А корабль плывёт…
Егудин Валерий Григорьевич (1937-2007)
советский и российский оперный певец, театральный режиссёр, педагог. Директор Новосибирского государственного академического театра оперы и балета (1992-2007). Народный артист СССР (1984).
Печатается по книге:
«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 121-131.
Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.
Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.
Помнится, в декабре 1998-го Новосибирский оперный, и прежде имевший стойкую «непериферийную» репутацию у профессионалов от музыки, а годом раньше блеснувший оригинальной постановкой «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, вновь привлек внимание как обеих столиц, так и Европы: на премьерные спектакли оперы Владимира Кобекина «Молодой Давид» в наш город одна за другой прибывали десантные бригады музыкально-критического бомонда. Который если не восхищался увиденным и услышанным, то, по крайней мере, не сетовал, что приехал за многие тысячи километров в морозную Сибирь... Встречал-знакомил-провожал гостей, конечно же, директор НГАТОиБ Валерий Егудин – опора и во многом инициатор творческих новаций.
У нас в России, вернее, в ее внутритеатральном пространстве есть стойкое предубеждение – актер не может руководить театром. Пусть народный, талантливый и даже хороший администратор – не может, и все. Невзирая на исключения, приводится масса примеров от Москвы до самых до окраин, на которых этот предрассудок выпестовался. Хотя на Западе такая практика – бывший солист, звезда во главе театра – отнюдь не редкость. О Егудине-директоре в ту пору за шесть лет его правления слова дурного никто в Новосибирске не сказал, но в критической ситуации «общенациональный миф» через не больно утруждающие себя раздумьями местные СМИ с неумолимостью русской дубины обрушился на бедную голову «бывшего тенора». Мол, тиран, чиновник – он не способен понять тонкую душу художника!.. Но об этом чуть позже – возвратимся к премьере «Давида».
Итак, разъехавшись по своим Европам, музыкальные критики написали статьи (которые, к сожалению, не стали широким достоянием музыкальной общественности Новосибирска), где непредвзятым взглядом, а по манере очень раскованно и по-западному стильно поделились впечатлениями об увиденном. И, в частности, почувствовали Егудина как незаурядную личность, высоко оценили его как администратора, собирателя уникальной труппы и организатора творческого процесса, для которого новации органичны, как дыхание, а также – достаточно гибкого продюсера и менеджера...
Вот, к примеру, начало статьи немецкого музыковеда Штефана Меша (журнал «Опернвельт», 1999, № 5):
Отелло угадывается в нем и без костюма и грима. Широкие скулы, сильный подбородок, вьющиеся волосы, отсутствие шеи, но огромная грудная клетка, тяжелая походка – черты, присущие типичному тенору, драматическому тенору. Валерий Егудин является авторитетом не только на сцене, но и в жизни. Он не терпит возражений. Но временами в нем виднеется скрытая чувствительность, нежная меланхолия Отелло. Типичный тенор. Годами на сцене Егудин неистовствовал, жил и страдал, как кипрский полководец, как Герман в «Пиковой даме», как Каварадосси и Радамес. От Большого театра в Москве и до Одессы. Он является народным артистом СССР и профессором вокала в Новосибирске.
С 1992 года он живет и страдает в кресле директора Оперного театра. Атмосфера его кабинета больше соответствует сцене, чем рабочему месту. Три телефона с бархатным голосом автоответчика слева от огромного кожаного кресла. Факс, компьютер, видеомагнитофон – справа. На стене копия известного портрета Шаляпина работы Кустодиева. Только еще ярче, чем оригинал. На полукруглом, заваленном бумагами столе медная статуэтка: некрасивая, но важная – Новосибирский театр стал «Театром года» в России...
