О происхождении, сложившегося ко времени сооружения Транссиба, первого поколения сибирских коммерсантов-предпринимателей и их капиталов историк и публицист рубежа XIX-XX вв. А. П. Щапов писал: «Сибиряки рассказывают как факт самый обыкновенный, что тот или другой нажился не добром, а кражей или даже убийством, что вот такой-то в прошлом году ходил бедняком, в лохмотьях, а ныне купил дом за 300 рублей, завел лошадей и т.п. или вот тот-то назад тому несколько лет продавал мётлы зимой или разбивал обозы с чаями, а ныне купец первой гильдии, имеет большие торговые дела и участвует в компании какого-нибудь сибирского пароходства, закабаляет себе по 100 и более рабочих и пр.».
Эти и подобные «не добром нажитые», но благополучно легализованные начальные капиталы к концу XIX в. составили основу торгово-предпринимательской элиты старооснованных сибирских городов: Томска, Енисейска, Красноярска, Иркутска. Это были люди, подобные тем, по поводу которых известный немецкий ученый XVIII в. замечал: «Парень, который украл однажды 100 000 талеров, уже может в дальнейшем честно прожить жизнь». Под их негласно, но жестко контролирующей рукой оказалась вся более или менее крупная сибирская торговля, немногочисленные и примитивные промышленные предприятия и перевозки по Сибирскому колесному тракту.
Центральная власть и ее функционеры на местах, начиная со времен генерал- губернатора Восточной Сибири графа Н. Н. Муравьева-Амурского, пытались разными средствами противостоять засилью этих капиталов, их все более явной консолидации, угрожающей традиционно безоговорочным прерогативам государственной администрации. Уповая на прогрессивные достоинства конкуренции, объявлялись и проводились конкурсы-торги на казенные заказы, однако подряды на их реализацию, в конечном счете, выигрывали все одни и те же лица и фирмы. Предпринимались административные меры по патронированию предпринимателей, начинающих коммерцию, как говорится, с карманным капиталом.
Однако, если они оказывались на пути крупных состояний, никакая администрация не могла спасти их от банкротства. Региональные администраторы апеллировали к общественному мнению в надежде на поддержку своих слабеющих позиций в противостоянии монополизации, негласному, но явному сговору крупных коммерсантов в дележе сфер торгово-предпринимательской деятельности. Однако общественное мнение, нередко формировавшееся на деньги торгово-предпринимательских фирм, а также и так называемое свободное и независимое, т.е. прогрессивное, как правило, априори считало, что власть, что бы она ни предлагала, по определению, преграда на пути социально-экономического прогресса.
Власть больших денег становилась все сильнее власти государственной. Перед лицом «власти придержащие» все более явно открывалось будущее совершенно непохожее на многовековую ретроспективу отечественной традиции. Время, когда власть правила и командовала, уходило в прошлое, наступали времена и созревали условия, в которых власть должна была научиться управлять страной и направлять её по пути технико-экономического и общественно-политического прогресса, не прибегая к прямому, властному вторжению в сферу хозяйственной, экономической деятельности.
Безуспешность командно-административных методов и средств, предпринимавшихся сибирской администрацией для того, чтобы создать условия для более широкой генерации предпринимательства, особенно рельефно проявилась в тенденциях и процессах последовавших в итоге сооружения Транссиба. То, чего власть добивалась, но практически малоэффективно, административными методами, произошло как бы само собой. Генерация коммерсантов и предпринимателей «средней руки» появилась во множестве в городах вдоль Транссиба, а средоточием ее стал безвестный пристанционный поселок на пересечении железной дороги и р. Оби.
В экономическом смысле фактически пустое место, лишь географический пункт – безвестный пристанционный поселок на пересечении р. Оби Транссибом за немыслимо короткое, по историческим измерениям, время превратился в город сопоставимый со старооснованными сибирскими городами. Первоначальные производственные структуры Новониколаевска были подобны старооснованным городам: станция, пристань, мельницы, лесопилки, кирпичный сарай, салотопенный, мыловаренный, винокуренный заводы, базарная площадь, скотобойня, кустарно-ремесленные предприятия и т.п.
Но это подобие в стандартном наборе производственных структур не было симметрией со старооснованными городами. Асимметричность проявлялась по многим параметрам. Самодеятельное население нового города отличалось беспрецедентной, в условиях вяло текущих в нашем отечестве социально-экономических процессов, энергией, активностью, инициативой претендентов в предприниматели и в подавляющей массе их весьма скромным стартовым капиталом, нередко карманных размеров. Производственные структуры отличались более современными технологиями и техническим оснащением. В результате мельницы, кирзаводы и лесопилки работали производительнее, а их продукция имела высокое качество. В сибирских городах: Иркутске, Томске, Омске, Красноярске возможно было скопить копейки и обзавестись мясной лавкой или булочной, но непозволительно было соперничать с «парнями жившими честно на деньги нажитые не добром, а кражей». В Новониколаевске мера вероятности удачной и масштабной карьеры в различных сферах коммерции и предпринимательства представлялась мечтой более реальной, не столь фантастической и несбыточной.
