Иди прямо, гляди браво: заметки об отставных и запасных солдатах царской армии

Опубликовано: Зверев, В. А. Иди прямо, гляди браво: заметки историка об отставных и запасных солдатах царской армии // Воин России / М-во обороны РФ, Сиб. воен. окр. – 1994. – № 9 (февраль). – С. 10.

Хочется продолжить тему, начатую ранее в опубликованном моем очерке[*] – о крестьянстве и солдатской службе в России второй половины XIX – начала XX веков. Ведь обнаруживаются у этой темы не одна, а как минимум две стороны, два поворота.

Да, уходили парни в 21–22 года «на действительную», унося в себе результаты семейного и общинного воспитания, некоторый уже опыт хозяйствования на земле, традиции и привычки крестьянской среды. Однако «сколько ни служить, а в отставке быть». До конца 1850-х годов рекрутированные в армию возвращались домой уже в достаточно пожилом, как тогда считали, возрасте – старше сорока. Позже «нижние чины» служили в войсках по 10 лет. А после введения в 1874 году всесословной воинской повинности сроки службы стали сравнительно небольшими: максимум (для вовсе не имевших образования) – шесть-семь лет, а со временем для большинства и вовсе три-четыре года. И возвращались еще молодыми солдаты со службы обратно в родимую сельскую сторонку…

Вот об этом возвращении далее и пойдет речь. Вернее, о том, что после возвращения происходило. Отличались ли чем-то отставные и запасные солдаты от своих родственников и земляков, безвыездно живших дома? Какие наблюдались у них особенности в хозяйственном и общественном поведении? Как строились их отношения с деревенской средой и властными институтами в государстве? Почему так много бунтарей и революционеров вышло именно из солдатских рядов?

Информацию для разбора и размышлений дадут нам официальные отчеты местных светских и церковных властей о жизни населения, хозяйственные описания, воспоминания сельчан, сочинения профессиональных историков. Будут эти материалы в основном сибирскими, но следует помнить, что по всей России положение было сходным с тем, что мы увидим на востоке страны.

Идет селом, так глядит кругом

Итак, много ли было в русских селениях людей, отслуживших в вооруженных силах? До введения всеобщей воинской повинности в каждой местности любой взрослый житель мог назвать их и пересчитать по пальцам. Выйдя «подчистую» в отставку или уйдя в бессрочный отпуск, старый солдат далеко не всегда уже заводил собственное земледельческое и животноводческое хозяйство. Во-первых, за десятилетия службы он отвыкал «хозяйствовать». Во-вторых, без жены и взрослых сыновей-дочерей нельзя было составить «тягло», «двор» – работоспособную семейную ячейку. Пользуясь сословными льготами и уважением в качестве бывалых людей, доживали «служивые» свой век обычно на некотором отшибе, особняком от остальной деревни.

Главное в их жизни, в том числе защита Родины на войнах, ушло уже в прошлое. Землякам они были интересны, прежде всего, своими рассказами о службе, о войне, о жизни в иных местах, в больших городах, где им доводилось бывать, а также необычным стилем своего поведения и разговора. Их небогатые жилища зачастую украшали печатные картины монархического или батального содержания. Чиновник из ссыльных Н. М. Астырев рассматривал такие картины во время обследования сельского быта Восточной Сибири в 1880-х годах. На одной из них был «изображен мужик, стоящий на одной чашке весов, тогда как за другую ухватились в самых глупых позах турки, французы и англичане и никак перетянуть мужика не могут; подпись гласит: “О-хо-хо! Тяжел русский мужик и кулаком, и весом”». Сюжет этого плаката относился к неудачной для России Крымской войне 30-летней давности.

С середины 70-х годов XIX века призыв в армию стал массовым. Реальная потребность в солдатах и матросах в мирное время была меньше числа призывников, и после жеребьевки в регулярные части отправлялось до 30–40 % юношей, годных на службу по состоянию здоровья, семейному положению и прочим показателям. От общего же числа молодых крестьян призывали, пока не случалось какой «заворохи» (войны), около одной пятой или четвертой части. После строевой службы солдаты зачислялись на несколько лет в запас. Время от времени их требовали на поверочные сборы, но источники показывают: многие запасники на сборы не являлись из-за удаленности своего местожительства, или просто считая неотложные хозяйственные работы уважительной причиной.

