Вехи на трассе
Коробейников Василий Иванович (1912-1999)
первый секретарь Краснозёрского райкома КПСС Новосибирской области (1962-1977). С его именем связаны радикальные изменения в жизни и облике Краснозёрского района – осуществлён подъём сельского хозяйства, получили развитие лесопроизводство и садоводство, была создана кумысная ферма. Огромное значение в работе уделял благоустройству сёл и дорог. Он развернул в районе огромное строительство административных зданий, жилых домов, объектов соцкультбыта (спорткомплекс с бассейном, дом культуры, Дворец пионеров, новые школы). Явился основателем картинной галереи Краснозёрского района, инициатором строительства санатория. Указом Президиума ВС СССР от 13 ноября 1972 года присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Награждён 3 орденами Ленина (1966, 1971, 1972), орденом Трудового Красного Знамени (1956), медалями. Почётный гражданин Краснозёрского района.
Печатается по книге:
«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. I. С. 221-229.
Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.
Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.
Мы долго гонялись за ним по проселочным дорогам. В совхозной конторе сказали: был, утром, раненько… На бригадном стане: только что уехал… Наконец, на дорожке, разделяющей поля, увидели «газик» с распахнутыми дверцами. Рядом, на полосе, копался в земле мужчина. Среднего роста, коренастый, в кирзовых сапогах, в сером коротком плаще, в кепке, надвинутой почти на брови и прикрывающей от солнца глаза, он склонился над бороздой, разгребал руками землю и прутиком измерял глубину пахоты. Блеснув толстыми стеклами очков, широко, по-детски улыбнулся:
– Молодцы! Плуги отрегулированы что надо!
Так мы познакомились с Коробейниковым. Помнится, после короткой беседы, перед тем, как сесть в машины, он посмотрел вдаль и с улыбкой, которая казалась застенчивой, произнес:
– Хорошо…
И на самом деле, кулундинская степь, уходящая в белесую дымку над горизонтом, с редкими перелесками, с деловитыми грачами на пашне, со звенящими жаворонками, с подснежниками в колках, очаровывала скромной, неброской красотой.
Потом мы с ним встречались много-много раз. И он всегда, в самых разных ситуациях, был одинаков – спокоен, нетороплив, приветлив. Не выставлял напоказ переживания, сложную и напряженную работу души.
Одна из встреч особенно запомнилась. В 1977 году первому секретарю Краснозерского райкома КПСС Василию Ивановичу Коробейникову присвоили звание Героя Социалистического Труда. Надо было срочно делать очерк в газету.
Атмосфера тех дней властно настраивала на торжественный праздничный лад. Корреспонденты… Днем и ночью – телефонные звонки… Почти 400 телеграмм – от самых высоких лиц в стране, от людей, с которыми когда-то свела судьба, и даже от незнакомых… Все эти листки одинакового формата с «зпт» и «тчк» были дороги Коробейникову. Но он ждал одну весточку, может быть, самую значительную для него: почему нет отклика от Федора Терентьевича Земляникина, старого большевика, первого учителя, большого друга? Заболел? Газета с указом под руку не попала, радио прослушал?
В этой обстановке надо было приложить немалые усилия, чтобы не выбиться из привычного рабочего ритма. Как всегда, на лыжах прошел по еще спящему поселку, по речке Карасук, «выполнил норму». В райкоме «сел» на телефон:
– Вчера был у вас на ферме. Душ работает с перебоями. В столовой нет мяса. Почему? Уже все поправили? Хорошо. Не забывайте – это не мелочи…
С головой ушел в будничные дела: проблемы, посетители, звонки…
Вошла секретарша:
– Василий Иванович, к вам товарищ из Новосибирска. Пожилой, седой, высокий…
Коробейников просиял: это он, Федор Терентьевич!
Обнялись, не стесняясь блеснувших на ресницах слезинок.
– Как вы добрались, Федор Терентьевич? Почему не предупредили?
Коробейникова с первой минуты встречи мучил этот вопрос. Самолет еще не прилетел. А вот автобус от станции, до которой тридцать километров, приходит как раз в это время…
– На автобусе, на автобусе, – смеялся Земляникин. – А предупредить… Что ты, Вася! У тебя же дела, район! Знаю я вас, районщиков, забот выше головы. Зачем тебя отвлекать? А мое дело стариковское. Ночью в поезде выспался. В автобусе в тесноте, да не в обиде. В пути разговоры всякие слушал. Хороший у вас народ в Краснозерке. Кстати, и о тебе мужики говорили…
– Поругивали, поди?
– Нет. Хорошо говорили. Это же великое счастье, когда и простые люди, и правительство одинаково оценивают твою деятельность.
