Молодин Вячеслав Иванович

Человек с интересной фамилией

Молодин Вячеслав Иванович (родился в 1948 году)

советский и российский археолог, доктор исторических наук (1984), член-корреспондент АН СССР с (1987), профессор (1991), академик (1997), член Президиумов РАН и СО РАН, член-корреспондент Германского археологического института (Берлин), преподает в НГУ, награждён орденом Почёта (2007, орденом Дружбы (1999), лауреат Государственной премии РФ в области науки и технологий (2004).

Печатается по книге:

«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 321-329.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

Человек с интересной фамилией, но с еще более интересной судьбой. Речь идет об академике Вячеславе Ивановиче Молодине. Согласитесь: воодушевляюшая у него фамилия. С ней как-то не хочется стариться. Хотя седина этого замечательного археолога говорит, вроде бы, о другом: мол, бегут годы, и никуда от них не денешься... Впрочем, он еще действительно молод для академика – родился в 1948 году в Брестской области.

«Нас всех подстерегает случай» – сказал поэт. Конечно, роль случая в каждой биографии велика. Но очень важно, как этим предоставленным случаем воспользоваться. Тут многое зависит от самого человека. Молодин – тому пример. На его долю выпали такие «случаи», которые наверняка вписали его имя в археологию, в историю отечественной культуры, нашей области да, и города Новосибирска. Потому что он вырос у нас. Окончил новосибирскую школу, новосибирский вуз, все свои трудовые десятилетия отработал в нашем Институте археологии и этнографии, здесь стал кандидатом и доктором наук, академиком и первым заместителем Председателя СО РАН.

Правда, у случая почти всегда есть некая предопределенность. То есть какие-то обстоятельства и условия, которые исключительные и редкие случаи приближают. К археологии, как ни странно, сначала Молодина приблизило... разочарование. Он не археологом хотел быть, а летчиком. И желательно – морским. Но, уже готовя себя к аэроклубу, уже имея два спортивных разряда, он обнаружил, что один его глаз сильно «подсел». На авиации пришлось ставить крест. Но и разочарование молодого человека тоже толкает его к какому-то выходу. Для Вячеслава Ивановича выход был в книгах. Он много читал. А вскоре услышал выступление академика Окладникова на заседании Географического общества в Новосибирске. Лекция ученого стала мощным толчком к будущей профессии. Выдающийся археолог совершенно очаровал паренька. С тех лет та лекция из памяти Молодина не выходит до сих пор, что проявляется и в его трогательном отношении к школе, которую он окончил. Вячеслав Иванович придает очень большое значение встречам ученых с детьми. В свою школу он до сих пор приходит…

После выступления Окладникова вопрос о будущей профессии для Молодина был решен. Он засел за специальную литературу, особенно по античности, стал задумываться о том, что было когда-то, давным-давно. Его, кстати сказать, в молодости не сильно привлекали туристические походы и экспедиции. Он был домашний мальчик. Черепки (обломки глиняной посуды) нравились гораздо больше, и, с точки зрения нынешнего Молодина, это, может быть, самое главное для археолога. Он и сейчас придает большое значение тому, с каким интересом молодые люди, студенты и аспиранты, занимаются черепками: как к ним относятся, как их изучают. Черепки сибирские – это не разбитые амфоры на Крите, допустим, а гораздо, скажем так, попроще, но если они ребятам неинтересны – археологами им не быть. Слишком строгий вывод, но черепки в данном случае для Молодина, как лакмусовая бумажка.

В какой-то степени случай помог ему и в институте. Он пришел в археологический кружок под опеку Татьяны Николаевны Троицкой. Она до сих пор успешно работает в науке и высшей школе. Хотя, надо сказать, предстоящие экспедиции Молодина смущали. И не зря. В первой своей экспедиции он горошницу сварил наполовину с песком. Но целеустремленность и обязательность были ему присущи с ранних лет: раз надо, то надо. Троицкая это оценила и, как говорит Вячеслав Иванович, «возилась со мной очень много».