А забот по хозяйству наваливалось действительно выше головы. Призывники старались не жениться до службы, но по возвращении из армии почти все обзаводились семьей. Некоторое время жили с «молодухой» на подворье отца или старшего брата, а потом отделялись «осибе», в собственное домохозяйство. С конца XIX века все чаще и чаще наблюдатели отмечают: возвращавшиеся со службы солдаты не хотят жить по старым порядкам в деревне и «быть в подчинении у своих старших братьев-мужиков».

Вот что характерно. Молодые запасники в жизни деревни принимали участие самое активнейшее, но при этом их роль была необычной, специфической. Они всюду и во всех делах являлись инициаторами, «застрельщиками». И одновременно – стояли зачастую как бы в оппозиции тому, что представлял из себя тогдашний деревенский быт. Собственно, потому они и были «за новое», что критически относились к «старому». Многих из них не удовлетворял традиционный образ жизни односельчан, и они искали возможность его видоизменить, усовершенствовать.

Которая служба нужнее, та и честнее

Приведу несколько примеров, чтобы читателю было яснее, о чем идет речь.

Чего требовала старая общинная традиция от земледельца? Хозяйствовать по образцу, завещанному предками: «Бог-то не велит над землей хитровать. Хитровать-то будешь, так добра не получится». А как поступил Терентий Семенович Мальцев, вернувшись после Первой мировой войны и плена в родную Мальцевку, что в Южном Зауралье? Стал именно «хитровать» – производить опыты. Пробовал боронить поля не после посева, а перед посевом ранней весной после осенней вспашки. Практиковал поздний сев, тщательно сортировал семена, сделал вместо деревянной железную пароконную лапчатую борону с загнутыми вперед острыми зубьями. Откуда что взялось? Что-то в агрономических книжках вычитал, до чего-то сам додумался, было бы желание. Хорошо знал: «Не столько роса с неба, сколько пот с лица».

Скажете: да ведь это было уже при советской власти, в 20-х годах! А я уверен, что Мальцев и без сельсовета стал бы вести хозяйство умело и по-новому. Он еще при царизме, до службы в армии, начал задумываться о способах усовершенствования дедовского земледелия, выписывал агрономический журнал…

Да и по досоветскому времени примеров того, как заводили улучшенное хозяйство бывшие солдаты, предостаточно. Взять хотя бы 1913 год, когда в память 300-летия династии Романовых были выявлены по всей России и награждены премиями в 200–300 рублей те сельские жители, что создали на своей семье образцовые семейные хозяйства.

Был тогда среди других отмечен 52-летний сельский староста Василий Марченко из Кийлинской волости Акмолинской области. Черпая знания из книг и специальной периодики, посетив сельскохозяйственную выставку в Омске, Марченко ввел передовой десятипольный севооборот, приобрел новейшие земледельческие машины и орудия. Хозяйство стало высокодоходным, вызревал каждый год стабильный урожай хлебов до 50 пудов с десятины. Стал его глава поборником артельных, кооперативных начал, инициатором и выборным председателем сельскохозяйственного общества.

А родом был Василий Гаврилович из Украины, из Екатеринославской губернии. Начинал самостоятельную жизнь в лейб-гвардии, служил отлично в Петербурге сверх срока – 9 лет. Вернувшись к крестьянствованию со службы и ощутив земельную тесноту, пошел «за землей» в степной зауральский край. Привел в 1900 году за собой 2500 душ земляков. Благодаря энергии, вдумчивости, уравновешенности, грамотному приспособлению к местным условиям сделал не только свое домохозяйство, но весь свой поселок Запорожский лучшим в уезде.

Пример Марченко, кстати, показателен и в том отношении, что именно солдаты во многих случаях становились инициаторами и самодеятельными организаторами выселения крестьян из центральных районов России на окраины, богатые землей. С конца XIX века особенно часто – в Сибирь, где реально можно было надеяться на обзаведение хорошим хозяйством. В авангарде переселения шли ходоки, придирчиво осматривая незнакомые места и закрепляя земли за хозяевами. Такими ходоками избирали сельчане самых надежных, разумных, честных и трезвых людей. Предпочитали в средних летах – от 30 до 50, но доверялись и более молодым, если они – из солдат, да еще достаточно грамотных.

