Аби да бабай. Две татарские семейные истории из коллекции историко-биографических материалов

Настоящая публикация, ее обсуждение на представительной конференции имеют целью ознакомление научной общественности с двумя историческими источниками, входящими в коллекцию историко-биографических материалов, собранную в 1984–2006 гг. на кафедре отечественной истории НГПУ (подробнее о ней см.: [2]). В 2004/05 учебном году слушатели спецкурса проф. В. А. Зверева, студенты 3 курса исторического факультета, получили задание преподавателя записать воспоминания своих пожилых родственников или знакомых. Инструктируя начинающих исследователей, руководитель ориентировал их, в частности, на использование методологии крестьяноведения и метода семейных историй, дающего «возможность “снизу” понять то, что для отдельных людей означают социальные институты, с которыми они соприкасаются в своей повседневной жизни, и как, исходя из этого знания, они строят свое поведение» [3, с. 286].

Результаты работы слушателей спецкурса пополнили коллекцию кафедры. Они являются неоднородными по качеству, но некоторые достойны опубликования. В данном случае мы обнародуем две работы, объединенные этнографической и поселенческой «привязкой» (обе посвящены семейным историям татар, живущих в деревне Новосибирской обл.), а также сходным содержанием (биографии предков во втором поколении в контексте истории рода и национальной истории). Разбуженный на студенческой скамье интерес к повседневной истории родительской семьи, малой родины и своего народа реализовался у одного из авторов также в документально-публицистическом фильме, снятом и показанном телерадиокомпанией «Молодая культура Сибири» в программе «Татарский канал» [1].

1. Зульфия Ахметгареева: «Бабушка вспоминала только хорошее»

Мне было три года, когда моя клубнични-аби[1] покинула этот мир. В памяти остались о ней лишь смутные воспоминания. Поэтому в своей работе я предприняла анализ обширного массива тех фактов, которые упоминаются в оставшихся записях бабушки и членов ее семьи. Хранятся записи у ее старшей дочери Галии в Новосибирске. Много интересного, порой противоречивого я узнала также из неоднократных бесед с родственниками и знакомыми. Нитью, связавшей все воедино, стали мои беседы с бабушкиными дочерьми – с моей мамой (самой младшей) и тетей Галиёй – старшей из пяти сестер.

Приезд в Сибирь

Моя бабушка по маминой линии Галикберова Газимя Гарифулловна родилась 7 декабря 1914 г. в татарской деревне Качёмка Убинского р-на Новосибирской обл. (где родилась и прожила семнадцать лет и я). Она была вторым ребенком из одиннадцати, выжило лишь семь.

Ее родители переехали в 1909 г. из Поволжья (из д. Салихово Баулинского р-на Татарстана) в годы переселенческой эпопеи, так много давшей Сибири. Столыпинская реформа была спасением для тех, кто действительно хотел и умел работать. К моменту переезда семья прадеда считалась довольно состоятельной, а благодаря своему трудолюбию и организованности они завели более богатое, чем на родине, хозяйство. Занимались сельским хозяйством и скотоводством; одних лошадей насчитывалось до 25 голов. Нанимали рабочих, с которыми ели за одним столом общую пищу.

В своих воспоминаниях бабушка пишет, что прадед Гарифулла владел грамотой, хорошо знал арабский алфавит, он в свое время еще на родине закончил медресе. В полной мере передал детям свои знания: основы ислама, морально-нравственные нормы и уроки достойного воспитания. В Качёмке в то время была мечеть, а при ней медресе, где обучались грамоте жители деревни.

Отношение семьи прадеда к царскому правительству, да и к самому Николаю II было положительным, хотя порой политика самодержцев была такова, что препятствовала развитию национального просвещения, татары осуждались за «фанатизм», «слепую» приверженность исламу. Достижения татарского народа в сфере духовной культуры долго игнорировались, а наш народ, консолидировавшийся к тому времени в буржуазную нацию, имел богатые традиции, находился на достаточно высокой ступени духовного и интеллектуального развития. Имело место и национальное самосознание – главный признак жизни этноса.

