Сибирский демографический календарь: субрегиональные и поселенческие варианты во второй половине XIX – начале XX в.

* Данные таблиц 1–5 подсчитаны по: Ефимов А.И. Православное население... – С. 11–12, 15–17, 41–42; Статистика Российской империи. – Вып. 66. – С. 252–254, 276–277; Вып. 70. – С. 252–254, 276–277; Вып. 74. – С. 252–254, 276–277. В Томской губ. учтены только демографические события, случившиеся в среде приверженцев Русской православной церкви, составлявших, по данным источника, 91 % всего населения.

Нами проведена дополнительная математическая обработка привлеченной статистики. Для разных субрегионов, с дифференциацией их населения на сельское и городское, вычислено помесячное распределение в календарном году браков, рождений и случаев летальности. Пришлось считаться с тем, что статистика не дает (и вряд ли может давать) прямые, непосредственные сведения о календарном распределении таких важных с демографической точки зрения событий, как зачатия. Данные о зачатиях мы определяли приблизительно: в среднегодовом исчислении их число условно признали равным количеству рождений (см. табл. 1); выявляя же распределение зачатий по календарному году, сведения о числе рождений передвинули назад на девять месяцев – на срок обычной продолжительности женской беременности. Распределение демографических событий по месяцам было выражено, как принято в демографии, в относительных величинах (на каждую 1000 случаев, происшедших в течение года), что дало возможным представить ДДК и ГДК Сибири в их количественном выражении в виде серии таблиц. Вслед за количественным, был проведен содержательно-объяснительный анализ ситуации, и в результате появились выводы, представленные ниже с краткой их аргументацией.

Матримониальный календарь

Рассмотрим помесячное и посезонное распределение в календарном году городских и деревенских свадеб в Сибири (табл. 2). Представленные в таблице данные говорят о следующем: 1) числа во всех динамических рядах помесячных показателей колеблются в широких пределах, демонстрируя крайнюю неравномерность распределения браков по месяцам и сезонам; 2) ряды показателей выглядят схожим образом во всех столбцах, относящихся к «нормальному» периоду в истории Сибири, значит, брачный календарь являлся однотипным в разное время (в пределах изучаемой эпохи), в деревенском и городском поселенческих комплексах, во всех сибирских губерниях; 3) экстремальная политическая обстановка 1904 г. исказила обычное календарное распределение свадеб. Приведем некоторые арифметические расчеты[13], которые подкрепляют эти наши наблюдения.

2. Помесячное распределение браков, зарегистрированных в разные годы, ‰

Измерим амплитуду годового колебания помесячного количества браков с помощью адекватного показателя – среднего квадратического отклонения: оно показывает тот интервал, внутри которого колебались показатели вокруг их среднеарифметической величины, равной в данном случае 83‰. Показатель этот составлял в томских селениях 1870–1880 гг. 88‰, в тобольских деревнях 1902–1903 гг. – 103, а в енисейских – даже 109‰. В любом случае, он значительно превышал саму среднемесячную величину. В городах среднее квадратическое отклонение (в Тобольской губ. – 61; в Томской – 67; в Енисейской – 88‰) было поменьше, чем в деревнях, но тоже достаточно большим в сравнении со среднемесячным показателем. В целом браки в городах Сибири распределялись по месяцам более равномерно, чем в селениях.

Годовой разброс свадеб в обычные времена строго подчинялся общим закономерностям, о чем свидетельствует синхронность помесячного изменения показателей во всех регионах и в обоих типах поселений. Коэффициенты линейной корреляции годовой динамики браков между сельскими местностями Томской, Енисейской и Иркутской губ. очень высоки: они достигают, по нашим подсчетам, 0,98–0,99. Линейная корреляция годового брачного цикла между городами тех же регионов тоже очень высока, ее коэффициенты составляют 0,93–0,95.

