Опубликовано: Актуальные проблемы гуманитарных наук: Межвузовская научно-практическая конференция памяти доктора философских и юридических наук, профессора А. К. Черненко (25 марта 2010 г.). Новосибирск, 2011. С. 47 – 53.
В последнее десятилетие усилился интерес профессиональных историков к повседневной жизни сибиряков в разные исторические периоды. Стали появляться статьи и монографии, посвящённые этой проблематике, нарабатываться исследовательский инструментарий. Наиболее тяжёлым периодом в жизни новониколаевских обывателей был почти полуторагодовой период после окончания Гражданской войны до введения нэпа, когда сильно сказались последствия 1913 – 1919 гг.
Вольный рынок, который обеспечивал, хотя и по спекулятивным ценам, горожан продовольствием в Гражданскую войну, подвергся серьёзному давлению со стороны новых властей: была запрещена продажа нормированных продуктов, установлены твёрдые цены. Столовые, на которые новая власть возлагала определённые надежды, закрывались из-за недостатка продуктов. Всё это привело, несмотря на суровые меры по отношению к спекулянтам, к росту цен на вольном рынке: в феврале 1920 г. только за неделю был зафиксирован рост цен на важнейшие продукты питания на 10 – 15 %. После проведения развёрстки в сибирской деревни продуктов в городе стало совсем мало. К осени цены на продукты питания превышали весенние в 25 раз. При этом нормированная заработная плата не покрывала и половины расходов. Горожане в письмах родственникам сообщали, что «на базаре коммунисты совсем прекратили торговлю, кроме молока <…> потом разрешили некоторые продукты; а муки и масла нет, совсем давно запретили; коли коммунисты заметят, что продают масло скоромное, то его арестуют, теперь только они масло едят, а беспартийным жителям запретили есть масло; я слышал, что продают тайно сеянку по 5 тыс. руб., не на базаре, а на дому», в другом письме сообщалось: «Жить в городе трудно; всё дорого, да и нет ничего, муки, масла, мяса совсем нет <…> товаров никаких нет; если встретишь сапоги плохие, стоят 3 тысячи рублей; мануфактуры совсем нет; рынка совсем нет, покупаешь из-под полы друг у друга» [1].
В апреле 1920 г. центральная власть запретила выдавать пропуска на проезд как в западном, так и в восточном направлении, что привело к тому, что огромная масса беженцев Гражданской войны не могла выехать из города. У беженцев было несколько возможностей выжить. Одна из них – нищенствовать. Местная газета «Дело революции» констатировала: «За последнее время в городе появилась масса нищенствующих, калек, слепых, больных и юродивых, которые пристают к гражданам, осаждают столовые (как в старое “доброе” время)» [2]. Другим вариантом был поиск знакомств и связей. Некая Н. И. Яблонская обратилась за помощью к Е. Д. Стасовой, с которой когда-то встречалась в ссылке. Она писала: «Мы в заколдованном кругу: на выезд пропуска не дают, потому что частным лицам нет права выезда, а служащим лицам на службе командировок не дают, так как служащие “прикреплены к штату службы”» [3]. Е. Д. Стасова посодействовала Н. И. Яблонской и её мужу, судьба остальных беженцев оставалась плачевной.
С перенесением губернского центра в Новониколаевск необходимо было размещать новые учреждения. При катастрофической нехватке жилых помещений это становилось трагедией для живущих хоть в каком-то углу. 11 февраля начальник Новониколаевской уездной милиции Мурзин сообщил заведующему Томским губернским отделом управления, что жилищная комиссия часто обращается в милицию с требованиями выселить жильцов, при этом многих приходится выселять просто на улицу, поскольку других помещений им не предоставляется. Заведующий предписал жилищному отделу не выселять жильцов без предоставления других помещений [4]. Решение проблемы расселения рабочих из землянок предлагалось решить за счёт «буржуазии», но квартиры заняли не рабочие, а новая бюрократия. На заседании президиума Новониколаевского уездного бюро профсоюзов инспектор охраны труда отметил, что жилищный подотдел выселяет рабочих из квартир, предоставляя их различным комиссарам, агентам упродкома и т.д. [5]. Остальные горожане были вынуждены решать свои жилищные проблемы за счёт самостроя, что привело к разрастанию Закаменской части города и «Нахаловки».
