ЗДЕСЬ ЖИЛ ПОЭТ (Беспокойная судьба Александра Смердова)
Вклад, который внес в развитие литературы и культуры Сибири поэт, переводчик, публицист, издатель, редактор, общественный деятель Александр Иванович Смердов трудно переоценить. С его именем связана целая эпоха.
Как поэт Александр Смердов заявил о себе еще в годы первых советских пятилеток. По его собственному признанию, «ощущение и сознание своей неотрывной причастности к тому великому, всеобъемлющему, общенародному устремлению в будущее, что свершалось в стране», не покидало его даже в самых, казалось бы, личных стихах той поры. Что, в общем-то, и не удивительно, ибо рождению такого мироощущения способствовала и атмосфера вокруг, и сама беспокойная жизнь молодого поэта.
Александр Смердов родился 13 сентября 1910 года в поселке Теплая Гора Пермской области, в семье рабочего-металлурга. В голодном 1920 году умер отец, а в 1921-м в надежде на лучшую жизнь семья переезжает в Сибирь и поселяется в селе Каргат нынешней Новосибирской области. Среднюю школу Александр оканчивает в Новосибирске. После чего… снова попадает в деревню, но уже в качестве практиканта-землемера. В самый разгар коллективизации молодой землемер работает в Ачинском округе Красноярского края. Потом опять Новосибирск, строительство «Сибкомбайна» (нынешний «Сибсельмаш»). Рабочий коллектив дает юноше комсомольскую путевку на учебу в Московский плановый институт. После четырех курсов Смердов перешел на газетную работу. Но и учебу продолжал. Правда, теперь уже в Литературном институте имени А.М. Горького, который позже окончил заочно.
Со стихами Александр Смердов дебютировал в 1930 году в журнале «Сибирские огни». Характерной чертой раннего Смердова стала романтика поиска, дальних дорог, жажда открытий. Не случайно и первую свою поэтическую книгу он назвал «Письма с дороги», а любимыми его героями долгое время были геологоразведчики, изыскатели новых трасс и стройплощадок, землепроходцы, труд которых поэт воспринимал как «повесть странствий» и «поэму походов».
Романтической устремленности как нельзя лучше соответствовало гордое сознание принадлежности к Сибири, необъятному вольному краю, где он, молодой поэт, пускает прочные корни и начинает ощущать себя полноценной личностью. Зародившийся в стихах раннего Смердова образ Сибири с ее необозримыми пространствами и перспективами пройдет через все его творчество, станет лейтмотивом многих и многих произведений.
Великая Отечественная война наложила свой отпечаток и на жизнь, и на творчество Александра Смердова. С первых дней войны он становится военным журналистом, сотрудником газеты Сибирского военного округа «Красноармейская звезда». Зимой 1943 года в составе 22-й гвардейской сибирской добровольческой дивизии Александр Смердов отбывает на 2-й Прибалтийский фронт. Он пишет не только журналистские материалы, но и поэтические «письма с передовой», где глубоко личные, вроде бы, переживания становятся источником душевной силы и оптимизма для читателей на фронте и в тылу.
Военная лирика Александра Смердова в традициях советской поэзии тех лет являлась сплавом гражданских, патриотических, интимных и других мотивов. Но с особой силой во фронтовых стихах Смердова начинает звучать любовь к Сибири, к многонациональному краю, все народы которого бьются с общим врагом. Поэт гордится мужеством и стойкостью сибиряков, одно упоминание о которых «леденит врага». Создает он и обобщенный образ такого бойца-сибиряка, своего рода сибирского Теркина с говорящим за себя именем Тарас Клинков. В его существование многие солдаты на передовой искренне верили, писали ему письма со словами благодарности, просьбами, пожеланиями, обращались за советами.
Вершиной фронтовой лирики Александра Смердова (да, пожалуй, и всего поэтического творчества) по праву стала вошедшая в золотой фонд литературы о Великой Отечественной войне поэма «Пушкинские Горы», впервые увидевшая свет в 1946 году.
Толчком к ее созданию послужил подвиг земляка и друга Александра Смердова, молодого новосибирского поэта Бориса Богаткова, который в бою за Гнездиловские высоты патриотической песней собственного сочинения поднял под шквальным огнем взвод в атаку. Но это лишь отправная точка, а посвящена поэма, как это следует из высказывания об ее замысле самого автора, «Пушкину, войне, русской солдатской отваге и беззаветности во имя жизни и любви». Естественно, что и содержанием произведения является война со всеми ее батальными и бытовыми подробностями. Александру Смердову удалось прекрасно передать и грандиозность событий, и их трагизм, и красоту подвига. Страстным, напряженным лиризмом дышит каждая строка поэмы:
Который день… Нет, мы не дни считали, —
В дыму кромешном, в тяжком лязге стали
Который день мы шли вперед
И только верстам знали точный счет.
