. Среди сибирских купцов-евреев можно назвать такие известные фамилии, как томские купцы Фуксман, Хотимские, баргузинские и иркутские Новомейские и др. Некоторые из них пытались скрыть свое еврейское происхождение. Например, томский купец Ф.И. Манасевич выхлопотал у властей приставку «Мануйлов» к своей родовой фамилии[91].

Национальному составу соответствовало и вероисповедание купцов: большинство из них были православными (в том числе старообрядцами), затем следовали иудеи, мусульмане, католики, протестанты. Среди русских встречались и сектанты: сыновья крупных томских купцов П.Ф. Шумилова[92] и М.А. Мыльникова[93] увлеклись скопчеством и были отправлены для исправления в Соловецкий монастырь (где и окончили свои дни).

Известны примеры, когда, наоборот, представители других национальностей переходили в православие. Например, крупный ачинский и енисейский подрядчик из евреев А.Д. Данилов (Израиль Лейбович Фактуров) принял православие под влиянием впоследствии канонизированного старца Даниила Ачинского[94]. А вот другой интересный случай: томский купец из евреев Г.И. Фуксман принял лютеранское вероисповедание[95].

Купеческие капиталы. Как отмечал известный исследователь сибирской буржуазии Г.Х. Рабинович, размеры капиталов «удается установить далеко не всегда, тем более с большой точностью»[96]. Однако по приблизительным оценкам состояния богатейших людей Сибири насчитывали сотни тысяч, а иногда и миллионы рублей: например, тарский и кяхтинский купец Я.А. Немчинов обладал капиталом в 17 млн. р.[97], представитель крупной купеческой фамилии Иркутска И.Л. Медведников – около 9 млн р.[98], барнаулец Д.Н. Сухов – 4 млн р.[99], иркутская купеческая вдова А.Н. Портнова – около 2 млн р.[100], каинский купец Н.В. Шкроев – 1,2 млн р.[101], бийский купец М.С. Сычев – 1375,5 р.[102] Валовые доходы томского купца Е.И. Королева, владевшего более 30 домами в городе, в 1880-х гг. превышали 1,5 млн р.[103] Капиталом в несколько миллионов владели также читинский первогильдеец И.М. Шлезингер[104], нерчинский Ф.И. Риф[105]. По 1 млн р. принадлежало первому богачу Тобольска первой половины XIX в. Н.С. Пиленкова[106], томскому купцу И.М. Некрасову[107], якутскому купцу Н.Д. Эверестову[108]. Томский купец Ф.С. Толкачев после смерти оставил 830 тыс. р.[109], бийчанин А.П. Фирсов – 582 тыс. р.[110] Состояние каинского купца И.В. Шкроева составляло 750 тыс. р.[111], красноярского предпринимателя Н.К. Переплетчикова – 705 156 р.[112], забайкальского купца М.Г. Шевелева[113] и иркутского И.Я. Чурина[114] – по 500 тыс. р.

Как правило, первоначальный капитал формировался следующими способами: переходил по наследству, доставался при удачной женитьбе, наживался трудом (службой у других купцов, мелкой торговлей, участием в подрядах и поставках). Иногда встречались и экзотические способы накопления: благодаря игре в карты разбогател, например, томский купец Б.Л. Хотимский[115].

Однако большинству будущих обладателей многотысячных состояний приходилось начинать с нуля, нанимаясь на службу к богатым купцам. Зачастую родители без достатка отдавали своих сыновей в богатые купеческие дома, считая это большой удачей, поскольку из таких «мальчиков на побегушках» впоследствии выходили крепкие самостоятельные дельцы. О том, каково было жить у чужих людей, оставил прекрасные воспоминания уроженец Тюмени купеческий приказчик П.Ф. Кочнев[116]. Комиссионерами и управляющими у разных купцов служили также кяхтинец М.Ф. Немчинов[117], тарский купец И.А. Нерпин[118], томич Д.Г. Малышев[119], тарский купец И.Е. Щербаков[120], ачинский, минусинский и петергофский купец Г.В. Юдин[121]. В качестве бухгалтера, затем управляющего торговым домом «Коковин и Басов» начинал якутский купец А.А. Семенов[122]. Доверенным по доставке чая из Кяхты в Нижний Новгород у купца Я.А. Немчинов трудился кяхтинец Н.Л. Молчанов[123]. Управляющим табачной фабрики был сначала омский купец Г.Я. Серебряков[124]. Архангельский и красноярский купец М.К. Сидоров начинал с должности домашнего наставника в семье В.Н. Латкина, а также вел судебные дела золотопромышленников[125].

Среди владельцев крупных капиталов встречались и женщины, занимавшиеся активной предпринимательской деятельностью после смерти своих мужей, а иногда и отдельно от них. По словам известного сначала тюменского, а затем московского купца из крестьян Н.М. Чукмалдина, «женщина в Сибири не раба мужчины; она ему товарищ. Умирает муж – не погибает дом и промысел, мужем заведенный. Жена-вдова ведет его дальше с тою же энергией и знанием, какие присущи были мужу»[126]. Среди наиболее активных купчих – продолжательниц торгово-промышленного дела мужей были: томская и мариинская купчиха Ф.С. Пастухова[127], кяхтинская, нерчинская и иркутская А.Я. Пахолкова[128], тобольская Ф.В. Корнилова[129], бийская Е.Г. Морозова[130], уже упоминавшаяся выше иркутская миллионерша А.Н. Портнова[131], кяхтинская купчиха С.Я. Синицына[132], омская М.А. Шанина[133], томская М.Г. Хотимская[134], иркутская М.Д. Лейбович, балаганская Р.Я. Лейбович[135], томская Ф.М. Цибульская[136], бийская купеческая дочь А.Я. Сахарова[137].

