ДЕКАБРИСТЫ в Сибири. Приговор Верховного уголов. суда, последовавший за восстанием декабристов, способствовал возникновению нового явления в рус. обществ. жизни – массовой полит. ссылки. С 1826 в Сибирь ссылались уже не одиночки, а представители идейных течений, орг-ций, партий, видевших свою цель не только в критике, но и в реальном изменении существующего строя и использовавших для этого рев. методы.
По делу Д. состоялось неск. судеб. процессов. Осн. часть членов тайных об-в прошла через Верховный уголов. суд (июль 1826), приговором к-рого 99 чел. ссылались в Сибирь. Предусматривались 4 формы ссылки: в каторж. работы, на поселение с лишением чинов и дворянства, в сиб. гарнизоны с разжалованием в солдаты и на поселение с правом вступления в службу, но под строгим полиц. надзором. Кроме того, воен. судом Московского полка в янв. 1827 к каторж. работам были приговорены унтер-офицер А.Н. Луцкий и солдат Н. Поветкин, в июне того же года аналог. приговор вынес суд Гренадерского полка в отношении рядовых П. Долговязова, Т. Мезенцева, С.Рытова, Д.Соловьева, В.Трофимова и Т.Федотова. Дело о восстании Черниговского полка рассматривалось в 2 комиссиях воен. суда при Первой армии. Офицеры А.А. Быстрицкий, А.Е. Мозалевский, В.Н. Соловьев и И.И. Сухинов были приговорены к вечной каторге, та же мера избрана и в отношении фельдфебеля М. Шутова.
В 1826–27 воен.-полевыми судами на различ. сроки каторж. работ и поселение в Сибирь были осуждены члены тайных об-в: Астраханского, Оренбургского, Военных друзей. Не связанные непосредственно с декабрист. орг-циями, эти об-ва тем не менее оказались близки к ним по духу и устремлениям, а их участники (А.Л. Кучевский, А.И. Вегелин, К.Г. Игельстром, М.И. Рукевич, Х.М. Дружинин, Д.П. Таптыков и др.) получили общее для всех «государственных преступников» этого периода название – декабристы. Всего в сиб. ссылку было отправлено 124 участника декабрист. орг-ций, 96 из них – в каторж. работу, остальные – на бессрочное поселение и ссылку в сиб. гарнизоны. Из числа сосланных в Сибирь 113 чел. принадлежали к дворян. сословию и только 11 чел. – к податным сословиям (крестьянин по происхождению П.Ф. Выгодовский и 10 ниж. чинов). Среди Д. 8 чел. обладали княжескими титулами (А.П. Барятинский, С.Г. Волконский, В.М. Голицын, Е.П. Оболенский, А.И. Одоевский, С.П. Трубецкой, Ф.П. Шаховской и Д.А. Щепин-Ростовский). Граф З.Г. Чернышев принадлежал к семейству, ведущему свой род от одного из приближенных Петра I. Еще четверо (А.Е. Розен, В.Н. Соловьев, А.И. Черкасов и В.И. Штейнгейль) имели титул барона.
105 ссыльных до 1825 были военными. Только 8 чел. служили по гражд. ведомству, а 11 находились в отставке. Среди военных трое имели генеральский чин (ген.-майоры С.Г. Волконский и М.А. Фонвизин и ген.-интендант Второй армии А.П. Юшневский), 11 были полковниками, 7 – подполковниками, 7 – майорами (капитан-лейт.), 10 – капитанами (ротмистрами), 13 – штабс-капитанами (штабс-ротмистрами), 18 – поручиками (мичманами), 21 – подпоручиками (корнетами), 7 – прапорщиками, 5 – юнкерами и портупей-прапорщиками, 4 – унтер-офицерами и фельдфебелями и 7 – рядовыми. В гражд. службе наиб. высокое положение занимал С.Г. Краснокутский, имевший 4-й класс (действит. стат. советника), наиб. низкое – П.Ф. Выгодовский, служивший писцом в канцелярии волын. гражд. губернатора «сверх штата». Самому старшему (О.-Ю.В. Горскому) было 60 лет, младшему (В.С. Толстому) – 20.
Появление в Сибири столь значит. кол-ва совершенно необычных и по своему статусу, и по своим убеждениям ссыльных создавало для пр-ва опред. трудности. Прежняя система уголов. ссылки не годилась, т. к. предоставляла каторжанам возможность проживать без охраны в казармах или на квартирах с семьями, а поселенцам – через 10 лет переходить в одно из податных сословий, свободно проживать и даже передвигаться в пределах Сибири, заниматься любым видом производств. деят-ти, что диктовалось необходимостью заселения и хоз. освоения сиб. просторов. Ссылка Д. должна была решить, по меньшей мере, 2 задачи: во-первых, устрашить дворянство и удержать его в дальнейшем от фрондирования; во-вторых, изолировать «государственных преступников» от рус. об-ва, не допуская их влияния на него.
