«СВЕТ РОДНОГО ЖИЛЬЯ...» (Поэтические признания Владимира Башунова)
Владимир Мефодьевич Башунов — один из интереснейших современных сибирских русских поэтов.
Родился он в 1946 году в поселке Знаменка Турочакского района Алтайского края. Там, в Горном Алтае, в таежном селе Турочак на бурной речке Бии и вырос. Окончил филологический факультет Барнаульского пединститута. Служил в армии. Работал в районной газете «Звезда Алтая», в Алтайском книжном издательстве. Был в середине 1990-х и главным редактором альманаха «Алтай». Лауреат двух премий Алтайского края: В.М. Шукшина и губернаторской. Достаточно традиционная, как видим, для пишущих людей биография.
В одном из давних стихотворений, очерчивая пространство своего поэтического обитания, Владимир Башунов писал:
Не тикая, идут часы мои
В кругу природы,
родины,
семьи.
Хорошо, как видим, знакомые темы русской поэзии. И в этом нет ничего удивительного, ибо Башунов как раз и работает в русле коренной русской поэтической традиции. Но за традиционностью мы постоянно ощущаем поэта с собственным видением мира и отношением к жизни, несущего читателям глубокое искреннее чувство, побуждающее к сопереживанию. Причем, Владимиру Башунову удается оставаться самобытным и неповторимым даже тогда, когда поэтическая кисть его касается тысячи раз, казалось бы, воспетого и запечатленного. Картин русской природы, например.
Его этюды о природе (а в творчестве поэта они занимают значительное место) предметно зримы, полны сочных красок. Но главное, что, собственно, и привлекает к ним больше всего, — Башунову удается в повседневной жизни природы увидеть, услышать и почувствовать нечто созвучное самым сокровенным движениям человеческой души. Как происходит это в стихотворении «Августовская усталость».
Тишина августовской ночи. Падают звезды с небосклона и яблоки в саду, Все вроде бы как всегда: привычно, закономерно, согласно заведенному природному круговороту. Но что-то, тем не менее, новое ощущает поэт в извечно знакомой тишине. Что-то, как подкрадывающийся осенний холодок, тревожное. Может быть, — предчувствие нового жизненного поворота, за которым таится неизвестность?
Тихо нам...
С чего бы жалость
сердце заняла?
Яблоко не удержалось?..
Молодость прошла?..
И вот это интуитивно-подсознательное предощущение зарождающейся новизны в знаком до мелочей «кругу природы, родины, семьи», помогает, подобно опытному лоцману, избегать Владимиру Башунову рифов банальности, подводных камней поэтических штампов, позволяет находить поэзию и в «небрежно брошенных пятнах деревенских изб», и в черной парящей воде полыньи, и в «сорочьей вышивке крестом» следов на снегу...
Вообще же, поэзия Башунова держится на двух отправных эстетических моментах (как будто бы и противоположных, но на самом деле тесно взаимосвязанных): с одной стороны, поэт постоянно подчеркивает, что «красота проста», а с другой — он убежден, что в ней, простой, знакомой и привычной красоте, обязательно есть своя неизведанность, своя неразгаданная тайна, которая и делает ее вечно живой, неувядающей и всегда желанной:
Мы знаем, по каким законам
горит огонь, течет река,
бегут дорогою знакомой
и снег роняют облака.
Секрет открыт и отперт ящик.
Но отчего же с давних пор
огонь, вода и снег летящий
к себе приковывают взор?
Но отчего, когда светает
не получаются слова?
И только слышно, как слетает
с деревьев черная листва.
А песня в поле догорает?..
Скажи, зачем и отчего
душа за песней обмирает,
когда не верит в колдовство?
Ведь не напрасно, не случайно...
И скажет умный человек:
— О, Господи, какая тайна?
Опомнитесь: двадцатый век!
Опомнимся.
Как бы в стесненье
окинем мысленно труды,
из коих ясно без сомненья,
что красота — соединенье
железа, фосфора, воды.
...А женщина платок откинет,
сходя тихонечко с крыльца.
И кровь качнется и отхлынет
от занемевшего лица.
Мысль о такой вот двуединой (простой, но таинственной) сущности земной красоты звучит тем более убедительно, что поэт не просто декларирует ее, а находит каждый раз все новые художественные подтверждения.
Помогают ему в этом и отточенная поэтическая техника, и высокое изобразительное мастерство. Лирическая ткань большинства стихотворений В. Башунова отличается тонкой выделкой, насыщенным, хорошо запоминающимся образным рисунком. А потому даже повторение схожих мотивов не создает ощущения однообразия или монотонности.
Лирика Владимира Баунова напоминает мне вид просторной западносибирской лесостепи, какой она обычно предстает взору из вагонного окна: одни поля и колки сменяют другие, издалека, при беглом взгляде похожие на прежние, но стоит присмотреться к ним чуть повнимательнее и окажется, что в каждом новом поле и колке есть что-то особенное, в каждом проглядывает свое «маленькое чудо».
