«Два мира есть у человека:
Один – который нас творил,
Другой – который мы от века
Творим по мере наших сил».
Е. Баратынский
Сохранилась старая, пожелтевшая от времени фотография из другой, теперь уже совершенно другой жизни. И, кажется, даже из позапрошлого века. Большой стол, накрытый для утреннего чаепития, большой, скорее всего – ведерный самовар, большая, а по нынешним меркам – очень большая семья за столом. Застывшее мгновение давно канувшего в небытие времени: забытые, а то и вовсе незнакомые лица, неразборчивые до полной беззвучности слова только что звучавшего перед мгновением съемки разговора, солнечные блики на скатерти, милая, хотя и совершенно домашняя элегантность женских нарядов, неподдельная заинтересованность и едва скрываемое любопытство в глазах уставившихся в объектив детей…
Какая все-таки удивительная сила в этих случайно запечатленных мгновениях далекого прошлого! Они властно даруют нам драгоценное, с годами все более обостряющееся чувство сопричастности к давно закончившейся жизни родных людей. А о том, что они родные навсегда, навечно – и в далеком прошлом, и в твоем нынешнем бытии, и в неведомом еще будущем твоих детей и внуков, говорит внезапно пробуждающееся волнение, с которым вдруг начинаешь вглядываться в незнакомые и, в то же время, необъяснимо родные лица, хотя лишь в некоторых из них, и то, если еще помнятся рассказы матери или деда, с трудом отыскиваешь едва уловимые знакомые черты.
Почему рассказ с этой старой фотографии? Анализ творчества любого большого художника неизбежно подводит нас к тем годам, дням и часам его жизни, жизни близких и окружающих его людей, которые формировали неповторимое своеобразие не только характера и личностных особенностей, но и всего его творчества. Впечатления окружающего, как и генетическая память у человека талантливого и творящего навсегда остаются в его произведениях, определяют взаимоотношения с миром и людьми. Вот и Александр Сергеевич, пытаясь отыскать ту точку отсчета, с которой судьба наметила его путь художника и неутомимого труженика, задает себе вопрос:
«Как же это случилось? Что определило мою жизнь? Может быть гены моей матери сыграли свою роль? Может быть – судьба? Или стечение обстоятельств? Или таинственное Проведение?»
С уверенностью можно сказать, что все эти слагаемые сошлись как в фокусе, сформировав судьбу и творчество художника, чье имя оказалось навсегда вписанным в историю нашего города – Александра Сергеевича Чернобровцева.
По семейной легенде фамилия Чернобровцевых началась со времени Петра I. Самодержец и реформатор «вздыбленной на дыбы России», обходя строй гренадеров, обратил внимание на двоих красавцев-богатырей с черными бровями.
– Кто такие?
Оказалось братья. С наследством еще допетровской Руси – бесфамильные.
– Будете Чернобровцевыми, – особо не раздумывая, решил государь, чье слово не подвергалось обсуждению и становилось законом.
Дед Александра Сергеевича по матери был врачом. Он оказался единственным из большой семьи священника, выбравшим «мирскую» профессию. В семье родителей его считали «белой вороной», а в семье собственной и среди тех, кто знал его – подвижником, трудягой, бескорыстнейшим и самоотверженным человеком, готовым по первому зову, в любую погоду добираться к больным на лошадях, а то и пешком по бездорожью в самые отдаленные уголки Ивановской губернии, месяцами пропадать в очагах опасных эпидемий, делиться с обездоленными не таким уж богатым жалованием уездного врача. И это его подвижничество можно с полным правом приравнять к священническому служению его отца и братьев, которое по воспоминаниям, было таким же самоотверженным и бескорыстным. Подлинная российская интеллигенция, которой, к великому сожалению, в нашей стране становится все меньше и меньше, формировалась именно из таких людей, наследуя своим потомкам те черты характера и те жизненные принципы, которые сберегаются не словами и наставлениями, а личным примером и прожитой жизнью. Не об этом ли семейном наследии, доставшемся его матери, а потом и ему самому, говорил Александр Сергеевич, пытаясь разобраться в тех посылах судьбы, которые шаг за шагом определяли его жизненный путь.