Так что случаи случаями, но они едва ли выпали бы на долю Молодина, если бы он не занимался в кружке у Троицкой, не был бы впоследствии, уже в аспирантуре, учеником академика Окладникова, не работал вместе с такими учеными, как академик Деревянко, если бы он слабо пропитался знаниями и не вращался бы в первоклассной археологической среде. Но даже при таком раскладе звездные годы в жизни ученого, а археолога – в особенности, бывают нечасто. Подступ к ним отнимает гораздо больше времени.

Вспомним про Чичабург, открытом Молодиным и его коллегами под землей, древнем поселении в Здвинском районе нашей области. В начале это был, конечно, звездный случай, а теперь он словно перерос в рутинную, даже черновую работу со многими загадками. Отгадывать их придется еще не один год. Все-таки поселение, напоминающее протогород, относится к восьмому-седьмому веку до нашей эры. Между тем как массовым сознанием возникновение городской цивилизации Сибири относится к последним векам нашей эры.

А тут вдруг – до нашей эры! Все оказалось не так, как мы, «простой народ», полагали.

Площадь Чичабурга при помощи геомагнитной съемки определили в 650 метров в длину и примерно 400 метров – в ширину. Средневековый Мюнхен вполне расположился бы на такой же примерно площади. Пройти эти считанные метры легко, а вот вскрыть, исследовать и все объяснить – куда труднее. Первые же обнаруженные в Чичабурге находки заняли половину кузова большого грузовика.

– Тем не менее, минувший год, – рассказывал Вячеслав Иванович, – точно что не звездный, обычный. Он прошел в накоплении различных археологических данных. Год скорее был подготовительным для последующей аккумуляции, каких-то обобщений и выводов. Если на том же Чичабурге нас, да и всю научную общественность, многое сначала удивляло и поражало, то сегодня сенсаций пока нет, хотя от археологов их всегда ждут.

Но в прошлый раз, когда мы беседовали с вами, вы говорили о том, что многое из найденного указывает на раскопки у озера Чича, как на древнюю факторию. Подтверждается ли это?

– Видите ли, сейчас мы исповедуем мультидисциплинарный подход к источникам. Это означает, что не только археологи анализируют обнаруженные находки, но и геофизики, генетики и представители других наук. К примеру, с помощью геофизиков мы можем ныне не вскрывать огромные площади и экономить значительные средства и время.

Раньше, еще до раскопок, мы чаще занимались предвидением, чем видением. Когда ты копаешь землю «втемную», то не знаешь, что там в ней обнаружится. Тот же Чичабург, по уточненным данным, занимает огромную для археологов площадь – несколько десятков тысяч квадратных метров. Нам жизни не хватит, чтобы все это полностью здесь раскопать.

Точнее выходить на цель помогает более совершенный инструмент, чем лопата – многоплановый геофизический мониторинг. И ныне мы работаем разными геофизическими методами, а не тем единственным, который открыли еще в тридцатых годах. Теперь у нас есть возможность не только увидеть план того, что расположено под землей, но и послойно, стратиграфически представить ситуацию без раскопок. Она, естественно, дается в некотором приближении, не один к одному, но вносит ясность при определении того, где надо работать.

В частности, благодаря геофизическим методам мы обнаружили в Чичабурге кладбище. А без них мы бы его никогда не нашли, так как у этого подземного некрополя не было никаких рельефных признаков.

– А этот могильник до нашей эры представлял для вас какой-то научный интерес?

– Не какой-то, а колоссальный. В большей части Сибири такого антропологического материала для изучаемой эпохи еще не обнаруживали. Также как не был известен и погребальный обряд этих людей. Сейчас мы не замахиваемся на огромные площади, а копаем методом точечных уколов. Смотрим на магнитограмму, видим на ней, где находятся различные аномалии, и лишь после этого начинаем работать, попадая точно на захоронения, положим.

– Как по заказу?

– Верно – как по заказу. Так и есть. За два последних сезона мы почти исследовали обнаруженный некрополь и теперь знаем новый и совершенно неизвестный ранее науке погребальный обряд. Раньше, то есть в эпоху поздней бронзы, хоронили людей по-другому. А учтите, что в погребальном обряде нет ничего случайного. Глубина могилы, ориентация ее, поминки и многое другое – это давно осмысленный и многовековой опыт. И он входит в общечеловеческую культуру. Так вот, раньше хоронили совсем не так – в скорченном положении, на боку, головой на юг и т.д. В Чичабурге мы обнаружили остатки этих традиций ушедшего бронзового века и в то же время – явные новации в обряде. Например, скелеты людские почему-то расчленялись. Но нам важно не только увидеть новые проявления в погребальном обряде. Полученная информация позволяет реконструировать этот обряд. И понять, почему происходило именно так.