Мы шли вослед грозе артиллерийской,
То отдаленной, то паляще близкой, —
Она и днем и ночью бушевала,
Катясь на запад многоверстным валом…
Вослед за танками — по опаленным травам,
В лесных завалах, по болотам ржавым,
Сквозь чад и жар горящих деревень —
Мы шли вперед, вперед который день…
Этот размеренный, несколько торжественный ритм как нельзя лучше соответствует неумолчному гулу военной техники, необратимому движению наступающих воинских колонн.
И вот Михайловское, Пушкинские Горы, святые для каждого русского человека места. Сейчас они изрыты немецкими окопами, окружены дотами. Но решение у комбата одно — «русский ни один снаряд на Пушкинские Горы не падет». И зловещим контрастом звучит сообщение о том, что фашисты готовятся взорвать могилу Пушкина. Резкое это противопоставление и становится двигателем художественного развития поэмы. В непримиримом столкновении двух враждебных миров русские солдаты борются не только за свободу и независимость своего народа, но и за сохранение духовных идеалов. А для русского человека Пушкин — не просто поэт, он — душа нации. Вот почему с такой отвагой и самоотверженностью рвется в бой за Пушкинские Горы главный герой поэмы Сергей Снежков.
Этот образ вобрал в себя лучшие черты молодежи сороковых годов прошлого столетия. Но он во многом созвучен и личному авторскому мироощущению. Снежков — тоже поэт, а потому Пушкин в тяжелом наступлении становится для него сокровенным другом и «боевым товарищем». Томик Пушкина у бойца всегда при себе. Узнав о готовящемся надругательстве над святым местом, Снежков спешит пресечь его. Выполняя свой солдатский долг, Снежков погибает, но порывом своим увлекает бойцов в атаку. Фашисты смяты, пушкинская могила спасена. Сережу Снежкова хоронят рядом с ней.
А наступление продолжается. И в этом походе к победе, к миру, к будущей жизни без войны как равный среди равных принимает участие Пушкин — «В сердцах солдат, горячих и простых, звенит, поёт поэта грозный стих…».
Как видим, «Пушкинские Горы» — поэма не только о днях минувших. Она вся устремлена в будущее, на «дорогу завтрашних атак». И в этом ее особенная притягательная сила, важнейшее духовное и эстетическое значение.
Символичен финал поэмы. Всегда, в любую эпоху, подчеркивает автор, источником вдохновения и руководством к действию на всеобщее благо будут бессмертные пушкинские строки: «Мой друг, Отчизне посвятим // Души прекрасные порывы!..»
Этому завету великого поэта неукоснительно следовал в жизни своей и сам Смердов.
В послевоенные десятилетия его творческая активность не иссякала. Но он не замкнулся, как некоторые собратья по перу, в военной тематике. Круг его творческих интересов постоянно расширялся. Как и жанровый диапазон. В 1950 — 1960-е годы Александр Смердов не раз обращался как собиратель и переводчик к сибирским национальным эпосам, легендам, сказкам. Им переведены алтайские и шорские сказки, народные героические поэмы Горной Шории, алтайский героический эпос «Полнолуние». С журналистским блокнотом Александр Смердов объездил всю Сибирь, особенно ее юг. Результатом этих поездок стали его многочисленные путевые заметки и очерки о происходящих в Сибири переменах, публицистические материалы с размышлениями об экономических и социальных проблемах края, статьи о многонациональной сибирской культуре и литературе. И, конечно же, новые стихи и поэмы, воспевающие родной край («Стать сибирская», «Сказание о жилмассивах» «Я — Сибирь» и др.). Все это нашло отражение в таких, например, книгах Смердова, как «Камень на ладони», «Дума о родном крае», «Впереди огни», «Алтын-Тууди», «У истоков Сибирианы» и др., изданных в Москве, Новосибирске, Иркутске, и ставших своеобразной летописью Сибири пятидесятых-семидесятых годов двадцатого столетия.