Сели.
– Едем, значит. Темень, метель. В трех шагах ничего не видать. И вдруг замечаю, что свет от фар из темноты вешки выхватывает. Спрашиваю у соседа: что это, особо опасный участок? «Нет, – отвечает, – самый обыкновенный. У нас на всех дорогах, даже на проселочных, такие вешки установлены, чтобы, значит, люди в метельной степи не сбились. У нас ведь всякое бывало, даже замерзали в пургу. Это наш Василий Иванович придумал». «Так это же не одна тысяча вешек! – вырвалось у меня. – Колоссальная работа!». Сосед посмотрел на меня этак свысока: «Жизнь человека дороже всего». И сказал это, Вася, с твоей интонацией.
– Нашли мужики чем хвалиться… Вешками…
– Не скажи… задумчиво возразил Земляникин. – Мне эти вешки-прутики о многом сказали… Может быть, больше, чем твой доклад на отчетной конференции.
… Жили Коробейниковы на железнодорожной станции Каргат. Страшные двадцатые годы навсегда врезались в память. Особенно картина: приходит поезд, товарные вагоны набиты людьми – живыми, полуживыми и мертвыми. Работники станции, жители поселка выносили из вагонов трупы людей, пораженных тифом. Родители Василия вместе с другими укладывали эти трупы штабелями неподалеку от станции. Сначала, заразившись сыпняком, умерла мама, женщина с добрыми и усталыми глазами, а вскоре ушел и отец.
Оборванный голодный паренек сообразил, что надо пробираться на Алтай, где, по слухам, много хлеба и куда не доехали эти несчастные, завершившие свой жизненный путь в Каргате. Добрался до родни. Это была многочисленная семья, такая же, как и он, голодная. Пошел в батраки к кулаку. За кусок хлеба и несколько картофелин работал день и ночь. А когда хозяин ни за что ни про что зверски избил мальчугана, Василий ушел из села, куда глаза глядят. Через несколько лет он напишет:
Уходил по зеленому скату,
Знал, вернусь не скоро, не скоро.
И поля, и саманную хату
Променял я на шумный город.
Так он напишет через несколько лет. А пока – жизнь беспризорника, железнодорожного «зайца».
Молодая, беспощадная к врагам советская власть производила самые гуманные в истории аресты. Чекисты, соратники «железного» Феликса, забрасывали частый бредень на вокзалах, в ночлежках, притонах, вылавливали бездомных мальчишек и девчонок, устраивали их в колониях, приобщали к труду. Бестолковые пацаны и девчонки орали, царапались, кусались при задержании, не понимая, что их ждет настоящая, полнокровная, сытая жизнь. Пятнадцатилетний Вася Коробейников сам стремился попасть в сети ЧК.
Так он оказался в производственно-учебных мастерских при Запсибдеткомиссии, которую возглавлял Земляникин и где воспитателями работали бывшие беспризорники, прошедшие через колонии самобытного и ныне забытого педагога Антона Семеновича Макаренко. Об этих мастерских с восхищением отзывался нарком просвещения Луначарский. Как-то побывал здесь знаменитый в то время Демьян Бедный. Увидел в стенгазете стихи, обратился к Земляникину:
– Покажите-ка мне этого помощника мастера по выделке кожи Васю Коробейникова.
И спустя несколько минут смущенный колонист, заикаясь от волнения, прочел только что сочиненные стихи.
… Труд всегда по силе мне. И легко
Стены класть кирпичные высоко.
Стены поднимаются в небеса…
Хорошо мне, весело на лесах!
– Хочешь быть поэтом, Василек?
Василек хотел быть и поэтом, и художником, и агрономом, но сказал:
– Хочу.
– Поедешь учиться в Москву, в литвуз, по моей путевке, – решил Демьян Бедный.
Но жизнь сложилась иначе.
В 1934 году Коробейникова как лучшего рабочего направили учиться в Томский индустриальный институт. Неожиданно подкралась и крепко скрутила болезнь. Пришлось отлеживаться в одном из сел. Секретарь райкома комсомола словно отрубил:
– Как тебе, такому тощему, учиться! Поработай у нас годик-другой, наберись силенок. А потом мы отправим тебя в столицу. С музыкой! А нам, сам знаешь, как нужна боевая, грамотная братва…
– Знаю, – ответил Василий, глядя в покрасневшие, воспаленные от недосыпания глаза худющего секретаря.
Поработал «годик» заместителем редактора районной газеты, потом «другой» – редактором. Душой сросся с делами и заботами района. И в Москву поехал не в литвуз, а в институт журналистики. Вернулся в Баган и более десяти лет редактировал районку.