«Раскулачивания»

Гражданская война перевернула жизнь семьи. Лишившись всего нажитого, начинали заново возрождать хозяйство, и повторялось это неоднократно. События изменили многое; нормы, законности, традиции, чувство уважения к частной и личной собственности ушли в никуда. Экономика страны разваливалась, в дом пришли разруха и голод.

Бабушка вспоминает неоднократные раскулачивания, но в колхоз прадед не вступал, относился к этому крайне отрицательно, всегда говорил, что «люди, ходившие без штанов, взяли в руки наганы и загоняют всех в колхоз».

В 1932 г. с оставшимся хозяйством переехали в Успенский колхоз, где окончательно лишились всей скотины. От угрозы репрессий бежали на ст. Кожурла. Прадед Гарифулла устроился работать на железную дорогу обходчиком. Из вырубленных пластов дерна, которые сложили наподобие кирпичей, построили большую землянку, где и жили. Чтобы свести зиму, пустили к себе цыган, которые платили за проживание. Жили дружно, оказывая взаимную помощь. На заработанные деньги купили корову, она-то и спасла от голода.

В 1935 г. прадед попал под поезд, большая семья осталась без кормильца. К этому времени старшая сестра бабушки Минсулу вышла замуж за Шайхетдина – парня из с. Заречное того же Убинского р-на. Бабушка часто ездила к сестре в гости, помогала по хозяйству.

Многие мои собеседники отмечали, что бабушка Газимя была красивой женщиной: длинные черные волосы, пухлые губы, карие глаза. Высокая, стройная, а главное – от природы умная и деловитая.

Замужество

В одну из таких поездок к сестре, когда бабушка приехала на каз емэсе[2], ее заприметил Ахтям – молодой парень, который работал счетоводом и считался большим человеком на селе. Бабушка вышла замуж и тоже стала жить в Заречном. Но брак оказался неудачным: детей не было, в чем Ахтям обвинял жену, даже водил ее к гинекологу, где ее признали бесплодной.

В 1938 г. Ахтяма призвали в армию. Бабушка осталась с парализованной свекровью, ухаживала за ней, взяла все хозяйство в свои руки, а как же иначе? Жизнь крутила кем хотела и как хотела, да так, что многие ломались, не выдерживая этого урагана войн, смертей, разлук и разочарований. Разочаровывались в близких и родных, в тех, кому доверяли, кого любили, но самым страшным было потерять веру в себя…

Началась Великая Отечественная война. С самого начала войны Ахтям попал на фронт. В селе к тому времени не осталось мужчин, всю работу вели женщины. Бабушка, всегда проявлявшая свои лидерские качества, умевшая хорошо работать и руководить, была назначена бригадиром полеводческой и рыбоводческой бригад. Во многих вопросах замещала председателя, которым   была Минниямал, член КПСС – единственная партийная женщина на селе. Многие Минниямал боялись и считали «солдафоном в юбке», со многими она конфликтовала, односельчане на нее жаловались районному руководству, которое обещало назначить вместо нее Газиму. Думаю, что это и послужило поводом для начала давно назревавшей войны между двумя сильными женщинами.

Шаль «врагу народа»

В 1942 г. бабушку за хорошую работу наградили вишневой шалью с крупными цветами. Она до конца жизни хранила у себя в сундуке эту шаль, иногда доставала и разглядывала, улыбалась и мысленно уходила в прошлое… Вспоминалось лишь хорошее, хотя этот платок был предметом зависти многих женщин; скорее – сам факт того, что его вручили именно Газиме.

Больше всего подарок раздражал Минниямал, но этот момент в своих воспоминаниях бабушка не затрагивает. Об этом мне рассказала тетя Галия, которая, в свою очередь, узнала это от Гельмедтина – свидетеля всего происходящего (он жил в то время в Заречном, сейчас живет в Новосибирске).

Бедность и голод стали верными спутниками семьи. По причине плохих материально-бытовых условий получили распространение всевозможные болезни. Работая дни и ночи, бабушка успевала ухаживать за свекровью.