Первые, самые смутные детские воспоминания – о большом доме деда, где мать, средняя из двенадцати детей, расставшись с мужем, жила с ним до своего отъезда на учебу в Ленинград. А ведь давно доказано, что смутные детские воспоминания накладывают неизгладимый отпечаток на особенности творческого восприятия окружающего мира. Большой сад за домом, который казался таинственным и бесконечным. Уходящая в неведомую даль дорога за всегда распахнутыми воротами. Бабушка, варившая вишневое варенье в большом медном тазу, и необыкновенно вкусные пенки, достававшиеся любимому внуку. Саша мог часами рассматривать древесные узоры на стенах и потолке, угадывая в них знакомые фигуры и совершенно незнакомых фантастических зверей, заворожено следил за полетом маленьких учебных самолетов над недалеким от дома аэродромом. Десятки навсегда врезавшихся в память мелочей, с которых начинается большая и пока еще совсем неизвестная жизнь.
Следующие воспоминания уже более разборчивы и последовательны.
«Вспоминаю себя мальчиком в довоенном Ленинграде. Я заворожено смотрел в Русском музее на произведения великих художников и мечтал сам стать художником. Иногда мой детский сад закрывался на карантин, и тогда маме приходилось брать меня с собой на занятия в институте. Я сидел и рисовал то, что рисовали будущие архитекторы, мамины товарищи. Наверное, на мое развитие так же незаметно влияла красота и гармония архитектуры Ленинграда».
И хотя этот период детской жизни был очень и очень непростым из-за бытовой неустроенности и вечного безденежья (стипендии матери хватало лишь на несколько дней сносного полуголодного существования), но обилие новых, «завораживающих» впечатлений от подлинного искусства уже не просто откладывалось в памяти, но властно формировало рано обнаружившийся талант. Александр Сергеевич любит вспоминать, как к шестилетнему мальчугану, притаившемуся за спинами студентов, трудившихся над рисунком обнаженной натуры и тоже старательно рисовавшему заданное, подошел профессор и, удивленный, долго смотрел на плоды его вполне самостоятельных трудов. На следующем занятии он подарил малолетнему художнику коробку драгоценных из-за своей тогдашней недоступности красок. Это было явным признанием юного дарования.
Война началась через два месяца после отъезда из Ленинграда в Читу, куда мать, только что получившая диплом архитектора, поехала по распределению. Архитекторы в Чите были тогда не нужны, а начавшаяся война и вовсе отодвинула в неведомое будущее возможность проектировать, строить, рисовать. Чтобы выжить, ей пришлось взяться за первую попавшуюся работу, неделями и даже месяцами пропадать в дальних таежных углах области, оставляя сына на чужих людей, а то и в полном одиночестве. Голод был постоянным спутником тех лет. Не все и всегда складывалось с учебой – школа была за много километров от дома и добираться до нее в сорокаградусные морозы удавалось далеко не всегда.
«Трудные голодные годы войны как-то отодвинули мою мечту стать художником, но укрепили во мне необходимые для этой профессии волю и силу характера», – писал в своих воспоминаниях Александр Сергеевич.
На всю жизнь запомнился ему эпизод, когда им с матерью, уже несколько дней сидевших без куска хлеба, сердобольные соседи принесли немного молока, но мать отказалась взять его, объяснив это тем, что сейчас в стране все голодают, и они должны быть как все и вместе со всеми. И только на другой день, когда сын потерял от голода сознание, она разрешила ему выпить кружку молока. Через этот жестокий, может быть, неоправданно жестокий поступок матери, в детскую душу навсегда вошло чувство неразрывного единства со страной и народом, не обернувшееся затем ни обидой, ни чувством жалости к себе единственному и неповторимому, которое нередко проскальзывало, а то и вопило во весь голос в некоторых произведениях и воспоминаниях пресловутых «детей Арбата», так легко впоследствии примеривших на себя джинсовую одежонку «общечеловеческих ценностей», не имеющих к подлинным человеческим ценностям ни малейшего отношения. Это чувство в последующем творчестве Александра Сергеевича Чернобровцева обрело ту самую народность и монументальность общего, с которым индивидуальность и самобытность сливаются в неразрывное целое, не растворяясь и не выпячиваясь назойливо, как это нередко бывает у художников, склонных к эпатажу и самолюбованию, а потому бессильных создать нужное, наболевшее и понятное всем, а не только ограниченному кругу эстетствующих гурманов, пытающихся завуалировать творческую беспомощность и графоманство ссылками либо на непонятность «подлинного искусства», либо на вульгарный примитивизм «поп-арта», якобы единственного необходимого примитивному вкусу «массового потребителя».