«Политическая смерть», к к-рой приговаривались Д., означала полное юр. бесправие, т. е. потерю гражд. и частн., семейных прав. «Политические мертвецы» могли получать известия и помощь от родственников, если таково было желание последних, но связь эта была односторонней, т. к. права переписки они были лишены. Большинство родственников, даже не разделяя убеждений своих близких и не скрывая своего недовольства по их поводу, все же поддерживали с ними отношения. Однако печать и обществ. мнение в 1850–60-е гг. обвиняли родственников нек-рых Д. (И.А. Анненкова, А.В. Поджио, В.Ф. Раевского) в невозвращении унаследованного имущества. Жены осужденных, с разрешения церкви, освобождались от уз прежнего брака и имели право вступить в новый. До 1825 в офиц. браке состояли 23 Д., но только 3 женщины, да и то не сразу, воспользовались этой возможностью. Девять жен (Е.И. Трубецкая, М.Н.Волконская, А.Г.Муравьева, Е.П.Нарышкина, Н.Д.Фонвизина, А.В.Ентальцева, М.К.Юшневская, А.И.Лавыдова и А.В.Розен), преодолев немало препятствий, поехали за своими мужьями в Сибирь. Остальные поддерживали их материально и морально. Разрешено было приехать в Сибирь для вступления в закон. брак П. Гебль и К. ле Дантю – невестам И.А. Анненкова и В.П. Ивашева (см. Декабристки). Одновр. терялась «родительская власть над детьми». Полностью прекращались также имуществ. отношения. Имущество тех, кто до вынесения приговора успел написать завещание, переходило к объявленным в нем наследникам; с теми, кто этого не сделал, поступали по закону «точно так, как бы он умер».
На Д. не распространялось положение «Жалованной грамоты дворянству» 1785, освобождавшее даже осужденных дворян от телесных наказаний. Они отправлялись в Сибирь закованными и должны были оставаться в кандалах «до высочайшего повеления». Таковое последовало только в апр. 1828. На каторге Д. содержались в отд. помещениях под охраной спец. воинской команды. Она же наблюдала за «государственными преступниками» и во время работ, чтобы не допустить к.-л. контактов с уголов. преступниками, «общающимися в тех же работах» (в Благодатском руднике), или мест. жителями (во время пребывания в Чите и Петровском Заводе). Ограничения и лишения применялись не только к осужденным на каторж. работы, но и к тем, кто отправлялся сразу на поселение. Исключение составляли лишь приговоренные к ссылке на жительство (А.Н. Муравьев, С.М. Семенов), что не влекло за собой лишения дворян. прав и привилегий, позволяло вступать в службу и, следовательно, давало возможность надеяться на улучшение своего положения в будущем. В дальнейшем под давлением родственников и в связи с важными событиями в стране и царской семье Д. были «дарованы милости» и сделаны нек-рые послабления в режиме ссылки (снятие кандалов, перевод на Кавказ в солдаты, право вступать в службу «сверх штата»). Однако это не изменяло сути общего отношения пр-ва к «государственным преступникам».
Для надзора за ссылкой Д. в Сибирь создавалась особая система упр-ния. Тем самым было положено нач. отделению полит. ссылки от уголовной. Уже 3 июля 1826 было образовано III Отд-ние собственной е. и. в. канцелярии, среди многочисл. функций к-рого был и контроль над «государственными преступниками». Кроме III Отд-ния и Корпуса жандармов делами ссыльных Д. занимались Мин-во внутр. дел, органы воен. ведомства России – Ген. штаб и Воен. мин-во, постоянно соперничавшие между собой, а также не расформированная еще Следственная комиссия. Несогласованность действий всех этих орг-ций, усугублявшаяся отсутствием необходимой законодат. базы, заставила пр-во создать новый вр. орган – Особый комитет. В него вошли нач. Ген. штаба И.И. Дибич и шеф III Отд-ния и Корпуса жандармов А.Х. Бенкендорф как представители центр. органов исполнения приговора, генерал-губернатор Вост. Сибири А.С. Лавинский и комендант при Нерчинских рудниках С.Р. Лепарский как непосредственные организаторы декабрист. ссылки на местах.