Живописуя «Предзимье», «Апрельский лес», «Живицу», «Летнюю грозу», «Осенний вид», «Таежный тракт»... (характерные названия башуновcких стихов) и все то, чем прекрасна и богата родная земля, поэт естественно и ненавязчиво выходит к еще одной важной в его творчестве теме — к вечной теме корней и истоков.
Воспоминания об отчем доме, деревенском детстве, дорогих и близких людях звучат во многих стихотворениях Владимира Башунова. Однако воспоминания эти не самоцельны. Они — своего рода поэтические отзвуки той связующей поколения родовой памяти, которой всегда был крепок русский человек и соками которой искони питалось его сыновнее отношение к Родине.
Будет возле отца
подниматься сынок.
Будет возле крыльца
завиваться вьюнок.
Свет родного жилья,
дух родного жнивья -
все отрада твоя
и держава твоя.
От него — «света родного жилья» — зажигается гордое патриотическое чувство (к стыду и несчастью нашему ныне не раз оскорбленное и оплеванное), восходящее к ратной славе предков:
В горько-памятные даты
понимается острей,
что и мы с тобой солдаты,
дети русских матерей.
Опыт наш и опыт горький
всенародной той войны,
Я, Владимир,
Ты, Георгий,
забываться не должны.
Мы не пустим в дом родимый
рвущихся нетопырей.
Ты, Георгий,
Я, Владимир,
дети русских матерей.
Подобная бодрость духа и мажорно оптимистический настрой больше характерны для раннего Башунова. Со временем светлый лирик в его творчестве постепенно уступает место поэту, чья душа познала «муку чужого предсмертного взгляда», поэту, у которого «виноватится сердце, болит, а оттого заполоняется мрачно-трагическим ощущением мира:
Нету отзыва — жизнь безответна.
Нету цели — бесцельна стезя.
Верить миру смешно и наивно,
А не верить грешно и нельзя...
Все больше с годами накапливается у поэта «вопросов проклятых, горестных, ножевых», на которые нет у него однозначных ответов. Остро волнует его, например, что «...повыбиты русские села // войною, бесправьем, нуждой», что «пустынно в родительских гнездах, // где именем нас нарекли». Но больше всего пугает, что «никто не боится расплаты, // поскольку не слышит вины, // Никто ничего не боится, // ничто ни о чем не болит». Зато, как показывает Владимир Башунов в яркой и точной по социальному диагнозу сатирической зарисовке «Весна 199... года», все полны радужных, но беспочвенных надежд, маниловских ожиданий «века золотого».
Смешенье надежд. Межвременье.
То митинг, то съезд, то стрельба.
Не щучье, но чучье веленье.
Не праздник — дурная гульба...
Так что же в итоге?
Похоже,
разгул золотого тельца?..
А там, на заветной неделе,
при яркой полдневной звезде
приедет на печке Емеля
с охапкой идей, что гвоздей.
И всяк те идеи усвоит,
и жизнь лучше немцев устроит.
Откроются клады, обильно
в казну потечет серебро.
И станет европам обидно.
И встанет земля на ребро.
И сверху по нитке витой
опустится век золотой.
Смех тут сквозь слезы, ибо ожидания сии не столь уж безобидны, как может показаться. Они даже и агрессивны в своем воинствующем иждивенчестве, а в итоге рождают «злобу и ропот» несбывшихся надежд, «пустошь и темные силы», разрушающие человеческую душу, общество, природу. Что, впрочем, для поэта и гражданина Владимира Башунова всегда составляло нерасторжимое единство. Недаром одно из его стихотворений начинается таким вот примечательным поэтическим пассажем: «Когда волнуется природа, // волнуется душа народа».
В связке человек и природа искони «мы — следствие, она — причина». Так было всегда, но, констатирует поэт, не сегодня. Ныне уже природа «стала следствием» — следствием человеческого варварства. И вот...
Теперь не вычесть однозначно, —
Кто взвеял пашню в одночасье,
кто вызвал дождь среди зимы —
сама природа или мы.
Теперь не угадать исхода.
Ни для нее, ни для народа.
Деформировавшиеся взаимоотношения человека и природы тревожат Владимира Башунова не только в плане экологическом или социальном. По его убеждению, природа — последняя заповедная обитель, где «можно сиротской душе приткнуться». Но железная поступь техногенной бездушной цивилизации не щадит и этого пристанища:
Там интеграл, там нефтью пахнет,
идут кислотные дожди,
там все живое мрет и чахнет,
роняя всхлипы из груди...
И, добавим от себя, — вызывая обращенный к Создателю крик души поэта:
Вечный мир вам, стволы и кроны!
Как ты, Господи, дал такое:
разметать последние схроны
тишины, красоты, покоя?