И после исторического экскурса о возникновении в Сибири «одного из самых больших театральных зданий мира» сущностное:
...Опера в Сибири – это опера вопреки всем трудностям. Валерий Егудин – один из немногих директоров в России, которые еще могут регулярно платить зарплату. С августа инфляция составила 400 процентов. Солист и прима-балерина получают сейчас в пересчете около 50 долларов в месяц. Техники и мастера – менее половины этой суммы. При этом цены в супермаркетах все больше и больше приближаются к западному уровню. Москва, находящаяся в 4-х часах полета от Новосибирска, считается самым дорогим городом Европы. Уход на пенсию означает буквально: идти просить милостыню. Поэтому Егудин дает работу и тем, кто достиг пенсионного возраста: это и некоторые солисты хора, и работники мастерских. Это создает тепло в климатическом и социальном холоде. При этом творческие результаты коллектива не страдают. Напротив, поскольку каждый знает, насколько ценна его работа, то он подходит к делу сконцентрированно и осмотрительно. Это прежде всего заслуга Егудина.
О гарантиях планов на будущее он может только мечтать – слишком часто меняются министры культуры и слишком часто они жмут его руку с обещаниями, чтобы он мог в них поверить. Как долго он еще сможет оплачивать труд 600 работников (в том числе 45 солистов оперы и 92 музыкантов оркестра), не знает никто. Продажа билетов, при цене в пересчете около 4 DM, не является источником доходов. Не помогает также и то, что зал, несмотря на его огромные размеры и социальные трудности общества, бывает заполнен на 80 процентов.
Самая большая проблема для директора Оперного театра Новосибирска? – «То, что мы уже 12 лет ведем ремонт», – отвечает Егудин, не задумываясь...
А вот цитата из интервью, данного музыкальным критиком, автором либретто «Молодого Давида» Алексеем Париным газете «Франкфуртер Альгемайне»:
...Оперный театр Новосибирска вовсе не стены, тщательно сохраняемые, но отлаженный механизм, в котором все детали держатся в состоянии близком к идеальному. Директор театра, еще недавно блиставший на его сцене в партиях Отелло и Германа, – тенор Валерий Егудин сумел не дать хаосу и безалаберности просочиться под купольный свод. Достаточно сунуть нос в костюмные гардероба, где царит идеальный, какой-то почти стерильный порядок (на трех этажах хранятся одеяния спектаклей, созданных за все 53 года существования театра), или в мастерские, где идет неторопливая кропотливейшая работа, чтобы ощутить устойчивость театрального корабля, плывущего проторенным курсом...
...Через год Егудин подает заявление об уходе. И вовсе не потому, что силы его иссякли. Как видится сейчас, спустя время (не вдаваясь в сюжетные ходы и персоналии), Министерство культуры начинает претворять в жизнь свою кадровую концепцию смены директоров-артистов деловыми людьми, по-нынешнему – менеджерами. Контракт с Егудиным официально не продлевается, что его весьма обидело, и он делает упреждающий шаг. К тому же общественное мнение, выражаемое, как мы уже говорили, местными СМИ, время от времени продолжает пенять директору НГАТОиБ на конфликт, а затем увольнение главного дирижера – Алексея Людмилина, в тандеме с которым было осуществлено много интересных замыслов и о котором как о музыканте Егудин всегда отзывался в превосходных степенях. Искру конфликта усиленно раздули «доброжелатели», которые в большом творческом коллективе, разумеется, нашлись.
Те, кто и сегодня в театре сожалеют о случившемся, говорят:
– Егудин – человек совершенно неискушенный в интригах. Это было не что иное как доверчивость Отелло: именно то, что он играл на сцене, – доверчивость и искренность. Говорил, что думает. И этим воспользовались... А жаль: при другом повороте отношений и событий для театра от этого творческого союза могло быть еще много-много пользы.
