Что такое «музейный блокбастер» и как история Сузунского завода стала литературой — говорим с директором Новосибирского краеведческого музея Андреем ШАПОВАЛОВЫМ.
Один из самых харизматичных руководителей культуры в регионе, директор НГКМ, историк и знаток музейного менеджмента Андрей Шаповалов стал писателем. В издательстве «Эксмо» вышла его книга «Предсказание на меди». Детективная история повествует о том, как на монетном дворе в Сузуне воруют медные монеты, тайное расследование ведёт горный инженер Пётр Фролов — историческая личность. В заводском посёлке царит замкнутый мир бергалов, героиня алтайского происхождения становится шаманкой и уводит за собой главного подозреваемого за невидимую, но грозную границу — в Алтайские горы, где властвуют джунгары.
Мы решили выяснить, что в этом сюжете правда, а что вымысел, и как сегодня рассказывать истории, чтобы людям захотелось о них узнать.
Кандидат исторических наук. Разработчик и руководитель ряда крупных международных и межрегиональных проектов в области культуры. Член президиума «Союза музеев России», заслуженный деятель культуры Новосибирской области. Автор более чем 70 научных и научно-популярных работ, в том числе по истории Сибири, антропологии, музееведению.
— Андрей Валерьевич, вы автор научных статей, и вдруг пишете роман. Как родилась эта идея?
— Так получилось, что мне были известны подробности, которые хотелось изложить. Когда ты много лет чем-то занимаешься, а мы с 2011 года поднимали Сузунский завод, материала набирается много, а в монографии обо всём не расскажешь. К примеру, я не могу утверждать, что монеты воровали именно так.
— А сам факт кражи имел место?
— Под полой плотины мы нашли монетки, завёрнутые в тряпочку. Их кто-то украл и прикопал на том самом месте, где стояли кожухи. И мне стало интересно, как они туда попали.
— И вы додумали эту историю?
— Формат художественной литературы не требует исторической достоверности, поэтому я и выбрал этот жанр. Дело в том, что есть чертежи завода 1798 года, а чертежи, сделанные Фроловым, не имеют даты. Пётр Козьмич Фролов — реальная историческая личность, сын известного изобретателя, сам изобретатель, в 1812 году он предложил построить первую железную (чугунную) дорогу. Он был последним управляющим Колывано-Воскресенских заводов, затем томским губернатором, сенатором, построил в Барнауле первый музей и библиотеку. А начинал он карьеру на Сузунском заводе, был смотрителем лесов, делал планы завода. Я обнаружил, что часть чертежей он сделал до наводнения 1800 года.
— Планы, о которых в книге говорит Тельной с Фроловым, подбивая его нарисовать то, что ещё не построено?
— Да, это всё было реализовано после наводнения. Мне было важно датировать эти планы. Так получилось, что по архивным документам Фролов в это время был в командировке в Нерчинских заводах. И неизвестно, как он оказался здесь. Возможно, приехал отца хоронить. По планам завода видно, что это именно он чертил, у него была своя манера, отличавшая его от предшественников.
— В романе подробная привязка к местности, я себе это очень живо представляла, поскольку бывала в музейном комплексе в Сузуне.
— Если пишешь исторический роман, важно, чтобы он обладал целым набором характеристик. Достоверность ему придаёт как раз описание тех мест, где происходят события. Людям легче в эту историю поверить и включиться. Вы были в Сузуне, ходили по плотине и представляете, что где стояло. А если бы вы знали, что на месте бывшего кабака сейчас магазин «Лакомка», вам было бы интересно и туда заглянуть. Я написал сначала рассказ, мне понравился сам процесс, и я решил написать роман. В итоге получилось занимательное чтиво, к тому же это знакомство с историей края. Построив музейный комплекс «Сузун-завод. Монетный двор», мы сделали крутое место с точки зрения туристической привлекательности.
— Действительно, когда появились живые люди — персонажи, вся эта история заиграла новыми красками.