Поэт тем не менее вполне осознает, что вопрос сей риторичен, что дело не в Боге, а самом человеке, нарушившим божественную всего сущего на земле гармонию, в противоречивости его натуры, заставляющей страдать и окружающий мир, и самого себя. В силу этой двойственности, человек, наслаждаясь красотой природы, способен тут же предать ее во имя эфемерных благ цивилизации, о чем и напоминает Владимир Башунов в великолепном, на мой взгляд, лирико-философском этюде «Краснолесье»:
Шевелятся могутные корни,
выбираясь из темных глубин.
И два мира, скудельный и горний,
сопрягаются в образ един.
Только нам забываться не стоит:
нам не жить под крылом шалаша.
Я-то знаю, как рвется и стонет,
отдираясь от леса душа.
Каждый раз зарекаюсь и каюсь...
И поспешно несут от него
теплоход, электричка, «Икарус»,
или что-нибудь вроде того.
А глаза, обернувшись назад,
ненасытно глядят и глядят.
«Глядят» туда, где «рожь, рожденье, родина», где синяя речная излучина «памятью полна», откуда «тянет свежестью, сказками, детством // из ложбины, уремы, ложка — // материнским остатним наследством...» — глядят, в общем, в дорогую сердцу сторону корней и истоков своих.
Из той же драматичной, а нередко и трагичной, противоречивости рождается, как известно, вечный конфликт старого и нового, проводящий в движение процесс обновления. Однако дело не в конфликте как таковом, а в способах его разрешения. Неужели для рождения нового надо обязательно разрушить до основания старое?
Революция или эволюция?.. Тревожной энергией этих всегда актуальных вопросов заряжена и метафорическая картина весеннего половодья в стихотворении Владимира Башунова «Поделом»:
Шапки пены плывут по реке —
прибывает вода, отдождило
наверху; это свежая сила
приумножит урон в тальнике...
Этой новой воды торжество,
эта буйная удаль слепая,
на привычный пейзаж наступая,
исказит и себя, и его.
(Устоявшихся истин разлом,
проторенных путей размыванье...)
Поделом! — Но кому в назиданье?
Всем и вся! —
Но за что — поделом?
Может быть, за то, что, как замечает Владимир Башунов в стихотворении «Воспоминание о родительском доме», «заложники прогресса, движенья звезд, имен, мы ищем высоко, но идеалы мнимы» (хотя упорно игнорируем извечные духовные ценности), «мы рыщем далеко, но рабских нет сторон» (и напрочь стараемся забыть о стороне родной), а потому, наверное, и «нет конца сему разладу и разброду». Об этих простых, но не стареющих истинах Башунов не устает напоминать в своих стихах читателям.
Размышляя о «веке нынешнем и веке минувшем», лирический герой Владимира Башунова, за которым без труда угадывается сам поэт, безусловное предпочтение отдает веку уходящему («век человеческий и конный, // я был и есть, и буду твой!»). Не потому, что такой уж он дубовый ретроград, готовый писать вместо «галоши» «мокроступы», а потому, что, в его твердом убеждении, «век человеческий и конный», в отличие от современного техногенного и прагматического, — это век природный, естественный, духовный, осиянный добром, любовью, красотой, символом которого мог бы стать скромной «мальвы да шар золотой» в провинциальном палисаднике.
Именно в «веке человеческом и конном» лирический герой Башунова продолжает черпать духовные силы, помогающие ему «не изувериться, рук до срока не сложить».
И этой спасительной верою
да поздней калиной, да вербою
пасхальной — на самом краю,
за краем... да светом особенным,
во взоре, открытом и совестном,
да чем еще? — жив и стою.
Потому-то, скорей всего, в стихотворениях Владимира Башунова, несмотря на некоторый налет трагизма, нет тупика безысходности. Поэт верит, что «не все потеряно меж нами, // не вся любовь размыкана по ветру, // и сердце, оглушенное разладом, // хранит в себе незамутненный звук»:
Звучи, звучи, родное пенье!
Качайся, тонкая лоза!
Чтоб обожгло меня волненье
и затуманилась слеза.
...И плачу я большой и сильный,
уже давно немолодой,
над золотой травой и синей
и над зеленою водой.
Над светом детства промелькнувшим.
Над чистым звуком горловым,
Над всем прекрасным, да минувшим,
Над всем минувшим, да живым.
21 февраля 2005 года Владимир Башунов скоропостижно скончался после операции на сердце. Но «незамутненный звук» «родного пенья», вызывавший у поэта благоговейные очистительные слезы и рождавший прекрасные стихотворные строки, я уверен, еще не раз отзовется в наших душах.
А. Горшенин
Дополнительно рекомендуем прочесть
Книги В. Башунова:
Жаль моя. Стихотворения. — Барнаул, 1988.
Полынья. Стихотворения. — Барнаул, 1998.