В контексте нашей темы важнее всего сравнить городские и деревенские матримониальные календари. Исчисленный нами коэффициент линейной корреляции сезонности свадеб между томскими селениями и городами в 1870–1880 гг. равняется 0,97. В Тобольской губ. 1902–1903 гг. соответствующий коэффициент достигает 0,92. Только в Енисейской губ. 1902–1903 гг. коэффициент линейной корреляции городского и деревенского календарей брачности попадает в диапазон не «очень высоких», а просто высоких значений, составляя 0,84.

Внимательно рассматривая весьма схожие матримониальные календари сибирских городов и селений, мы замечаем следующую общую картину. В каждый «нормальный» год во второй половине XIX – начале XX в. происходило два основных подъема брачной активности сибиряков. Зимний, максимальный по масштабам, подъем приходился на январь-февраль, когда деревенские жители играли в общей сложности 50–60 % всех свадеб, а горожане – 33–38 %. Менее масштабный осенний подъем отмечался в октябре-ноябре, на него приходилось до 20 % свадеб в селениях и 22–24 % – в городах. Пожалуй, стоит отметить еще небольшие всплески брачной активности населения в мае и июле. Более заметными они были в городах, где на эти месяцы приходилось свадеб больше, чем в среднемесячном исчислении. В марте и декабре брачная активность и сельского, и городского населения практически замирала. В июне и августе она была крайне низкой, и в остальные месяцы количество свадеб было невелико.

Выявленные здесь календарные распределения не противоречат данным, имеющимся в распоряжении этнографов, но, как нам представляется, способны их существенно обогатить. В этнографии зачастую выделяют в народном календаре единый в году осенне-зимний «свадебный период», который начинался у русских, в том числе и в Сибири, с Покрова Богородицы (1 октября[14]) и продолжался до Масленицы (она в изучаемую эпоху обычно приходилась на февраль). Уже в пределах этого периода этнографы обозначают «самое благоприятное время для свадеб» – мясоед, продолжавшийся с Рождества до Масленицы[15]. Однако при таком подходе недооценивается значение Рождественского, или Филиппова поста (с 15 ноября до 24 декабря), а также периода Святок между Рождеством и Крещением Христовым, когда Русская православная церковь не венчает браки. Важно понять, что в изучаемую эпоху ежегодно с 15 ноября до 8 января длился перерыв в брачной активности православных людей, которые составляли основную массу сибиряков. Поэтому правильнее говорить не об едином осенне-зимнем времени свадеб, а о двух периодах, причем, в соответствии с логикой календарного года, начинающегося с января, первым из них считать январско-февральский – после Крещения до Масленицы, а вторым – октябрьско-ноябрьский, с Покрова до Филиппова дня 14 ноября. Приоритет зимнего «времени свадеб» особенно явственно проявлялся в селениях Восточной Сибири, где местами в январе-феврале играли более 70 % всех свадеб, а осенний всплеск брачности был ослаблен[16]. Однако в городах на востоке региона, судя по Енисейской губ. 1902–1903 гг., имела место даже большая, чем на западе, сбалансированность количества браков, заключенных зимой и осенью.

Наши источники дают возможность проследить нарушения, произошедшие в матримониальном календаре в 1904 г., в первые месяцы после вступления России в войну с Японией, когда одновременно обострилась и внутренняя обстановка в стране. В январе 1904 г., еще до вступления России в войну (она началась 26–27 января), успели вступить в брак многие сибиряки. Но к началу февраля «сезон свадеб» досрочно завершился: в этом месяце в селениях Енисейской и Иркутской губ. было сыграно всего 18 свадеб, а в городах – 22. Брачная активность на время замерла в силу охватившей народ неуверенности в завтрашнем дне, из-за начавшегося призыва молодых людей в действующую армию. Однако постепенно матримониальная обстановка в российском тылу возвращалась к норме. Брачный календарь Енисейской и Иркутской губ. за 1904 г., взятый в целом, обладает высокой степенью корреляции с календарем Енисейской губ. довоенных 1902–1903 гг. Коэффициент линейной корреляции в городах составляет 0,73, в деревнях – 0,89. Сохранилась в 1904 г. и очень высокая степень сходства матримониальных календарей в селениях и городах: коэффициент линейной корреляции здесь равен 0,94. Можно сказать, что традиционный сибирский брачный календарь в обоих его поселенческих вариантах в целом выдержал испытания первого года Русско-японской войны.

