Переселенцы
(150 лет со дня рождения П. А. Столыпина)
Обычная тишина барского двора переполнялась в тот день суетой, спешными перестановками каких-то вещей. Прислуга с раным-рано вставшая, суетилась… Мыли небольшие окна, чистили чугуны, доставали из сундука праздничные рубахи…
Маленькая Василиска смотрела на все и не понимала, ну зачем ее так рано подняли с постели… Во дворе громко закричал петух, за ним, наперебой заголосили другие, всполошились и раскудахтались куры, заплакала девочка от этого гомона, а может просто оттого, что уж очень хотелось спать.
Слышно было, как под окном остановилась повозка, девочка взглянула во двор и увидела молодого барина. Он приветливо улыбался встречающим, даже поднял на руки сынишку дворника, который кружился спозаранку не то помогая, не то мешая отцу.
Василиса, спохватившись, заправила кровать, зачерпнула из бочки деревянным ковшом холодной воды, плеснула с ладошки на лицо, поежилась и начала причесывать свои красивые волосы. Темные пряди ровно легли ниже пояса, она встряхнула головой, как бы поправляя, а точнее собирая, свои роскошные волосы и, обхватив рукой, стала заплетать. В горницу заглянула мама, улыбнулась дочурке, погладила по голове. Она была стройной, высокой и красивой, Василиса это в свои детские годы уже хорошо понимала и гордилась, да и просто очень ее любила. Взявшись ручонками за мамины юбки, и, глядя в ласковые карие глаза, спросила:
-А кто это?
-Сынок в гости к барину приехал… Сейчас к столу будем подавать. Уж все готово. Я сегодня раньше петухов встала… А ты, Василисушка, наверно, белый передник одень, да самовар поднесешь. На рушник поставишь, что я расстелю…
По всему было видно, что мама волнуется, поправив немного постельку и, окинув еще раз изучающее взглядом, Василису, ушла…
Светало… Гости разместились, переоделись и вышли на завтрак.
Барин важно провел по бороде, хриплым громким голосом поприветствовал «отлучника» и пригласил всех к столу.
Василиса наблюдала и все ждала…
-Пирог сейчас будет. Чай готов?! – послышался голос барина.
Василиса степенно, совсем не торопясь, чуть зардевшись, вышла из-за широкой занавески с большущим самоваром. На нее с удивлением смотрели глаза гостя, он как-то извернувшись очень интересно за столом, подскочил и с улыбкой, учтивостью взял у девочки тяжелый медный, начищенный до зеркального блеска самовар. Этот взгляд Василиса запомнила на всю жизнь, ибо никто с ней из барского окружения так не обращался. А молодой барин, поставил на стол самовар и, бросив взгляд в сторону отца, с явным упреком произнес:
-Такая маленькая девочка и вам прислуживает…
Барин поморщился, он-то знал, что сын, приезжая домой, уж давно ведет разговоры, которые расхожими стали в столичных кругах. Это был конец Х1Х века. Василиса хотела улыбнуться и даже что-то сказать, но мама почему-то сжала своей теплой ладонью руку девочки и спешно увела за собой…
Революционные события прошли чередой волнений. Василиса, к тому времени уже повзрослевшая, закончила гимназию. С мамой ожидали своего дорогого папу Ефима. Белая гвардия как-то помешала скорой встрече, но с Сопок Манчжурии Ефим вернулся уже совсем другим. Нет, не просто возмужавшим, а скорее сказать постаревшим. Он смотрел на Василису и глаза его влажнели…
В краю сибирском
События в истории, переход власти, война, как-то на время приостановили и переселение. Но эта проблема с новой силой встала перед расслоившимся обществом. И семья Астаевых, покидает свой родной Оренбург, уезжает в неизвестную и, пока еще только по слухам, очень холодную Сибирь.
