8 мая, накануне Дня Победы, ушел из жизни ветеран Великой Отечественной войны, стрелок-радист 2-й эскадрильи 22-го полка авиации дальнего действия Александр Ильич Федоров, доктор филологических наук, профессор кафедры общего и русского языкознания, главный научный сотрудник Института филологии Сибирского отделения РАН, автор множества словарей. Он награжден орденом Отечественной войны I степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Ленинграда».
Ассоциация выпускников “Союз НГУ” выражает глубокие соболезнования родным и близким Александра Ильича.
В память об Александре Ильиче мы публикуем его рассказ о своей жизни на встрече со студентами 12 декабря 2011 года.
Федоров - летчик
За войну всё забыл, было неизвестно, куда деваться. Родители бедствовали, в Питере не удалось им остаться, вынуждены были поехать в деревню. В деревне была нищета страшная в послевоенные годы. Я авиатор, собирался стать правым пилотом. Не взяли, комиссию не прошел. Не только я. Наш командир, Иван Гаврыш, Герой Советского Союза, повредил позвоночник во время вынужденной посадки, нас подбили. Штурман стал работать вахтером. Было время тяжелейшее. Я, откровенно говоря, стал жалеть о том, что я из авиации, всех списали нас, бывших, стариков, оставшихся в живых. Осталось-то пустяки, от полка осталась четвертая часть. Я ранен был, в госпитале лежал девять месяцев. Время было совершенно неуверенное. Но вот как-то удалось проникнуть в аспирантуру…
О филологии, об отношении к этой науке, почему это наука очень важная, особенно в наше время, в XXI веке, ну и о том, что сделано в основном филологами в прошлом ХХ веке и как применяется сделанное, как оценивается. Но прежде всего, конечно, надо рассказать об отношении к этой науке в обществе, среди других специальностей. Зачем это вам нужно знать? Затем, чтобы достойно ответить тем, кто выражает свое негативное отношение и к нам, филологам, и к науке в целом.
Сюда я приехал из Петербурга работать вместе с В.А. Аврориным. В университете вначале ректором был И.Н. Векуа, грузин, человек великолепный, интеллигентный, он с удовольствием приветствовал филологов. Я приехал ночью из Ленинграда, сидел на вокзале, ждал утра. Вдруг в зале по радио сообщают: «Приехавший из Ленинграда академик Федоров, явитесь…» Академик – это не я, я всего лишь был кандидатом наук, младшим научным сотрудником в институте, выполнял обязанности доцента в университете. Сижу, жду. Опять повторили то же самое. По-видимому, никого нет. Я подошел. Оказалось, меня ждет машина, прислал Векуа. Здесь встретили меня очень хорошо, сразу дали квартиру, а в Питере квартиры не было. Жили в коммунальной квартире, в одной комнате, с детьми, с женой. В той же коммунальной квартире жил пьяница дворник, матерщильник, хулиган, вымогатель, которого однажды пришлось проучить за его наглость и хамство.
Еще сюда приехал Кирилл Алексеевич Тимофеев, профессор, заведующий кафедрой общего языкознания. Приехали с тем, чтобы Аврорин мог часто бывать у носителей сибирских языков. Ну а нас с Кириллом Алексеевичем он пригласил, чтобы заниматься русским языком, русистикой. И тоже целенаправленно, так, чтобы русский язык в его популярной, доступной для восприятия форме могли легче понимать носители сибирских языков. Но сначала нужно было организовать отдел филологии при Институте экономики. Аврорин получил очень мало ставок. Я рассчитывал работать и у него на половинной ставке, и в университете. Нужно было организовать факультет, Ученый совет, Совет по защитам. В Институте экономики, где был Отдел филологии, не было этих ставок. Время было тяжелое, у меня была уже семья, дети. Я вынужден был работать везде, где возможно: выступал по радио, ездил с лекциями в Питер, я там читал на факультете журналистики практическую стилистику и стилистику языка писателей. Поскольку ставок Аврорину не давали, он уехал, и положение филологов здесь оказалось довольно сомнительным. Потом Векуа уехал, стал руководить Новосибирским университетом Спартак Тимофеевич Беляев, человек интеллигентный, неплохой, относился к нам хорошо, но к нам пришел и объявил на факультете, что факультет закрывается. Если мы с Кириллом Алексеевичем хотим, то можем уехать в Красноярск. Вот те на, зачем Красноярск? Так распорядился якобы М.