В контексте Сибири — это не метафора и не преувеличение. Ускоренное заселение нашего региона началось примерно 125 лет назад благодаря строительству и развитию Транссибирской железной дороги.
Фактором, усиливающим массовое перемещение крестьян из европейской части России в Сибирь, стало проведение аграрной реформы 1906 года министром внутренних дел Российской империи Петром Аркадьевичем Столыпиным. Это преобразование было направлено на слом архаичной крестьянской общины и способствовало появлению широкого слоя крестьян-собственников.
Если для европейской части России началом новой эпохи расцвета — экономического, промышленного, культурного и научного роста — послужила отмена крепостного права в 1861 году, то для Сибири это событие имеет второстепенное значение и не стало толчком к бурному развитию. Однако жизнь региона значительно трансформировалась с появлением Транссибирской железной дороги.
«В 1890-е годы строится Транссиб. Уже к середине девяностых годов дорога соединяет, по крайней мере, Западную Сибирь и даже Иркутск и европейскую часть России. Жизнь Сибири начинает на глазах меняться просто за счет того, что сюда можно быстро доехать. Активнее проникают всякие новшества — новые привычки, новые вещи, товары из столичных магазинов; в свою очередь из Сибири на запад начинают вывозить то, что прежде не возили. Развивается производство хлеба, причем на продажу, а это тянет мукомольную отрасль, а за ней и другие отрасли промышленности. Именно тогда растет маслоделие — появляются тысячи кооперативов, возникает «Сибирский союз маслодельных артелей», быстро ставший одним из влиятельных кооперативных объединений не только в России, но и в Европе», — рассказывает старший научный сотрудник Института истории СО РАН кандидат исторических наук Алексей Константинович Кириллов.
Столыпинская аграрная реформа и столыпинское переселение
В 1906 году была принята серия указов Столыпинской аграрной реформы, закрепляющей за крестьянами право на выход из общины вместе с землей, независимо от воли общины. Это позволяло им зафиксировать за собой участок земли, говоря современным языком — получить ее в собственность и вести на ней хозяйство по своему усмотрению.
Община — это объединение крестьян с общей ответственностью по налогам и самоуправлением. Устройство общины подробно прописывалось в законодательстве. Территориально могло совпадать с одной крупной деревней или несколькими поменьше. Членам одной общины выделялся земельный надел, который они распределяли между собой по числу мужчин: при рождении мальчика семья получала участок, со смертью мужчины — лишалась. Надел каждой семьи состоял из отдельных полос в разных полях — так появлялась знаменитая чересполосица, возникавшая в первую очередь из стремления достичь равенства наделов. Полосы могли быть узкие, в некоторых местностях ширина не превышала 0,5 м, что сдерживало применение колесных сельхозмашин. Севооборот тоже был общий — как правило, обычное трехполье, и тем, кто хотел ввести какие-то новшества, нужно было согласовывать свои планы с общиной. На поля под паром или с убранными посевами порой выпускался скот, и чьи-то «оригинальные» полосы обязательно бы пострадали.
Другим аспектом реформы стало предоставление крестьянам права получать паспорта на тех же условиях, что и другим сословиям (мещане, дворяне, купцы), права выбора места жительства. Всё это облегчало возможность искать лучшей доли в сибирских землях. Столыпинское переселение по большому счету не является частью аграрной реформы: в большей степени это следствие развития железной дороги. Освоению новых пространств способствовали и распоряжения правительства о предоставлении переезжающим льготного переселенческого тарифа, путевых и домообзаводственных ссуд. Однако жизнь на первых порах у переселенцев была не сахар: обустроиться было трудно, поэтому сначала они нанимались батраками к местным крестьянам. А при выходе из батраков — в попытках наладить собственное хозяйство, в частности запахать землю — между старожилами и новичками возникали конфликты, если у последних не было документов на причисление к селу.
Уборка урожая в Сибири, Иллюстрация из книги «Уборка урожая в разных странах» (Harvest scenes of the world), 1913.
Конфликты переселенцев и старожилов
На примере такого столкновения, произошедшего более ста лет назад в селе Сартаково Томской губернии (нынешний Коченёвский район Новосибирской области), можно близко познакомиться с крестьянством, его внутренними взаимоотношениями и взаимодействием с властью.
«Стычки между переселенцами и старожилами интересны тем, что позволяют присмотреться к тогдашнему обществу. Мы говорим “Россия”, мы живем в России — но и сто, и тысячу лет назад люди жили в России, и кажется, что они были в общем-то теми же, что и сейчас. На самом деле сознание человека за это время сильно изменилось, и те, кто жил сто лет назад, значительно отличались от нас сегодняшних. Очень важно понимать на какой основе существовало тогда общество, в частности потому, что именно крестьяне дореволюционной закалки в 1930—1940-е годы воплощали “великие стройки” первых пятилеток, совершали подвиги во время Великой Отечественной войны», — подчеркивает А. Кириллов.