Гл. обязанности по надзору были возложены на генерал-губернаторов сиб. регионов. Подчиняясь III Отд-нию по вопросам полит. ссылки, они следили за ходом доставки Д. к местам поселения и условиями их водворения; ведали решением вопросов о выдаче ежегодного казен. пособия неимущим и расходовании средств теми, кому помогали родственники; докладывали в С.-Петербург о поведении и быте поселенцев; вели наблюдение за деят-тью подчиненных им должностных лиц и губ. органов, имевших контакты с Д. К таким губ. органам относились Гл. упр-ние и губ. правления, казен. палаты, гражд. губернаторы, прокуроры, полицмейстеры, исправники и городничие. В самом низу этой пирамиды надзора находились вол. правления, урядники и сел. старосты. Не удовлетворяясь даже столь сложной структурой, центр. власти время от времени устраивали спец. проверки (напр., ревизия жандарм. подполковника А.П. Маслова в 1828–29) или включали эту обязанность в многочисл. функции сенатских ревизий (ревизия И.Н. Толстого в 1843–45). Подобная система, где все участники знали о взаимной слежке, безусловно, отрицательно сказывалась на положении как ссыльных, так и надзиравших за ними. Однако со временем, поддавшись повседневной рутине, к тому же не всегда понимая смысл занятий своих подопечных, низшие исполнители стали ограничиваться шаблонными отписками: такой-то «ведет себя хорошо… ни в чем предосудительном не замечен… погружен в книжные занятия…» Порой это приводило к неприят. для мест. администрации последствиям. Так, в 1841 из доноса чиновника П.Н. Успенского выяснилось, что М.С. Лунин, о поведении к-рого имелись лишь положит. отзывы, в то время, о к-ром шла речь, занимался антиправит. деят-тью. Проводившему следствие пред. губ. правления В.И. Копылову пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать петерб. начальству, что виновны в этом не губ. власти, а «психическое расстройство» самого урикского поселенца.
Важным элементом надзора стала перлюстрация писем «государственных преступников». Вышедшие на поселение Д., получив право на переписку с родственниками, были прекрасно осведомлены об этом и пользовались дарованной им «милостью» осмотрительно. Как правило, в письмах, шедших по офиц. каналам, сообщались лишь обыденные домаш. новости, излагались мнения о событиях общеизвестных и высказывались просьбы относительно тех предметов, к-рые не входили в списки запрещенных. О более важных вещах писалось «с оказией». По мере того как Д. приживались в местах поселения и обзаводились кругом друзей и приятелей из числа мест. купцов и чиновников, таких «оказий» становилось все больше и отследить их властям становилось все труднее. «Почтальонами» декабристов были купцы (Е.А. Кузнецов, А.В. Белоголовый, В.Н. Баснин, Н.Я. Балакшин), чиновники (Я.Д. Казимирский, Л.Ф. Львов, П.Д. Жилин, А.О. Россет), местные дамы (О.В. Андронникова, К.К. Кузьмина, М.А. Дорохова, О.П. Лучшева).
Отправка Д. в Сибирь началась в июле 1826. Отправляли небольшими партиями (2–6 чел.) в сопровождении жандармов и фельдъегеря. Для скорейшей доставки к месту наказания и сохранения секретности их везли на телегах. От С.-Петербурга до Иркутска на дорогу уходило от 24 до 37 дней и еще 15–20 дней занимал путь до Читы. Езда в тряских, неприспособленных для перевозки людей телегах, кандалы весом от 5 до 9 кг, не снимавшиеся ни днем, ни ночью, плохая еда отрицательно сказывались на здоровье осужденных. Спешка фельдъегерей, не останавливавшихся даже для ночлега, едва не стоила жизни братьям Бестужевым, А.П. Барятинскому и И.И. Горбачевскому. Еще труднее пришлось тем, кто был отправлен «по этапу» пешком: солдатам, офицерам-черниговцам И.И. Сухинову, А.Е. Мозалевскому, В.Н. Соловьеву, А.А. Быстрицкому и членам Об-ва военных друзей и Оренбургского об-ва. Весь путь занял ок. 1,5 лет.
Первые партии Д. прибыли в Иркутск 27 и 29 авг. 1826. Осужденный на поселение Н.Ф. Заикин на следующий день был отправлен в Гижигинск Якутской обл., а 8 каторжан (С.Г. Волконского, С.П. Трубецкого, В.Л. Давыдова, А.З. Муравьева, Е.П. Оболенского, А.И. и П.И. Борисовых и А.И. Якубовича) пред. губ. правления Н.П. Горлов, заменявший уехавшего с инспекцией в Нерчинский Завод гражд. губернатора И.Б. Цейдлера и не имевший четкого предписания о месте их назначения, отправил в Иркутский солевар., Александровский и Николаевский винокур. заводы. Только 6 окт. 1826, получив инструкции Особого комитета, Цейдлер распорядился перевезти их в Нерчинский Завод, а оттуда они были направлены в Благодатский рудник. За послабления, сделанные «государственным преступникам», выразившиеся в снятии оков и допущении к ним иркут. общественности, Горлов был освобожден от занимаемой должности с установлением секрет. жандарм. надзора.