Этот год оказался событийным для бабушки: вслед за признанием ее как руководителя с высокими нравственными  качествами, ее признали «врагом народа»…

Свидетели происшедшего считают это глупой игрой судьбы.

Газимя в это время редко ездила к родственникам в Кожурлу, и однажды надумала проведать родных. О том, чтобы везти гостинцы, не было и речи – не те времена стояли (они действительно стояли – казалось, что время не движется, день начинается и заканчивается одинаково, и всё это длится уже века). Но бабушка решила собрать колосков и испечь из них хлеб, увезти родным, напомнить его аромат и вкус. Однако у судьбы были свои планы, которые она выполняла довольно умело…

Бабушка с подругой пошли в поле за «тремя колосками», но были пойманы Минниямал, которая вывернула им карманы. Сказав, что они отстранены от работы, заперла в сарай, где они провели ночь. Еще одно испытание! Главное – с честью его пройти, не предать саму себя, ведь «Аллах не возложит на душу больше ее возможностей…». Тетя рассказывает, что бабушка всегда переживала, когда вспоминала этот момент своей жизни.

Прошла ночь. Минниямал велела идти в Убинку и сознаться в совершенном, признать себя преступниками. Пошли. До дежурной части добрались лишь к вечеру второго дня. Показали колоски, отдали письмо, которое написала Минниямал, стали официально признанными «врагами народа». Бабушку отправили на лесоповал в Лесосибирск (Красноярский край). Но ее лидерские качества проявились и там, под ее руководством работала  очередная женская бригада.

Даже в те тяжелые времена бабушка пела свои любимые татарские песни, а силы придавала вера. Она была истинной мусульманкой, старалась соблюдать обычаи и традиции. Голодала, но не ела той пищи, которая была изготовлена из свинины, не пила алкогольные напитки, хотя многие этим спасались. Соблюдала Уразу[3]. Хотя часто приходилось скрывать свою принадлежность к татарской нации, к мусульманскому роду, сомнений по поводу истинности имана[4] не возникало никогда. «Истинно верующий при любых обстоятельствах считает свое положение наилучшим: как бы тяжело ему ни было, он восхваляет Всевышнего Господа», – говорил пророк Мухаммед, по этому принципу и жила бабушка. 

Пришел 1945 г., многонациональный народ добыл Победу, но тяжелы были последствия войны. Бабушку освободили сразу после окончания войны. Пришел Ахтям. Узнав, что жена – «враг народа», освободил себя от роли мужа: сказал три раза в три стороны «Талак», что по мусульманским понятиям означает развод, хотя сам слыл ярым атеистом. Односельчане говорят, что он потом женился на «идеологически выдержанной» женщине.

Мой бабай

Бабушка приехала в Кожурлу, где устроилась работать на железную дорогу. Здесь она встретила своего настоящего спутника жизни, моего клубнични-бабай[5].

Мой дед Рахматуллин Хазимурат Валиуллович родился в 1907 г. в с. Кряжлы Оренбургской обл. В Сибирь переехали в годы той же Столыпинской аграрной реформы. Семья была богатой, члены семьи владели основами грамоты, дед знал арабский, читал по-татарски на латинице, русским владел хорошо и в письменной, и в устной форме.

В 1914 г. семья деда поселились все в той же Качёмке, откуда переехали в с. Нугай Северного р-на, где прожили до 30-х годов. Затем, спасаясь от коллективизации, переехали в Казахстан, в Семипалатинскую обл. Там они занимались извозом, в колхоз не вступали. Дед в 1934 г. женился на Гайше, но вскоре развелся.

Вскоре отобрали все имеющееся хозяйство, брат деда Гарифулла вступил в колхоз (у него уже была семья), а сам дед отказался и ушел на заработки. Сначала пек хлеб на пекарне, затем на приисках мыл золото, работал бригадиром в промартели, где производили сани, дуги, веники. В 1938-м женился на молоденькой Зайтуне Гафаровой, с которой прожил два года. Примерно в это время  часть его родственников поехала в Китай, где жили до 1955 г., но это немного другая и очень интересная история.

