НЕЕЗЖЕНЫМИ ДОРОГАМИ (Жизнь и судьба Владимира Зазубрина)
Так называется один из его очерков. Но «неезжеными дорогами» характерна вся многотрудная, полная драматизма жизнь этого человека.
Владимир Яковлевич Зазубрин (настоящая фамилия Зубцов) родился 6 июня 1895 года в Пензе (по утверждению некоторых современных исследователей — в Городско-Стрелецкой волости Козловского уезда Тамбовской губернии), в семье железнодорожного служащего. Отец писателя, Яков Николаевич Зубцов, активно участвовал в событиях первой русской революции, а в 1907 году был выслан из Пензы в Сызрань под гласный надзор полиции. Так что Владимиру было, с кого брать пример. И не удивительно, что и он в конце 1912 года, будучи учащимся пятого класса Сызранского реального училища, тоже ступает на революционный путь и становится одним из организаторов нелегального ученического журнала «Отголоски» с ярко выраженной политической окраской. Через год Владимир устанавливает связь с сызранскими социал-демократами, а вскоре становится одним из руководителей сызранских большевиков. В 1915 году Зубцова-младшего исключают из последнего класса училища и арестовывают. Но после трех месяцев тюрьмы он снова включается в революционную деятельность. В конце 1916 года по заданию Сызранского комитета РСДРП(б) он внедряется в царскую охранку, чтобы предотвратить участившиеся аресты товарищей. В жандармском отделении пришлось ему прослужить до марта 1917 года. В апреле его снова арестовали — за большевистскую пропаганду. А в августе того же года Владимира Зубцова мобилизовали в армию. Он оказался в Павловском военном (юнкерском училище), где сразу же примкнул к ревкому. Октябрьскую революцию Владимир встретил в Петрограде, что, конечно же, не могло не оказать на него глубокого воздействия.
Начиная с 1914 года, Владимир Зубцов активно сотрудничает в поволжских газетах и вынашивает планы романа о большевистском подполье. Им, однако, осуществиться было не суждено. Начался мятеж белочехов, которые захватили Сызрань (а с февраля 1918 года Зубцов снова здесь), и его как бывшего юнкера в августе1918-го снова мобилизуют и посылают «для прохождения службы в Оренбургское военное училище, которое вскоре эвакуируют в Иркутск. После окончания училища, в июне 1919 года, Владимир Зубцов назначается командиром взвода 15-го Михайловского добровольческого стрелкового полка, состоявшего из… рабочих пермских заводов. Опыт большевика-агитатора как нельзя лучше пригодился подпоручику Зубцову в данной ситуации: он сумел убедить солдат и офицеров своего и соседнего взводов перейти на сторону красных. Прихватив с собой артиллерийское орудие, они прорвались через сторожевое ограждение и присоединились к тасеевским партизанам. С ними Зубцов входит в сибирский городок Канск, только что освобожденный от колчаковцев. Здесь с головой окунается в работу. В канской уездной газете «Красная звезда» он и корректор, и метранпаж, и автор многочисленных журналистских материалов. Кроме того, читает лекции в местной партшколе и даже… помогает «советским органам раскрыть белогвардейскую организацию в Канском уезде»…
Даже в предельно сжатом пересказе биография Зубцова-Зазубрина (сам он в одном из писем Горькому называл ее «страшной») похожа на приключенческий роман. Однако за увлекательностью фабулы — острый драматизм судьбы человека, оказавшегося в бушующем политическом водовороте. Будущему писателю довелось увидеть революцию не глазами стороннего наблюдателя, а из самой ее глубины, со всеми трагическими противоречиями, кровью и жестокостью.
Увиденное и пережитое переполняло впечатлительного, остро реагировавшего на социальные перемены молодого человека, и тогда же, в Канске, в нем начинает зреть и оформляться замысел произведения, которое очень скоро сделает его знаменитым, — романа «Два мира».
«Я помню: зимний вечер, комната освещена только светом топящейся печки, — вспоминала впоследствии его жена, Варвара Прокопьевна Зазубрина-Теряева. — Мы с Владимиром Яковлевичем сидим перед ней, и он рассказывает, говорит, как одержимый, со страстью, гневом и болью о том, что ему удалось увидеть и пережить. И так — вечер за вечером — было рассказано то, что позже легло в основу книги «Два мира». («Литературное наследство Сибири». Т. 2. — Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1972).