Несли служилые новшества не только в хозяйственную, но и в культурную, религиозную жизнь своих земляков. Интересные записки об этом оставил крестьянин деревни Шульгин Лог Бийского округа Томской губернии А. Токарев.

Вырос он в старообрядческой семье, и население его деревни сплошь состояло из «закоренелых» староверов разных толков (таких селений было немало на Алтае). Толковый парень выучился читать и переписывать старые книги на церковнославянском языке. С 17 лет в отсутствие наставника религиозной общины исполнял его обязанности. К 23 годам сам стал наставником. Когда в 1885 году его «вытребовали» для отбывания воинской повинности, он поначалу отказался от воинской присяги в «никонианском» храме и решился «скорее принять мученическую смерть, чем опозорить нашу правую веру своей уступчивостью».

Но служба есть служба. Время шло, и стал Токарев под влиянием армейских священников, офицеров и солдатского окружения менять свои взгляды. Во время побывки в Шульгином Логу стал противоречить однодеревенцам, затеял дискуссию по вопросам веры с местными наставниками. К моменту демобилизации окончательно отошел от «раскола», «двоеданства». По его собственным словам, чувствуя себя «спасенным и счастливым, возымел намерение осчастливить и других». Стал активно пропагандировать среди земляков и родственников идею коллективного присоединения от «стариковщины» к официальному православию.

Жилы порвем, да доймем

Одни стремились старую «плохую» веру заменить новой, хорошей. Другие пошли гораздо дальше: становились во время службы совсем неверующими.

 Житель села Бичура Верхнеудинского уезда в Забайкалье Е. Луговской вспоминал свою молодость так (рассказ его изложен в книге новосибирского этнографа Ф. Болонева). До 1915 года был он страшным фанатиком, всё делал по дедовским заветам: соблюдал посты, пел на клиросе. Но во время флотской службы на Белом море «в карантине простоял восемь суток, и солнце не садилось». Это его поразило как явное нарушение Божьего предписания. Матрос стал читать книги, газеты. «В общем, с войны вернулся почти безбожником. Отец меня хотел всенародно пристрелить».

Денис Вьюшков служил во флоте немного раньше – в 1905–1906 годах. И тоже пришел в родное село Кобырлинское в Тюкалинском уезде Тобольской губернии настроенным атеистически. У себя дома осмелился убрать со стены икону (невиданное дело!) и поплатился за это отправкой в арестантскую роту. Да, пойти против православной веры – это в те времена в деревне было дело нешуточное. Это значило – пойти против Богом поставленных властей. Усомнишься в Царе Небесном, – перестанешь признавать и земного владыку.

Я с интересом познакомился в свое время с архивными делами секретного стола Тобольского окружного суда за 1906–1914 годы. Если раньше почти для всех крестьян император был «Царем-батюшкой», то теперь то одного, то другого в суд тянут за антиправительственные выступления, и частенько это – бывшие нижние чины и младшие офицеры. Первый из них жалеет, что в армии «свинье присягал». Второму обидно за поражение от японцев: «Царь весь флот проморгал» (сказуемое употреблялось покрепче – непечатное). Третий разражается бранью «с образным показом» по адресу не только царя, но и царицы, их матерей. Настойчивый мотив многих выступлений: «Зачем нам царь? Он нас нищими сделал».

Началось это массовое «хождение в политику» со строевых солдат и ополченцев в годы Первой российской революции. По подсчетам историка В. И. Баяндина, в одном Сибирском военном округе с прилегающим к нему Забайкальем в 1905–1907 годах произошло 85 коллективных революционных выступлений солдат. Уже в письмах со службы воинские чины и дружинники ополчения пропагандировали среди земляков мысль о необходимости новых прав и порядков. Такие письма иногда имели предупреждающие надписи: «Секретно, давать читать только крестьянам». Вернувшись домой, служивые обвиняли местные власти в утайке от их семей денежных пособий, полагавшихся на период призыва кормильцев. Требовали расширения земельных наделов, отмены податей и повинностей. И если появлялись в селе революционные агитаторы «со стороны», то они резонно рассчитывали на поддержку бывших солдат.