«Подлинный художник всю жизнь пишет портрет своего времени и своего поколения, – говорил своим ученикам Александр Сергеевич. – И написать его, отразить лучшие и характерные его черты, он сможет лишь в том случае, если будет кровно с ним связанным, станет его плотью и душой, обретет в этом смысл и высшее оправдание своего существования и творчества».
Да, вы не найдете в произведениях Александра Сергеевича, которые он создавал всю свою жизнь, ни разрушенного дотла Воронежа, где их с матерью приютили в землянке совершенно незнакомые люди, ни пайки черного, необыкновенно вкусного хлеба, которым голодного мальчонку подкармливали в санитарном эшелоне раненые солдаты, ни пустынных, словно вымерших улиц только что освобожденного от блокады Ленинграда, ни старческой умудренности в глазах детей обожженных войной на всю оставшуюся жизнь. Но, в то же время, в суровой скорби его монумента Славы, в трагической и возвышенной силе знаменитого панно «Реквием» в сквере Героев революции, в строгих и лаконичных линиях его многочисленных скульптур и барельефов, в светлых иконописных ликах часовни Николая Чудотворца в центре Новосибирска выражена и теперь уже навечно запечатлена трагическая и великая суть событий, современником и соучастником которых он был с первых дней своей большой и непростой жизни.
Окончилась война, и мечта стать художником снова обретает реальную возможность осуществления. Окончив на родине в Липецке шестой класс, Саша Чернобровцев приезжает в Ленинград с твердым намерением поступить в художественное училище. И поступает, не смотря ни на что. А затем учится в институте на факультете монументальной живописи.
«Все складывалось удачно, – вспоминает Александр Сергеевич. – В институте получил представление о профессии, нужные навыки и диплом художника-монументалиста. Профессиональная выучка, конечно, нужна художнику, но можно ли выучиться на Микеланджело? Художника все-таки рождает сама жизнь. Признаюсь, иногда мне кажется, что какая-то высшая сила ведет меня по жизни. И должно было случиться так, что Александр Чернобровцев оказался в Новосибирске. Думаю, что именно этот великий город сформировал меня как художника и гражданина».
Состоявшаяся более пятидесяти лет назад встреча молодого художника и, в общем-то, еще совсем молодого города действительно была словно предопределена взаимной судьбой. Она была необходима стремительно развивающемуся и бурно растущему городу, мечтавшему освободиться от тесной, серо-черной скорлупы прокопченных дымами фабричных труб и бесчисленных котельных бараков, «нахаловок», утопающих в грязи улиц, огромных пустырей и безликих типовых построек. Художнику, полному сил и тоже мечтавшему о будущих «голубых городах» не терпелось начать работу над преображением города, в котором он угадывал большое и достойное будущее.
Взаимная притирка и узнавание случились не сразу. Была поначалу и житейская неустроенность, и будничная неинтересная работа, и непризнанные попытки утвердиться в чем-то своем, не похожем на устоявшиеся стандарты расхожего плакатного уровня. Первыми работами, обратившими внимание властей и жителей города на молодого непоседливого художника, стали оформленные им интерьеры рыбного магазина на Красном проспекте и кафе «Снежинка» на улице Ленина. В этих еще достаточно робких «пробах пера» уже явно ощущались и нестандартность творческого мышления, и яркая самобытность, еще только нащупывающая возможность развернуться в полную силу. И скоро такая возможность представилась. Скульптор Меньшиков пригласил молодого художника к сотрудничеству в оформлении сквера Героев революции. По первости оформительская задумка была предельно простой. Предстояло всего-навсего соорудить постаменты под бюсты видных партийных деятелей и руководителей партизанского движения в Сибири. Заказ был выполнен в срок, но композиция сквера оставалась невыразительной и незавершенной. Памятник каменной руки с факелом и большая пустая стена склада декораций напротив требовали, по мнению А.С. Чернобровцева, иного композиционного решения, замкнутости в едином выразительном пространстве, которое заставляло бы посетителей склонять головы, вспоминать, думать, сопереживать. И Александр Сергеевич предлагает разместить на стене панно, посвященное трагическим событиям Гражданской войны. Идея была одобрена и получила поддержку городских властей. Можно было приступать к работе.