— Даже для меня: я иду по Сузуну и вижу его другими глазами. Я и раньше видел его картами XVIII века, а сейчас особенно. Недавно мы сдали дом-контору управляющего после ремонта, и сейчас он как будто ожил.
— Алтайская девушка Настя с синими глазами с первых страниц романа придаёт ему изрядную долю мистики. С другой стороны, сама женская доля в Сибири звучит очень жёстко. Так оно и было?
— Снохачество было очень распространено и в центральной части России, и в Европе, но в Сибири особенно. К тому же мир бергалов (горных рабочих) — это очень закрытая история, когда всё происходит за закрытыми воротами, всё держится на круговой поруке. И Настя оказалась заложницей в этой ситуации. А другая история — про становление шамана. Для меня эта тема — область научных интересов. Я в своё время серьёзно изучал, как люди становятся шаманами.
— Незавидная доля — принимать на себя проблемы и болезни людей. И отказаться нельзя?
— Это дар, а значит, отказаться нельзя, потому что духи выбрали. Я спрашивал у одной шаманки: кому будете передавать дар? Она, не задумываясь, ответила: «Внучке». Там полный двор детворы играл, спрашиваю: «Какой?» — «Нет её здесь, она у младшей дочери родится, нескоро»… И в этой книге я использовал опыт общения с шаманами.
— Судя по тому, что герой в конце книги — уже пожилой человек, продолжения не будет?
— Почему бы и нет? С Фроловым всё понятно, я его сделал таким, каким представляю. Кстати, у нас в музее висит его портрет. Но там есть помощник Васька, у которого была непростая жизнь и до описываемых событий, и после них. Поэтому можно зайти в любую точку и раскручивать новый сюжет. Как в успешном проекте, если он сделан хорошо, можно войти в любую его часть и развивать дальше.
— Так незаметно мы подошли к музейным проектам. Как-то в соцсетях вы поделились фото, на котором рассматривали планы известного в Новосибирске здания. Неужели грядёт переезд хранилища?
— У музея есть две большие потребности. Нам очень нужно куда-то перевести Музей природы. Мы создали очень хороший музей, и можно дальше расти, но он продолжает жить в непригодных условиях, где его периодически заливает водой и отходами жизнедеятельности людей. И второе — нам нужен свой центр хранения и реставрации. Это должно быть отдельное оборудованное здание, куда мы могли бы перевести наши хранилища и фонды. Главное здание музея на площади Ленина — самая дорогая недвижимость в Новосибирске, и вместо того чтобы использовать его по максимуму — для людей, мы занимаем часть помещений хранилищем, это неразумно. Мы говорим об этом давно, первые проекты были ещё в 2012 году. С тех пор нам предлагают какие-то помещения, мы что-то предлагаем. И передача нам ДК имени Попова была бы очень эффективной сделкой для государства, он не так дорого стоит, но нужны серьёзные вложения в ремонт. Поэтому мы снова ждём. Я не прошу здание на Красном проспекте, нас устроит и Первомайский район, и Кировский, и Калининский — любое место с хорошей транспортной доступностью. И если там появится наш центр хранения и реставрации, мы откроем и выставочные залы. А значит, решится и вопрос расширения сферы культуры — пока она вся сосредоточена в центре.
— В Год культурного наследия народов России готовите новые проекты?
— Сейчас работает выставка «Таинственная Тува» — это как раз про то, какая у нас Россия, мы показываем самую неизвестную республику. Я не люблю концепцию «дом в доме», но юрта в Колонном зале встала очень хорошо. Мы сделали большой передвижной проект к 85-летию Новосибирской области. В своей постоянной экспозиции в цокольном этаже открыли зал переселенцев, и это логичное продолжение — от истории коренных народов Сибири к приходу русских, когда всё здесь изменилось.
— Это заметно и по районным музеям, где в основном представлена переселенческая культура плюс советская история, так же любовно собираемая. Как вы к этому относитесь?