Фронтовые будни для деда начались с Финской войны, где он служил в разведке, а закончилась в Белоруссии. Дед был трижды ранен, контужен, но и боевых наград принес много. Дед не хотел вступать в партию, чем его часто попрекал политрук. Дед рассказывал, что даже когда шли в атаку, политрук не оставлял его в покое, уговаривал, чтобы он хотя бы умер коммунистом, но дед продолжал жить беспартийным. Впрочем, дедушка не любил вспоминать о военных годах, поэтому информации на этот счет немного.

После войны

Вернулся Хазимурат с войны, встретил бабушку, поженились в 1946 г. С этого момента я могу говорить одними словами о двух судьбах. Дедушка часто рассказывал, как им в приданое дали арбу с коровой, шесть овец, постель. На этой корове дед и бабушка поехали на 804-й км, где до 1954 г. с братом деда Гарифуллой жили одним двором. Родила бабушка деду шесть детей: Галию (1947 г.), Халиду (1949), Гумяра (1952), Райсю (1954), Найлю (1956) и мою маму Нафисю (1959 г.).

Дедушка устроился путевым рабочим, а бабушка вела домашнее хозяйство. В семье говорили только на татарском языке (нужно заметить, что в общественных местах и на русском говорили грамотно). Соблюдали пост, исполняли намаз, читали Коран. Слушали и пели татарские песни (бабушка очень любила И. Шакирова). Но все это сильно не оглашалось, по известным нам причинам.

Бабушка очень любила вязать, вышивать, шить; была хорошим садоводом. Вязала шали, которые потом продавала, за счет этого и выживали. Чтобы вязать, нужно много пуха, а много скотины держать не разрешалось, да и кормить было нечем – все уходило в совхоз. Разрешали держать одну корову с теленком, 4 овечки, 10 кур. Но семье не хватало, приходилось часть скота держать тайком. Так же тайком и косили сено – уже после заморозков, когда совхоз откосит.

Был постоянный контроль над частным хозяйством: объезды, проверки. Пересчитывали количество скота, кто не успевал спрятать в лесочек – забирали. Изъятое отправляли на мясокомбинат.

Существовал план, по которому каждый двор должен был сдать государству определенное количество продукции в год: молоко, шкуры, шерсть, 300 яиц. Семье почти ничего не оставалось. Жили очень бедно, но так как дед работал на железной дороге, деньги платили, хотя и немного. А паспорта получили лишь в 1954 г.

Дома у дедушки с бабушкой всегда были гости. Бабушка открывала свой сундук (где, кстати, хранила вишневую шаль), доставала изюм, урюк, пряники, карамель, – все хранила для гостей. Тетя Галия всегда вспоминает, как они, дети, радовались тем дням, когда бабушка варила яйца: всем по одному, а деду, как хозяину, – два. Когда в стране стало более свободно с продовольствием, в частности, с мукой, бабушка начала баловать своих домочадцев выпечкой: хлебом, пирогами. Часто делала коймак[6], кыстыбый[7], кул токмаче[8] и другие национальные блюда.

Дедушка и бабушка вырастили и дали действительно высоконравственное воспитание, основанное на национальной культуре и религии, шестерым детям. Уважение к матери лежало в основе воспитания, издавна мать в татарских семьях являлась святым человеком, с чьим мнением считались все. При матери нельзя сквернословить, курить, повышать голос. Эти обычаи сохранились во многих семействах и до наших дней.

Патриархата не было, но авторитет отца играл большую роль. Дед четко очерчивал рамки дозволенного, но все дети с ранних лет научились делать выбор, решать свои вопросы самостоятельно.

Бабушка покинула этот мир в ноябре 1987 г., а дедушка – в октябре 1992 г. Их мечта – съездить в Казань, на родину предков, к сожалению, не сбылась.