Дело жизни. Профессиональные занятия сибирских купцов были достаточно разнообразными: разных видов торговля, добывающая и обрабатывающая промышленность, промыслы, ростовщичество, сфера услуг, пароходство, откупа, подряды и пр.[138] Многие купцы занимались одновременно и торговлей, и промышленностью, и чем-то еще. Однако подавляющее большинство сибирских купцов всегда было связано с торговлей[139] – продуктами с. х., мануфактурой, пушниной, чаем, вином, ювелирными изделиями и др. Традиционным направлением торговли сибирских купцов была торговля с Китаем через Кяхту. Во второй половине XIX в. рынок расширился и на запад – в Центральную Россию и Европу – сюда стали сбывать продукты животноводства. Например, тарский и омский купец Н.Н. Машинский отправлял масло, кожи и волос в Данию и Швецию[140], курганский купец Д.И. Смолин первый в Сибири начал экспорт масла в Турцию[141]. Одним из крупнейших торговых предприятий Сибири стал организованный в 1890 г. троицкосавским купцом В.Н. Молчановым торговый дом – «Собенников и братья Молчановы», занимавшийся оптовой торговлей чаем, сахаром, хлебом, кожами по всей Сибири[142]. Основанная в 1867 г. иркутским купцом И.Я. Чуриным фирма «И.Я. Чурин и К^о» владела сетью универсальных магазинов в Восточной Сибири и Китае, где продавались товары более 500 русских и иностранных компаний[143].

Крупнейшими винными откупщиками были А. и С. Поповы, И. Куклин, К. Передовщиков, Е. Кузнецов, С. Сосулин. Многие купцы занимались подрядами (Шумиловы, И. Пуртов, И. Куклин, Поповы, Сибиряковы, Баснины, Коростелевы, Тельных, Дудоровские и др.). С 1830-х гг. активно стали вкладывать деньги в золотопромышленность В. Скарятин, Ф. Попов, Мясниковы, Филимоновы, Толкачевы, Серебренниковы, Греховы, Щеголевы, Кузнецовы, Трапезниковы, Мыльниковы, Баснины, М. Сидоров и др. Крупным горнозаводчиком в Сибири в первой половине XIX в. являлся семипалатинский купец С. Попов. В середине XIX в. начинает развиваться пароходство[144]. Купеческий капитал играл определяющую роль в развитии таких отраслей обрабатывающей промышленности в Сибири, как мыловаренное, кожевенное, салотопенное, свечное, стекольное, фаянсовое, писчебумажное и канатно-прядильное производства[145].

Некоторым купцам принадлежало одновременно несколько крупных предприятий. Например, в конце XIX в. иркутский купец И.Я. Чурин имел во Владивостоке папиросную, гильзовую фабрики, в Благовещенске – винокуренный, войлочный, мыловаренный заводы, спичечную фабрику, типолитографию, в этих же городах – фабрики тертых красок[146]. Красноярский купец П.И. Гадалов построил в городе кирпичный, канатно-веревочный заводы, мануфактурную и пимокатную фабрики[147].

Неоднократно высокое качество производимой в Сибири продукции бывало отмечено на различных выставках: в 1911 г. на Первой западносибирской выставке сельского хозяйства, промышленности и торговли Малую золотую медаль получило пиво с завода омского купца М.Я. Мариупольского[148], Большую золотую медаль – продукция табачной фабрики другого омского купца – Г.Я. Серебрякова[149]. Консервы фабрики тобольских купцов Плотниковых отмечены Золотыми медалями на выставках в Лондоне (1901 г.), Санкт-Петербурге (1902 г.), серебряными – в Париже (1900 г.) и Москве (1903 г.)[150]. Екатеринбургский и омский купец С.Ф. Чистяков имел 14 наград за участие в различных выставках[151]. Красноярец М.К. Сидоров принимал участие в 25 выставках, в том числе 10 международных[152].

Однако, подчеркивая роль купеческого предпринимательства в развитии региональной экономики, следует сказать и о стремлении многих купцов к быстрому обагащению любыми средствами, что отмечалось многими современниками. Это выражалось во всевозможных злоупотреблениях в торговле, в обмане работников, в беспощадности к конкурентам, сокрытии доходов от налогообложения и даже ложных банкротствах[153].

Домашнее воспитание или университет. Одной из основных характеристик социокультурного облика сибирского купечества является культурно-образовательный уровень купцов, который для конца XVIII – первой половины XIX в. традиционно принято оценивать как невысокий. По убеждению автора двух монографий по истории сибирского купечества В.П. Бойко, грамотность в то время «была присуща только некоторой части верхушки посада»[154]. Известный енисейский летописец А.И. Кытманов в доказательство низкого культурного уровня местных купцов в последней четверти XVIII в. приводил тот факт, что в 1785 г. только пятеро из них выписывали издававшуюся в Тобольске газету «Иртыш»[155]. Известно также, что введение систематического государственного народного образования в Сибири зачастую наталкивалось на негативное отношение со стороны горожан[156]. Даже в середине XIX в. многие гильдейцы по-прежнему продолжали избегать образования, «боясь в нем оторванности своих детей от той среды, где они сами выросли»[157]. В 1820-х гг. посетивший Сибирь М.М. Сперанский «был потрясен низким уровнем культурного и духовного развития, которое он обнаружил даже среди городской верхушки»^[158].

Вместе с тем приведенные примеры не отрицают возможности широкого распространения среди населения, по крайней мере, элементарной грамотности. Ее наличие у большинства купцов подтверждается данными по Енисейску и Красноярску за конец XVIII – первую половину XIX в. Так, в Енисейске в 1776 г. из 42 владельцев капиталов грамотными были 31 (т.е. они смогли написать свои имя и фамилию на важном общественном документе), или 73,8 % от числа всех гильдейцев. Десять человек попросили расписаться вместо себя других присутствовавших^[159]. Доступные источники по Красноярску позволяют констатировать, что на протяжении первой половины XIX в. больше половины проживавших в городе владельцев капиталов были грамотными: в 1801 г. грамотные купцы составляли около 51,9 % от числа всех владельцев капиталов, в 1816 г. – 73,3, в 1828 г. – 93,8, а в 1850 г. – 63,6 %[160]. Впрочем, умение читать, писать и считать было востребовано жизнью и еще не является признаком высокой культуры.