Атмосфера счастливой возможности влекла в самодеятельно возникший город возрастающее число новых обитателей выходцев из сибирских и российских городов, из деревни и из бурлившего по Сибири крестьянского переселенческого потока. Численность населения Новониколаевска увеличивалась темпами превосходящими динамику роста населения торговой Одессы в период её расцвета под воздействием разрешенного правительством порто-франко. Число жителей «заштатного» города, т.е. существующего за пределами Городового Положения в период до 1917 г. удваивалось в каждое десятилетие.
Позиции города в хозяйственной структуре сложившейся в Сибири в начале XX в. были непростыми. Географическое положение на речном выходе хлебных потоков с Алтая открывало благоприятные возможности для хлебной торговли и развития мукомольного производства. Этот вектор деловой жизни Новониколаевска сразу же стал одним из главных оснований производственных структур города. Но в сфере сибирской хлебной (в зерне и мукой) торговли с Россией было тесно от конкурентов в виде сложившихся центров этой деятельности: Омска, Кургана, Тюмени и других городов к западу от Оби. Соперничество с ними обещало быть затяжным и без гарантий на успех.6
Выход из этой ситуации оказался довольно простым и неожиданным для конкурентов. Хлебная торговля и мукомольное производство Новониколаевска вопреки действовавшей практике развития их экспорта в Россию развернулась в противоположном направлении, лицом на восток, в глубинные районы Сибири.
За Енисеем и далее за Байкалом возделывались преимущественно рожь, ячмень и овес. К северу от Транссиба хлебная нива была вообще никакой. Рынок муки из алтайской пшеницы и хлеба в зерне оказался свободным от серьезных конкурентов. Развитие хлебной торговли Новониколаевска по внутрирегиональному восточному вектору позволило городу в короткое время выдвинуться на лидирующие позиции в этой сфере деятельности. В 1912 г. объем торговли хлебом и продукцией мукомольного производства перевалил за 10 млн. пудов. Западное направление, кроме маслоэкспорта, осваивалось экспортными лесопоставками. В 1912 г. в Англию вывезена первая партия пиловочника в объеме 10 вагонов. В 1914 г. – 300 вагонов пиломатериалов. Война прервала быстро увеличившийся новониколаевский лесоэкспорт.
Конструктивно и успешно «человеческий фактор» новониколаевского предпринимательства проявился на поприще торгово-транспортного обслуживания стремительно нараставшего экспорта сибирского коровьего масла. Примечательно, что деловые люди Новониколаевска первыми верно оценили последствия технического переоснащения аграрного производства и первичной переработки сельскохозяйственного сырья. Завод «Труд», специализировавшийся на выпуске запасных частей к разраставшемуся парку сельхозмашин и механическим агрегатам мельниц маслозаводов и т.п., стал знаменательной вехой перспективы развития промышленного производства, профилированного на обслуживание потребностей внутрирегионального хозяйственного развития.
Поражают энергия и упорство, с которыми деловая общественность Новониколаевска почти в прямом смысле слова «охотилась» за казенными заказами и объектами, предполагавшимися для размещения в Сибири.
Одним из исключительно крупных трофеев этой «охоты» стал построенный в 1902-1903 гг. в Новониколаевске военно-сухарный завод с годовой производительностью 1 млн. пудов сухарей. Деловая хватка новониколаевских предпринимателей и их самодеятельных сообществ, в том числе общественного самоуправления подчас выливалась в самоуправство, «нахальство», балансирующее на грани действовавшего законодательства о городах Российской империи. Не имея утвержденного статуса города, самодеятельно созданные структуры общественного управления попустительствовали самовольному захвату и застройке кабинетских земель. Более того, самоуправно распоряжались землями, составлявшими собственность царской семьи, отводя их для нужд производственного развития, склады и пакгаузы, в том числе керосинохранилища братьев Нобеля, общества «Мазут» и Фицера. Тяжба с отводом заштатному городу в аренду или собственность «царских земель» заняла больше десятилетия, и это была достаточно привычная, обычная для российской бюрократии норма такой процедуры. Деловая общественность Новониколаевска правдами и неправдами форсировала её де-факто опережающими самовольными практическими действиями, поскольку от той или иной меры разрешения этих вопросов зависела судьба почти 30 тыс. обитателей новоявленного города быстро обгонявшего по числу жителей старооснованные: Омск, Томск, Тюмень и др. города.