– И почему же?

– Одна из возможных причин – появление здесь другого народа, с иными погребальными традициями. Обнаруженный в могильнике материал позволяет даже ставить вопрос о новом антропологическом типе.

Сейчас мы подготавливаем очередной проект, по которому к археологическим исследованиям снова привлекаем генетиков. Речь идет о том, чтобы попытаться получить генофонд давно умерших людей. Без костных остатков это невозможно.

– Чтобы воспроизвести их облик?

– Ну, это уже не проблема...

– Они европеоиды?

– Смешанная популяция: европеоидно-монголоидная. Но все-таки с преобладанием европеоидных черт. Кстати, наш совместный проект с генетиками, связанный с археологическими исследованиями по Пазырыкской культуре, раскопками мумий привел к тому, что получена цепочка ДНК и выявлена связь с определенными существующими сегодня этносами. В частности, с иранцами и сомодийцами (их потомки – нынешние селькупы, ненцы и т.д. – Р.Н.). И получена была эта ископаемая ДНК из костных останков. Сейчас уже выработанный и апробированный метод совершенствуется, и мы его будем использовать на других памятниках. Работа, повторяю, не звездная, но оригинальная и необходимая, очень помогающая нам, археологам.

– Значит, в минувшем году ничего феноменального не было?

– Феноменального, сенсационного не было, но был феномен, которого мы разгадать еще никак не можем. Возможно, что это самая главная загадка Чичабурга. Суть вот в чем: обычно на археологических памятниках, если они не относятся к палеолиту, находят довольно много керамики, обломки различных сосудов. Это практически основной материал, с которым работают археологи. Почему? Потому что в форме посуды, в орнаментации на ней как в зеркале отражаются культурно-этнические каноны, характерные для народа. Если посмотреть на орнаменты одежды, обуви, к примеру, современных ханты, или на их глиняные горшки, которые теперь, правда, они не делают, то легко убедиться, что они оригинальны. У других таких украшений нет. Кроме того, семантику, то есть смысл своих орнаментов ханты даже способны объяснить. Так что я как археолог могу вам по черепку сказать, в какое время существовал обнаруженный памятник и примерно какой народ здесь жил.

– Следовательно, орнаментами писалась летопись древних народов?

– В какой-то степени – да.

– А на Чиче много керамики?

– Тонны. И это очень важно. Мы ее изучаем разными способами. В том числе и самыми современными. Например, в НГУ у академика В. В. Болдырева есть уникальное импортное оборудование, которое позволяет извлекать дополнительную информацию из наших археологических находок. Это связано с химическим изучением обнаруженных материалов. Можно даже получить ответ, где живущие тогда у озера Чича люди брали глину при изготовлении своих сосудов. Все эти особенности определяют в какой-то мере и характер культуры народа. Иначе говоря, у нас ныне есть возможность выходить на такой тонкий анализ, какой раньше археологам был недоступен.

– Так все-таки: что вы не можете понять из найденных находок в нашем Здвинском районе? В чем феномен?

– Мы ведем раскопки в разных местах памятника. И нашли в них несколько керамических комплексов. Керамику в те времена лепили женщины. И лепить они были ее обязаны по тем традициям, которые впитывали с молоком матери. Никаких отступлений не дозволялось. То есть элементы орнамента должны быть только такими, а не какими-то другими. А на Чиче мы наблюдаем многокомпонентность, характерную для разных культур. Самое странное: в одних местах памятника процентов на девяносто преобладает только один компонент – и по форме, и по примеси, и по составу материала, а неподалеку, в соседних жилищах мы обнаружили черепки, свидетельствующие о других традициях и о другой культуре. Хотя найденные нами образцы принадлежали людям, которые безусловно, как показывает анализ, жили в одно время и поблизости…

– Похоже, что в Чичабурге «царил»... интернационал, не так ли?