Как-то незаметно его целиком захватила партийная работа. Шесть лет был первым секретарем райкома в Северном районе, семь лет – в Чистоозерном и более десяти – в Краснозерском, крупнейшем в области районе по производству зерна. Притом, высококачественного, «красного» зерна. Отсюда и название поселка.
… – Ну, что ж, Вася, рассказывай, каких ты тут дел натворил, за что тебе Героя дали? – спросил Федор Терентьевич. И почувствовал себя неловко. Ему-то хорошо известно, что в двух словах о деятельности райкома не расскажешь. Да и вся жизнь Коробейникова у Земляникина – словно на ладони. Он постоянно и с пристрастием следил за делами своего ученика. Знал, что и в Багане, и в Северном, и в Чистоозерном, и в Краснозерском районе Василий оставил о себе добрую память – такие вехи, которые помогают людям жить лучше. Читал Земляникин и небольшие книжки Коробейникова, члена Союза журналистов СССР, вышедшие в Новосибирске и в издательстве «Советская Россия». Каждая из них подытоживала какой-то период жизни автора.
Северный район… Край света… Всего пять лет спустя после окончания изнурительной, разрушительной войны… И вдруг призыв: сделаем район районом сплошной электрификации. Конечно, многим он казался нереальным.
Коробейников в своей брошюре писал об организаторской работе, об энтузиазме, охватившем всех крестьян. Не писал об одном – о том, что инициатором, душой всего дела был он сам. Василий Иванович побывал во всех колхозах, в селах и деревеньках, беседовал с людьми в бригадах и на фермах, в клубах и сельпо…
Сделали невозможное – через полгода деревни озарились светом электроламп. Они горели в избах, на улицах, на животноводческих фермах, где женщины большую часть года обычно доили коров вслепую. Теперь люди могли выкроить время для того, чтобы почитать газеты, книги. Ребятня ликовала. Казалось, что солнце продлило свой рабочий день над артелью имени шестого съезда Советов. И тогда люди дали своему колхозу другое имя – «Заря коммунизма».
Северный район первым в области стал полностью электрифицированным.
Когда в Чистоозерном районе прошла молва о том, что сюда направляют на работу Коробейникова, говорили:
– К нам электрический секретарь едет.
И здесь на одном из первых пленумов райкома был поднят вопрос о необходимости электрификации. И здесь, в степном краю, где лес добывать труднее, чем на севере, намеченную программу выполнили в срок.
Те, кто видели в Коробейникове только застенчивого добряка или этакого бесхребетного интеллигента и думали сыграть на некоторых чертах его характера, вскоре поняли, что крепко ошиблись. Добрые прищуренные глаза за массивными стеклами очков становились стальными и колючими, а голос резким и требовательным, если он встречался с проявлениями неискренности, нечистоплотности, фальши, лености. Не уважал тех, кто первыми и выше других поднимал руки при голосовании за какие-то проекты, но не очень-то утруждали себя при их осуществлении. К пьяницам относился с брезгливостью, все делал для того, чтобы не допустить их на руководящие посты, считая, что доверять таким нельзя. Сам, если случались застолья, пил только воду, а потом, когда завели кобылью ферму, – кумыс.
Василий Иванович понимал, что электричество – это база не только для подъема производства, но и для формирования грамотного, культурного человека. После трудного послевоенного периода, когда подлечили раны, страна стала крепче и богаче. В деревню двинулась техника. Чтобы умело управлять машинами, сполна использовать потенциал каждого гектара угодий, человек должен духовно расти, обогащаться знаниями, уметь видеть и создавать прекрасное.
И вот в селе Журавка, где располагалась центральная усадьба колхоза имени Мичурина, появляется картинная галерея. Первым на призыв чистоозерного секретаря откликнулся известный художник И. Титков, подаривший сельхозартели тридцать картин. Свои произведения привезли новосибирцы И. Тютиков, М. Мочалов, А. Пятков, А. Лучников, скульптор М. Меньшиков, многие другие, а затем откликнулись мастера кисти других регионов, в том числе и москвичи. Весть о создании картинной галереи в сибирском селе облетела всю страну. Вскоре появились и последователи.
Фруктовые сады, конкурсы цветоводов, пионерские лагеря, пляж, клубы, музыкальные школы, лектории, дискуссии, соревнование по благоустройству поселков – везде успевал секретарь райкома.
… В первые годы работы в Краснозерском. Ехал он как-то из деревни в поле, а навстречу, громыхая, поднимая клубы пыли, двигался трактор. Василий Иванович сделал знак, и механизатор остановил машину. Познакомились.
– Куда едете?
– Домой.
– Случилось что-нибудь?