Кроме наличия такого свидетельства об образовательном уровне купцов, как их росписи под документами, известно также, что в открытом в 1790 г. Красноярском малом народном училище, считавшимся самым крупным в Сибири, из 91 ученика 13 были купеческими детьми, в том числе и три девочки^[161]. В Енисейском малом народном училище в 1809 г. среди 16 учеников 2-го класса обучались 6 детей местных купцов: Петр Трескин, Николай Самойлов, Павел Цыхилев, Григорий Попов, Максим Попов, Василий Трескин, а среди 27 учеников 1-го класса было 3 купеческих сына: Петр Беднягин, Михаил Калмаков, Иван Толстопятов[162].

Сохранившиеся документы из архива красноярских купцов Ларионовых, составляющие обширный эпистолярный комплекс, датируемый концом XVIII – первой половиной XIX в., позволяют говорить не просто о наличии у городского населения Сибири рассматриваемого периода каких-либо элементарных навыков чтения и письма, но о достаточно широком распространении грамотности среди рядовых горожан – ведь в переписке состояли не только самые близкие родственники, включая как мужчин, так и женщин. К наследию Ларионовых, как и к другим мемуарно-эпистолярным источникам этого периода, можно отнести слова А.В. Семеновой, что оно «в значительной степени разрушает традиционные представления о невежестве провинциального купечества»[163]. Причем, самое старшее поколение (родители П.Ф. Ларионова) грамотой не владело (по крайне мере, его мать). Неграмотные родители сумели обучить своих детей грамоте, а также привить им любознательность и разносторонность интересов, видимо, понимая, что все это может им пригодиться в жизни. И действительно, интересы Петра Федоровича не сводились лишь к сфере коммерции и предпринимательства: известно, например, что он начал выписывать с момента издания в 1812 г. «Московские ведомости», все номера которых бережно хранил[164]. Своим детям (двумя сыновьям и двум дочерям) он дал домашнее образование. Внук П.Ф. Ларионова Петр Александрович за успехи в учебе в Санкт-Петербургском университете, получил золотую медаль[165].

К середине XIX в. в сознании сибирских горожан и купцов в частности стали происходить заметные изменения: престиж образования постепенно повышался, хотя многие по-прежнему продолжали избегать образования, «боясь в нем оторванности своих детей от той среды, где они сами выросли», а на попытки некоторых гильдейцев «дать среднее образование своим детям смотрели… ужасно недоверчиво»[166]. Как отмечал Н.М. Чукмалдин, многие сибирские купцы «старой закалки» долго сопротивлялись всяким нововведениям в области воспитания и образования, не понимая, зачем их детям нужно получать какие-то новые знания, раз их деды и они сами вполне благополучно обходились и старыми сведениями и приемами ведения коммерции^[167].

Однако под влиянием таких факторов, как массовый приток политических ссыльных в Сибирь, начало «золотой лихорадки», вызвавшей, в свою очередь, большой наплыв разных людей и потребовавшей нового уровня знаний, наконец, развитие системы народного просвещения, все более явно происходит сдвиг в сторону повышения культурно-образовательного уровня местного купечества. Изменения затронули и сохранявшее доминирующие позиции домашнее образование: в 1850-е гг. в купеческой среде обычным становится наем домашних учителей и гувернанток для своих детей, благодаря чему некоторое развитие получило и женское образование[168].

Скорее всего, решающее значение на складывание новых умонастроений в среде сибирских горожан оказали приезжие: занесенные в Сибирь волей судеб люди самой разнообразной ориентации, многие из которых были хорошо образованны. Вот, например, какие «ученые» предметы остались после смерти иногороднего купеческого сына Александра Минаева в 1865 г.: микроскоп с принадлежностями, подзорная труба, ящик с красками, готовальня, лупа, коробка стальных перьев, карты пяти частей света, различные справочники, словари и руководства^[169]. Особую роль, конечно, сыграли политические ссыльные: в первую очередь, декабристы и поляки. По словам енисейца М.П. Миндаровского, водворение на поселение в Сибирь участников польских восстаний 1830 и 1863 г. «немало способствовало оживлению общественной среды»[170].

Известно, что из сибирских купцов в близких отношениях с ссыльными состояли красноярец П.И. Кузнецов[171], кяхтинцы Н.М. Игумнов[172], В.Н. Сабашников[173], томич С.Е. Сосулин[174], иркутяне Н.Т. и П.Т. Баснины[175], Г.О. Малых[176], А.В. Белоголовый, сыновья которого Андрей и Николай учились и воспитывались у декабристов[177], забайкальский купец А.П. Кандинский[178]. Незаконнорожденным сыном декабриста Н. Бестужева был воспитывавшийся в семье селенгинского купца первой гильдии А.Д. Старцев[179]. В переписке с декабристами Бестужевыми, Д.И. Завалишиным, И.И. Горбачевским, внучкой А.Н. Радищева состоял нерчинский купец М.А. Зензинов[180].

Красноярские купцы Латкины, М.Г. Сидоров, А.М. Кабаков тесно общались с находившимся в 1860-х гг. в Сибири известным революционером-утопистом М.В. Буташевичем-Петрашевским^[181]. В.С. Кандинский в 1862 г. встречался в Лондоне с А.И. Герценом, обещал ему помощь в распространении в Сибири «Колокола» и «Полярной звезды»[182]. Несколько позднее, по просьбе Л.Н. Толстого, иркутский купец М.В. Пихтин помогал женам и детям сосланных в Якутию духоборов[183]. В переписке с А.М. Горьким по самым разным вопросам состоял якутский купец А.А. Семенов[184].