«Бессознательный большевизм» ранних выступлений у многих перерос в годы мировой и гражданской войны в осознанный крайний радикализм. Во главе крестьянских комитетов, сельских и волостных советов в революционный период стояли по большей части отставные, запасные и отпускные, а то и просто дезертировавшие из армии солдаты, прапорщики, унтер-офицеры.

Приведу типичный случай. В марте 1918 года в селе Лотошное Барнаульского уезда Алтайской губернии (сейчас это – Краснозерский район Новосибирской области) не на общем сходе домохозяев, а именно на собрании фронтовиков избрали совет крестьянских депутатов и делегатов на волостной съезд. Председателем выдвинули подпрапорщика К. Маховского. На этом же собрании обсуждали «неотложный» вопрос: есть ли Бог. Постановили категорически, что Бога нет. По предложению Маховского отобрали у местного священника крестовый дом и заняли его под новую администрацию.

А Гражданская война? Здесь уж служивым и солдатская профессия пригодилась. В Сибири они стояли во главе партизанских отрядов и целых крестьянских армий в противоборстве с Колчаком. Многие прославились. Вошли в учебники истории имена А. Кравченко и П. Щетинкина, И. Громова и Е. Мамонтова, М. Рютина…

Унтер-офицер Василий Григорьевич Яковенко из села Тасеево Канского уезда Енисейской губернии, служивший в инженерно-саперных частях с 1911 по 1917 год, награжденный за храбрость в боях тремя Георгиевскими крестами, в гражданскую стал «президентом» Тасеевской партизанской республики с 80-тысячным населением, председателем армейского совета Северо-Канского фронта. Надо отдать ему должное: он имел поразительный авторитет среди земляков. Слыл честным и разумным человеком, хорошим хозяйственником, не терпел канцелярщины и бюрократии. При советской власти Яковенко сделал поначалу головокружительную карьеру. Председатель уездного ревкома, нарком земледелия, потом нарком социального обеспечения РСФСР, член ВЦИК Советов. Однако расстреляют его в 1938 году соратники-коммунисты. Теперь все знают, что не только его, а многих-многих активистов уже закатившейся к этому времени эпохи революционного романтизма. Кронос заглатывал своих сыновей…

Чем круче обочина, тем больше обсыпки

В чем тут дело? Почему часто именно солдаты становились инициаторами и выразителями несогласия молодежи с вековыми порядками, освященными традициями, с принципами: «Стой по старому, как старики поставили», «Не нами началось, не нами и кончится»?

Одну из причин я упоминал уже в предыдущем очерке. Это относительная образованность солдат. К 1914 году, когда во всем населении России грамотных было менее 1/3, более двух третей парней-новобранцев умели читать и писать, или хотя бы читать, хотя большинство из них не имело свидетельства даже о начальном образовании. Во многих семьях мальчиков отправляли в школу специально, чтобы они такое свидетельство получили. Потом в армии они могли рассчитывать на льготы – существенное сокращение срока службы. Да и собственно армейская «наука» давалась грамотному проще, служить было легче.

В армии имелись специальные школы для солдат, и те крестьянские парни, которых «отдавали под барабан» неграмотными, получали первоначальное образование в частях. Возвращаясь после службы, солдаты были в своей деревне чуть ли не единственными «грамотеями». Даже детей им поручали обучать, писарями сельскими и волостными иные нанимались.

Солдатская грамота была, конечно, немудреная. Как в 1890-х годах старый солдат Марк Фомич Граевский учил детей в церковноприходской школе села Берёзовка под Красноярском, вспоминал потом его ученик М. Пальмин: «Надо было сидеть, в правой руке тремя пальцами держать указку над той буквой, которую произносишь. Чтение шло хором, все кричали: “П-а-па, п-а-па, папа”. В конце концов все хором повторяли всё предложение. За первый год обучения русскому чтению прочитали только две строчки: “Папа, подай вилы. Пекла мама пироги”. Писать учились по масляной бумаге разведенным в воде мелом. Лист бумаги смазывался конопляным маслом, бумага подсыхала, ее клали на пропись и по просвечивающим буквам обводили мелом. Писали почти одно и то же – непонятное: “Житомир, Сарепта, Царицын”».

