Черемша

(рассказ в стиле биографического краеведения)

В селе Турунтаево в понятие «за речкой» вкладывался несколько иной смысл, нежели в любом другом поселении. «За речкой» означало огромную территорию, раскинувшуюся от моста через Ташму до впадения в неё Берёзовки, если пойти берегом влево. Если ехать прямо, то «за речкой» будет местность до гати через таёжку в сторону деревни Осиновки – это километров десять. Местность за мостом вправо была заросшая очень плотно елями, пихтами, кедрушками и завалена буреломом. В полном смысле «непроходимая тайга». Эта часть леса не претендовала на определение «за речкой». К слову, у каждого жителя села за речкой были свои излюбленные места. Кто-то рубил здесь банный сруб, драл мох для дома или бани, кто-то заготавливал жерди, кто-то брал ягоду. Когда наша семья переселилась в Турунтаево, родители освоили укромный уголок «Леоновы штаны». До сих пор не знаю, откуда пошло название, скорее всего местные Леоновы, наши дальние родственники, заготавливали здесь лес на строительство дома, а «штаны» могло означать раздвоение просеки, либо понижений местности. В этих «Леоновых штанах» росла крупная, крупнее не бывает, чёрная смородина! У отца всегда было приподнятое настроение, когда они с мамой возвращались на телеге, гружённой ведрами с чёрной и красной смородиной, да с полными корзинами рыжиков.

С дедушкой мы ездили сюда весной за черемшой, колбой по-местному. Тучи комаров и мошек облепляли наши накомарники, спины и  руки, как только мы съезжали с накатанной дороги и ныряли через крутую яму, коряги, в заросли. Чуть приметную тропинку угадывали то ли дедушка, то ли лошадь, но мы успешно пробирались вперед, и наконец, останавливались. Лошади позволялось пастись по молодой траве, а мы отходили от телеги метров десять, и дедушка восклицал:

-Вот она, глянь сюда!

Среди деревьев, в небольшом понижении расположилась светло-зеленая, чуть с голуба, поляна.

-Колба! 

Быстро иду туда, падаю, зацепившись за коряги. Сорвав первые стебельки, откусываем, медленно жуём.

-Дожили! Вот бабушка твоя обрадуется!

Набираем по охапке, относим к телеге. За час работы нагружаем целый воз! Сели, поехали. И только тогда начинаю замечать, что распухшие руки покрыты слоем раздавленных и живых, сосущих кровь комаров и мошек, что дышать через накомарник трудно и надоело.

-Но, пошла, пошла!

Дедушка понукает лошадь, хотя, настрадавшись от гнуса, она идет ходко, с напряжением протаскивает телегу через болотины и полусгнившие лесины. Кому приходилось ездить на телеге грязными, ухабистыми, заболоченными дорогами, тот помнит, как меняется ход лошади в этих местах: она начинает частить ногами, увеличивает скорость, старается быстрее проскочить гиблое место! Но если встанет, не в силах тянуть повозку дальше, то стронуть её с места трудно…

Как только выскочили на дорогу, мне вручается кусок ароматного хлеба:

-Пожуй с колбой! Скоро дома будем!

Лошадь помчалась рысью, гнус начинает отставать. Хорошо!

Дома бабушка радовалась, оглядывая целый воз первого весеннего лакомства.

-Соседям раздадим, всем хватит!

-Погоди, сперва себе набери на заготовку. Сделаем, как раньше делали: потолчем немного, посолим, да в туеса старые!

-Хватился! Туеса вон на полках в кладовке стоят, сколько лет не трогали!

-Вот и давай, доставай да используй!

Дедушка всегда был рачительнее, нежели бабушка. Под его приглядом мы очищаем нижнюю часть растений, затем бабушка измельчает их ножом, солит, толчёт в деревянном корыте, укладывает в несколько берестяных туесов, в глиняные крынки.

За ужином едим картошку в мундирах, толчёную колбу со сметаной – вкусно!..

До середины лета бабушка нет-нет, да и достанет колбу из погреба, и уже не помнишь о таёжных комарах-мошках. Осталось в памяти только радостное чувство, охватившее нас с дедушкой при виде такого изобилия…