Условия в Благодатском руднике были суровыми: Д. содержались в тесных отд. каморках под постоянным надзором горной стражи, не имея возможности даже для чтения, а тем более для общения с окружающими; их использовали на горных работах. Но даже в этих условиях они отстаивали человеч. достоинство. 10 февр. 1826 в ответ на произвол мест. начальства Д. объявили голодовку и добились удовлетворения своих требований и смещения горного офицера Рика. Положение заключенных неск-ко улучшилось с приездом Е.И. Трубецкой и М.Н. Волконской, взявших на себя заботы об их одежде, питании и переписке с родными. 15 сент. 1827 декабристов из Благодатского рудника отправили в Читу, где было решено собрать всех осужденных в каторж. работу.
Читинский острог располагался в маленьком селении горного ведомства, состоявшем из 49 домов. С янв. 1827 по июль 1828 здесь размещалось 85 заключенных, воинская команда «из 3 офицеров, 2 музыкантов, 17 унтер-офицеров и 150 рядовых» и комендант. упр-ние из 8 чел., включавшее, кроме офицеров, лекаря и священника. «Государственные преступники», да и их надзиратели, правда, гораздо больше доверяли не штат. лекарю Д.З. Ильинскому, а декабристу Ф.Б. Вольфу. Помещения пересыльной тюрьмы, в к-рой первонач. разместили новоприбывших, не были приспособлены для такого кол-ва заключенных: в небольших комнатах (ок. 20 кв. м каждая) находилось по 16–25 чел., большую часть камер занимали нары, из-за звона цепей стоял постоянный шум, уединиться было невозможно. Поскольку в окрестностях Читы не было рудников, Д. использовали гл. обр. на земляных работах: они копали ров под фундамент возводимой для них тюрьмы и ямы для частокола вокруг нее, занимались планировкой улиц Читы, засыпали овраги, в зимнее время на ручных жерновах мололи рожь.
Нелегким было мат. положение: на питание и содержание каждого осужденного отпускалось в год 24 руб., сумма явно недостаточная для удовлетворения даже самых скромных нужд, особенно если не помогали родные. Чтобы преодолеть неравенство и обеспечить более или менее нормальное существование и внутр. независимость каждого из товарищей, Д. создали артель (см. Артели декабристов). Правила ее были окончательно выработаны уже в Петровском Заводе: она существовала на общие взносы, члены ее выбирали старосту, казначея и закупщика, к-рые приобретали продукты питания и одежду для всех заключенных через коменданта и плац-майора. Позже была создана еще и Малая артель с целью накопления средств для выходивших на поселения товарищей.
Приехавшие вслед за своими мужьями женщины снабжали узников период. печатью и новинками лит., писали за них письма, выступали ходатаями и защитниками интересов Д. перед комендантом Лепарским.
В 1828 читин. узники были взволнованы известием о судьбе И.И. Сухинова, оказавшегося вместе с др. черниговцами в Горн. Зерентуе: за попытку организовать восстание каторжников с целью освобождения всех Д. он был приговорен к наказанию кнутом, клеймению и смерт. казни. Считая такое наказание бесчестьем, Сухинов покончил жизнь самоубийством.
К сер. 1830 закончилось стр-тво новой тюрьмы для Д. в Петровском Заводе, начавшееся в сер. 1827. 23 сент. Д. перешли в нее. Здесь получили дальнейшее развитие Бол. и Мал. артели и знаменитая «Каторжная академия», где читались лекции и рефераты по самым разным отраслям знаний: Ф.Б. Вольф преподавал физику, химию и анатомию, П.С. Бобрищев-Пушкин – математику, Д.И. Завалишин – астрономию, А.И. Одоевский – рус. словесность, Н.А. Бестужев, Н.М. Муравьев и П.А. Муханов – отеч. и мировую историю. Желающие обучались и иностр. яз.: фр., англ., греч. Тем, кому не удалось получить систематич. образования, эти занятия помогли существенно расширить кругозор и подготовить себя к поселенческой жизни. Этой же цели была подчинена и деят-ть ремесл. мастерских, в них не только чинили и шили одежду, тачали сапоги и изготовляли мебель, но и овладевали навыками ремесел, к-рые могли оказаться полезными в сиб. жизни. Лучшими мастерами среди Д. были Н.А. Бестужев, П.С. Бобрищев-Пушкин, Е.П. Оболенский.
Мн. внимания Д. уделяли творчеству. Стихи А.И.Одоевского, басни П.С. Бобрищева-Пушкина, повести ст. Бестужева, очерки П.А. Муханова, переводы Беляевых с большим вниманием выслушивались и подвергались доброжелат. разбору товарищей. Рояль А.П. Юшневского, скрипка Ф.Ф. Вадковского, виолончель П.Н. Свистунова, пение Н.А. Крюкова, М.Н. Волконской и К.П. Ивашевой приносили узникам минуты радости и покоя. Созданная Н.А. Бестужевым портрет. галерея сохранила черты «лучших людей из дворян».