Он тоже так считает: Мне казалось, основная работа директора – не только следить за зданием, смотреть – в этом углу чисто, а в этом – нет, главное – создать дружескую и творческую атмосферу. У меня не было никаких личных амбиций. Это в Мариинском театре так сложилось, что Гергиев там бог и царь. У нас никогда не было статуса художественного руководителя в лице главного дирижера. У нас другая структура театра: директор, главный дирижер, главный режиссер, главный балетмейстер, главный хормейстер и главный художник – художественная коллегия. А бывает художественный руководитель театра, при нем исполнительный директор и т.д. Там другое штатное расписание, другие зарплаты – все иначе...
Сегодня Егудин часто бывает в театре, ходит на все премьеры, творческие вечера, но о внутренней жизни театра не спрашивает и встречные разговоры не поддерживает. Считает, что с него свалился груз: Спало какое-то колоссальное внутреннее давление. Ведь каждое утро я просыпался с мыслями: тепло в театре или холодно, кто-то заболел – сорвется спектакль или нет, гастроли – все ли продумано... Но любя театр, а не себя в театре, очень сожалеет, что новой команде не пригодился его проект реконструкции концертного зала на период переоборудования и ремонта основной сцены:
– Главное, что театр бы приобретал на все оставшиеся времена малую – камерную – сцену. Там открывалось такое поле для эксперимента! Как в вагнеровском театре, оркестр можно было разместить не перед зрителем, а в данном случае – на антресолях, а актеры бы при современных технических средствах общались с дирижером посредством телевидения. И это было бы совершенно другое качество спектакля. Я думаю, были бы аншлаги: это же интересно посмотреть, как это оркестр – за сценой?! И интереса этого бы хватило надолго. И, без сомнения, возникли бы принципиально новые творческие идеи...
...А теперь совсем недавняя картинка – июль 2002 года. Новый директор НГАТОиБ Борис Мездрич (которого, кстати, Егудин встретил дружеским рукопожатием и по собственному признанию не испытывает никаких ревнивых либо неприязненных чувств: «Он помоложе... Сил, наверное, побольше...») собрал летом в Новосибирске Международный фестиваль авторов телепрограмм о театре. Приехал сюда и хорошо известный на Западе оперный режиссер, арт-директор Национальной оперы в Брно, директор Международного телевизионного фестиваля классической музыки «Злата Прага» Томаш Шимерда. Много слышавший о Новосибирской опере, он попросил познакомить его с «кем-нибудь из творческих людей...».
Его представили Егудину. Встретились на даче. Но прежде всех разговоров Шимерда захотел послушать записи известного тенора. И все, больше никто ни о чем не говорил. Томаш переслушал все записи, пересмотрел спектакли... Это продолжалось несколько часов. А потом был эмоциональный монолог:
– Боже мой! Это что же, человек с таким роскошным голосом прожил всю жизнь в России?! И вы нигде больше не работали?! Не может быть! У вас ведь голос лучше Паваротти! Лучше! Вы этого сами не слышите?!
Разумеется, Егудин-профессионал знает цену своему голосу. Хотя от Шимерды такое слышать было приятно: Томаш не просто эксперт; сам бывший тенор, он работал как телережиссер и с Паваротти, и с Доминго, и с Барбарой Хендрикс. Но как большинство живущих в СССР, ставшем Россией, новосибирский певец особо прежде не задумывался о «перемене участи» и поэтому в ответ на восторги лишь благодарил гостя и мягко отшучивался.