Можно говорить, что во второй половине XIX в. среди сибирского купечества наметилась своего рода дифференциация по культурно-образовательному уровню: стали выделяться группы, приближавшиеся по своим жизненным ориентирам и социальному значению к интеллигенции: литераторы, журналисты, издатели; библиофилы; коллекционеры; краеведы; организаторы музеев; члены ИРГО, МОСХ; участники научно-исследовательских экспедиций; меценаты и жертвователи на нужды народного просвещения. В большинстве своем все это были люди с высшим или средним образованием, продолжавшие заниматься предпринимательской деятельностью, но не ради личного обогащения, а рассматривавшие ее как возможность получить средства для занятия интеллектуальным трудом.

Об уровне культурного развития лучших представителей сибирского купечества красноречиво свидетельствуют высказывания современников. Например, американский путешественник Дж. Кеннан, в 1880-х гг. посетивший Красноярск, был несказанно удивлен, встретив в «глухой» Сибири блистательно образованное семейство Кузнецовых – потомков первого красноярского первогильдейца И.К. Кузнецова. В доме по стенам висели картины известных русских, французских и английских художников, было много книг, фарфора и разных мелких вещей, указывавших на безупречный вкус хозяев – двух сестер и трех братьев. Все они бегло говорили по-английски и не раз бывали за границей^[185]. Иркутский купец В.М. Посохин в совершенстве владел английским, немецким, французским и китайским языками[186]. Якутский купец А.А. Семенов много ездил по Европе, изучил эсперанто[187]. Иркутский купец Д.В. Плетюхин устраивал в своем доме публичные выставки картин: так, в 1891 г. у него можно было увидеть картину Клодта «Крушение царского поезда 17 октября 1888 года»[188].

Распространение в купеческой среде тяги к просвещению привело к тому, что во второй половине XIX в. часть купеческих детей, даже продолжая числиться в купечестве, переставала заниматься профессиональной деятельностью своих родителей и изменяла свой социальный статус, пополняя ряды учителей, медиков, педагогов высшей школы, литераторов и пр. Так, выходец из тарской купеческой семьи И.И. Щербаков стал агрономом[189], младший сын якутского купца Н.Д. Эверестова – учителем намского народного училища, якутского городского народного училища, организатором первых частных школ в Якутии, основателем школы на якутском языке[190]. Иркутский купец К.М. Жбанов в 1894 г. был назначен городским санитарным врачом[191]. Томский купеческий сын И.Ф. Манасевич стал журналистом, сотрудником петербургской газеты «Новое время», а в 1916 г. возглавил канцелярию премьер-министра России Б.В. Штюрмера[192]. Из сибирского купечества вышли: всемирно известный химик Д.И. Менделеев, один из основоположников абстракционизма в живописи В.В. Кандинский, академик АН СССР А.А. Баландин, доктора медицины – преподаватели МГУ Н.А. и Ю.А. Белоголовые, первый наркомом финансов ЯАССР А.А. Семенов, основатель химической промышленности Израиля М.А. Новомейский, литератор и издатель М.М. Зензинов и другие широко известные общественные деятели.

На пользу обществу. В Сибири, где дворян проживало совсем немного, именно купечество являлось наиболее значимым социальным слоем, привлекавшимся для управления городами. Купцы во многом определяли хозяйственную и культурную жизнь сибирского города, занимали видные должности в органах местного городского самоуправления. Несмотря на возросшее к концу XIX в. влияние в самоуправлении разночинских слоев (чиновников, учителей, врачей), «купечество по-прежнему составляло основную массу гласных городских дум и членов городских управ»[193]. Сам род занятий купцов располагал к проявлению активности, а наличие значительных денежных средств способствовало укреплению их авторитета.

Кроме органов городского самоуправления, многочисленные местные хозяйственные нужды требовали большое число самых различных служб по выбору: для XVIII в., помимо ратманов и бургомистров, – это депутаты для составления обывательских книг, депутаты квартирной комиссии, счетчики, таможенные целовальники, винные и соляные приставы, смотрители запрещенных товаров и др. (в «Доношении о уменьшении членов» Енисейского провинциального магистрата 1760 г. упоминалось 14 различных общественных служб[194]). После сокращения в последней четверти XVIII в. большого числа служб и ограничения сроков служения двумя-тремя годами, тем не менее, существовало множество выборных должностей: кроме городских голов, гласных городских дум и членов словесных судов, требовались участники многочисленных комиссий, обществ и попечительств. Например, во второй половине XIX в. при Омской городской думе работали врачебно-санитарная, по проверке отчета управы, театральная, садовая, по благоустройству, техническая комиссии. При каждой думе имелись попечительские комитеты о тюрьмах, позже стали создаваться пожарные общества, попечительства о народной трезвости, общества физического развития и пр. Развитие системы народного образования сопровождалось созданием попечительских советов учебных заведений, обществ попечения о развитии образования и др.

Для сибирского купечества в целом было характерно, с одной стороны, непременное участие практически всех гильдейцев в тех или иных структурах местного самоуправления. С другой стороны, многие купцы стремились уклониться от занятия должностей по выбору, считая общественную службу обременительной для себя. Властям приходилось принимать меры для обеспечения достаточной явки на выборы[195], иногда даже принуждать к исполнению должности[196].

Впрочем, видный пост в органах городского самоуправления обеспечивал и определенные выгоды: укреплял авторитет, создавал благоприятные возможности для заключения выгодных подрядов с казной, получения наград и почетных званий. Известны случаи, когда купцы стремились занять высокие посты[197].