Собранные вместе, Д. сумели преодолеть свои разногласия, обиды и сохранили единство, несмотря на различия во взглядах по мн. вопросам (отношение к религии, реформам и революции), всех их объединяло стремление донести до об-ва правду об истинных целях совершенного ими в 1825. В Петровском Заводе были написаны «Воспоминания о Рылееве» Н.А. Бестужева, «Записки» членов Об-ва соединенных славян (Записки И.И. Горбачевского), черновые наброски «Взгляда на русское тайное общество с 1816 до 1826 года» М.С. Лунина.
Постепенно петров. тюрьма пустела, в 1839 закончился срок каторги для 1-го разряда, и все, кроме И.И. Горбачевского, оставшегося здесь на поселение, разъехались к назначенным им местам. В 1826 «государственных преступников», приговоренных к ссылке на поселение, отправляли в самые отдаленные уголки Сибири – Берёзов, Нарым, Туруханск, Вилюйск, Якутск. Но вскоре выяснилось, что там для них нет возможности зарабатывать на жизнь. Кроме того, отдаленность мест приписки и плохие дороги не позволяли организовать предписанный императором строгий надзор. Поэтому большинство из отправленных в «глухие углы» были переведены в более обжитые места. Переводимых на поселение после отбытия каторж. работ сразу распределяли по юж. р-нам Сибири вдоль трактов и судоход. рек. При выборе мест власти вынуждены были учитывать и ходатайства родственников Д. За своих братьев просили жены министра двора С.Г. Волконская и министра финансов Е.З. Канкрина. Это предопределило возникновение своеобразных поселенч. колоний Д. Самыми изв. были Иркутская (в Урике проживали Муравьевы, Волконские, М.С. Лунин и Ф.Б. Вольф, в Оёке – Трубецкие и Ф.Ф. Вадковский, в Разводной – Юшневские, братья Борисовы, А.З. Муравьев и А.И. Якубович, в Усть-Куде – братья Поджио и П.А. Муханов), Ялуторовская (И.И. Пущин, И.Д. Якушкин, Е.А. Оболенский, Н.В. Басаргин, М.И. Муравьев-Апостол, В.К. Тизенгаузен), Тобольская (Фонвизины, Анненковы, братья Бобрищевы-Пушкины, П.Н. Свистунов, В.И. Штейнгейль, позже – А.М. Муравьев и Ф.Б. Вольф), Селенгинская (братья Бестужевы и К.П. Торсон), Минусинская (братья Беляевы, братья Крюковы, П.И. Фаленберг).
С массовым выходом «государственных преступников» на поселение встал вопрос об их мат. обеспечении. Далеко не все Д. могли рассчитывать на поддержку родных. Вступать в гос. службу, за редким исключением, им было запрещено; не дозволялась пед. и мед. деят-ть; коммерч. деят-ть затруднялась из-за запрещения отлучаться из мест поселения далее чем на 30 верст. Только в 1835 император распорядился выделить в пользование каждому поселенцу по 15 дес. пахот. земли. Но воспользоваться этим разрешением смогли не все. Не имея необходимых с.-х. навыков и средств для покупки раб. скота, инвентаря, семян, нек-рые Д. возвращали полученные уч-ки общине (напр. Ф.Ф. Вадковский) или сдавали в аренду за часть урожая, обеспечивавшую пропитание в течение года (напр. П.Ф. Громницкий). Однако большинство из тех, кто оказался в деревнях и селах Сибири, постепенно втянулись в крест. работу. Для А.И. Тютчева, М.К. Кюхельбекера, И.Ф. Шимкова, Д.П. Таптыкова и др. эти занятия не выходили за рамки традиц. натур. хоз-ва, обеспечивавшего лишь необходимый прожит. минимум, позволявший сохранять опред. независимость. Но были среди Д. и такие, кто сумел расширить свои хоз-ва, придать им предпринимат., ориентир. на рынок хар-р. Братья Муравьевы и Волконский в Урике, Беляевы в Минусинске, отчасти Раевский в Олонках создали устойчивые, многопрофильные хоз-ва (зерновые, картофель, овощи) с использованием наем. раб. силы, новых приемов агротехники, улучшенных сортов семян и даже усовершенствованных с.-х. машин (напр., молотилки, изобретенной К.П. Торсоном). Д., безусловно, не научили сиб. крестьян новым методам земледелия, но их эксперименты с семенами способствовали улучшению семенного фонда, а выращивание ими в парниках огурцов, томатов и даже экзот. для этих мест арбузов и дынь стало примером для пригор. крестьян. Благодаря совмест. труду, доброжелат. отношению к односельчанам, готовности прийти на помощь и заступничеству перед мест. властями Д. довольно быстро удалось преодолеть настороженность и недоверие крестьян.