Новая власть с первых же дней стала прибегать к принудительному труду – горожан мобилизовывали для уборки трупов, расчистки снега, разборке ветхих строений на дрова и т.д. Субботники и воскресники, которые в первое время проходили с энтузиазмом и были связаны с нормальной реакцией людей навести элементарный порядок в городе, к лету стали давать сбои. Первыми их стали игнорировать «ответственные товарищи». «Дело революции» возмущалось: «Субботник – не развлечение, а большая и ответственная партийная работа, участие в которой обязательно для всех коммунистов и кандидатов. В часы субботника не может быть “более важной работы” – это отговорка. В часы субботника все должны быть на субботнике» [6]. Сохранилась карандашная запись присяжного поверенного Г. И. Жерновкова, в которой он изложил свои впечатления о субботнике 1 декабря 1920 г. Он писал, что школьников собрали на субботник, долго держали на улице, а затем отправили на работу, не обеспечив тёплой одеждой, а красноармейцам приказали не отпускать их раньше часа. Он возмущался: «Вместо труда и дела жалкая демонстрация безделья и какая-то бесшабашная небрежность к физическому и духовному здоровью детей, привыкающих не уважать и ненавидеть трудовые процессы, организуемые с расторопностью развязного медведя» [7]. Не случайно в письмах горожане жаловались: «Жизнь становится хуже и дороже, принудительные работы и грабительство крестьян, аресты страшно возмущают; в общем правление ужасное». В другом письме сообщалось: «Время скучное, холодное и голодное <…> только и слышишь одни голодные стоны, вздохи и горестные слёзы, весь город и окрестности его опечалены, измучены голодовкой и пустой казённой работой, в праздники нашу православную веру изгоняют работой, субботники, воскресники с угрозой, не явившихся на субботник привлекают чеке, суду и к стенке» [8].
Гражданская война привела к обесцениванию человеческой жизни. Убийства, кражи и грабежи в начале 1920 г. были обыденной ситуацией. К лету характер преступности изменился. Если весной фиксировалось 3 – 4 случая спекуляции в месяц, то летом рост был стремительный: в июне – 38, в августе – 14, сентябре – 58 случаев. Тоже самое можно сказать о кражах: с 35 – 37 случаев весной до 80 случаев в июне, 84 – в августе. Такая же картина наблюдалась в отношении неисполнений решений власти, изготовлении самогонки и пьянстве. Зафиксированная агитация против Советской власти в феврале – марте держалась на уровне 35 – 37 случаев в месяц, в апреле – мае – 1 – 8 случаев, в июне уже 10, а в августе – 21 случай [9]. Бороться с преступностью было трудно, поскольку милиционеры не были сами обеспечены обмундированием и продовольствием. В докладе начальника третьего района Новониколаевской уездно-городской милиции 5 ноября 1920 г. отмечалось: «Все милиционеры получают красноармейский паёк, но семьи их, а также и канцелярские служащие со своими семьями никакого пайка для своего пропитания не получают и терпят страшную нужду в продовольствии, не имея возможности приобрести продуктов на месте даже и за деньги. Из числа милиционеров трое семейных помещаются в доме общежития, но и те совершенно ничем не удовлетворяются, как-то: отоплением, освещением и пр., остальные же милиционеры живут на частных квартирах, причём уплачивают за квартиры с согласия квартирохозяев» [10].
Новая власть старалась утвердить новую культуру. Старый театр с лёгкими развлекательными программами рассматривался как буржуазный предрассудок. Новая власть стремилась сделать театр средством пропаганды новых идей. Изменился сам порядок зрелищ. Новая власть создавала новый ритуал. Теперь они открывались и закрывались пением Интернационала. Так, один из первых концертов-митингов в начале января 1920 г. был открыт пением Интернационала. Затем выступил председатель губревкома Г. К. Соболевский, который предложил почтить вставанием память погибших. Затем выступали ораторы и пел хор, исполнивший «Лучинушку» и другие народные песни. Волжский продекламировал несколько революционных стихотворений, затем выступило ещё несколько ораторов и концерт-митинг закончился общим пением Интернационала [11].