Насколько плотно купцам приходилось заниматься «общественной работой», можно судить, например, по биографии читинского первогильдейца И.А. Колеша: дважды он избирался гласным городской думы, служил членом словесного суда, казначеем Читинского попечительского комитета о тюрьмах, директором женского приюта, членом Комитета по переселению на Амур, товарищем председателя «Общества Кирилла и Мефодия», председателем попечительского совета женской гимназии, членом стройкомиссии, комиссии по опекунским делам, почетным смотрителем Читинского ремесленного училища, почетным блюстителем Первого приходского училища. Его сын К.И. Колеш состоял членом правления Общества охотников, председателем Общества велосипедистов, попечителем двух кварталов города по санитарной очистке[198]. Красноярский купец П.Я. Прейн служил заседателем Красноярского городского суда, городским головой (три срока), председателем сиротского суда, директором тюремного комитета, гласным городской думы (12 лет), купеческим старостой, почетным блюстителем Красноярского уездного училища, председателем комитета Синельниковского благотворительного общества[199]. Иркутский купец М.В. Сибиряков четырежды избирался городским головой[200]. Томский купец А.П. Карнаков два срока подряд занимал пост городского головы, почти 30 лет непрерывно состоял гласным городской думы[201].

Не только себе. Служба в органах городского самоуправления была тесно связана с благотворительной деятельностью сибирского купечества, за счет которой во многом развивались такие социальные сферы, как народное просвещение, здравоохранение, благоустройство городов и пр. Хорошо известны имена сибирских купцов – наиболее крупных жертвователей на самые разнообразные нужды не только своих городов, но и других областей огромной страны. Это томичи М.А. Мыльников, С.Ф. Хромов, Ереневы, красноярцы М.К. Сидоров, Щеголевы, Гадаловы, иркутяне Баснины, Сибиряковы, Трапезниковы, Хаминовы и целый ряд других людей. Их пожертвования зачастую поражают своими размерами – они достигали сотней тысяч и даже миллионов рублей[202].

Среди благотворительных вкладов сибирских купцов наибольшее распространение получили взносы на развитие образования и Русской Православной Церкви. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что в конце XVIII – первой половине XIX в. пожертвования на нужды церкви являлись самым распространенным видом купеческой благотворительности. Купцы не только делали разовые вклады на нужды своих приходских храмов, но и, случалось, брали на себя строительство новых церквей. Именно так поступил красноярец С.Г. Щеголев, заново отстроивший на свои средства рухнувший кафедральный Богородице-Рождественский собор[203]. Распространенным видом пожертвований на церковь было также составление духовных завещаний в ее пользу. Например, иркутский купец В.Ф. Елезов в 1848 г. составил духовное завещание, согласно которому большую часть своего состояния он передал в распоряжение церкви[204]. В 1849 г. красноярский купец 3-й гильдии С.Я. Кузнецов завещал разделить между пятью городскими церквями пятую часть своего имения для годичного поминовения его души и душ всех его умерших родных[205]. В завещании енисейского купца И.Ф. Петухова, составленном в 1855 г., говорилось: «Если я помру прежде жены моей, то она должна по долгу христианскому меня похоронить и чинить по душе моей должное поминовение и равно по всем родственникам моим…»[206] Томский купец С.С. Валгусов завещал крупную сумму на постройку в Томске Троицкого собора[207].

Вклады купцов на развитие образования особенно широкий размах приобрели во второй половине XIX в. Несомненно, степень развития купеческой благотворительности в сфере науки и образования в то время становится одним из показателей осознания купцами значимости для общества роста культурно-образовательного уровня населения. Большинство купцов делали взносы на нужды народного просвещения, развитие печатного дела, организацию музеев, библиотек, театров, проведение научно-исследовательских экспедиций и пр. Впечатление производят суммы, затрачиваемые купцами на нужды народного просвещения и развитие культуры в Сибири: так, один из крупнейших золотопромышленников Сибири А.М. Сибиряков пожертвовал на эти цели более 1,5 млн р., его сестра Анна – более 1 млн руб., брат Иннокентий – более 4 млн руб.[208], иркутский купец А.К. Трапезников – 200 тыс. р.[209] Согласно духовному завещанию иркутской купчихи А.К. Медведниковой, 5,2 млн р. предназначались для строительства в Москве ряда учебных и медицинских учреждений[210]. Среди наиболее ярких примеров можно привести также деятельность енисейской купчихи В.Я. Баландиной, которой за вклад в развитие женского образования было присвоено звание почетного и пожизненного члена общества для доставления средств Высшим женским курсам в Санкт-Петербурге, а в 1897 г. была учреждена стипендия ее имени для студенток-сибирячек, обучавшихся на этих курсах^[211]. С развитием народного образования в Сибири также тесно связаны имена бийской купчихи Е.Г. Морозовой, иркутских купцов П.А. Сиверса, И.С. Хаминова, томских З.М. Цибульского, П.А. Толкачева, кяхтинского и владивостокского М.Г. Шевелева, читинского И.М. Шлезингера, тюменского М.Г. Прасолова, кяхтинского А.М. Лушникова, красноярского М.К. Сидорова и других крупных сибирских предпринимателей.

Можно сказать, что даже после своей смерти некоторые из благотворителей продолжали заботиться о просвещении сибиряков, оставляя по завещанию крупные суммы на развитие учебных заведений. Известны случаи учреждения на купеческие капиталы именных премий за вклад в развитие научной мысли. Крупнейшими из них стали учрежденные в самом начале ХХ в. в Томском университете премии имени А.М. Сибирякова (в 1 тыс. р.) – за сочинения по истории Сибири и премия имени Л.П. Кузнецова (в 1,5 тыс. р.) – за лучшие печатные сочинения на русском языке по истории, антропологии и социологии[212].