Репродуктивный календарь

Обратимся теперь к рассмотрению регионального сибирского народного календаря зачатий (табл. 3) и тесно связанных с ними рождений (табл. 4). Уже при первом знакомстве с этим календарем обращает на себя внимание тот факт, что зачатия и рождения в календарном году распределялись по месяцам гораздо более равномерно, чем браки. Среднее квадратическое отклонение в динамических рядах репродуктивного календаря в «нормальные» годы второй половины XIX – начала  XX в. было в Сибири на порядок меньше, чем аналогичный показатель в календаре брачности, составляя в селениях 7–8, а в городах – только 4–7 ‰.

3. Распределение зачатий в разные годы по месяцам, ‰

Тем не менее, количество зачатий и рождений варьировало в разные месяцы. Как показывают данные таблиц 3 и 4, кривые линии помесячных колебаний были более или менее сходными в разное время и в разных губерниях, особенно в селениях. Коэффициенты линейной корреляции детородных календарей в сельской местности Томской губ. 1870–1880 гг., Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. являются высокими – от 0,70 до 0,89. В городах ситуация сложнее. Между томскими и тобольскими городами корреляция тоже высокая (0,75), но города тобольские и приенисейские имели среднюю корреляцию (0,54), а томские и приенисейские – слабую, на уровне 0,43. Характерно, что наибольшее сходство городской репродуктивный календарь обнаруживает в двух соседних губерниях Западной Сибири, а календарь городов восточносибирской Енисейской губ. стоит здесь особняком, имея существенные особенности.  

4. Распределение рождений в разные годы по месяцам, ‰

Сопоставление репродуктивных составляющих в ДДК и ГДК разных сибирских субрегионов выявляет любопытный факт. Городской и сельский детородные календари имели высокие коэффициенты линейной корреляции (по 0,85) в Томской и Енисейской губ. Однако в Тобольской губ. степень сходства в городах и деревнях была всего лишь средней, при коэффициенте в 0,68.

Анализ календарных распределений доказывает, что во всех субрегионах Сибири и в обоих типах поселений осенью, в сентябре-ноябре, происходило наибольшее количество зачатий. За три месяца их доля составляла не четверть, а 26–28 %. Соответственно, больше всего младенцев рождалось через девять месяцев – летом, в июне-августе. Определеннее всего осеннее учащение зачатий и летний всплеск рождений проявились в городах и селениях Тобольской губ. Второй по значимости и продолжительности в году подъем зачатий имел место зимой, в январе-феврале. Ему соответствовал подъем рождаемости осенью, в октябре-ноябре. Кроме того, в календаре можно найти два отдельных месяца с умеренно повышенным числом зачатий – апрель и июнь, они влекли за собой некоторое повышение числа рождений в январе и марте. В сельской местности эти одномесячные учащения зачатий происходили повсеместно. В городах же – вовсе нет. В апреле, судя по данным 1902–1903 гг., они не наблюдались в городах Тобольской и Енисейской губ. В июне 1870–1880 гг. их не было в томских городах.

Конечно, в репродуктивном календаре имелись и периоды спада. Обычно меньше всего зачатий происходило в марте, мае, июле-августе и декабре. Следовательно, интенсивность деторождения наиболее низкой была в феврале, мае, сентябре и том же декабре. Однако в той или иной местности в отдельные годы общая закономерность могла нарушаться. Так, в 1902–1903 гг. в феврале не спад, а подъем рождаемости происходил в городах Тобольской губ., в сентябре не фиксируется спад в приенисейских городах. В эти же годы в мае и декабре не ниже, а выше среднемесячных были показатели рождаемости в тобольских деревнях.