Будни Новониколаевского обывателя с весны 1920 г. стали заполнятся разнообразными митингами. 18 марта 1920 г. была торжественно отмечена 49 годовщина Парижской коммуны. К 12 часам улицы наполнились манифестантами, которые с красными знамёнами и пением Интернационала направились к Николаевскому проспекту. Затем под звуки оркестра манифестанты направились на городскую площадь. В разных частях города прошли митинги. Вечером в городском корпусе прошёл митинг-концерт, концерты прошли и в других частях города. 17 апреля в зале городского корпуса прошёл митинг, посвящённый Ленским событиям,. 2 мая 1920 г. в Новониколаевске прошёл парад войск местного гарнизона, посвящённый первомайскому празднику. 4 июня 1920 г. исполнилась годовщина расстрела колчаковцами Серебренникова, Шмурыгина, Полковникова, Петухова и Горбаня. После вечернего заседания пленума Совета в половине восьмого вечера возле Городского корпуса собрались члены профсоюзов и коммунисты, и было организовано шествие к месту захоронения. Через два дня в городе прошла вооружённая демонстрация в знак протеста против выступления Венгрии на помощь Польше. [12].
Новой формой культурной жизни стали концерты-митинги. 1 июня состоялось торжественное открытие Политпросветом Новониколаевского губвоенкомата гарнизонного театра и сада имени В. И. Ленина (бывший сад «Альгамбра»), на котором присутствовали делегаты уездного съезда Советов и красноармейцы гарнизона. Духовой оркестр исполнил Интернационал, выступили ораторы. Затем была поставлена «революционная» пьеса «Так будет», в заключение прошёл был концерт и выступил хор А. А. Воронцова. Газета «Дело революции” отмечала: «Впечатление от вечера самое лучшее. В особенности крестьяне остались очень довольны». 3 июня в 8 часов вечера комитет РКП(б) Центрального района Новониколаевска организовал один из первых концертов-митингов в театре сада «Сосновка». В саду были развешаны плакаты: «Прямо пойдёшь – опору Советской власти найдёшь», «Влево пойдёшь – рай коммунистический найдёшь», «Вправо пойдёшь – в Чека попадёшь». Как отмечала газета «Дело революции», театр «был переполнен и по настроению видно, что присутствующие остались довольны» [13].
Попытки создавать произведения на злобу дня не всегда были удачны. Три дня с 21 по 23 июля жители Новониколаевска могли слушать новое музыкальное произведение А. А. Воронцова «Стенька Разин». Некий Знамов комментировал: «Кажется само заглавие этой поэмы говорит заранее уже нам о том, что данная вещь должна быть широка, могуча, сильна и красочно ярка. Но не то мы получили впечатление за эти вечера. Прежде всего удивляет – зачем музыканту вздумалось взять такое довольно не сильное и не ритмичное произведение – самый текст, для того, чтобы облечь его в музыкальную форму? Текст поэмы скуп, беден и отрывочен по своему построению и содержанию. Он не заслуживает музыкальной формы. Нет ярких нюансов между характерами духа Стеньки и царского воеводы» [14].
Билеты на спектакли и пьесы в целом были дорогие. За подписью «Рабочий» газета «Дело революции» писала с возмущением: «Рабочий дворец. Идёт пьеса “Чародейка”. Захожу. Рабочих немного. В первых ряжах люди с толстенькими животиками – сиречь спекулянты. Хочу купить билет. Сколько стоит билет в последних рядах? 75 рублей. О первых рядах значит и думать нечего, потому что не в состоянии платить и за последнее место 75 руб. Скучно стало. Я вышел» [15].