Кроме покровительства разным учебным заведениям, сибирские купцы активно участвовали в распространении просвещения и разными другими способами: устанавливали памятники выдающимся деятелям русской культуры, открывали библиотеки и музеи, финансировали научные исследования. Известно, например, что Н.А. Молчанов в 1914 г. установил на собственные средства бюст А.С. Пушкина в Томске[213], М.К. Сидоров – памятник М.В. Ломоносову в Архангельске[214]. Среди учредителей библиотек тарские купцы Н.Н. Машинский, А.И. Щербаков, Ф.И. Щербаков, кяхтинский М.О. Осокин, читинский М.М. Немеров, красноярский предприниматель Н.К. Переплетчиков.

Некоторые купцы играли решающую роль в организации краеведческих музеев, выступив инициаторами их создания и финансирования. Например, организатором Енисейского краеведческого музея стал А.И. Кытманов, свыше 20 лет безвозмездно им заведовавший[215]. Читинский купец М.М. Немеров содействовал организации музея Забайкальского отделения РГО[216]. Селенгинский и владивостокский купец А.Д. Старцев принимал участие в организации музея при Троицкосавско-Кяхтинском отделении РГО[217]. Минусинец И. Гусев поддерживал Минусинский краеведческий музей[218], с которым также активно сотрудничал другой местный купец – Г.П. Сафьянов, являвшийся членом музейного комитета, собиравший коллекции, жертвовавший деньги, различные предметы в пользу музея[219]. Верхотурский купец С.И. Попов создал музей древностей и полезных ископаемых[220].

Значительную группу среди сибирского купечества составляли участники и «спонсоры» научно-исследовательских экспедиций. Красноярский купец П.И. Кузнецов в 1854 г. участвовал в первой Амурской экспедиции вместе с генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым[221]. Кяхтинские купцы Иннокентий и Александр Лушниковы путешествовали по Монголии, составляли карты, собирали материал для музея Академии наук[222]. Крупный пароходовладелец, кяхтинский, нерчинский и иркутский купец П.И. Пахолков принимал участие в экспедициях на Амур 1850-х гг.[223]

Среди тех, кто оказывал финансовую помощь исследователям края, были иркутский купец М.А. Коковин, поддерживавший Н.М. Пржевальского, Г.Н. Потанина, В.А. Обручева[224], тарский и омский купец Н.Н. Машинский, помогавший научной экспедиции на Васюган[225], тарский и кяхтинский первогильдеец Я.А. Немчинов, финансировавший поездку И. Стрежнева на Витим[226]. Кяхтинский купец А.М. Лушников участвовал в снаряжении научных экспедиций в Центральную Азию[227]. Минусинский купец Г.П. Сафьянов оказывал постоянную материальную помощь исследователям Н.Ф. Катанову, Г.Н. Потанину, Д.А. Клеменцу, Ф.Я. Кону[228]. Огромный вклад в освоение Севера внес архангельский и красноярский купец 1-й гильдии М.К. Сидоров[229]

Известны также случаи персональной помощи нуждающимся поэтам и художникам: иркутяне Н.А. Кузнецов, Н.С., А.С. и И.С. Котельниковы оказывали помощь семье сибирского поэта И.В. Омулевского[230]; красноярец П.И. Кузнецов выдал В.И. Сурикову деньги для обучения в Санкт-Петербургской Академии художеств[231].

Особо стоит сказать о пожертвованиях сибирских купцов на нужды армии, приходившиеся главным образом на времена военных конфликтов, в которых принимала участие Россия. В Отечественную войну 1812 г. крупнейшие пожертвования составляли тысячи рублей: томский купец М.А. Мыльников пожертвовал 2 тыс. р.[232], тарский И.Ф. Нерпин – 5 тыс. р. (самый большой взнос в Сибири)[233]. Тарский купец И.Е. Щербаков внес 1 тыс. р. в фонд инвалидов Крымской войны[234], тюменский купец П.И. Подаруев – 1912 р. на нужды действующей армии во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.[235], томский И.М. Некрасов передал 500 р. в пользу армии во время Русско-японской войны[236], тогда же бийский купец М.С. Сычев оборудовал вагон-склад Российского общества Красного Креста, пожертвовал 2 тыс. р. на укрепление флота, 1 тыс. р. – на пособие солдатским женам[237]. В 1914 г. торговый дом иркутских купцов Кальмееров пожертвовал на нужды армии 100 бобриковых одеял[238], иркутский купец С.Н. Родионов содержал часть коек лазарета для раненых[239].

Во многом за счет частных пожертвований происходило благоустройство сибирских городов. Так, тюменский купец П.И. Подаруев внес 1990 р. на ремонт водоподъемной машины, снабжавшей город водой, построил мост стоимостью 3 тыс. р. через овраг[240]. На средства тарского купца Ф.И. Щербакова был расширен городской сад, долгое время носивший название «Щербаковский»[241].

Значительных размеров достигала иногда помощь купцов малоимущим горожанам: бийский купец А.П. Фирсов в 1916 г. выделил 5 тыс. р. на закупку предметов первой необходимости для бедняков[242], тобольский и иркутский купец Е.А. Кузнецов внес более 3 млн р. в помощь жителям Приамурья[243].

Награды. О мотивах купеческой благотворительности написано достаточно много. Одни исследователи говорят о высоких нравственных ориентирах^[244], другие – о чисто практических соображениях – возможности получить почетное звание или награду^[245], третьи признают как нравственную, так и корыстную мотивацию купеческой благотворительности^[246]. Существует точка зрения, согласно которой частная благотворительность понимается как «социальная ниша», позволявшая «реализовывать имущественные и духовные интересы купцов в соответствии с их пониманием насущных задач общества в данный период; причем, с одной стороны, благотворительность стимулировалась христианской моралью, а с другой – была неким регулятором социального равновесия, часто неосознанным средством устранения общественного эмоционального дискомфорта, возникавшего в результате несправедливого соотношения труда и присвоения»^[247]. По мнению Е.П. Хорьковой, «жертвование, благотворительность – при всем различии побуждающих к ним причин – являлись искуплением за нажитое богатство»[248]. В.А. Скубневский, А.В. Старцев, Ю.М. Гончаров вслед за А. Глаголевым выделяют три группы жертвователей: одни из них руководствовались преимущественно религиозными побуждениями, другие – патриотизмом, третьи – желанием получить выгоды и привилегии. Могли быть и такие мотивы, как самореклама, соревнование с дворянством, семейные традиции, тщеславие, сословные амбиции, концепция «общественного служения» предпринимателей[249].