Дорога была дальняя… Смутно представляли Астаевы куда их забросит судьба. Василиса грустила, и слезы катились по ее смугленьким щечкам. Там, на родине остались подружки…
Взрослые переговаривались, называя какой-то Красноярск, Томск, Новониколаевск… Дорога уже казалась бесконечной. Там, где давали вагоны с окнами, хотя и никак не оборудованными, можно было наблюдать природу, полустанки и путь становился веселее. Но на некоторых станциях размещали в дощатые вагоны-теплушки. Тогда отец рассказывал Василисе, как он служил на сопках Манчжурии, играл в большом полковом духовом оркестре. Иногда напевал:
Ой, при лужке, при лужке… И с песней становилось спокойнее, попутчики-переселенцы подсаживались поближе слушали и оживали… Кто-то потихоньку подпевал… Ох, как много значит песня, как она согревает сердца.
Красноярск показался Василисе не очень-то привлекательным, по сравнению с Оренбургом. Таежная даль удивляла и пугала. То ли от безлюдья, а может просто чужие места неведомые, глухие, и еще… неизвестность.
А когда землеустроитель назвал селение – Казулька, где Астаевы должны были остановиться, совсем сникла. Но это чувство со временем притупилось и даже поселилась в душе радость... Может потому, что встретила здесь Василиса рязанского парня. Федор был видный, грамотный. В России, как в селе говорили, успел закончить четыре класса. А потому обращались к нему с большим уважением, нередко называя Федором Илларионовичем. Василиса парню очень нравилась. Но по сравнению с Федором она была прямо-таки ребенком, ну уж совсем молоденькая, разница в целый десяток лет.
Со своими братьями Иваном и Николаем Федор пел в церковном хоре. Отец Василисы, тоже навсегда полюбивший песню, смотрел на парней с уважением. Может потому, когда в дом пришли сваты, не стал перечить и отговаривать единственную дочку… С родительским благословением Василиса пошла под венец… Священник, после всех обрядовых традиций, осенил крестом, приходской писарь сделал запись к церковной книге. Так Василиса Астаева стала Василисой Ефимовной Ерохиной. Вроде бы стали обживаться. Появилась уверенность, немного уж и к сибирским просторам, да и холодам привыкли. Решили родители переехать южнее.
Поселились в кулундинских степях, в селе с красивым названием Дворецк. Название дали неспроста. Сюда по Указу царского правительства были сосланы дворянские семьи. На жительство прибыли Батурины, Гессели, Жонстрин, Косаревы, Бондарчук, Хазицкие, Сазоновы. Это были духовно здоровые люди, грамотные и интересные собеседники. Среди них и музыканты, и композиторы, и поэты. А потому и название местечку чисто исходящее из их сословия дали. Потом, когда в жизнь прочно вошли Советы, его заменили на ничего не значащее – Ерки. А может и есть в этом что-то свое, историческое, либо причудливое до неузнаваемости. Словом, изучить бы этот аспект. Но об этом потом. А пока Ерки, так Ерки, что и по сей день в Карасукском районе…
Нравилось здесь Василисе с Федором. Словно на острове оказались. Кругом природа, красивая, роскошная – колки березовые и осина трепещет своими кругло-ажурными листочками, травы по пояс, да цветы своими желтыми, розовыми, белыми, синими, фиолетовыми головками кивают. Идешь по степи, под ногами такой густой травяной ковер, что за тобой след смыкается. А попадешь на серо-зеленую поляну – аромат терпкий, незабываемый, такой с детства знакомый и родной. Это полынь-трава…
Перейдешь поле в одну сторону – речка с обрывистым берегом, а положе и не искали… Молодость… Вприпрыжку до самой прозрачной воды, а потом вплавь… Федор залюбуется своей молодой красивой и, даже как он отмечал, несравненной Василисушкой. А она, лукаво взглянет, звонко засмеется и, ну-ка попробуй – догони. Федор знал свое мужское начало, а потому, дав порезвиться ненаглядной хохотунье, плыл размашисто и нагоняя, забрызгивал ударами ладони по волне... Счастливый смех слышался далеко-далеко… Домой возвращались тесно прижавшись друг к другу. По пути Федор сорвет несколько цветочков, а Василиса в косы вплетет – красавица. В селе ими любовались, а потому наверно и прижились быстро, полюбили край, который еще недавно казался совсем чужим. Эту любовь к обжитому местечку Ерохины передадут еще двум поколениям, да и уедут только потому, что так распорядится судьба в жизни их дочери…, а пока молодые с нетерпением ожидают весны…
От любви большой
Намного опытнее по жизни, да и уже с возрастом осторожнее Федор старался уж не брать с собой Василису в лес. И за валежником сам отправлялся. Но грибы и ягоды все-таки по осени вместе собирали. Это было одно из самых светлых воспоминаний о детстве. Василису всегда с собой брала мама в «россейские» чередой тянувшиеся лесные угодья. Только вот ягоды, да грибы были там не такие. Василиса теперь уж и на новом месте к дикой смородине, костянике, землянике привыкла, а грибы и в Сибири отменные. В берестяных туесах, которые мастерили местные умельцы, приносили с собой и ягоду. Одна к одной оставалась она ничуть не помятой. Хороша, добра и богата сибирская земля, только не ленись. В реках, да озерах рыбы видимо-невидимо.