— Это странная штука, когда все хотят сделать «как у всех». Поскольку мы являемся методическим центром для районных музеев, пытаемся с этим бороться. Недавно работали в Краснозёрском районе, нужно было за три дня перебрать экспозицию и сделать её заново. В своё время там открылась единственная в стране сельская картинная галерея с потрясающей художественной коллекцией. Но они всё равно пытаются сделать художественно-исторический музей. В то время как нужно пользоваться своей уникальностью — показывать свою историю через художественные произведения. Нам принесли огромное полотно о Великой Отечественной войне — там и фронт, и тыл, и много ещё смыслов.
— Какие выставки особенно ценят посетители?
— Блокбастеры из произведений искусства. Именно художественные музеи сейчас задают тренд. Я сожалею, что краеведческие музеи не научились делать блокбастеры — дорогие успешные проекты. Со стороны кажется — разложили предметы, ничего сложного. Но на самом деле нужно сделать так, чтобы они были видны, сообщались, разговаривали друг с другом. Есть крутые проекты, но они не имеют большого резонанса. Скажем, в Москве открылся Музей-квартира Булгакова — сделано очень круто, но маленькое помещение, и уже не тот информационный фон. Другое дело, открылась выставка в Пушкинском музее — все знают. Или Третьяковка делала выставку Врубеля, вроде бы все всё видели, от лепнины и майолики до крупных работ, но здесь всё очень грамотно развешено, плюс блестящая застройка — дизайн экспозиции делали Сергей Чобан и Александр Шейнер, архитекторы мирового класса.
— Были и у вас проекты-блокбастеры — «Игра с вечностью», «Люди неба».
— Да, это очень хорошие совместные проекты. На самом деле мы умеем делать крутейшие вещи. Например, у нас была палеонтологическая выставка «Тришка и 33 трилобита», она родилась из очень маленькой коллекции.
— И сейчас все знают про трилобитов.
— Как и про мамонтиху Матильду. Мы участвовали в большом семинаре Фонда имени Потанина, я там был тренером, а Андрей Мугако представлял проект «День рождения Матильды», это был полуфинал. И вот я вхожу и вижу огромное количество журналистов в зале, вдруг президент фонда говорит: «Кстати, вы всё можете спросить у самого Андрея Шаповалова». Оказывается, всех заинтересовало: кто такая Матильда? В тот день новость с нашим проектом прошла по всем федеральным каналам, хотя он ещё только участвовал в конкурсе, а потом уже не дать грант было сложно.
Мы стараемся хотя бы раз в год делать выставки в Москве. Так, в начале года наш проект «Сибиряки» на основе графики Бориса Смирнова выставлялся в Музее Тропинина. Я когда вошёл и увидел, как готовится экспозиция, и восхищение куратора, очень гордился своими сотрудниками.
— А потом ещё внучка художника передала материалы деда. Как вам это удалось?
— Мы нашли эту женщину, написали ей. Она ответила, что есть материалы, а потом, когда увидела выставку, принесла три папки из домашнего архива. Я всегда говорю, если ты чем-то занимаешься серьёзно, обязательно до чего-то хорошего дойдешь.
— Какие новые проекты уровня блокбастера готовите?
— В декабре привезём выставку из частного музея «Собрание» — разные «механические чудеса»: клетки с поющими птицами, движущиеся игрушки, музыкальные шкатулки. Планируем устроить чудо на Рождество. Музей потрясающий, огромное четырёхэтажное здание напротив храма Христа Спасителя, посетителей принимают бесплатно.
Из нового — в нашем музее сейчас представлен фотопроект Фёдора Телкова «Право на веру». Это не только фотографии, но и разные материалы визуального исследования закрытых общин современного старообрядчества. Мы увидели и разместили его по-своему. В Новосибирске есть очень интересный Музей старообрядчества, наши давние партнёры. У них, кстати, есть подлинное письмо Агафьи Лыковой Владимиру Путину, написанное церковным полууставом. И нам было интересно соединить эти два пространства.
Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА
Добавить комментарий