Был Александр Смердов не только многогранным писателем, но и крупным культурным и общественным деятелем. В послевоенные годы он возглавлял Новосибирское отделение Союза писателей СССР. Несколько лет в 1950-х годах работал собственным корреспондентом «Литературной газеты» в Китае. Был делегатом нескольких всесоюзных и всероссийских писательских съездов, избирался членом и секретарем правлений Союзов писателей СССР и РСФСР, депутатом местных Советов, членом Новосибирского обкома КПСС…
Особо следует сказать о редакторской деятельности Смердова. В середине 1960-х годов Александр Иванович стал главным редактором журнала «Сибирские огни» — можно сказать, родного печатного органа, где было опубликовано большинство его произведений. И возглавлял он это издание более десятка лет (с 1964 по 1975 год). И не просто возглавлял.
Без преувеличения, это был один из самых ярких периодов в жизни главного журнала Сибири. Именно тогда здесь «становились на крыло» такие в будущем знаменитые писатели, как Виктор Астафьев с повестью «Кража», Валентин Распутин с повестью «Деньги для Марии», Василий Шукшин, опубликовавший в «Сибирских огнях» три большие подборки рассказов и романы «Любавины» и «Я пришел дать вам волю (Степан Разин)». У Смердова в журнале выросла целая плеяда и других интересных и талантливых литераторов. Но далеко не всегда публикации их произведений проходили гладко. Времена, надо не забывать, были идеологически суровые, цензурные. Нередко, чтобы спасти талантливое произведение, требовалось проявлять немалое искусство преодоления всяческих запретительных рифов и барьеров. Мягкий, деликатный, интеллигентный Александр Иванович умел быть и дипломатичным, и убедительным, но и жестким до непреклонности — тоже. В результате же, при нем на страницах журнала публиковалось действительно все самое лучшее и талантливое, что рождала тогда литературная Сибирь. Журнал пользовался огромным авторитетом как среди читателей, так и среди писателей и был, несомненно, лучшим провинциальным периодическим литературно-художественным изданием, в котором за честь почитал «засветиться» и любой столичный автор. Не случайно «Сибирские огни» на рубеже 1970 — 1980-х годов стали таким же символом Новосибирска, как его знаменитые оперный театр или вокзал.
А вот сам Александр Иванович был чужд показной величественности и значительности, бьющей в глаза амбициозности. При своем сугубо пролетарском происхождении оставался он истинным интеллигентом.
О его скромности говорить можно много, но я хочу рассказать об одном весьма красноречивом, на мой взгляд, эпизоде.
Помню, году в 1980-м мне, молодому в те поры критику, заказали в «Сибирских огнях» юбилейную (к семидесятилетию) статью об Александре Ивановиче. Я с энтузиазмом взялся, не пожалел красок, превосходных степеней и словесной позолоты. Когда статья была готова и даже набрана, в редакцию заглянул ушедший к тому времени на пенсию Смердов. Он попросил гранки моей статьи и пропал на неделю. Сроки поджимали, я нервничал. А когда он наконец вернул статью, я не узнал ее: в ней не осталось живого места — тут вычеркнуто, там что-то исправлено, вписано… Александр Иванович фактически переписал ее. Я чуть не заплакал от такого, как мне казалось варварства. Когда же, остыв, внимательно ознакомился с его правкой, устыдился. Смердов соскреб с моего опуса всю сусальную позолоту, велеречивость, беспощадно ликвидировал разные мои сопли-вопли и придыхания и оставил только суть — несколько суховатую после столь кардинальной чистки, зато вполне соответствующую искомому предмету. В общем, преподал мне Александр Иванович сразу несколько уроков: и редакторский, просто блестяще меня отредактировав, и авторский, наглядно показав, как я должен был написать, но, главное, человеческий. Пожалуй, только после этого случая я стал по-настоящему осознавать, что показатель истинной величины художника — отнюдь не его амбициозность…
11 апреля 1986 года Александра Ивановича Смердова не стало.
На фасаде дома по улице Крылова в Новосибирске, немного правее входа на станцию метро «Красный проспект», висит мемориальная доска. На мраморе скупая надпись: «Здесь жил поэт Александр Смердов». И больше ничего. Но ничего больше и не надо. Остальное — в подтексте этой насыщенной и славной судьбы, без которой литературную и культурную жизнь Сибири уже трудно представить.
А. Горшенин
Рекомендуем дополнительно прочесть
Очерки русской литературы Сибири в 2 т. — Новосибирск, 1982. Т. 2.