Только через несколько месяцев, отвечая на мой аналогичный вопрос, попытался сформулировать:
– Наступает какой-то в жизни момент, когда понимаешь, что потенциал ты свой не использовал, что жизнь прожита зря... Даже так... Понимаешь, что гораздо больше мог сделать. Хотя скажи мне в юности, что стану я народным артистом СССР, да просто в пору, когда я осваивал азы в консерватории, что я спою какую-нибудь оперу от начала до конца – и мне хватит физической силы, выносливости и голоса, я бы не поверил... Я и не верил, я просто на эту тему не думал... Я просто работал-работал-работал... Со временем стал осознавать свою удаленность от магистральных путей оперного искусства и чувствовать в какой-то мере невостребованность. Как раз в ту пору мне сделали несколько предложений, давали импрессарио, сулили гонорары... Я даже стал мысленно искать повод поприличнее, чтобы уехать. Но был в этом своем стремлении не очень уверен, что ли. Я постоянно чувствовал какие-то обязательства перед театром: театр сделал для меня и то, и другое, дал мне звание. Ко мне здесь такое отношение... Оно меня обязывало служить и как бы постоянно отдавать долг. Это касалось и конкретных ситуаций: когда я не уходил со сцены до окончания спектакля и пел с гипертоническим кризом. Врач говорил: «Надо немедленно прекратить спектакль», но я пел. Я не ожидал, что кто-то это потом оценит, просто это был мой долг.
Позже, будучи директором, он так же приходил за кулисы к балету, просил держаться: на сцене в морозные дни стоял страшный холод, а зал был полон... К его словам прислушивались, потому что он не был никогда чиновником, начальником, а был коллегой, человеком искусства.
Он не любил совещаний, но готов был в любое время часами обсуждать с художественной коллегией – руководителями оперы, балета, главным хормейстером или дирижером – вопросы творческие, их планы и замыслы. Самые дерзкие, на первый взгляд, идущие вразрез с академическим статусом НГАТОиБ. Он искал и лелеял таланты, придумывая непростые административные решения – снимал им квартиры, доплачивал к ставкам различные добавки и в результате собрал богатейшую по голосам труппу: молодые басы и тенора, красивейшие сопрано из Новосибирска вскоре стали известны в столице, приглашались в спектакли Ла Скала.
Благодаря Егудину новосибирский балет обрел в эти годы художественного руководителя мирового класса – бывшего солиста Мариинки, известного и интересного балетмейстера Сергея Вихарева. Ни один из его спектаклей не остался без внимания в балетном мире, а «Коппелия» получила две «Золотые маски». Кстати, счет этим высшим на сегодняшний день театральным наградам в Новосибирске открыли упоминавшиеся нами оперы «Леди Макбет Мценского уезда» и «Молодой Давид»...
Егудин – не только творческая, но и, безусловно, харизматическая личность. Его личностный масштаб, если можно так сказать, обаяние и влияние на других этого масштаба было как-то очень соразмерно Новосибирскому оперному. Что позволяло ему, помимо престижных и значимых художественных контактов, в самые экономически смутные 90-е годы устанавливать на благо театру и контакты сугубо деловые: «выбивать» в министерстве зарплату коллективу, напрямую договариваться с заграницей о гастролях. Именно при Егудине были «протоптаны» основные гастрольные тропы НГАТОиБ: Испания, Португалия, Италия, Тайвань...
Директорствованию предшествовали 32 года певческой карьеры – там и набирался масштаб: второкурсником консерватории он спел первую свою партию, в 1970-м стал заслуженным артистом, в 1976-м – народным РСФСР, в 1984-м народным СССР.
Так и видится за этими крутыми витками творческого взлета закономерность успехов человека, выросшего в музыкальной среде. Музыкальная школа, посещение по выходным концертов и спектаклей, домашнее музицирование под одобрительные хлопки «понимающих толк» родственников и знакомых… Но все было иначе, хотя очень смутно свое призвание он мог почувствовать уже пятилетним – в 1941-м семья Егудиных из города Котовска Одесской области, где Валерий Григорьевич родился, была эвакуирована в старинный сибирский Енисейск: именно в ту пору взрослые ставили голосистого мальчугана на табурет, и он пел самозабвенно «Бьется в тесной печурке огонь», «Синий платочек», «Ночь коротка». Знакомые и соседи смахивали слезы, что его в свою очередь огорчало, хотя петь нравилось.
Детство было типичным, как у всех: пайками хлеба, помощью взрослым по дому, увлечением техникой – рядом с домом находился гараж техучастка, и мальчишек, перемазанных мазутом, невозможно было оттуда выманить.