Названия далеких «расейских» городов, не известные маленьким сибирякам, здесь возникли вряд ли случайно. Бывалый солдат, наверное, вспоминал свою молодость, службу в тех местах…

Итак, первая причина – грамотность. Грамотный – значит, читать может, кругозор гораздо шире. Вторая причина – «бывалость» солдатская. Во время ратных походов, служебных переездов немало новых мест посещено в России и за границей, множество разных людей увидено. Была возможность сравнить порядки в своей деревне с тем, как по-другому можно жить. Если не увидеть лучшие образцы, то хотя бы задуматься: обязательно ли слепо следовать дедовским заветам, можно ли устроить жизнь лучше.

В-третьих, были солдаты в деревнях людьми, не столь прочно, как их братья-мужики, встроенными в общинные структуры и традиционные порядки. Относительную свободу действий и передвижения им предоставляло позднее обзаведение семьей, освобождение от подушной подати. Бедноты среди солдат было много (богатеи от службы откупиться могли и тогда), а пролетарий, известное дело, какой общинник. Его обстоятельства заставляют пренебрегать поговоркой: «То не страх, что вместях, а сунься-ка один». Именно одному и приходилось соваться, – в хозяйственные новации, в переселение, в общественные разборки. Это уже потом люди собирались вокруг лидера-главаря, доверяя его бывалости и грамотности.

Нет, чрезвычайно полезную работу делали в русских селениях многие солдаты. Россия нуждалась в модернизации, «осовременивании» культуры народа и образа жизни крестьянства – основной части ее населения. Без этого навечно осталась бы она прозябать во «втором эшелоне» мировой истории, а то и в третий скатиться. И, наверное, постепенно произошла бы модернизация под влиянием правительственных реформ, при ведущей культурной роли городов, по-настоящему образованных групп населения, осознавших не только классовые и сословные, а общенациональные интересы. Но сорвалась страна в штопор революционных катаклизмов. А разве в обстановке гражданской войны, социальной, а потом и «культурной» революции может развиваться культура и нормальная гражданская жизнь?

И омрачается наша память о солдатах царской армии тем, что слишком многие из них стали активистами революционных потрясений. Причины этому тоже имелись, и весомые. В армии солдат сносил немало несправедливости и унижений. Но самое сильное возмущение вызывало у него бедственное, часто безвыходное положение родных в военное время. В 1914–1918 годах в войска и ополчение призвали две трети трудоспособных мужчин. Хозяйство без них вести было трудно. А власти, призванные, как теперь говорят, «социально защищать» солдатские семьи, помогали мало, злоупотребляли же своими полномочиями слишком часто.

Житель Барнаульского уезда Г. Кривигин позже вспоминал: «Крестьяне, пробывшие по три и четыре года на фронте, возвращаясь в деревню, видели окончательно развалившееся хозяйство, это была общая участь крестьян-одиночек. Переживая острую нужду во всем, вчерашний солдат – защитник царя и Отечества, а затем правительства Керенского – в силу хозяйственного кризиса становился ярым крестьянским бунтарем-революционером, а общее положение нищеты всё больше и больше объединяло эту разорившуюся массу людей». В общем, действовали, исходя больше не из идеологии, а из обстоятельств. Но постепенно пропитывались и идеологией, все чаще – большевистской. Она привлекала малообразованных людей простотой, определенностью и радикализмом.

Главный вывод напрашивается сам собой: люди, прошедшие воинскую закалку, издавна были передовыми и социально активными. Общество всегда выигрывало, если находило возможным эту активность использовать и направлять в полезных целях. Однако если общество и государство об отставных, запасных солдатах, их семьях не заботилось, то приводило это к общественным проблемам. Активные люди возглавляли тогда не полезные новации, всегда по необходимости постепенные, а радикальные перетряски.

Прямая дорога к всеобщему счастью слишком многим кажется наиболее верной. Очень жаль, что не всегда даже умные и бывалые люди помнят крестьянскую мудрость: «Поедешь в объезд, так доберешься к обеду; а прямо поедешь, – так дай Бог к ночи».