Серьезные усилия городской общественности направлялись на создание привлекательного имиджа Новониколаевска подчас методами и средствами, рисующими 1 его перспективу, а не реальное фактическое состояние. Проекты будущего развития города транслировались далеко за пределы Сибири и даже России. «Отцы» города поощряли приглашение в Новониколаевск различного рода знаменитостей отечественного и мирового масштаба: театры и литераторов, музыкантов и гастролировавших пилотов, называли именами представителей центральной и местной власти улицы; поддерживали проекты развития городского транспорта, строительства электростанций, водопровода, телефонизации, организации справочных контор по рынкам и ценам, оперативного почтового и иного информационного обслуживания городской жизни.
Показательным свидетельством результативности работы по созданию благоприятного имиджа города может быть доклад на заседании Русского императорского общества, в котором резюмировалось, что пункт в районе строительства моста через Обь «по-видимому, должен иметь солидное будущее как крупный торговый центр, хотя пока представляет кучу безобразных наживо сколоченных построек, занятых пришлым на железную дорогу рабочим людом и различными торговцами».
Прокламации будущности города, настойчиво распространявшиеся далеко за его пределами, в том числе за рубежом, не удалось в полном объеме реализовать за первые 20 лет после возникновения предмостного поселка на Оби. И все же к началу Первой мировой войны, бывший пристанционный поселок обрел черты города продвинутого в будущее дальше и шире старооснованных городов и все быстрее уходящего от них практически по всем показателям развития.
Представительства крупных новониколаевских торговых фирм действовали в обеих столицах и в основных ярмарочных городах страны, а также в ряде западноевропейских стран, в Китае и в Монголии. В свою очередь, западноевропейские торгово-промышленные предприятия осуществляли экспортно-импортные операции через представительства в Новониколаевске, фактически не прибегая к традиционным услугам, паразитировавших на сибирской торговле, евророссийских посредников.
И эта новая процедура обеспечения экспортных операций была естественной, поскольку теперь Новониколаевск выдвинулся на роль оптовика, посредника и торгово-распределительного центра, сфера влияния которого распространялась далеко за Енисей, на север и юг от линии Транссиба. Предпринимались и меры по охранению и приращению этой сферы влияния в перспективе. Так, алтайские хлеботорговцы сразу после постройки Транссиба энергично хлопотали о строительстве железной дороги, обеспечивающей прямой, минуя Новониколаевск, выход к Новороссийскому порту. Новониколаевские предприниматели употребили немало усилий, чтобы Алтай присоединился к благотворному воздействию железнодорожных сообщений, но только через город на Оби. И, в конечном счете, алтайская линия прошла через Новониколаевск. Нарастающий угольный грузопоток из Кузбасса на Урал по географическим определениям не мог миновать Новониколаевск. А к востоку от Новониколаевска находились Томск, Красноярск, Иркутск и другие города, вплоть до Владивостока, которые ввиду специфики российской региональной экономической политики, ставившей обязательным условием – первоочередное развитие торгово-экономических отношений с центральной Россией, были вынуждены строить свою торговлю фасадом на запад.
Накануне революционного 1917 г. численность населения Новониколаевска превысила 100 тыс. человек, увеличившись за период от переписи 1897 г. более чем в 14 раз. Подавляющую массу жителей города составляли торговцы, домовладельцы, служащие, ремесленники. Фабрично-заводских рабочих числилось около 8 тыс. чел., т.е. примерно 0,08 %.
Бюджет Новониколаевска на 1916 г. составлял: по доходам – 1 149 484 руб., по расходам – 1 644 160 руб. Около 70 % доходной части бюджета обеспечивались налогом на недвижимость, оставшиеся примерно 30 % различного рода сборами, в частности исходатайствованным у правительства разрешением на попудный сбор с ввозимых и вывозимых из города по железной дороге грузов с израсходованием полученных сумм на мощение городских улиц.
За городом числился долг по внешним займам в размере 1 486 978 руб., т.е. в сумме превысившей доходную часть бюджета. Львиная часть долга принадлежала заёмщикам из европейской части страны, в частности столичным финансовым группировкам. В Сибири, несмотря на бурную торговую деятельность собственных денежных средств по-прежнему недоставало. За дорогие промышленные товары из России и за импортные, как и прежде приходилось рассчитываться дешевыми преимущественно аграрного происхождения. Обусловленное сооружением Транссиба и переселенческой политикой, «экономическое оживление» Сибири, ярким проявлением которого стал бурно развивавшийся Новониколаевск, не изменило традиционный респект хозяйственной жизни страны.
По-прежнему, как замечал, характеризую эпоху Петра I, В. О. Ключевский: «В столице сосредоточивалось финансовое потребление, а добывала его губернская администрация». Применительно к Сибири к началу XX в. с той лишь разницей, что обязанность финансовой добычи для «столичного потребления» возлагалась на региональное предпринимательство.