Дописывался роман уже в Иркутске (его автор в это время редактировал армейскую газету «Красный стрелок»), и здесь же, в типографии политуправления Пятой Армии, в начале ноября 1921 года «Два мира» выходят отдельной книгой.
Уже в самом названии выразились и суть, и главная идея, и центральный конфликт романа. С первых же страниц читатель становится свидетелем смертельной схватки непримиримых социальных сил. Ну а композиционно «Два мира» представляют собой цепь глав-новелл, каждая из которых рассказывает о каком-то отдельном эпизоде гражданской войны. Вместе же они составляют грандиозную картину разгрома и разложения колчаковщины. В единое целое главы связаны двумя основными сюжетными линиями: одна касается молодых белогвардейских офицеров Мотовилова и Барановского, прошедших с колчаковской армией весь ее кровавый и бесславный путь, другая — сибирских партизан.
Резко контрастно, может быть, даже слишком, противопоставлены в романе противоборствующие миры. Есть в этом определенная заданность, не лучшим образом сказавшаяся на художественной стороне произведения. Хотя были тому и свои причины, о которых писатель скажет в предисловии ко второму изданию «Двух миров»:
«Начиная работать над книгой и работая над ней, я ставил себе определенные задачи — дать красноармейской массе просто и внятно написанную вещь о борьбе двух миров и использовать агитационную мощь художественного слова. Политработник и художник не всегда были в ладу. Часто политработник брал верх — художественная сторона от этого страдала».
Тем не менее, как честный и объективный художник Владимир Зазубрин рисует в романе каждый из миров многослойным и многообразным. Неоднородно белогвардейское воинство, которое делится на приверженцев «белой идеи» и тех, кто воюет «без всякой злобы на большевиков», или же тех, кто вообще равнодушен к происходящему. Не так просто, как кажется, на первый взгляд, и сибирское крестьянство. И, пожалуй, первым из советских писателей В. Зазубрин показал процесс превращения стихийного протеста разношерстной народной массы в целенаправленную борьбу крепкой, сплоченной крестьянской армии.
Народ, поднявшийся на борьбу с колчаковщиной, и становится главным героем романа «Два мира». Образ народной массы — многоликой, многоголосой, текуче-изменчивой, подвижной — выписан автором с большой художественной силой. Она, масса, у Зазубрина слышима, зрима, осязаема, заряжена могучей энергией. И особенно ощутима гневная мощь восставшего народа в батальных сценах романа, в которых мастерски передано горячее дыхание боев.
Владимир Зазубрин первым взялся за создание образа многомиллионной революционной массы и один из немногих, кому это действительно удалось.
Впрочем как автору первого эпического полотна о гражданской войне Зазубрину пришлось, пробираясь по литературной целине и не имея опыта предшественников, во многом быть пионером и новатором.
Это уже потом, после «Двух миров», пойдут косяком по страницам советской прозы бородатые партизаны-таежники, лощеные белогвардейские офицеры, красные комиссары в кожанках и мятущаяся интеллигенция. Но впервые все они возникли как предмет литературного осмысления именно в «Двух мирах». Зазубрин дал здесь целую галерею представителей самых разных социальных слоев, чью жизнь круто и трагично изменила революционная ломка, людей, которые ищут свой берег в бушующем потоке гражданской войны.
Вот два товарища, два подпоручика, два основных типа русского офицерства, ставших волею судьбы активными участниками гражданской междоусобицы.
Мотовилов — убежденный монархист, видит в красных «разрушителей государства» и борется «за воссоединение великой единой России во главе с самодержавным монархом». Его «правда жизни» держится прежде всего на культе силы — «где сила, там и всякая ваша правда». Мотовилов изображен автором как личность цельная, сильная. Но и в ней, по мере разложения колчаковской армии, происходит глубокий душевный надлом, который приводит, в итоге, молодого офицера к самоубийству.