В условиях политических потрясений начала ХХ в. репродуктивный календарь начинал деформироваться быстрее и, возможно, искажался в итоге гораздо серьезнее, чем календарь брачности. Об этом свидетельствуют, например, малые значения коэффициентов линейной корреляции у динамических рядов зачатий и рождений в Енисейской губ. в «нормальные» 1902–1903 гг., с одной стороны, в Енисейской и Иркутской губ. в «экстремальном» 1904 г., с другой. В селениях этот коэффициент равняется 0,27, в городах – 0,46; оба указанных коэффициента маркируют именно слабый уровень корреляции. Впрочем, деформация детородного календаря происходила не хаотично, а в соответствии с некими закономерностями параллельно в деревенской местности и городах. Коэффициент линейной корреляции сельского и городского вариантов репродуктивного календаря в Приенисейском крае и Прибайкалье в 1904 г. имеет высокое значение – 0,80.

Летальный календарь

Распределение смертности населения в ежегодном календарном цикле происходило гораздо более равномерно, чем распределение браков, но с меньшей равномерностью, чем в случае с зачатиями и рождениями (табл. 5). Среднее квадратическое отклонение в амплитудах летальности в городах Томской губ. 1870–1880 гг., Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. исчисляется в пределах от 15 до 21 ‰, в селениях – от 17 до 32 ‰, причем максимальный разброс заметен в тобольских деревнях.

5. Помесячное количество случаев смертности в разные годы, ‰

Динамические ряды смертности в «нормальные» годы второй половины XIX – начала XX в. обладают очень большим сходством во всех губернских ДДК, ведь коэффициенты линейной корреляции между ними составляют 0,93–0,96. Между ГДК Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. сходство столь же велико (коэффициент – 0,94). Но более ранний по времени городской летальный календарь Томской губ. заметнее отличался от более поздних тобольского и енисейского городских календарей. Корреляция здесь, будучи достаточно высокой, выражалась меньшими коэффициентами на уровне 0,76–0,78. Сходство между годовыми циклами смертности в городах и селениях было высоким в губерниях Западной Сибири, независимо от разницы в хронологии: коэффициент линейной корреляции в Томской губ. 1870–1880 гг. равен 0,79, в Тобольской губ. 1902–1903 гг. – 0,82. Но в Приенисейском крае 1902–1903 гг. городской и сельский варианты летального календаря заметно обособлялись друг от друга: существующая между ними линейная корреляция (коэффициент – 0,69) является средней по величине.

Самая яркая черта летального календаря, которая присутствует в разное время во всех выделенных нами для изучения субрегионах Сибири, и в деревенских, и в городских поселениях – высокая степень концентрации смертности в «тяжкую пору» июня-августа, в три летние месяца. Местами в сельской местности, правда, пик летальности захватывал еще и начало осени, поскольку приходился на июнь-сентябрь (Енисейская губ. 1902–1903 гг.). Местами он, наоборот, сокращался до двух последних месяцев лета (Тобольская губ. 1902–1903 гг.). В сезон летнего «разгула» смертности ее месячная доля в 1,4–1,9 раза могла превысить среднегодовой показатель. В остальные же месяцы она редко достигала среднегодовых величин. При внимательном анализе, впрочем, в тобольских и приенисейских городах в 1902–1903 гг. можно еще заметить небольшое повышение летальности весной.

Любопытная картина открывается, когда мы дифференцируем смертность населения по возрастам. У нас есть возможность разделить всех умерших в 1902–1903 гг. в Тобольской и Енисейской губ. людей на пять возрастных групп. Выделим младенцев, не достигших 1 года; младших детей (от 1 до 5 лет); старших детей, подростков и молодежь, не достигшую совершеннолетия (6–20 лет); взрослых трудоспособного возраста (21–55 лет); пожилых людей старше 55 лет (табл. 6). Рассматривая календарь летальности с этой позиции, увидим, что летний высокий подъем летальности во всем населении происходил главным образом за счет сверхвысокой смертности младенцев, не доживших до года, в июле-августе (Тобольская губ.) или июле-сентябре (Енисейская губ.). В Западной Сибири бытовала такая примета: если новорожденному ребенку посчастливилось пережить первый в его жизни август, то потом он будет жить долго.