Несомненно, что одним из стимулов к усердному исполнению служебных обязанностей в органах городского самоуправления и активному участию в благотворительной деятельности являлись награды и благодарности наиболее выдающимся на этом поприще купцам: это и различные ордена, медали, и похвальные листы от духовных властей и городского общества, и присуждение высоких званий, и подарки от членов императорской фамилии, и решения о помещении портретов отличившихся купцов в зданиях городских дум, и наименование в их честь улиц.

Многие купцы были «увешаны» всемозможными знаками отличия: красноярский купец И.И. Токарев был награжден двумя грамотами Св. Синода и 10 благодарственными листами от архипастырей Томска и Красноярска, серебряными медалями на Аннинской и Станиславской лентах, орденами Св. Анны 3-й и 2-й степени, Св. Станислава 2-й степени[250]; тюменский купец П.И. Подаруев был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, орденом Св. Владимира 4-й степени, медалью «За усердие», знаком Общества Красного Креста, бриллиантовым перстнем от императрицы за выставку лошадей своего завода[251]; кяхтинский купец Г.М. Игумнов имел письменные благодарности от Иркутской духовной консистории, Иркутского губернского правления и лично от Николая I[252]. Тюменский купец И.В. Иконников был награжден благодарственным листом, подписанным 153 жителями Тюмени, а останавливавшийся в его доме в 1837 г. наследник Александр Николаевич пожаловал хозяину бриллиантовый перстень[253]. Бийский купец М.С. Сычев имел грамоту Св. Синода, ряд благодарностей за пожертвования от управляющего МВД, медали «За усердие» на Станиславской и Аннинской лентах, ордена Станислава 2-й степени, Анны 2-й и 3-й степеней и Владимира 4-й степени, а в 1868 г. во время проезда через Бийск великий князь Владимир Александрович подарил ему серебряный столовый прибор[254].

К необычным относится награда тюменского первогильдеца А.И. Текутьева – за взнос на развитие авиации он получил памятный знак, изображавший орла с самолетом и Андреевским флагом[255]. Якутский купец П.С. Лебедев-Ласточкин за установление контактов с японцами в 1779 г. был награжден Золотой медалью «За полезные обществу труды»[256]. Селенгинский и владивостокский купец А.Д. Старцев за устройство в Тяньцзине водопровода был пожалован китайским императором званием мандарина[257]. Забайкальский купец из евреев Я.Д. Фризер был представлен епископом забайкальским к званию потомственного почетного гражданина за строительство на золотых приисках православного храма для рабочих[258]. Иркутский купец Д.Д. Демидов был награжден грамотой правительства США за оказание помощи в доставке на родину погибших членов американской полярной экспедиции 1885 г.[259]

Монархисты и бунтари. О политической ориентации сибирских купцов могут отчасти свидетельствовать сферы купеческой благотворительности. Например, широкое распространение среди их пожертвований на нужды Русской Православной Церкви говорит о религиозной и монархической настроенности купцов. Об этом свидетельствуют и такие факты, как присутствие купцов на торжествах по случаю коронации: в 1801 г. томский купец М.А. Мыльников был депутатом от Томска при коронации Александра I[260], иркутский купец Ф.К. Трапезников вошел в состав депутации иркутян для возложения венков ко гробу Александра II и Александра III, в 1896 г. участвовал на коронационных торжествах в Москве[261]. Сын томского купца Д.И. Тецкова Владимир стал крестником великого князя Владимира Александровича, в 1868 г. посетившего Томск[262].

Прибывший в конце XIX в. в Красноярск норвежец Й. Лид вспоминал: «Я нашел местных купцов приветливыми, но подозрительными: некотрые сочетали великую сердечность с великой же подозрительностью. Большей частью они представляли собой патриархальный тип людей с большими семьями, держащих двери своего дома открытыми. Вам не нужно было предъявлять визитку, чтобы зайти в гости – вас сразу звали в гостиную, где уже дымился самовар. Купцы носили длинные волосы, а их узловатые руки действовали механически и очень быстро, как изображая крестное знамение, так и считая на счетах. Некоторые заслуживали звания вора, но они были очень набожными ворами, в их домах висели иконы с обетными лампадками по любому случаю в бизнесе и любой прихоти Всемогущего»[263].

Тем не менее, происходившая в России в течение XIX в. либерализация общественного сознания не обошла стороной и сибирское купечество, в среде которого все заметнее становятся либеральные и даже радикальные настроения. Выше упоминалось, что многие сибирские купцы находились в дружественных отношениях с ссыльными декабристами, поляками, утопистами, некоторые из них встречались с А.И. Герценом, М.А. Бакуниным, переписывались с Л.Н. Толстым и А.М. Горьким. Известно также, что в 1865 г. у томского купца Б.Л. Хотимского работал в качестве бухгалтера известный экономист и публицист, В.В. Берви-Флеровский, отбывавший ссылку в Сибири[264]. В книжном магазине и находившейся при нем типографии иркутского купца В.М. Посохина и томского П.И. Макушина трудилось немало политических ссыльных, в том числе и марксистов[265].