Барановский мало похож на своего товарища. Нет в нем его силы и определенности. А по духу, несмотря на то, что выходец из генеральской семьи, он и вовсе человек не военный. Барановский долго не может поверить в реальность происходящего и найти место в новых реалиях. Но это и помогло ему быстрее других сотоварищей понять, что в «белых не осталось ничего человеческого что «ихнее дело черное». Однако понять — мало. Надо сделать выбор. И тут для Барановского начинается самое мучительное. Сил ему, мягкотелому, без твердого внутреннего стержня, не хватает. Отдавшись стихии, он катится до полной гибели белой армии и в концлагере для бывших белогвардейских офицеров бесславно умирает от тифа — давно уже чужой среди своих, но так и не ставший своим для людей нового мира.
Есть в романе еще одна очень примечательная фигура — комиссар Молов, с которым Барановский знакомится в лагерном лазарете. Из его уст звучит страстная проповедь идей коммунизма в сильно упрощенном, правда, «рабоче-крестьянском» варианте, отражающем и примитивный уровень мышления самого комиссара, и тот агитационно-пропагандистский стиль с его напористым начетничеством, который отличал малограмотных «политруков» первых лет революции. Владимира Зазубрина, воспитанного на гуманистических традициях Достоевского, не мог не настораживать слепой революционный фанатизм таких, как Молов, считавших, что во имя великой цели можно, если потребуется, уничтожить целый класс. Поэтому и не чувствуется со стороны писателя к нему симпатии и уж тем более не стал он, как пытались утверждать некоторые критики, «типичным рупором идей автора» (Н. Яновкий).
В полемике Молова и Барановского отчетливо проступает еще одна проблема времени, которую Блок определил как «интеллигенция и революция» и которая станет в дальнейшем одной из главных в советской литературе. А ведь драма Барановского как раз и была драмой интеллигента, не нашедшего берега в революционной стремнине.
Несколько особняком стоит в романе «Два мира» образ адмирала Колчака. Впервые в советской литературе он также возникает у Зазубрина. Фигура Верховного Правителя дана как бы в двойном отражении. Сначала, на первых страницах появляется символический образ Колчака и его власти в виде хищного росчерка начальной буквы фамилии диктатора под его воззванием к населению России, призывающем бороться с большевиками. Образ «черного адмиральского когтя» задает настрой и тональность всему произведению. Появляется, однако, в романе и Колчак реальный. Владимиру Зазубрину приходилось видеть и слышать Колчака лично, и в одной из глав он показал его именно таким, каким помнил сам. Еще раз читатель встречается с Верховным Правителем в момент, когда его армия разбита, а сам он стал заложником белочехов, обменной для них валютой в торге с большевиками. Писатель показал трагедию сильного, незаурядного, недюжинного человека, преданного бывшими сподвижниками. Он пошел против русского народа и им же, в итоге, был раздавлен.
Характерны «Два мира» особой своей стилистикой. События в романе организуются по принципу кинематографического монтажа. Писатель охотно вводит в роман подлинные документы гражданской войны (воззвания, листовки и т.д.), что сообщает произведению неопровержимую достоверность и яростный накал классовой борьбы. А динамичный ритм повествования и энергичная, мускулистая рубленая фраза еще больше способствуют этому.
Конечно, не все в романе Владимиру Зазубрину удалось. Надо учитывать, что это был все-таки пробный шар, эксперимент. Но многое из того, что в дальнейшем получит прописку в советской прозе, в частности, посвященной гражданской войне, Зазубрин в этой своей первой крупной вещи интуитивно нащупал и предугадал.
«Два мира» были первым советским романом, и успех имели оглушительный. Только при жизни писателя это произведение переиздавалось двенадцать раз! Высокую оценку книга получила у таких выдающихся деятелей советского государства, как Ленин, Луначарский, Горький. И совершенно заслужено. Написанный «со страстью, гневом и болью» по свежим следам гражданской войны ее участником и очевидцем, роман этот, талантливо воссоздавая кровоточившие эпизоды жестокой борьбы восставшего против колчаковщины народа Сибири, стал поистине уникальным художественным документом эпохи.
Но все это будет несколько позже. А тогда, на исходе Гражданской войны, молодой автор с удовольствием вдыхал запах свежей типографской краски только что изданного романа и радовался своему первому гонорару. В статье «Заметки о ремесле» Владимир Зазубрин с улыбкой вспоминает, что вместо гонорара он получил от командования премию в пять миллионов рублей (сумма по деньгам 1921 года весьма скромная) и, поскольку «не был особенно расчетливым», «истратил их сразу же все на дрова, купил целых три воза настоящих березовых дров… и немедленно сел за новый роман».