— Случилось! – с вызовом ответил тракторист. – Жрать хочется…
— Почему же на тракторе?
– А на чем же? – стрельнул взглядом на райкомовский «газик». – Легковушка по штату не положена. Такси не ходит. Пешком – далековато… – механизатор повернулся к трактору, намереваясь забраться в кабину.
– Никогда, ни в какие времена сибирский крестьянин не уходил с поля, пока солнце не село…
– Так это как было! Владел мужик клочком земли. Все лето на этом клочке и суетилась все семья. Тут ему баба завтрак, обед, ужин готовила. Сейчас жену с собой не привезешь, она тоже работает. Моя, например, дояркой. Забот у нее не меньше, чем у меня. Вот и вникай, Василий Иванович…
А Василий Иванович чертил прутиком на пыльном откосе дороги какую-то карту.
– Смотри, а если вот так сделать, – сказал он. – Вот ваши поля. Здесь, в середине, колок хороший, к речке прислонился. И вот в этом лесочке представь полевой стан. Не какую-нибудь развалюху перетащить, не дырявый вагончик, а добротный дом – спальни с хорошими кроватями и постелями, занавесочки. Рядом – кухня, столовая. А вот здесь, у речушки, – баня с душем. Обязательно – баня! Ну и, конечно, – красный уголок, радио, электричество. А вокруг – цветы в клумбах! Общественный огород – картошка там, капустка, лучок, морковка… Чтоб еда дешевая была… Будут на таком стане жить механизаторы?
– Да еще – волейбол! – усмехнулся тракторист.
– Конечно! — загорелся секретарь. – Волейбол это здорово!
– Жить будут, – согласился собеседник, глядя на чертеж. – Но я-то тут при чем? Моим сверстникам этого рая не дождаться…
– Вот те на! – возмутился Коробейников. – Тогда зачем огород городить! Через десять – пятнадцать лет мы будем решать другие проблемы… Нет, дорогой товарищ, полевые станы надо сделать к будущей весне!
Еще на полях «добивали» последние гектары, вывозили зерно на элеватор, ставили скот в стойла, пахали зябь, нянчились с семенами, выискивали запчасти для ремонта машин, то есть еще страда не завершена, а первый секретарь райкома призвал повсеместно строить полевые станы. И не времянки, в которых пересидеть непогоду, а добротные комплексы – миниатюрные бригадные дома отдыха. Эта идея нашла отклик в селах. Полевые станы с комнатами отдыха, столовыми, красными уголками, душевыми и банями, огородами и спортплощадками стали расти как грибы. И не только в Краснозерском районе.
Когда мы в последний раз беседовали с Земляникиным, он сказал:
– Много светлых вех останется на земле от Василия Ивановича… Ты же знаешь…
Как не знать! В Северном районе – электростанцию и теплицу, в которой были выращены, наверное, первые в Сибири лимоны. В Чистоозерном – первую сельскую картинную галерею и сады. В Краснозерском — стадион, школу искусств, дома культуры… И повсюду – сады, лесополосы, цветы… Отсюда пошла облепиха – останови машину, набирай на обочине ведро солнечных ягод и кати дальше…
Последний раз мы встретились в девяносто седьмом году, в канун его 85-летия. Очки помогали плохо, Василий Иванович читал медленно, поднося листы близко к лицу. Ослаб и слух. Но «добывал» информации достаточно для того, чтобы иметь представление о современной жизни. Глухо говорил:
– В Северном радио порушили… У людей уже электричество отключают… Ребятишек все меньше, детских садиков… Беременных женщин не видно…
Его частенько называли человеком с чудинкой. Василий Иванович и не скрывал, что ему по душе не сухие исполнители, а натуры творческие, беспокойные, горячие. Он считал, что в характере каждого человека есть или должна быть чудинка, только надо ее заметить, открыть. Вот ты – агроном, хорошо знаешь землю, растения, удобрения, в общем – хороший специалист. Но что-то у тебя еще должно быть! Или ты через самодельный телескоп открываешь новую звезду, или как мальчишка спозаранку бежишь с удочкой на озеро, или изобретаешь вечный двигатель, поешь в клубной опере… Что-то должно быть! Иначе ты не полнокровный человек. Зоотехник, тракторист, поэт… кто угодно, но не полнокровный.
Этот человек с чудинкой оставил вехи не только на дорогах, на полях, в селах и подворьях, но и в судьбах людей, с которыми общался, в судьбах их детей, внуков…
Справка: В. И. Коробейников родился 12 декабря 1912 года в Каргате, умер 25 февраля 1999 года в Новосибирске, похоронен на Заельцовском кладбище.
Добавить комментарий