Своеобразной исторической лупой, позволяющей разглядеть жизнь крестьян в Сибири, стали документы Томского архива. Из ходатайства переселенцев, донесений крестьянского начальника, телеграмм старожила деревни Сартаково Нестера Калягина, постановления Томского губернатора и других свидетельств вырисовываются контуры долгоиграющего (1909—1916 гг.) конфликта, закончившегося убийством двух человек, переселенца и старожила, и выдворением приезжих из деревни Сартаково. Что же происходило?
Говорят переселенцы
В одном из первых документов — прошении сенатору, ревизующему правительственные учреждения в Сибири от 9 октября 1911 года, переселенцы поселка Сартаково просят наделить их землей. Они в красках, жалостливо описывают свое бедственное положение: не приписаны к селу (а значит, и земли за ними не закреплено). «Мы кое-как устроились — отведенные усадебные места у нас отбирают, городьбу разбирают, складывают туда свой лес», — говорится в документе. Люди упоминают, что обращались уже неоднократно к сенатору: «Картину безвыходного положения наших доверителей мы имели честь описывать вашему сиятельству несколько раз», и к губернатору: «Прибегали с просьбою и к его превосходительству Томскому губернатору — обещал разобраться и сообщить нам о результатах, до сих пор нет ответа». Переселенцы утверждают, что в их безвыходном положении виноват бывший крестьянский начальник 4-го участка Барнаульского съезда, «способствовавший запутыванию материалов сего дела и придерживавший все получаемые на наше имя ответы», и надеются на изменения, поскольку «ныне начальник этот уже не служит, и весьма возможно, что новый нас поддержит».
«Чтобы причислиться к селению, нужно было получить соответствующий документ — приемный приговор, без этой бумаги у приезжего не было никаких прав. Однако на практике существовала такая тонкость: если человек уже обзавелся хозяйством (хотя у него и не было приговора), и в этот момент проводится землеустройство в селении, приходят землемеры, определяют границы наделов, то переселенец, хоть и не причисленный, но с хозяйством, имеет право остаться», — объясняет Алексей Кириллов.
Из других документов можно понять, что «наши» переселенцы не имели хозяйства на момент обмежевания, но по ошибке были казенной палатой приписаны к селу Сартаково. Эту ошибку быстро заметили, и раньше, чем начался пахотный сезон, исправили. Но у приезжих появилась зацепка: документ, что они были причислены когда-то, и в своих прошениях они настойчиво повторяют, что у них есть юридические права. Прекрасно понимая, что права, по сути, фиктивны, вновь прибывшие стараются закрепиться силой, раз за разом повторяя и старосте, и уряднику, что никуда не уйдут.
Следующий поворотный момент конфликта отражается в документах июня 1915 года и фиксирует мнение старожилов деревни. Это телеграмма сартаковского крестьянина Нестера Калягина губернатору Томской губернии и протокол дознания крестьянского начальника по жалобе Сартаковского общества на непричисленных крестьян.
Фото: Хенри Норман. «Сибирские селяне смотрят на поезд», 1900-е. Из книги All the Russias; travels and studies in contemporary European Russia, Finland, Siberia, the Caucasus, & Central Asia.
Говорят старожилы
Телеграмма: «ПРОЖЫВАЮЩИИ В ДЕРЕВНЕ САРТАКОВО ФЕДОСОВСКОЙ ВОЛАЗТИ БАРНАУЛЬСКОГО УЕЗДА НЕ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ВАСИЛЬЕВ И МАСАЛОВ ОПЯТ САМОВОЛЬНО ЗАЧАЛИ РАСПАХИВАТ ОБЩЕСТВЕНУЮ ЗЕМЛЮ ВЫЗЫВАЯ ЕТИМ СИЛЬНОЕ ВОЗБУЖДЕНИЕ ОБЩЕСТВА ВО ИЗБИЖАНИЕ НАСИЛЬСТВЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ БЛАГОВОЛИТЕ РАСПОРЯЖЕНИЕМ УПАЛНОМОЧЕНЫЙ ОБЩЕСТВА ДЕРЕВНИ САРТАКОВО НЕСТЕР КАЛЯГИН» (авторская орфография сохранена).