– Во всяком случае, такое забавное предположение возникает. Подобный феномен сейчас вы не обнаружите ни в одной культуре. По крайней мере, столь ранней.

– Так что же предполагать? Хотя бы в первом приближении к истине... Может, и тогда Сибирь была уже ... ссылкой для разных народов?

– Едва ли ссылкой, но на какую-то факторию обнаруженные находки намекают. А это уже высокий уровень развития. Передвижение и сближение народов происходило и тогда. Мы в этом году, например, нашли кости ... осла там, где его отродясь не могло быть. Пока, конечно, мои ссылки на факторию – рабочая гипотеза, и не более. Но объяснения необходимы. Иначе зачем мы все это копали и открывали?!

Беседа с Молодиным немного прервалась. На чай. Я прихлебывал его и думал, что надо быть большим энтузиастом и отчаянно любить свою работу, чтобы в наше время месяцами и годами разбираться в черепках, пролежавших в земле двадцать восемь веков, и искать ответ на вопрос, как и чем в те бесконечно далекие времена жили люди.

Почему же Молодин, обремененный всевозможными обязанностями на посту второго руководителя в Сибирском отделении РАН, попросту рвется на раскопки, в поле, в горы и ждет полевых сезонов как человек, который дни считает до лета. С надеждой, что оно согреет его, наконец, после долгой зимы. Впрочем, высоко в горах, на плато Укок, например, где не один сезон отработал и Вячеслав Молодин, летом более чем прохладно…

Влюбленность в работу воспитывает, прежде всего, сама работа. Археологу она позволяет узнавать то, о чем другие не знают. И это тоже причина для увлечения – листать, а точнее, видеть и ощущать страницы давно отшумевшей истории и искать в ней разгадки. На примере Молодина убедился еще раз, что у него очень интересная профессия. Да и нужная. Прошлое ничуть не меньше, чем настоящее, строит будущее. Без знания исторического опыта, культуры народов, которые были до нас, нам нечем будет гордиться, питать душу и сердце.

Находки везде редки. Археология – не исключение. Но есть, как их можно назвать, эрудированные счастливцы, которых судьба никогда не обходит стороной и дарит им в жизни высокие моменты. Таков Молодин, и такая же у него жена – доктор исторических наук Наталья Викторовна Полосьмак, не менее известный в археологии ученый, чем сам Вячеслав Иванович. Наталья Викторовна нашла знаменитую пазырыкскую красавицу, о которой написали или хотя бы информационно сообщили едва ли не все издания мира. И если откровенно сказать, на их счету было бы наверняка больше находок, не мешай им надуманные местные запреты. Но и то, что открыто ими, останется в музеях, научной литературе и в истории – навсегда.

К счастью, сейчас археологам все-таки будет полегче работать. Потому что в Российской Федерации появился, наконец, закон, который расставил точки над всеми «i». Теперь археологические памятники признаны объектами федеральной собственности, где бы они ни находились – под Грозным, на Алтае или под Минусинском. А разрешительные функции имеет только Полевой комитет Института археологии Российской Академии наук. Как и было раньше. Это специальная служба, которая дает разрешения на раскопки, лицензирует научные отчеты, проверяет квалификацию специалистов и т.д. Расплодившиеся же в областях так называемые научно-производственные центры (НПЦ), к счастью, лишены права давать разрешение на раскопки. Хотя они вполне могут (и должны!) контролировать, например, несанкционированные раскопки. Но определять, кому копать, а кому не копать, каких археологов приветить, а кому – отказать, они не имеют право.

Это, конечно, большое облегчение для археологов, для науки.

Наталья Викторовна в этом году снова, после нескольких лет перерыва, работала на Алтае и получила великолепные результаты. Хотя вновь испытывала активное сопротивление местной власти и прессы. У нас законы принимаются в основном хорошие, правильные, но вот исполняют их… Какие только слухи не распространяют про археологов: и то, что они беспокоят дух предков (живших до нашей эры), и то, что экологию нарушают, хотя ученые работают с предельной осторожностью и аккуратностью. За всеми этими наскоками проглядывают разные интересы. В том числе и коммерческо-эгоистические. Все найденное археологами, а они находят и немало уникальных вещей, — это собственность государства и никогда лично археологам не принадлежит. Но и охотники иметь эти драгоценные вещи в личной собственности тоже не перевелись. Отсюда и накал страстей.