Д. делали попытки всерьез заняться предпринимательством. Братья Беляевы в Минусинске заключили договор с енисейск. золотопромышленниками о поставках на прииски с.-х. продукции. Поселенные в Селенгинске Бестужевы организовали компанию по разведению тонкорунных овец, а после неудачи в этом деле изготовляли на заказ полюбившиеся сибирякам «сидейки». А.М. Муравьев занимался мукомол. промыслом, имел пай в рыболов. артелях на Байкале, в зимнее время до 40 лошадей отдавал в извоз на Кругобайкальскую дорогу. В винных подрядах купцов Ребрикова и Бенардаки и найме раб. силы для Бирюсинских зол. промыслов принимал участие В.Ф. Раевский. А.В. Поджио, А.И. Якубович, С.П. Трубецкой, хотя и без больших успехов, участвовали в разработке зол. приисков. Однако недостаток собств. средств и запрет на дальние длительные отлучки, неизбежные в такого рода деят-ти, ограничивали возможности устройства Д. прибыльного дела, что полностью отвечало правит. инструкциям не допускать их «к таким обширным предприятиям и оборотам, кои могут дать им значение, превышающее положение обыкновенного крестьянина», «дабы в изобилии они не забыли вины своей».
Несмотря на запрет заниматься пед. деят-тью, Д. не могли оставаться в стороне от насущных для Сибири проблем образования. Почти во всех работах, посвящ. будущему края (статьи Г.С. Батенькова, Н.В.Басаргина, П.А.Муханова и др.), отмечалась крайняя необходимость развития системы образования, начиная с сел. школы, где обучали бы элементарной грамотности, и кончая университетом, к-рый мог бы обеспечить потребности сиб. губерний в образованных чиновниках и промышленниках. Созданные И.Д.Якушкиным (Ялуторовск), В.Ф.Раевским (Олонки), братьями Бестужевыми (Селенгинск) школы не просто способствовали развитию грамотности в Сибири, они представляли собой различ. типы учеб. заведений: общеобразоват. – для мальчиков и девочек, взрослых людей – и проф., где наряду с грамотой обучавшийся получал навыки ремесел. Обсуждение проблем образования привлекало в дом Волконских и Трубецких дир. иркут. гимназии К.П. Бобановского, учителей К.Т. Бушина, И.О. Катаева, Н.П. Косыгина, директрис Девичьего института М.А. Дорохову и Е.П. Липранди, начальницу Сиропитательного дома Е.П. Ротчеву. Обучение в этих учеб. заведениях детей Д. облегчало общение. В Тобольской губ. А.М. Муравьев и П.Н. Свистунов даже вошли в состав комитета об учреждении жен. школы. Успешными были и индивид. пед. занятия А.П. Юшневского, П.И. Борисова, А.В. Поджио, И.И. Горбачевского, их ученики без особого труда поступали в уезд. училища и гимназии, а нек-рые (Н.А. Белоголовый, И.С. Елин) – в университеты.
Большой вклад внесли Д. в дело культур. развития Сиб. кр. В городах Сибири (особенно губ.) уже существовало небольшое об-во (чиновники, купцы, учителя гимназий), в круг интересов к-рого входили лучшие образцы рус. и мировой культуры, однако этот слой был еще очень тонок и разобщен. Появление в этих местах высокообразованных, мыслящих и деятельных людей, сохранивших, несмотря на все ограничения и преследования властей, чувство собственного достоинства, привычный для дворянина образ жизни, не могло не вызвать повышенного интереса к ним сибиряков. «Уже одна открытая жизнь в доме Волконских, – писал ученик Д. Н.А. Белоголовый, – прямо вела к сближению общества и зарождению в нем более смягченных и культурных нравов и вкусов». Чтение науч. и худ. лит., обучение детей музыке, устройство лит. и муз. вечеров, участие в рукоп. журналах, «разумные увеселения», игры и соревнования детей, домаш. спектакли, посещение театра и концертов с последующим обсуждением увиденного – все это становилось примером для подражания и постепенно входило в быт. нормы жителей как круп. городов, так и небольших отдаленных городков и даже сел.
Мн. сделали Д. и для изучения Сибири. В.К. Тизенгаузен, И.Д. Якушкин, С.П. Трубецкой, П.А. Муханов в теч. неск. лет вели метеорол. наблюдения; братья Борисовы исследовали сиб. флору и фауну; стат. описанием Ялуторовска и Ишима занимались М.И. Муравьев-Апостол и В.И. Штейнгейль; сведения экон. хар-ра собирали Н.В. Басаргин, Д.И. Завалишин, Г.С. Батеньков; сбор этногр. и фольклор. материалов вели А.А. и Н.А. Бестужевы, В.К. Кюхельбекер. Искренне желая, чтобы эти новые знания принесли пользу отечеству, Д. посылали свои отчеты в науч. и период. издания (после 1845 было разрешено печатать их произведения, но под псевдонимами или анонимно), предоставляли материалы участникам различ. экспедиций, посещавших Сибирь, оказывали содействие сотрудникам сенатских ревизий Н.Н. Анненкова и И.Н. Толстого.