Выдержки из протокола: «Крестьянин Лаврентий Борзенков показал: недели две тому назад Мосолов [переселенец] сказал: “Скажи мужикам, чтобы не ездили на пашню, а то убью, хоть 10 человек”. Ефрем Огиенко: “В апреле месяце я увидел, что сын [переселенца] Васильева Никанор (20 лет) сеет на моей земле, и когда сказал, чтоб не сеяли, то он ответил: “Молчи покуда жив”».
Почему же старожилы терпели целых шесть лет, а потом вдруг разразились телеграммой самому губернатору?
Оказывается, непричисленные крестьяне запахали около 45 десятин общественной земли, часть которой не просто находится в «резерве» (не входит в чьи-либо наделы), а постоянно возделывается старожилами. Это уже смертельная угроза для местных — не выжить в результате недостатка продовольствия.
Действие и бездействие власти. Почему?
Даже после столь явных свидетельств нарастающего напряжения власть продолжает спускать ситуацию на тормозах. И лишь вооруженный конфликт, в результате которого погибли два человека (старожилы пришли прогонять переселенцев, один из которых замахнулся ножом, «коренной» сартаковец Нестер Калягин выстрелил и убил его из ружья, а брат убитого зарубил Калягина косой), приводит к появлению распоряжения губернатора о выдворении переселенцев под усиленной охраной. Приезжие не попали в тюрьму, им просто приказали убираться за пределы губернии.
Мы видим, что власть, в частности губернатор, по каким-то причинам бездействует, хотя знает о зародившемся конфликте с самого начала.
В чем причина такой своеобразной слепоты?
«Местные представители власти, те, кто близко общается с крестьянами — урядник (нижний полицейский чин), крестьянский начальник (низовой деятель губернаторского аппарата) — единогласно утверждают, что переселенцев нужно убирать немедленно, высылать принудительно, и требуют вооруженную силу для исполнения этого решения. Начальники, от которых зависит принятие и исполнение этих запросов, те, на ком лежит ответственность — исправник (начальник всей уездной полиции) и губернатор, уже рассуждают более осторожно, они говорят: «А что же вы сразу их не прогнали? Вы, наверное, пользовались их услугами... Вы теперь сами виноваты, надо было их сразу не пускать», — рассказывает Алексей Кириллов.
Выглядит так, будто губернатор боится нескольких приехавших мужиков. Конечно, нет!
Но, во-первых, ему не хочется прослыть притеснителем крестьян в глазах, например, либеральной прессы, и он, безусловно, думает о своих интересах.
Во-вторых — есть давняя традиция, явная уже в 1880-х годах, суть которой в том, что сибирские власти действуют не формально, по закону, а стараются как-то поддерживать переселенцев, понимая, что Сибирь надо заселять, а не прогонять людей, которые приходят.
Таким образом, мы видим, что власть руководствуется не буквой закона, а более широкими соображениями. На контрасте с наказанием политических противников, где она показывает себя решительной, жесткой и даже жестокой, когда речь идет о решении какого-либо бытового вопроса, власть оказывается не такой уж всепроникающей и старается поменьше брать на себя и побольше оставить людям», — продолжает Алексей Кириллов.
Крестьяне — двигатель дореволюционной России
И это логично вяжется с общим укладом жизни, при котором вся вселенная стоит на крестьянах. Как у Салтыкова-Щедрина в «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил». Соотношение, конечно, не такое — крестьяне в то время составляли, по крайней мере, 3/4, если не 4/5 населения, плюс мещане, образ жизни которых ненамного отличается.+
«Это люди, на которых держится страна, и они это хорошо осознают. Понимают: если я сейчас пойду погуляю, а не возьмусь за плуг и не буду пахать, то не пройдет и полгода, как я сам и моя семья — все мы подохнем от голода. Совершенно прозаически», — замечает историк.
Подобная угроза совершенно конкретна: каждые десять лет случался крупный неурожай, который граничил с голодом или переходил в него. Это, конечно, далеко не тот катастрофический голод, случившийся в 1930-х в результате коллективизации, но тем не менее постоянная угроза не выжить.
«Крестьяне были очень самостоятельны, что важно и для дореволюционной России периода капитализма, и для следующих десятилетий. Люди крестьянской закалки, по сути, и были двигателем, обеспечившим выдающийся успех нашей страны в то время. Они помнили поговорку “как ни верти, а дело верши”, и лишь постепенно система их перевоспитывала в духе того, что главное — слушаться партию, и если начальник тебе прикажет, то надо выполнять даже то, что ты сам считаешь неправильным», — заключает А. Кириллов.
Надежда Дмитриева
Фото из открытых источников
http://www.sbras.info/articles/simply/vse-my-pereselentsy-ili-ikh-potomki
Добавить комментарий