«Это было время, когда еще живы были участники и свидетели тех событий, – вспоминает Александр Сергеевич. – Я их находил и рисовал. Они рассказывали мне, как все было. У меня еще не было своей мастерской, и пятиметровые фигуры я рисовал в лекционном зале дворца культуры им. Горького. Панно выполнял из глины, гипса и бетона в бомбоубежище. Чтобы осилить все это, нужно было забыть обо всем на свете: только работа и работа с утра до ночи. Без отдыха и срока, каждый день. И так три года. Все закончилось удачно. Панно стало частью облика города».
На выставке в Москве панно было признано одной из лучших работ. Александр Чернобровцев стал членом Союза художников СССР. Город и художник познали и признали свою взаимную необходимость. Впереди была новая, еще более масштабная работа, из тех, которые определяют лицо города, становятся неотъемлемой частью его облика, частью его души.
«Когда мне предложили создать монументальную работу о подвиге новосибирцев в годы Великой Отечественной войны, она не сразу стала Монументом Славы, – пишет в своих воспоминаниях Александр Сергеевич – нужно было найти такое художественное решение, чтобы выразить главную мысль: хотя Новосибирск был в глубоком тылу, весь народ поднялся на защиту Родины, что вся страна жила одним помыслом: «Все для Фронта! Все для Победы!» И эта великая жертва принесенная на алтарь Победы, а память о павших будет жить в веках, сколько бы времени ни прошло. Сибиряки на фронте покрыли себя неувядаемой славой, но 30 тысяч наших земляков не вернулись с войны…
Место, которое я нашел для памятника, как будто ждало этого. Я разместил на нем две площади. Одну большую, открытую, торжественную: для митингов и парадов – как бы одну сторону медали, – и другую, интимную сторону медали, – для памяти и скорби. На ней я разместил березовую рощу – символ Родины. В центре, там, гдесоединились две площади, две темы: тема Подвига и тема Памяти – я поместил Вечный Огонь. По сторонам от него, как лампады, я поставил семь пилонов, похожих на солдат в серых шинелях, вставших на защиту Родины. На одной стороне пилонов – рельефы: Призыв, Мужество, Тыл, Фронт, Победа и Мир. А на другой стороне – плиты с именами всех, кто не вернулся с фронта в родной город. С ними их скорбящая Мать-Родина, и перед ней могила ее сына – неизвестного солдата. За монументом Сквер Славы – целый мемориальный ансамбль. В нем Аллея орудий и памятник Единству Фронта и Тыла. Недавно появилось дополнение: небольшой мемориал «Плакучая ива».
Особенность работы художника монументалиста требует от него не только высокого профессионального мастерства. Он должен постоянно ощущать себя представителем своего поколения. Художники всех времен и народов, стараясь передать красоту и гармонию Природы, выработали каноны искусства. Каждая эпоха окрашивала эти каноны в свои цвета, вносила в них свои полутона и особенности, но сами каноны оставались незыблемыми. Каждый художник заново открывает для себя гармонию окружающего мира и несет людям свое понимание жизни. Но все вместе художники, при всей своей часто даже малосовместимой индивидуальности, творят объективную картину современности.