В тринадцать лет тайком от родных Валерий отправляется на Украину – в свой родной Котовск, где и начинаются его «универсистеты»: работа учеником столяра, затем в плотницкой бригаде, самостоятельная жизнь в общежитии, первые трудовые мозоли и рубли… В 16, возмужавшим и стосковавшимся по дому, он возвращается в Енисейск.
Вечерняя школа, Красноярский учетно-плановый техникум, а там прямо-таки феерическое участие в самодеятельности: пение, конферанс, чтение стихов, пародий, участие в драматических постановках… К окончанию техникума все окружающие настоятельно советовали «звезде» самодеятельной сцены продолжить свое артистическое образование всерьез.
В 1958-м дипломированный техник-плановик Валерий Егудин получил распределение в трест «Новосибирскуголь», где сразу же сообщил, что собирается поступать в консерваторию… Сегодня он с нежностью вспоминает о своих педагогах – супружеской паре Александре Павловиче Здановиче и Лие Яковлевне Хинчин. Первый в «стихийном» баритоне (Егудин считал, что у него баритон) разглядел и сформировал великолепный драматический тенор, вторая – развила музыкальный интеллект певца, шлифовала его артистизм…
…Сегодня для нас, новосибирцев, народный артист СССР Валерий Егудин – это прежде всего Герман в «Пиковой даме», Радамес в «Аиде», Пьер Безухов в «Войне и мире» и, конечно же, Отелло. Я, журналист «Советской Сибири», отчетливо помню 1981 год, то праздничное, романтически-возвышенное настроение, царившее несколько месяцев в театре: к постановке готовился «Отелло» Верди. Тогдашний главный режиссер оперного Ваагн Багратуни, давая интервью, объяснял: Каждый театр, режиссер и дирижер мечтает об этой опере. Но одного желания мало, нужно, чтобы в труппе вырос, созрел, существовал, наконец, такой тенор, как Валерий Егудин. Это везение, счастливый случай... А потом была премьера. И каждый билет на этот спектакль, ставший впоследствии на долгие годы визитной карточкой новосибирской оперы и одной из любимых партий самого певца, был в свою очередь фактом зрительского везения, счастливого случая...
Вот как оценивали спустя восемь лет после премьеры эту его работу специалисты: В новосибирском спектакле Отелло-Егудин затмевает всех исполнителей силою своего голоса, лидирующим положением на сцене и каким-то особым магнетизмом, которым он наделен и благодаря которому постоянно приковывает внимание. И даже когда его нет физически на сцене, его ждешь, ждешь исхода его драмы, ждешь его поступков. Хотя исход известен, как говорится, с детства...
Когда новосибирскую «Пиковую даму» с Егудиным-Германом во время гастролей театра НГАТОиБ в Москве услышали коллеги другого гастрольного коллектива – Шведской Королевской оперы, они пришли после спектакля за кулисы и признались, что новосибирцы открыли им пушкинскую историю в новом философском свете, а не как детективную. Восхищались: Ваш Герман очень сдержан, а внутри у него все бурлит. И это хорошо, что нет внешних эффектов; он ни на кого не бросается, не рвет на себе волосы, не лезет на стол и не ломает стулья. Настоящие страсти поэтому – в голосе, в музыке.
Более 50 партий спел Валерий Егудин в НГАТОиБ. Как пишет в своей очень основательной биографической книге о нем известный новосибирский музыковед Владимир Калужский: Егудин как оперный певец создан для естественной жизни на сцене. Добавим, дарованный природой голос, а также открытое миру сердце, отношение к профессии как к долгу перед собой и людьми позволили Егудину стать настоящим творцом ярких сценических образов, носителем глубоких раздумий о жизни. Эти же качества не просто не давали ему никогда успокоенности, но рождали постоянную тревогу и даже накапливавшуюся время от времени усталость и дискомфорт: певец и актер никогда не может поставить в своей работе над партией точку. Он все время в поиске, даже если спектакль в репертуаре пять, десять и более лет.