Может потому Василиса часто тосковала, вспоминая родные края и то, как она нежилась в кровати поутру, а мама уж на лодке через реку переплывет, сеть поставит, по хозяйству немного похлопочет, а через час-другой на лодке или просто вплавь проверит снасти, и рыбы полную плетеную корзину несет. Василиса навстречу уж бежит. Домой с речки на взгорок, потому помочь надо. Тем временем и мужская половина дома уж управится с хозяйством. С завтраку, обеду, да ужину и ушица наваристая, и пирог рыбный… Да и жареная, и соленая всякая она, эта рыба на столе, потому как пост.
Василиса любила с Федором слушать пение птиц, особенно красиво их щебет доносился по утрам. А выйдя на ранней зорьке к берегу озера, которое расплескалось напротив речки и, ступая по мокрому песочку, хорошо чувствовать камешки, ракушки под ногами, обмытые до глянцевой глади и щекочущие подошвы... И радуясь, подняв голову к восходящему солнышку, сказать раскинувшимся просторам добрые слова восхищения. Бывало Василиса спозаранку, вспоминая мамины песни, тихонько напевала, и вторили ей своими голосами чайки, в камышовых зарослях отзывались утки и гуси…
И вот уже вся округа озвучена птичьим разноголосьем. Перелетные все чаще кружили целыми стаями, наступала осень. В зиму Василисушка заметно располнела и теперь все, кто встречал эту кроткую красавицу, с уважением кланялся, а она, понимая хорошо многозначительные взгляды, жила надеждой и ожиданием.
И назвали её Антониной…
19 марта – 6 по старому стилю 1921 года – появилась на свет у Федора и Василисы дочь, и назвали ее – Антониной. Тосечка была спокойная, Василисе хлопот не доставляла, а потому и росла, казалось, быстро, а уж умница какая… прямо-таки на зависть всей округе. Все гадали, в кого же девчушка родилась?.. А подрастать стала:
-Ну, вся в отца, – один скажет.
А другой тут же:
-Да на Василису похожа… Смотри вон, еще совсем махонькая, а спинку-то, спинку как держит, гордуня наша.
А Тонечка и не думала о какой-то гордости. Жила, да жила себе как все сельские девчушки. Как только появлялись проталинки в чижика вместе со всеми играть бегала. Чижик игра хоть и простая, но заманчивая. Ударишь битой по чижику, выструганному из палочки, и он летит в очерченный круг, а ты стоишь и смотришь, не вылетел бы за грань, а ты из игры. Меняются ребятишки, кто половчее у того и чижик «живее». Летит у Тонечки чижик прямо в круг…
Сельские игры всегда удавались маленькой девочке.
Есть понятие, что человек как бы примеряет свою судьбу. Вот и «чижик» для Тонечки видимо была не просто игра, а как бы предначертание судьбы и когда она стала Антониной, затем Федоровной всегда была в центре внимания.
***
И далее еще одна страница из жизни коренной сибирячки Антонины Федоровны Ерохиной-Очеретько у которой славная, суровая и замечательная жизнь. В Багане, Баганском районе и далеко за его пределами знают Антонину Федоровну Очеретько. Чтут и помнят прекрасной души человека Михаила Борисовича Очеретько. Замечательные труженики – руководители, прошедшие суровыми дорогами войны, они так много смогли сделать на нашей баганской земле, да и для каждого из нас. Ведь целые десятилетия связаны с их именами.
Добавить комментарий