Д. высоко оценивали экон. потенциал Сибири. В работах А.О. Корниловича, Г.С. Батенькова, П.А. Муханова, Н.В. Басаргина, Н.А. Бестужева, Д.И. Завалишина рассматривались пути превращения этого отдаленного отсталого края в экономически развитую, политически и административно равноправную часть Рос. гос-ва. По их мнению, для этого в Сибири имелись все условия: отсутствие крепостного права, благодаря чему осн. соц. слой – крестьяне были более свободны, предприимчивы и самостоятельны в своей деят-ти, чем в европ.части страны; большие запасы природ. ресурсов для развития с. х. и пром-ти. Но для реализации данного потенциала пр-во должно было признать право на частн. земел. собственность, изменить форму налогообложения, развивать кредитно-банковскую систему, ориентир. на поддержку крест. (фермерского) хоз-ва и обрабат. пром-ти, способствовать созданию общесиб. транспорт. системы, включающей речное судоходство, шоссейные дороги и ж. д.
Несмотря на запреты обращаться к предметам, «до них не касающимся», Д. проявляли интерес ко всем происходящим в России событиям, подвергая их всестороннему анализу. Работы М.А. Фонвизина, М.С. Лунина, П.Ф. Дунцова-Выгодовского, В.И. Штейнгейля были посвящены самым актуал. проблемам рус. обществ. жизни, в них подвергалась критике правит. политика в области просвещения, в отношении к крест. и польск. вопросам, кавказской войне, внеш. политика. Интересовались Д. и новыми полит. и соц. учениями. Н.А. Бестужев, Е.П. Оболенский, Г.С. Батеньков в своих письмах обсуждали теории Сен-Симона, Фурье и Оуэна, а М.А. Фонвизин даже посвятил им особую статью. В 1850 Д. познакомились с сосланными петрашевцами. Они оказывали помощь и поддержку своим мл. товарищам, но и высоко оценивали цели, к к-рым те стремились.
Нек-рые из Д. и сами не прекращали актив. «действий наступательных». Убежденный в необходимости опровергнуть распространявшиеся ложные сведения о тайных об-вах, М.С. Лунин предпринял попытку через сестру, Е.С. Уварову, опубл. свои статьи и памфлеты за границей и одновр. начал знакомить с ними сибиряков. В кружок переписчиков и пропагандистов его «Писем из Сибири» входили П.Ф. Громницкий, иркут. учителя и чиновники. Это стало причиной вторичного ареста декабриста в апр. 1841 и заключения в Акатуйском остроге. Несмотря на грозящие им обыски, мн. Д. сохранили у себя списки работ своего товарища. В 1855 за «самые дерзкие и сумасбродные идеи о правительстве и общественных учреждениях» и «за ослушание и дерзость против местного начальства» из Нарыма Томской губ. был переведен в Вилюйск Якутской обл. П.Ф. Выгодовский. Вели борьбу против произвола мест. администрации оставшиеся в Сибири после амнистии В.Ф. Раевский и Д.И. Завалишин.
Смерть Николая I в февр. 1855 возродила у оставшихся в живых Д. надежду на возвращение на родину. В день коронации 26 авг. 1856 новый имп. Александр II подписал манифест об амнистии Д. Правда, дарованная им свобода имела ограничения в виде запрета проживать в столицах и обязат. полиц. надзора. Амнистией воспользовались только 32 Д., 50 не дожили до царской «милости», а 8 чел., потеряв связь с родными и не имея мат. возможности для переезда, остались в Сибири.
30-летняя ссылка Д. оставила глубокий след во мн. областях жизни Сибирского кр., и сибиряки сохранили благодарную память о «первенцах свободы». В Петровском Заводе, Селенгинске, Иркутске, Красноярске, Тобольске, Ялуторовске бережно сохраняются их могилы. В городах, где они отбывали ссылку, открыты декабристов музеи.
Начало сиб. декабристоведению было положено воспоминаниями самих Д. и их современников. Материалы о них публиковались сначала на страницах нелегал. «Полярной звезды» А.И. Герцена, а затем и в рус. журналах «Русская старина», «Русский архив», «Исторический вестник». Появлению новых, относительно полных воспоминаний М.Н. Волконской, А.Е. Розена, Д.И. Завалишина и др. способствовало смягчение цензур. политики после 1905. Это создавало условия для более серьезного изучения сиб. ссылки Д. В этот период выходят в свет сб. М.М. Зензинова «Декабристы. 86 портретов» (М., 1906), книга М.В. Довнар-Запольского «Мемуары декабристов» (Киев, 1906), новое издание исслед-я А.И. Дмитриева-Мамонова «Декабристы в Западной Сибири» (СПб., 1905), отд. статьи в журналах «Былое», «Сибирский архив», «Труды Иркутской архивной комиссии» и др. Однако науч. разработка проблемы началась лишь с 1920-х гг., когда в связи со 100-летним юбилеем восстания на Сенатской площ. увидели свет работы Б.Г. Кубалова «Декабристы в Восточной Сибири» (Иркутск, 1925), М.К. Азадовского, Ф.А. Кудрявцева, В.Е. Дербиной в сб. «Сибирь и декабристы» (Иркутск, 1925), В.А. Ватина (Быстрянского) «Политическая ссылка в Минусинске. Декабристы в Минусинском округе» (Минусинск, 1925), А.К. Белявского «Декабристы в Забайкалье» (Сретенск, 1927) и др.