– Но это ваши будни, – говорю Молодину. – А мне хочется вернуться к «звездным» годам, к высоким моментам в вашей интересной работе.

– Их было больше в работе Натальи Викторовны. В этом году она впервые для этой территории горного Алтая раскопала курган поздней бронзы. Кроме того, она нашла настоящего и прекрасно сохранившегося гунна, похороненного по классическому гуннскому погребальному обряду. Порадовал ее и любимый Пазырык. Интересным детским захоронением. Правда, труп этого ребенка не сохранился, но сохранились остатки одежды, что для археолога тоже очень важно.

– После той первой экспедиции, когда вы горошницу варили с песком, вам пришлось побывать во многих других. Сейчас, как я понял, вы без них жить не можете?

– Не могу, – подтверждает улыбчиво Молодин.

– Так скажите тогда: помните ли вы экспедицию, в которой вас охватило какое-то особое волнение, равное, положим, по силе чувств страстному порыву души?

– Помню. В том числе и при черновой работе, которой занимаюсь с удовольствием до сих пор. С теми же черепками. Каким бы вы академиком ни были, но вы должны держать эти черепки в руках, щупать их и трогать. Это основа нашего дела. Я, слава Богу, занимаюсь практической археологией, хотя у нас есть и чисто кабинетные работники. Я и старшего сына много раз брал с собой в экспедицию и тоже приучал к черновой работе. Он окончил с отличием НГУ. Исторический факультет. Но историком, как и многие сейчас молодые люди, не стал. Не знаю уж – к счастью или к сожалению…

– Так что на полевые экспедиции «обречены» только вы с женой.

– Это радостная обреченность, дающая повод для многих размышлений, встреч и шуток, наконец. Как-то ехали мы с немецкими коллегами-геофизиками к Чичабургу. Их руководитель профессор Герман Парцингер очень хотел работать вместе с нами. А мы уже вели раскопки на Чичабурге. Добрались до нашего лагеря часа в три ночи. Естественно, сели за стол. И капитально сели. До восьми утра. А дальше, независимо от обстоятельств, надо работать. Была жара. Геофизики таскали свои приборы. С трудом, но все равно отработали весь день. А вечером – банкет для всех, скрепляющий наш союз с приехавшими специалистами из Германии. Садимся за стол, начинаем сплачиваться. А геофизики тем временем расшифровывают информацию, которую они получили за день работы. И вот один из них приходит после компьютерной лаборатории к нам в столовую, где идет банкет, с совершенно ошалевшим видом. Он меня и Парцингера нервно и требовательно зовет к мониторам. Мы, уже веселые и в превосходном настроении, подходим к компьютерам, смотрим на экраны, и все как бы впадают в шок. Мы видим ровную улицу домов под землей. А на другом экране видим древнюю систему обороны… Это, скажу я вам, был высокий момент, то самое счастье ученого, которое бывает крайне редко.

– Это и есть звездный час?

– Все-таки нет. Настоящий звездный час в моей работе ученого был только один. Это когда я нашел на Пазарыке вторую мумию. Мумию мужчины. После пазырыкской красавицы Натальи Викторовны. Такого вдохновенного чувства, как тогда, я уже больше не знал.

Я спускался в раскоп в восемь утра и проводил в нем весь день. Для меня исчезло чувство времени. Я представлял весь обряд, который проходил, когда хоронили этого давно умершего человека. Казалось, что весь день пролетал минут за десять. Это было зрелище не только интересное, но и величественное. Покойник лежал во льду одетый. И по мере того, как таял под солнцем лед, проступала, открывалась эта одежда, все сопровождающие его вещи, к тому же прекрасно сохранившиеся. Все было никем после смерти не тронуто. Я переживал, наверное, и состояние эйфории, и – это определенно – душевного подъема. Были всякие находки в моей работе, в том числе и превосходные, но такого чувства я больше никогда не испытывал. Словно далекое прошлое проросло в настоящее!..