Творчество Александра Сергеевича Чернобровцева это не только высокохудожественное отражение характера и судьбы своего времени, но и глубокие раздумья над ним, неповторимые особенности стиля, позволяющие говорить уже о мире самого художника, который, создавая «портрет поколения», сам становится неотъемлемой, очень важной и ярко индивидуальной его составляющей. Один только перечень работ Александра Сергеевича, созданных им в нашем городе и для нашего города, вполне соразмерен с его масштабами и его особенностями. Помимо уже вышеназванных грандиозных работ, ставших неотъемлемыми достопримечательностями города, – великолепные рельефы на станции метро «Октябрьская», монументальный рельеф из сибирского кедра перед концертным залом консерватории, посвященный русской музыке XIX века, замечательная роспись одного из символов нашего города часовни святителя Николая Чудотворца. Им были выполнены интерьеры кафе «Снежинка», «Веснушка», «Скоморохи», ресторана «Центральный». Мемориалы в Первомайском районе и селе Довольное. Надгробные памятники Алексею Индинку, артисту Лосеву, композитору Кудрину, кинорежиссеру Гнедкову, директору завода Голущаку. «Паровоз Лунина», звонница в память о Георгиевских кавалерах, оформление набережной адмирала Ушакова и площади Кондратюка. А десятки великолепных живописных портретов современников! Портретист Александр Сергеевич замечательный. Высочайший профессионализм и огромный жизненный опыт позволяют ему безошибочно запечатлевать на портретах современников неповторимую и психологически достоверную суть их характеров и судеб.
Ему удалось открыть в Новосибирске художественное училище, довелось быть его директором и преподавать в нем. Он преподавал в НГПУ, Сибстрине и лицее при консерватории. Более 50 лет преподавал в Народной изостудии. Много сил и времени отдал идее строительства в Новосибирске Дома занимательной науки и техники. Кроме того, Александр Сергеевич стал членом Правления Союза художников России, был членом многочисленных советов и выставочных комитетов, Членом президиумов Комитета Защиты Мира, Общества «Знание» и многих других. Эта огромная общественная нагрузка отнимала много времени и сил, но она всегда помогала художнику держать руку на пульсе современности.
Сегодня с полным правом можно говорить о целой эпохе, прожитой Александром Сергеевичем и запечатленной в его монументальных, скульптурных и живописных работах. Эпоха создавала его, он создавал портрет эпохи. Иногда она была благосклонна и щедра к своему избраннику, иногда, в силу противоречивости и сложности стремительно менявшегося времени и политических тенденций, глуха, а порой и безжалостна. Признание сменялось непониманием и забвением, потом снова приходили признание и востребованность. Она вынуждала каждый день и каждый час оставаться борцом, отстаивая заслуженное право творить, учить, просвещать и снова творить. С горечью сейчас приходится говорить о неосуществленных замыслах, некоторые из которых знающие современники зачисляли в ранг «гениальных». И это не было преувеличением. Таков, например, был проект мемориального ансамбля для столицы Тувинской республики Кызыла. Он состоял из мавзолея, аллеи плачущих лошадей, потерявших своих погибших всадников, орла-победителя, терзающего поверженного им дракона и площади в виде национального ковра на берегу Енисея. Начало воплощения всех восхитившего проекта пришлось на время перестройки, когда рухнули не только все прежние планы и замыслы, под угрозой оказалась судьба всей страны. Так и не осуществился другой смелый и яркий замысел: монументальное оформление железной дороги Тюмень – Сургут.
На площади перед Домом культуры им. В. Чкалова Александр Сергеевич предложил создать монументальную композицию «Икар». Она изображала человека, шагнувшего в пространство бескрайнего неба и обретшего реактивные крылья. И тут же на площади был запланирован музей под открытым небом с моделями всех самолетов завода. Этот интересный замысел тоже так и не осуществился.
Но Почетный житель нашего города Александр Сергеевич Чернобровцев никогда не опускал руки перед несправедливыми ударами обстоятельств. Он всегда в поиске, всегда в борьбе за новые и новые замыслы. Сейчас в его мастерской ждет воплощения новый грандиозный проект – реконструкция части набережной Оби, на которой будет установлен символ рождения города – Крылья. Они должны стать символом величия города, его неудержимого порыва в будущее, увенчав многофигурную монументальную композицию, посвященную основателям Новосибирска.
«Я давно уже сроднился и слился со своим городом, – говорит художник. – Все, о чем я думаю и что делаю – все от его имени. Наверное, такое единение – высшее творческое счастье художника. Художник всегда творец, а значит, и новатор. Он немного впереди всех. Но если он совершенно искренен, если он ощущает себя частью своего поколения, его обязательно поймут современники и оценят потомки. Я верю, что Провидение ведет меня правильной дорогой и замыслы мои реальны».
Добавить комментарий