Успех «Двух миров» воодушевил писателя, прибавил ему сил и уверенности, стал мощным трамплином его дальнейшей литературной деятельности. В феврале 1922 года Владимир Зазубрин демобилизуется из рядов Красной Армии и переезжает из Иркутска сначала в Канск, потом в Новониколаевск (Новосибирск), где с октября 1923 года он — «председатель и секретарь Сиб. огней».
Пять лет Владимир Зазубрин будет теснейшим образом связан с журналом «Сибирские огни», и годы эти окажутся в его жизни едва ли не самыми заметными и плодотворными. Зазубрин проводит огромную организационную работу по сплочению литературных сил Сибири. В то же время, он продолжает создавать новые произведения. Причем ищет для них самые горячие, больные и злободневные темы.
В 1922 — 1923 годах Владимир Зазубрин пишет три небольшие повести — «Щепка», «Бледная правда» и «Общежитие», составившие в идейно-художественном отношении как бы единый блок, где автор мучительно размышляет над дальнейшими судьбами победившей революции, над проблемами и противоречиями, встающими на пути строительства нового общества.
Повесть «Щепка» рассказывает о ЧК в первые после гражданской войны годы, о кровавом терроре, развязанном «Чрезвычайной комиссией». Но это лишь видимая часть айсберга. В его же глубинном основании — мысль о несоответствии романтически-идеализированного образа революции ее реальному облику и содержанию. Не случайно главный герой повести, интеллигент-коммунист, поставленный партией во главе губчека, Андрей Срубов видит революцию «в лохмотьях двух цветов — красных и серых».
В том, как раз, и состоит трагедия Срубова, что, чем дальше, тем сильнее ощущает он вопиющее противоречие между благородными революционными декларациями и жесточайшими подчас методами и средствами их реализации. Несоответствие это приводит Срубова к душевному разладу и потере рассудка.
Много места в повести «Щепка» уделено размышлениям о революционном терроре — его политическом, моральном и нравственном аспектах. Владимир Зазубрин был одним из тех, кто задумался над «проклятым вопросом»: может ли быть оправдана кровь, проливаемая во имя добра и справедливости? Он прозорливо предощутил страшную опасность надвигающегося вала репрессий, маскируемых звонкой революционной фразой.
В размышлениях о революционном терроре Зазубрин задумывается и о том, что значит для революции отдельная человеческая личность: винтик в гигантской машине, щепка в социальном водовороте? Собственно, такой вот щепкой в бушующем революционном потоке и чувствует себя Срубов.
Как художник чрезвычайно чуткий Владимир Зазубрин не мог не понимать, что в прокрустово ложе классовой схемы личность, индивидуальность не вписывалась. Она подавлялась, нивелировалась, низводилась до послушного «винтика» и «щепки». Ценность же человеческой личности Зазубрин всегда ставил очень высоко и был убежден, что народ — понятие личностное, а не отвлеченно-безличное. Мысль эту писатель с успехом доказывал в романе «Два мира». На ином уже жизненном материале художественно подтверждает он ее и в повести «Щепка».
Борьба «двух миров», начатая революцией и гражданской войной, продолжилась и в ходе мирного строительства новой жизни, об одном из эпизодов которого рассказывает повесть «Бледная правда». Бывший кузнец и командир партизанского отряда Аверьянов, направленный партией на ответственную хозяйственную работу, из-за своей некомпетентности и политической близорукости попался в сети окопавшихся в его конторе жуликов и мздоимцев и угодил на скамью подсудимых. Но в том и трагический парадокс, зорко подмеченный Зазубриным, что пострадавшего от собственной некомпетентности человека судят такие же некомпетентные люди, ставшие судьями и обвинителями так же, как и он, «в порядке партийной дисциплины».