2. Алия Мухометшина: «В доме у дедушки нам не скучно» 

Мой бабай – удивительный человек, по крайней мере, для меня. Его зовут Мухометшин Адиат Курбанович. Родился он 24 января 1934 г. в д. Юрт-Ора Колыванского р-на Новосибирской обл. – в одном из поселений немногочисленной этнической группы сибирских татар – чатов. Здесь и прожил почти всю жизнь. Несмотря на свой возраст, ведет активный образ жизни. Он – староста деревни, поэтому ему приходиться решать много проблем. Меня всегда поражает его готовность прийти на помощь, отзывчивость. Кто бы ни пришел, что бы ни попросил, он всегда готов выслушать и сделать все от него зависящее, чтобы решить проблему. Именно поэтому я отправилась в деревню.

Приехав, я не сразу встретила его, так как он опять был весь в работе. На мое предложение поговорить о прошлом быстро согласился. В это время в доме находились еще бабушка и несколько их детей – мои тети и дяди. У дедушки пять сыновей (в том числе мой папа) и три дочери, так что, если мы собираемся вместе, нам не скучно. Услышав о том, что бабай будет рассказывать о своей жизни, все приостановили свои дела и присели послушать. Я достала диктофон, и он, глубоко вздохнув, начал рассказывать. Сначала он несколько смущался диктофона, но по мере того, как все больше погружался в свои воспоминания, раскрепостился и перестал обращать внимание на то, что его записывают. Так мы проговорили с дедом всю ночь, а потом и на следующее утро он продолжил рассказывать…

«В семье нас было трое детей: моя старшая сестра Гульминавар, я и мой младший брат Рамазан. <…> Помню, что отец моей матери был середняком. Власть тогда, [во время коллективизации,] все отобрала у него, несмотря на то, что он был слепым. Это мне мать рассказывала. Даже самовары, подушки – всё отобрали. У дедушки был в основном скот, он держал лошадей, нанимал людей, чтобы содержать скот, была у него кузница.

Слепым он был не всегда. Просто однажды в глаз попал репейник, и произошло заражение, в результате он ослеп. Но надо сказать, что дед мой не из тех людей, кто отчаивается, он был сильным человеком, справедливым, и за это снискал себе уважение. А когда ослеп, то все равно трудился и следил за работой своих наемных рабочих. Когда рабочие косили траву литовками, бывало, плохо прокосят (не всю траву), а бабай возьмет да подойдет, пощупает траву и сразу видит, есть брак или нет. Если есть брак, то он высчитывал это при расчете. Ему помогала по работе моя мать Гульминур. Она умела читать Коран по-арабски, по-нашему – Карыб[9]...

Вообще надо сказать, что народ в то время был более религиозным. Мы соблюдали посты, к религии относились очень серьезно, даже запрещались браки с представителями другой религии. Но это не значит, что мы с ними враждовали. В нашей деревне жило несколько русских, и мы с ними были в хороших отношениях. Это сейчас молодежь не отмечает наши национальные праздники, многие обычаи уже позабыла.

Помню, что дед мой прожил 102 года и был в здравом уме. Что интересно, в это время у него были [целыми] все зубы. Дом успели переоформить на моего отца Курбана. Отец моего отца Мухаматнур бакенщиком был [на Оби], за бакенами смотрел.

Помню, что раньше у нас в деревне была мечеть, потом сделали из нее школу. Так вот, в этой школе учился я первые четыре класса. Занятия велись на татарском языке. Был также русский язык как предмет два раза в неделю. Пятый класс ходил в деревню Почта за 5 км. <…> Помню, игра была папаяк – это когда из суставов ног лошадей делалась горка, а потом с определенного расстояния выбивали их, ведь игрушек тогда мало было. В лапту, с мячиком играли. Еще мне запомнилось, как мы ловили водяных крыс. Ловили их либо капканами, либо палками забивали. По весне это было. Потом их сдавали. За одну шкурку давали 13 копеек. А мы много старались принести, чтобы можно лошадь было купить, лошадь тогда стоила 140 р. <...>

В школьные времена было туговато, особенно в 1941 г., тогда отец ушел на войну. В это время мне приходилось таскать дрова на санках, на себе. Тогда хлеб давали по карточкам, в деревне магазина не было, ходили в соседнюю деревню Почта. В годы войны тяжело было. <...> Помню, что ели картошку замерзшую. Толкли ее, потом в пюре добавляли муку, жарили лепешки. Лепешки сытные были, так как крахмала много. Весной ели лебеду, крапиву. На всю семью (5 человек) одну булку хлеба давали. Ходили за 4–5 км за полевым луком юа; босиком ходили, так как обуви не было. А дома мать воду молоком белила, добавляла юа, и суп готов. Была у нас одна корова. Что говорить, тяжело было.