А. Лаврентьев. И как раз в это время у меня проходила стажировку американка Бетти Ливер. Потом она защитила в Москве успешно кандидатскую диссертацию по филологии, занималась она лексикой русских диалектов, употребленной писателями. Я ей существенно помог. Узнала она, что вот такое гонение на филологов. Жена к ней хорошо относилась, Бетти была человеком мобильным, подвижным, общительным… “Зачем они отсылают вас куда-то? – мне говорит. – Я вам устрою в Америке работу, будете получать раз в пять больше денег”. У жены глаза загорелись, если в пять раз больше денег в долларах, надо ехать немедленно. Посоветовался с Кириллом Алексеевичем. «Не торопитесь, как же я тут останусь? Давайте подождем, авось всё наладится». Я в состоянии раздвоенности: ехать или не ехать? Думаю, если ехать, оставить здесь жену, детей, без зарплаты, когда там в Америке дадут мне деньги? Приехал в это время ко мне в гости из Москвы мой бывший командир, с которым я летал на задания, командир экипажа, командир эскадрильи Гаврыш Иван Егорович. Он мне говорит: «Ну куда ты поедешь, Сашко, что там тебя ждет? Как ты Россию бросишь, мы же воевали за нее! Ты подумай, может, лучше поезжай в этот Красноярск». Вот так вдруг почему-то всё затихло.
Но в институте, куда я потом перешел работать на половинную ставку от университета, отношение было к филологам, конечно, скептическое. Историки недолюбливали, да они и сейчас недолюбливают наших сотрудников Института филологии. Ну не говоря уж об историках, и физики так же относились, математики. Был здесь такой математик, геометр Александров Александр Данилович, академик. Вы его не знаете, а я его знал хорошо, потому что с ним часто ходил на лыжах. Он думал почему-то, что я историк, а потом на вечере в день десятилетия Новосибирского университета, которое отмечало Сибирское отделение, в Большом зале Дома ученых, с возлияниями обильными, с речами, я с Александром Даниловичем оказался за столом. Ну а меня позвали в президиум, туда, где Лаврентьев за кафедрой вел это собрание, работать тамадой. Тогда времена были свободные, мы часто встречались в клубе «Под интегралом», и после этих вечеров обменивались всякими докладами, устраивали такие вечеринки с небольшим количеством спиртного, на банкетах по случаю защит. В молодости, конечно, было желание не только заниматься филологией, но и где-то отвлечься. Вот пригласили на эту должность тамады. Работал я один тамадой у Лаврентьева рядом, вдруг записка от Александра Даниловича: «Возьми две бутылки коньяку и передай на наш стол». Лаврентьев отвернулся, я дал ему эти две бутылки. Закончился этот вечер, Александр Данилович говорит мне: «А ты что, разве филолог какой-то там?» Я говорю: «А почему какой-то?» – «Работал бы тамадой». Я думаю, ну хорошенькое отношение к филологии.
У академика Лаврентьева отношение было тоже ироническое. Когда нужно было распределять ставки, он не давал и говорил: «Возьмите у Аврорина. У него работает моя бывшая няня». Бывшая няня работала здесь в университете и в институте, в институте ее не приняли и в университете почему-то сократили. Сейчас она уже не жива. К ней он относился очень отрицательно, ну и, по-видимому, это отношение сказалось на других. Хотя его внук Алёша поступил на филологию, закончил аспирантуру, работал вместе со мной, сейчас работает во Франции.
Не говоря уже об историках… Был такой историк …, профессор, мы были с ним в приятельских отношениях, но когда Аврорин уехал в Питер, он стал очень отрицательно относиться к Аврорину. Аврорин великолепный был человек, большой ученый, конечно, не ему чета. Это меня возмущало часто, и однажды я потребовал, чтобы он извинился, хотя Аврорина там не было. Ну и пришлось его проучить, после чего он приумолк. Для него, историка, что там ваша филология? Ши, щи…
Надо сказать, что и в Петербурге отношение было разное. Прежде всего, получали ставки в Академии наук, я работал в институте языкознания после аспирантуры. Ставки в основном забирали в Институт математики, геологии, физики, ну а в Институт языкознания давали мизер, очень немного ставок…
Продолжение следует.
За предоставленную фонограмму благодарим Кошкареву Наталью Борисовну.
Добавить комментарий