Пожалуй, ни одно из произведений Владимира Зазубрина не вызывало при своем появлении столь бурной полемики, как повесть «Общежитие». Одни осуждали ее, усматривая в ней «карикатуру на советский быт», «клевету на коммунистическую верхушку города», другие видели здесь своего рода предупреждение: «вот что может произойти с нашим обществом, если мы не построим нашу жизнь разумно». Сам же Зазубрин, выступая на одной из читательских конференций, посвященных «Общежитию», доказывал, что его «главная задача — ударить по опошленному быту». И автор ее выполнил, нарисовав зримую картину физически и нравственно нечистоплотного быта живущих в коммунальной тесноте общежития совпартслужащих.
В повести «Общежитие» показана далеко не худшая часть общества. Все «живущие в общежитии… делают большое и нужное дело, — подчеркивает писатель. —…Все они на хорошем счету». А вот в быту они совсем другие. Владимир Зазубрин очень точно уловил признаки двойной морали у части современной ему руководящей элиты и забил по этому поводу тревогу. (Мог ли он предположить, что и двойная мораль, и двойные стандарты для номенклатурной верхушки через три-четыре десятилетия станут чуть ли не нормой их существования!). Мрачен финал повести. Обитатели общежития через заведующую областным загсом, неразборчивую в своих связях, заражены сифилисом. И это вовсе не ловкий сюжетный ход, рассчитанный на падкого на «клубничку» обывателя, а скорее своего рода зловещий знак беды на пути начинающейся духовной проказы.
Повесть «Общежитие» откровенно напугала многих тогдашних чиновников (как партийно-государственных, так и литературных), увидевших в ее обнаженной правдивости вызов себе. На судьбе произведения это сказалось самым непосредственным образом: после появления в журнале «Сибирские огни» в 1923 году повесть «Общежитие» до конца 1980-х годов ни разу не переиздавалась. Как, впрочем, и «Бледная правда». Что касается «Щепки», то ей не удалось увидеть свет в свое время даже на журнальных страницах. Лишь после 1989 года эти произведения были «возвращены» читателю, сначала появившись в «Сибирских огнях», а потом и в сборниках прозы Владимира Зазубрина.
После литературно насыщенного 1923 года у Владимира Зазубрина наступил некоторый творческий спад, связанный с интенсивной работой на посту главного редактора «Сибирских огней», которые при нем по-настоящему встали на ноги и вошли в число лучших провинциальных литературных журналов, а также с созданием Союза сибирских писателе, где Зазубрин играл ключевую роль (на I съезде ССП он был единодушно избран его председателем).
В середине 1920-х годов Владимир Зазубрин выступает преимущественно как публицист и литературный критик, о чем свидетельствуют, например, его очерки «Заметки о ремесле», «Неезжеными дорогами», статьи «Литературная пушнина», «Писатели и Октябрь в Сибири» и др., многочисленные рецензии, из которых можно получить представление как об эстетических воззрениях самого Зазубрина, так и о литературном процессе 1920-х годов, осложненном разгоревшейся групповой борьбой, спровоцированной Ассоциацией пролетарских писателей.
Борьба эта отнимала у Владимира Яковлевича много времени и сил, очень мешала творчеству. Особенно драматично сложился для него 1928 год. В марте на литературном небосклоне Новосибирска появилась группа «Настоящее» с ее лидером А. Курсом, который публикует в «Советской Сибири» разгромный фельетон «Кровяная колбаса», где, по сути, перечеркивает все творчество Зазубрина. «Настоященцы» печатают еще ряд статей и рецензий такого же пошиба о «Сибирских огнях» и произведениях их главного редактора. Травля писателя принимает разнузданные формы. И уже в июле 1928 года бюро Сибкрайкома ВКП(б) выносит резолюцию о журнале «Сибирские огни», в которой руководство издания обвиняется в целом букете идеологических грехов, после чего В. Зазубрин немедленно освобождается от работы в редакции и Союзе сибирских писателей.
Отлученный от литературной жизни Сибири, Зазубрин переезжает в Москву, где работает сначала в Госиздате, затем в журнале «Колхозник», основанном Горьким. Но связей с Сибирью он не прерывает: наезжает временами в Новосибирск, путешествует по Алтаю. У писателя возникает замысел большого эпического полотна (трилогии) о сибирском крестьянстве. Но опубликована была только одна книга под названием «Горы».