Все это, конечно, влияло на умонастроения сибирских купцов, среди которых стали появляться случаи открытого протеста против существующего порядка. Например, сын тарского купца И.Е. Щербакова Алексей в 1861 г. был исключен из Санкт-Петербургского университета за оппозиционные настроения[266]. В 1880-х гг. приемный сын томского купца З.М. Цибульского Аркадий проникся революционными идеями и стал обличать отца за эксплуатацию рабочих[267]. Либеральных взглядов придерживался иркутский купец И.Е. Замятин, публично высказывавшийся о необходимости переустройства государства. Он же жертвовал в пользу комитета для помощи рабочим[268]. Вместе с тем, стало возможным привлекать к уголовной ответственности предпринимателей за угнетение рабочих: так, за злоупотребления в отношениях с рабочими нерчинский купец Е.И. Риф в 1902 г. был отдан под суд[269].

Начало XX в. потребовало от сибирского купечества более четкого определения своей гражданской позиции. Среди купцов обозначился раскол по политической ориентации: октябристами стали омский купец П.А. Липатников[270], томские Алексей и Иннокентий Кухтерины[271], Д.Г. Малышев[272], Н.А. Молчанов[273]; кадетами – забайкальский и московский купец М.В. Сабашников[274], красноярский и минусинский купец А.А. Савиных[275]; к эсерам по политическим взглядам был близок сын якутского купца Н.Д. Эверестова Иван[276]; к социал-демократам примкнули: дочь иркутского и томского купца А.Г. Малых Мария[277], баргузинские и иркутские купцы Е.А., С.А. и М.А. Новомейские – сыновья и дочь одного из лидеров сионистского движения в Сибири А.Х. Новомейского[278]. Революционерами сталти дети минусинского золотопромышленника И.П. Окулова – Глафира и Алексей, вступившие в ряды РСДРП(б)[279]. Омский купец Н.П. Ковалев во время Первой русской революции 1905–1907 гг. поддерживал выступления рабочих, несколько раз жертвовал по 100 р. Омской организации РСДРП[280]. Напротив, читинский купец И.А. Колеш в январе 1906 г. создал в Чите Комитет народной обороны от революционных рабочих и уголовников[281]. Томский купец, октябрист Д.Г. Малышев в 1906–1907 гг. руководил «Русским народным обществом – за веру, царя и отечество»[282].

В то же время активизируется не только политическая, но и общественная деятельность многих купцов. Инициаторами проведения заседания Иркутской городской думы в 1904 г., на котором была принята резолюция о необходимости созыва Всероссийского съезда представителей городского самоуправления, выступили иркутские купцы С.Н. Родионов, Н.П. Поляков, А.С. Первунинский[283].

Среди сибирских купцов были также масоны (два сына усть-каменогорского второгильдейца А.И. Попова[284], Г.М. Походяшин[285]) и сионисты (баргузинский и иркутский купец А.Х. Новомейский[286]). А.Х. Новомейский стал одним из лидеров сионисткого движения в Сибири, в 1905 г. арестовывался за участие в сионистских организациях, в Первую мировую войну и Февральскую революцию 1917 г. избирался председателем Национального совета евреев Сибири и Урала. Томский купеческий сын И.Ф. Манасевич входил в окружение Григория Распутина[287].

Тот факт, что большинство были ближе к «правым», чем к «левым», явно проявился в годы Гражданской войны, когда многие из них оказывали содействие антибольшевистким силам. Например, барнаульский и томский купец Г.И. Фуксман организовывал поставки лошадей в Сибирскую белую армию[288], томский купец И.Е. Кухтерин в 1918–1919 гг. оказывал материальную поддержку белым режимам в Сибири[289], якутский купец П.А. Кушнарев, эмигрировавший в США, в начале 1920-х гг. активно финансировал доставку оружия повстанческим отрядам в Якутии[290]. Сын иркутского купца Б.Г. Патушинского Григорий стал министром юстиции Временного Сибирского правительства, членом Политцентра[291]. Сын новониколаевского купца Н.Е. Жернаков в 1917 г. стал председателем Городского комитета общественного порядка, а затем вошел в правительство А.В. Колчака[292]. Забайкальский и московский купец М.В. Сабашников являлся участником созданной кадетами в Москве подпольной организации «Девятка», активным членом московского отделения «Национального Центра»[293]

* * *

Таким образом, на протяжении XVIII – начала XX в. сибирское купечество формировалось и развивалось под влиянием тех же реалий, что и российское купечество в целом. К региональным особенностям можно отнести начавшуюся в 1830–1840-х гг. «золотую лихорадку», оказавшую огромное влияние как на уклад местной жизни, так и на состав сибирского купечества и сферы обращения его капиталов. Несомненно, что гораздо большее значение, нежели в европейской части страны, принадлежало культурной роли купечества в сибирском обществе, в котором купцы выполняли во многом сходные с дворянством функции. Огромный вклад внесли сибирские купцы и в развитие социальной сферы региона. Конечно, нет смыла идеализировать облик сибирского купца: среди членов купеческих гильдий были абсолютно разные люди, но благодаря существовавшим условиям и постоянному стимулированию со стороны как местных, так и центральных властей благотворительность можно назвать неотъемлемой частью жизни сибирских богачей.

В XIX в. среди всего сибирского купечества наблюдалось повышение культурно-образовательного уровня, постепенное расширение национального состава, сфер предпринимательской и благотворительной деятельности. Все сильнее сибирские купцы осознавали свою принадлежность к одному социальному слою, с присущими ему интересами. Однако происходило и некоторое «размывание» купечества – как вследствие отмены привилегий купцов на занятие торгово-промысловой деятельностью, так и нестабильности положения, когда даже наиболее состоятельные из купцов не были застрахованы от возможности разорения. Кроме того, по мере повышения купцами образовательного уровня все чаще купеческие дети отказывались от продолжения профессиональной деятельности своих отцов и переходили в разряд интеллигенции и прочих социальных групп.

Комлева Е.В.