6. Ежемесячное распределение случаев смертности в различных возрастных группах населения (1902–1903 гг.), ‰*

* Подсчитано по: Статистика Российской империи. – Вып. 66. – С. 276–277; Вып. 70. – С. 276–277.

У детей в возрасте 1–5 лет в летальном календаре не было столь высокого пика смертности в летнее время, как у младенцев. Сезон повышенной смертности у них был растянут на много месяцев: обозначившись уже в январе-феврале, он затем с небольшими перерывами длился весной и летом до августа включительно. Население в возрастах от 6 до 20 и от 21 до 55 лет умирало чаще всего в первой половине года, с января до июня включительно (впрочем, в феврале здесь наблюдался небольшой спад смертности). Пожилые люди в возрасте старше 55 лет подвергались наибольшей опасности в холодное время года – зимой и весной, с декабря по май включительно. В Енисейской губернии сезон повышенной смертности начинался у них уже поздней осенью – в ноябре.

Начавшаяся Русско-японская война и рост внутриполитической напряженности в России в 1904 г. не оказали разрушительного влияния на состояние сибирского календаря смертности. Исчисленные нами коэффициенты линейной корреляции летальных календарей Енисейской губ. 1902–1903 гг., с одной стороны, Енисейской и Иркутской губ. 1904 г., с другой стороны, оказались высокими: 0,89 в городах и 0,90 в селениях. И все же в Приенисейском крае и Прибайкалье сильнее обычного выглядело в 1904 г. рассогласование летальной сферы ГДК и ДДК. Здесь коэффициент линейной корреляции динамических рядов помесячных показателей едва достигал 0,63.

Факторы бытования русского НДК в Сибири

Представленные выше в количественном выражении свойства сибирского демографического календаря во многих случаях нуждаются в объяснении, разумеется, с учетом соображений и выводов, ранее изложенных в работах других историков и этнографов. На складывание календарной ситуации, несомненно, оказывала совокупность нескольких взаимосвязанных факторов, действующих в сложном динамическом единстве.

Для начала примем в расчет действие природного фактора. Очевидно, что на демографический календарь влияет биология человека: сокращение осенью и зимой выработки мелатонина нужно принять в расчет, объясняя повышенное число зачатий в сентябре-ноябре и январе-феврале. Спад количества зачатий в марте, а рождений в декабре объясним с учетом того, что ранней весной происходит естественное снижение способности к оплодотворению. Опосредованно воздействовали на демографический календарь климатические условия Сибири. Недолгая продолжительность у нас теплого времени года приводит к высокой интенсивности хозяйственных работ, что, в конечном счете, сказывается на малом количестве свадеб в апреле, июне, августе-сентябре. Та же причина влияла на снижение сексуальной активности и соответствующее сокращение числа зачатий в мае, а также в июле-августе. Естественной причиной максимума смертности в июне-августе являлась присущая южной, наиболее заселенной полосе Сибири летняя многодневная жара. Она провоцировала ослабление человеческого (особенно детского) организма и бурное размножение опасных для него вирусов.

Особенности хозяйственной деятельности населения являлись экономическим фактором формирования годового цикла демографических событий. На весну, лето и начало осени приходилась интенсификация многих сезонных производственных процессов. Имеются в виду, главным образом, сельскохозяйственные работы – полеводство, скотоводство, огородничество, заготовка сена, собирательство, но также участие в рыбном и охотничьем промысле, пароходные работы и др. Такие занятия были присущи не только сельчанам, но и значительной части жителей городов Сибири – крестьянам-отходникам, городскому крестьянству, рабочим и мещанам, в наибольшей степени – жителям средних и малых городов (такие города исследователи даже называют «аграрными»)[17]. Интенсивность работы сезонно повышалась или понижалась и для горожан, занятых в ряде отраслей промышленного производства (переработка сельскохозяйственного сырья, горнодобывающая промышленность и пр.), на водном и гужевом транспорте, в сфере передвижной торговли.