Новая власть старалась приспособить театры для пропаганды новых идей. Но первоначально критиковалось «буржуазное искусство». Так, газета «Красное знамя» поместила заметку с подписью «Зритель Д.В.» следующего содержания: «На днях сотрудниками почтово-телеграфной конторы <…> была поставлена небольшая пьеска “Вова приспособился”, которая прошла вполне удовлетворительно. По окончании спектакля в дивертисменте выступало несколько отдельных лиц с трёпаными куплетами, не давшими публике никакого развлечения. Пора бы оставить балаганщину, из которой революционный пролетариат не может вынести ничего полезного» [16].
В условиях, когда заработной платы не хватало на обеспечение элементарных потребностей, рабочие Новониколаевска, которые активно поддерживали первые шаги Советской власти по восстановлению нормальной жизни, к лету 1920 г. утратили энтузиазм и стали искать способы выживания в новой ситуации, в то время как власть привычно рассчитывала на энтузиазм населения. 12 июня корреспондент газеты «Дело революции» критиковал: «8 июня должно было состояться собрание наборщиц городской типографии на предмет выбора в делегаты работниц на делегатский съезд женотдела. К стыду товарищей наборщиц приходится заметить, что из 25 работниц, тех работниц, которые все грамотны и более или менее развиты, не нашлось ни одной, которая захотела бы представить интересы своих работниц. Каждая намеченная кандидатка заявляла, что она определённо не интересуется данной работой, что у неё нет ни желаний, ни времени (а по вечерам разгуливать по бульварам и садам время наверное находится!). Подобные мотивы не выдерживают критики. Нет желания работать в своём пролетарском государстве!.. Нет желаний защищать свои интересы!.. Тогда спрашивается, для чего же они живут?» [17].
17 июня рабочие-железнодорожники не пришли на митинг, где должна была обсуждаться трудовая повинность. «Дело революции» негодовало: «Конечно, стоит ли обсуждать такие мелочи? Вот если бы позвали на митинг, где бы плясали цыгане, или, ещё лучше, раздавали бы мануфактуру – пожалуй, собралось побольше, за недостатком мест пришлось бы не пускать. Подождите… не привезёт ли Семёнов с японцами мануфактуры» [18].
Во всех бедах обыватель привычно винил власть. Причём, не важно, кто был у власти – ругали царя и Распутина до 1917 г., ругали Керенского в 1917 г., большевиков и Ленина – в 1918 г., Колчака – в 1919 г. Не стал исключением и 1920 г. Один из горожан писал в письме: «Вот хотелось бы найти такой уголок земли, где не было бы большевиков и коммунистов, и прочей дряни; бог рассердился на русских и послал им большевиков, и спасибо немцам, что они прислали нам Ленина в запломбированном вагоне» [19]. Власть была далека от простого народа и решала свои проблемы, забывая о простых обывателях, которым нужны были продукты, одежда и обувь, а не «имперское величие России» или «мировая революция».
1. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-13, оп. 1, д. 185а, л. 19, 49.
2. Дело революции. 1920. 30 мая.
3. ГАНО. Ф. П-1, оп. 1, д. 28, л. 84.
4. Там же. Ф. Р-1349, оп. 1, д. 77, л. 46.
5. Там же. Ф. Р-624, оп. 1, д. 3, л. 93, 94.
6. Дело революции. 1920. 26 июня.
7. ГАНО. Ф. Д-38, оп. 1, д. 148, л. 1, 2.
8. Там же. Ф. П-13, оп. 1, д. 185а, л. 19, 51.
9. Там же. Ф. Р-1141, оп. 1, д. 24, 25, 26, 28.
10. Там же. Д. 24, л. 17.
11. Красное знамя. 1920. 3 янв.
12. Там же. 20 марта; Советская Сибирь. 1920. 26 марта; ГАНО. Ф. Р-1137, оп. 1, д. 7, л. 170; Дело революции. 1920. 4, 10 июня.
13. Дело революции. 1920. 4, 5 июня.
14. Там же. 27 июля.
15. Там же. 18 авг.
16. Красное знамя. 1920. 18 марта.
17. Дело революции. 1920. 12 июня.
18. Там же. 20 июня.
19. ГАНО. Ф. П-13, оп. 1, д. 185а, л. 20.
Добавить комментарий