До нач. 1960-х гг. исслед-я декабристоведов о сиб. периоде жизни Д. касались в осн. их вклада в развитие того или иного региона, условий содержания на каторге, деят-ти нек-рых из них. Это был период изучения отд. аспектов, накопления фактов, необходимых для перехода от исслед-й науч.-популяр., краевед. хар-ра к подлинно науч., связывающему деят-ть Д. в ссылке с событиями как до восстания 1825, так и с происходившими после их отправки в Сибирь. Своеобразным поворотом в этом отношении стала монография М.В. Нечкиной «Движение декабристов» (М., 1955). И хотя сиб. период занял в ней относительно небольшое место, признание автором заговора Сухинова, антиправит. пропаганды Лунина, пед. деят-ти Якушкина продолжением прежней борьбы «дворянских революционеров» положило нач. «вписыванию» темы «Декабристы в Сибири» в рамки огромной проблемы – обществ. движения и рев. борьбы в России.
Решение этой задачи потребовало расширения источниковой базы исслед-й. И если значит. часть мемуаров Д. в разные годы была опубл. (мн., правда, к сер. 1970-х гг. стали уже библиогр. редкостью), то эпистоляр. их наследие оставалось малодоступным. С 1979 в Иркутске началось издание документ. серии «Полярная звезда», объединившей ведущих декабристоведов страны. Возглавила редколлегию серии акад. М.В. Нечкина, деятельными членами ее были Н.Я. Эйдельман, С.В. Житомирская, С.Ф. Коваль, М.Д. Сергеев. К 2005 вышло 25 т., знакомящих читателей с творчеством как теоретиков и идеологов декабрист. движения (Н.М. Муравьева, С.П. Трубецкого, В.Ф. Раевского, М.А. Фонвизина, М.С. Лунина), так и рядовых участников тайных об-в (М.А. Назимова, А.М. Муравьева, П.Н. Свистунова).
В 1970–90-е гг. сиб. историки большое внимание уделяли исслед-ю эволюции взглядов Д. и их обществ. деят-ти в период ссылки. Появились новые науч. биографии Д. Однако говорить об окончательном решении всех поставленных задач было бы преждевременно.
Лит.: Михайловская А.И. Через бурятские степи: (Перевод декабристов из Читы в Петровский Завод) // Изв. Вост.-Сиб. Отд. Рус. геогр. об-ва. 1926. Т. 51; Бакай Н.Н. Сибирь и декабрист Г.С. Батеньков // Тр. Томск. краевед. музея. 1927. Т. 1; Одинцова М.К. Декабристы – солдаты // Сб. тр. Иркут. ун-та. 1927. Вып. 12; Дружинин Н.М. Декабрист Никита Муравьев. М., 1933; Лурье Г.И. Якутская ссылка до 70-х годов XIX века // 100 лет Якутской ссылки. М., 1934; Барановская М.Ю. Первый краевед и этнограф Бурятии декабрист Н.А. Бестужев // Сов. краеведение. 1936. № 3; Коваль С.Ф. Декабрист В.Ф. Раевский. Иркутск, 1951; Он же. Декабристы и общественное движение 50-х – начала 60-х годов XIX века // В сердцах отечества сынов. Иркутск, 1975; Богданова М.М. Декабристы в Минусинской ссылке // Декабристы в Сибири. Новосибирск, 1952; Ретунский В.Ф. Заметки о пребывании декабристов в Тобольске // Ежегодник Тюмен. обл. краевед. музея. 1960. Вып. 1; Замалеев А.Ф. Декабрист М.А. Фонвизин. М., 1976; Зильберштейн И.С. Художник-декабрист Николай Бестужев. М., 1977, 1988; Шатрова Г.П. Эволюция декабризма // Декабристы и Сибирь. Новосибирск, 1977; Бахаев В.Б. Общественно-просветительская и краеведческая деятельность декабристов в Бурятии. Новосибирск, 1980; Шатрова Г.П. Декабрист Д.И. Завалишин: проблемы формирования дворянской революционности и эволюции декабризма. Красноярск, 1984.
Т.А. Перцева