Надо сказать, что Калужский при всем большом объеме музыковедческого анализа зорко разглядел и отметил в своей книге особенности личности певца, как человека не самовлюбленного, не «по-звездному» часто рефлексирующего, склонного как к большим волевым и энергетическим прорывам, так и периодам некоторого душевного спада, отражающимся не на работе, а скорее на мировосприятии. Уже в зрелом возрасте Егудина томила его излишняя востребованность социумом: большое количество профессиональных и общественных обязанностей (ведущий солист, заведующий кафедрой сольного пения в консерватории и т.д.). Калужский замечает: Беспрестанное участие в водовороте важных и нужных дел может родить у человека представление о суетности, ненужности этого огромного числа мероприятий, выступлений, заседаний, которым нет конца. Остановиться бы, задуматься, отдохнуть – кто из нас не сталкивался с этой проблемой? Может быть, поэтому в его голосе появляются нотки разочарования, когда он пытается рассказать о своей жизни последних лет?
Сейчас, через два десятилетия обязанностей у Валерия Григорьевича перед различными общественными институтами, может быть, и меньше, но грустные нотки, увы, слышны в голосе вновь. Советник губернатора Виктора Толоконского по вопросам культуры, бессменный в течение восьми лет председатель правления местной организации Союза театральных деятелей России, он, стараясь при любой возможности помочь, сердцем глубоко печалится по поводу нынешнего бедственного положения своих товарищей по актерскому цеху:
– Вы посмотрите на наших балерин! Пахали всю жизнь, нагрузки огромные, постоянное перенапряжение, а сейчас больные суставы и, можно сказать, полунищенское существование. Да и все другие...
Замечу в скобках: у самого Егудина было три инфаркта, а оптимизма нашему разговору отнюдь не добавляло то, что на экране телевизора в его кабинете в Доме актера шел прямой репортаж о завершении операции по освобождению заложников – зрителей мюзикла «Норд-ост».
– Все это, конечно, угнетает. Но думаешь, ладно, такая нам досталась доля – жить в эпоху перестройки. И страна, наверное, еще не одно десятилетие будет перестраиваться. И, наверное, наши дети будут жить еще тяжело. А потом все наладится. И историки напишут: «Был в России кризис, который длился всего 50 лет...» Что это для истории? – Миг... Что остался здесь, не жалею... Сожалею лишь о том, что прими я те давние предложения, может быть полегче сегодня жилось моим детям...
Мрачновато? Сразу и не поймешь: оптимистический пессимизм это или пессимистичный оптимизм? Что поделаешь...
А вообще, со стороны, если не задавать нашему герою вопросов в лоб, не лезть в душу, смотрится он оптимистом. Да он и есть оптимист: как светятся его глаза, когда он видит на сцене ли, в жизни по-настоящему талантливого человека, с какой теплотой он говорит о своей семье – жене и трех дочерях, а также о внуке и внучке, с каким энтузиазмом рассказывает о вылазках на природу, особенно об осенних охотничьих зорьках, как свято верит в прекрасное будущее родного театра и города, в котором живет! Кстати, именно Валерий Егудин – руководитель творческого театрального Союза перенес на сцену концертного зала Оперного (тем самым подняв его статус) замечательный праздник – «Парадиз», где торжественно и одновременно по-актерски очень весело подводятся итоги театрального года. Этому новосибирскому «Оскару» нынче исполнилось уже 15 лет. Открывая церемонию вручения премий 2001-2002 годов, Егудин вышел на сцену в тельняшке и кепке и спел известную песенку Остапа Бендера из кинофильма: «Белеет мой парус, такой одинокий ...». Глаза светились, голос звучал, зал аплодировал артисту...
Добавить комментарий