В это время налоги сильно душили. Яйца сдавали государству, независимо от того, есть курица или нет. Был даже план сдачи литров молока. Шерсть барана продавали, всё сдавали на налоги. Получалось, что и барана держали для сдачи государству налогов. Самим кишки только оставалось кушать. <…> Если вовремя не заплатишь, пеню начисляли, имущество могли конфисковать. Даже занавесок не было в доме, не было лишних тряпок, так как могли описать, если налог не [выплатишь] вовремя. <…> Мяса не было. Чтобы срубить тальник, нужно было покупать лесной билет (разрешение). Березу рубить нельзя было, посадить могли.

С 1950-х на ноги народ вставать начал... Помню, что отец вернулся с фронта еще до окончания войны. Он был ранен. У него даже медаль «За отвагу» была. Однажды он чуть не утонул, в результате простыл, открылись старые раны, и он умер... <…>

В августе 1954 г. пришла повестка в военкомат. Как сейчас помню, повезли меня на маленькой лошади-монголке. Уехал я 31 августа... Меня отправили пока во Владивосток. <...> В столовую нас водили строем. Но так как еды было мало, я примыкал к другим отрядам и ходил еще кушать. Потом нас на корабле повезли в Петропавловск-Камчатский... Прикомандировали нас к [чужой] части – до своей еще не дошел... Устроился правщиком пил, ремонтировал их... Потом служил в артиллерийском полку. Через некоторое время меня отправили учиться в полковую школу на командира орудия... Помню, что туго было с арифметикой, так как я закончил всего пять классов, но выучился все-таки. Вообще учился я шесть месяцев. Командиром орудия стал, по званию – младшим сержантом.

Во время службы отправили меня в командировку в Москву сопровождать продукты, солдат. Когда доехали до Новосибирска, я договорился со своим другом Володей из Каргата, что он сам поедет в Москву, а я домой. А когда будет возвращаться обратно, он пришлет мне телеграмму, чтобы я его ждал на железнодорожном вокзале. Так мы и поступили… Когда мы доехали до Владивостока, то хотели долететь до Петропавловска-Камчатска на самолете. Но откуда ни возьмись, появился наш подполковник, и ему пришлось место отдать, а сами мы на пароходе добирались. Так я ни в Москве ни разу не побывал, ни на самолете в своей жизни ни разу не летал. Обидно, что говорить...

Что интересно, дедовщины как таковой не было. Были у нас шутливые традиции. Например, отслужил год, и ложечкой по животу ударяли какое-то определенное количество раз, например, раз 5–10. Но не больно ударяли. А чтобы так издеваться, как сейчас, не было. Нет, такого не было. <…>

Помню, что однажды к нам приходил офицер из ансамбля и набирал группу. Он сплясал и спросил, кто так сможет. Вышло человека три. Я тоже хотел выйти. (Я ведь с детства хорошо танцую и умею играть на гармошке. Когда еще был маленьким, то на медном тазике, что ли, отстукивал мелодию. Слепой дедушка сказал тогда моему папе, что у меня есть слух и мне надо купить гармошку, и купили.) Но мой друг сказал мне, чтобы  не выходил, а лучше будем вместе дослуживать. Так я и не вышел, о чем сильно сожалею... Служил я три года всего...

Когда отслужил, то вернулся домой... Устроился на работу в д. Скала, от Юрт-Оры это примерно в 12 км. В это время сенокос был, и меня назначили старшим мётчиком, стога метал. Работал хорошо, даже премировали. Подарили электробритву, два экземпляра. <…>

Помню еще, что в 60–70-х годах трудодни были. Народ деньги видел раз в году, тогда продуктами расплачивались, пшеницу давали. Была в д. Вьюны водяная мельница, туда и ходили молоть муку. Мельница по-нашему называется тыгырмен. Однажды поехали туда, пшеницу повезли, а когда приехали, там очередь была большая. Так и не дождались. Ночью домой возвращались. <…> Через некоторое время в д. Скала водяная мельница появилась. Туда и возили пшеницу, мололи муку. Потом появились электрические мельницы...