Возрастание или сокращение хозяйственной нагрузки на сельчан и горожан в разные месяцы – одна из важных причин имевшего место в ДДК и ГДК заметного колебания матримониальной и детородной активности, а также повышения или снижения летальности. Экономический фактор нужно обязательно учитывать, объясняя малое количество браков в марте-апреле, июне, августе-сентябре: это периоды наиболее интенсивных земледельческих и некоторых промысловых занятий. Конечно, с ним были связаны и оба максимума матримониальной активности – в январе-феврале и октябре-ноябре: в это время часть сезонных работ сворачивалась, люди имели продукты и доходы от своего хозяйства, у них появлялись деньги и свободное время для свадебных церемоний. Воздействие того же фактора (наряду и во взаимосвязи с другими) приводило к тому, что в весенне-летний период снижалось, а в осенне-зимнее время повышалось количество зачатий. Это, в свою очередь, вело к соответствующему сезонному сокращению или повышению рождаемости. Ежегодный всплеск смертности сибиряков весной, очевидно, был связан с необходимостью для многих крестьян и горожан в обманчивую весеннюю погоду работать вне теплого помещения.

В качестве культурно-религиозного фактора бытования НДК действовал механизм воспроизводства в сибирских деревнях и городах традиционных демографических представлений и норм демографического поведения. Воспринятые от предков, освященные общественным мнением правила требовали играть свадьбы осенью «в Казанскую» или в конце зимы «на пестрой неделе», не препятствовали бурному всплеску половой активности в периоды выхода из длительных постов и т. д. Православная церковь регламентировала время венчания браков, предписывала периоды воздержания от сексуальных связей, а значит, регулировала сезонность свадеб, зачатий и рождений.

Сравнение субрегиональных вариантов ДДК и ГДК Сибири показывает высокую степень сходства обоих по основным параметрам. Это указывает на однотипность демографических представлений и демографического поведения жителей в городских и сельских поселениях. В указанном сходстве городского и деревенского календарей проявляется традиционный характер того и другого. Возникнув и получив наиболее полное развитие в деревенской, крестьянской среде, традиционный демографический календарь закрепился и в городах по мере их развития. Его доминирование здесь поддерживалось процессом руризации («окрестьянивания») городов в ходе заселения их все новыми группами уходящего из деревень крестьянства.

Однако все же во второй половине XIX – начале XX в. наметились перспективы модернизации сибирского НДК, в городах – более зрелые и явственные, чем в селениях. Одним из признаков начальной стадии модернизации ГДК можно считать более равномерное, чем в ДДК, распределение всех демографических событий по месяцам года. Конечно, относительная «сглаженность» городского календаря имела также фундаментальную причину, действовавшую и раньше: образ жизни горожан всегда меньше зависел от ежегодных природно-климатических циклов, чем жизнь сельчан. Однако в изучаемый период появились и дополнительные факторы. В ходе секуляризации и рационализации общественного сознания и поведения людей происходило ослабление зависимости демографической сферы общества, прежде всего в среде интеллигенции, чиновничества, образованной части предпринимателей, от требований религии и церкви. В условиях начавшихся урбанизации и индустриализации устаревали и становились неактуальными установки деревенской аграрной среды, сила сложившихся здесь традиционных сезонных ограничений брачной и сексуальной активности ослабевала.

В заключение укажем, что описанное выше характерное для НДК Сибири помесячное и сезонное «нормальное» распределение демографических событий в экстраординарных случаях нарушалось. Наиболее значимые нарушения происходили в периоды участия России в крупномасштабных военных действиях, ведь из народонаселения региона, из повседневных демографических отношений оказывалась изъятой большая часть мужчин брачного и репродуктивного возраста, увеличивалась физическая и психологическая нагрузка на оставшихся в тылу людей, перераспределялись хозяйственные работы в семьях и т. д. Наш анализ показал, что признаки календарного «нестроения», дезорганизации НДК (впрочем, пока еще не фатальные) проявились уже в первый год Русско-японской войны. Можно уверенно предположить, что в дальнейшем – в разгар Русско-японской войны в 1905 г., в годы трех революций, гражданской войны и иностранной интервенции – происходили гораздо более масштабные и разрушительные кризитсы в демографической сфере регионального социума Сибири.