Основные события романа «Горы» (1933) происходят на пороге коллективизации, однако жизнь Горного Алтая, а через нее и всей многонациональной Сибири, изображена Владимиром Зазубриным в нескольких исторических измерениях, в совокупности многих социальных и духовных проблем. Перед читателем проходят люди разных эпох, социальных слоев, народностей, вероисповеданий. Насыщена книга и богатым справочно-историческим материалом, благодаря которому лучше понимается особый драматизм колхозного движения в Сибири.
«Горы» — произведение, несомненно, эпическое, о чем говорят и его тональность, и органично входящий в плоть романа алтайский фольклор, придающий ему неповторимый колорит, и символический образ гор, возникающий едва ли не в каждом эпизоде и подчеркивающий неразрывную связь всего живущего и произрастающего на земле.
А в центре романа — непростые взаимоотношения уполномоченного по хлебозаготовкам коммуниста Безуглого и местного богатея Андрона Морева. По большевистской логике между ними может быть только классовая ненависть, но тем всегда был силен и интересен Зазубрин как художник, что никогда не стремился писать, по его же словам, «в угоду тенденции», сложившейся схеме, никогда не принимал прямолинейной логики. Вот почему характеры героев романа и их взаимоотношения сложны и неоднозначны. Правда, на фоне колоритного кулака-кержака Морева, сконцентрировавшего в себе многие характерные черты зажиточного сибирского мужика, чей капитал сколочен как собственным упорством, трудолюбием и крестьянским талантом, так и нещадной эксплуатацией и обманом, коммунист Безуглый выглядит куда как бледнее своего «оппонента». Особенно когда дело доходит до политического диалога с крестьянством, до пропаганды коллективизации, то есть в те самые моменты, в которые герой-большевик должен быть особенно убедительным.
Были тому свои причины, причем отнюдь не литературного свойства. К моменту написания первой книги романа результаты коллективизации были в основном известны: реляции о победном шествии колхозного движения явно не совпадали с трагической реальностью этого процесса. И Владимира Зазубрина, знавшего о тотальном и полунасильственном обобществлении крестьянства не понаслышке, обуревали, по всей видимости, противоречивые чувства. Искренне веря в идею коллективизации, писатель, при своем обостренном чувстве справедливости, вряд ли мог принять действовавшие методы ее осуществления. Поэтому и возникает в романе «Горы» между установкой на положительного героя-коммуниста и объективной реальностью (а отображена она ярко и достоверно), в которой приходится действовать созданному по этой установке коммунисту Безуглому, своего рода зазор, который преодолеть автору в первой части эпопеи так и не удалось.
Мы не знаем, как развивались бы события и образы героев (прежде всего Безуглова) в романе дальше, к каким бы выводам и наблюдениям пришел Владимир Зазубрин в следующих книгах трилогии. Произведение осталось недописанным, судьба черновиков неизвестна. Но и то, что Владимир Зазубрин успел сделать в разработке темы коллективизации, имеет серьезное значение. Роман «Горы» стал одной из первых запоминающихся страниц художественной летописи колхозного движения.
Владимир Яковлевич Зазубрин был прозорливым человеком. Тем не менее, создавая повесть «Щепка», задумываясь о революционном терроре, о том, чем он может обернуться для народа в целом и отдельной личности, в частности, писатель вряд ли мог предугадать, что чаша сия не минует и его. Но так именно и случилось: в 1937-м как «враг народа» Владимир Зазубрин был арестован и 27 сентября того же года расстрелян.
Волна репрессий унесла его жизнь, но не память об этом замечательном писателе и человеке, всего себя посвятившем созданию нового общества и новой литературы.
А. Горшенин
Дополнительно рекомендуем прочесть
Книги В. Зазубрина:
Общежитие. Сборник прозы. «Библиотека сибирских огней». — Новосибирск, 1990.
Два мира. — М., 2008.
О В. Зазубрине:
Трушкин В. В.Я. Зазубрин. // Литературная Сибирь. Критико-библиогрфич. словарь писателей Вост. Сибири. — Иркутск, й986.
Яновский Н. Жизнь и творчество Владимира Зазубрина. // Н. Яновский. Писатели Сибири. — М., 1988.
Яранцев В. Зазубрин. // «Сиб. огни», 2008, №№6-7, 11-12, 2009, №№5-6 и 12.