15 августа 1956 г. сосватали твою бабушку Магафуру. Сватовство по-нашему называется клак-сиюнче[10]. Ей тогда было всего 17 лет, она 1939 г. рождения. Мне тогда было 22 года. Помню, когда увидел ее, сразу понял, что моей будет. Больно хороша бабка твоя была. Да она и сейчас красивая. Перед свадьбой прошел никах, помолвка то есть. Мулла прочитал молитву, благословил и спросил, согласны [вступить в брак] или нет. 15 октября 1956 г. состоялась свадьба. Затем на телеге привезли невесту, телега вся украшена была различными цветами... Мы встали на ковер и нас осыпали пшеницей, чтобы был достаток в семье... Потом нам и свидетелям, по-нашему ептешь, то есть друзьям, щербет давали пить по глоточку (это такая сладкая вода). Из ружей стреляли. Гуляли по три дня с каждой стороны. На третий день невесту показали гостям, когда [присутствовали] одни только женщины. На свадьбе у нас по обычаю были национальные татарские блюда. Это, прежде всего, чакчак[11]... Были еще самза, парамяч, баурсак, кыстыбый, тарки. <…>

Что касается еды, то тут здесь нас выручала также матушка-природа. Мы собирали ягоды, грибы, кедровые орехи, березовый сок... Многие сами пекли и пекут хлеб (апяй). Кроме того, из конины мы изготовляли и изготовляем колбасу казы. Да, еще же охотой занимались. Держали коров, лошадей, овец. Но свиней не держали, так как это грязное животное, это грех. <...>

Основными орудиями [рыбного] лова служили сети и неводы (ау), их мы плели сами... Также ловили рыбу удочками, кармак по-нашему. Кроме того, использовали при ловле морды – суган (иногда их длина доходила до 2 м), верши, корчажки. В корчагах употребляли конопляную приманку киндраш. Использовали также фитили. Они были однокрылые (бир канат) и двукрылые (еке канат)...

Жили мы не так, как сейчас. Много времени уже прошло, многое поменялось, в том числе и мы сами изменились. Как видишь, я уже не мальчик, и мне аж 70 лет. В жизни было всякое: и черные, и белые полосы. <…> Но что бы ни случилось, надо верить только в хорошее, не бояться трудностей, идти  вперед и преодолевать их».

В. А. Зверев, З. М. Ахметгареева, А. Р. Мухометшина

Новосибирский государственный педагогический университет

Библиографический список

1. Ахметгареева З. Р. Память о будущем [Видеозапись] / авт. фильма З. Ахметгареева; оператор К. Канин; режиссер монтажа М. Сорокина. – Новосибирск: ТРК «Молодая культура Сибири», 2006. – 1 электрон. опт. диск.

2. Зверев В. А. Коллекция биографических материалов на кафедре отечественной истории НГПУ: происхождение, содержание, перспективы использования / В. А. Зверев, Е. В. Конева // История и культура Сибири в исследовательском и образовательном пространстве. – Новосибирск: НГПУ, 2004. – С. 53–56.

3. Ковалев Е. М. Истории крестьянских семей: методика и первые результаты // Крестьяноведение: Теория. История. Современность: ежегодник, 1996. – М.: Аспект Пресс, 1996. – С. 285–290.

Опубликовано: Зверев, В. А. Аби да бабай : две татарские семейные истории из коллекции биографических материалов / В. А. Зверев, З. М. Ахметгареева, А. Р. Мухометшина // Восток – Запад: проблемы взаимодействия : история, традиции, культура : материалы Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. памяти проф. А. В. Эдакова / отв. ред. К. Б. Умбрашко. – Новосибирск : НГПУ, 2007. – Ч. 2. – С. 181–192.