Процесс концентрации и централизации капитала под рукой его околоправительственных центрально-российских держателей во время «оживления» аграрного развития Сибири не остановился. Наоборот, в конце первого десятилетия XX в. торговый, ссудно-кредитный, страховой центрально-российский капитал, за исключением промышленного, стал с возрастающей активностью вживляться в ткань сибирской торговли, всячески избегая необходимости непосредственных вложений в промышленное развитие Сибири. В этой ситуации в директивных инстанциях власти, на практике убедившихся, что центрально-российский капитал всеми способами и упорно дистанцируется от инвестиций в промышленное развитие Сибири, происходит критическая переоценка результатов «успешной» переселенческой политики. Недавние инициаторы и активные проводники практики крестьянских переселений вынужденно признают, что произошел серьезный перекос в разрешении насущных и перспективных проблем формирования экономического потенциала Сибири. Что наряду, на равных и одновременно с аграрным освоением следовало обеспечить условия для промышленного развития пространств за Уралом, без которого сибирская аграрная житница ввиду исчерпания естественного плодородия земли и фонда сельскохозяйственных угодий неизбежно уткнется в тупик...
Начавшаяся мировая война не позволила этим критическим соображениям о будущности Сибири продвинуться далее кабинетных теорий. Но в то же время в ходе войны обнаружились многочисленные и печальные негативы практически нулевой величины промышленного потенциала Сибири, его примитивного состояния. В годы войны Сибирь стала главным поставщиком продовольствия для армии, а Новониколаевск – основным агентом этих поставок. Но мобилизационный вклад Сибири в военно-техническое оснащение и вооружение армии, преимущественно, в виде конской упряжи, повозок, болванок для снарядов, изготовлявшихся в кустарных условиях, был крайне скромным. После потери южно-русской угольно-металлургической базы и в условиях топливно-энергетического дефицита уральской металлургии плохая ситуация с военно-техническим оснащением армии стала еще хуже.
В 1915-1916 гг. предпринимаются отчаянные усилия, чтобы форсировать скромные промышленные и ремесленно-кустарные предприятия для производства продукции военного назначения. Первоочередное усилия направляются на увеличение угольно-металлургических мощностей Сибири.
В Кузбассе в спешном порядке реализуются давние идеи строительства объектов коксового производства для местной и, главным образом, уральской металлургии, наращиваются провозо-пропускные способности кузнецкой ж. д. линии и в основном построенной перед войной Омск-Тюменской линии. В полусекретном порядке дискутируется проект создания в Сибири, в междуречье Иртыша и Оби комплекса промышленных предприятий, который по замыслу его идеологов должен был стать мощным индустриальным тылом недоступным для любого потенциального противника России.
В результате Гражданской войны социально-экономические и общественно- политические основания страны преобразуются радикальным образом. Но примечательно, что после непродолжительного периода НЭПа, социалистическое плановое хозяйство, категорически исключающее возможность использования механизмов и достоинств рыночной экономики, наследует и принимает на вооружение ранее выдвигавшиеся, но так и не реализованные идеи и проекты стратегии экономического развития Сибири, в первую очередь направленные на создание в Сибири индустрии сопоставимой с потенциалом центрально-российских, старопромышленных центров. Не только дублирующей их в случае войны, но в первую очередь обеспечивающей разрешение насущных и перспективных проблем полнокровного развития экономики Сибири, как неотъемлемой части и равноправной составляющей экономического потенциала государства, а не |окраины и не колонии его.
Реализация этой концепции не во всем и не всегда была последовательной, но справедливо будет сказать, что её воплощение являлось постоянной целью, достижение которой осложнялось так и не изжитыми до конца рецидивами экономического моноцентризма, а также внешнеполитическими деструктивными обстоятельствами. Так, например, первый пятилетний план был обобщенным результатом региональных инициатив, в том числе и сибирских. Но уже при разработке плана второй пятилетки региональные инициативы утратили для Госплана значение приоритетных, и в результате энергия и воодушевление, с которыми в регионах обосновывали тактику и стратегию экономического развития, стали угасать.
Правда, применительно к Сибири эгоцентризм старопромышленных приоритетов коснулся в значительно меньшей мере, чем многих других. И в первой, и во второй пятилетках, и прерванной Великой Отечественной войной, третьей, форсаж создания в Сибири промышленных мощностей не прекращался. Основными пунктами размещения крупных промышленных новостроек, в том чйсле предприятий отраслей ранее отсутствовавших в отечественной индустрии, являлись Омск, Новосибирск, Томск, Барнаул и города Кузбасса.
На полное Городовое Положение с собственным уездом, из прежнего статуса «безуездного города» Новониколаевск переведен в апреле 1917 г., с декабря 1919 г. до марта 1920 г. Новониколаевск – административный центр Томской губернии, с 1921 г. – Новониколаевской губернии, с 1925 г. Сибирского края и Новосибирского округа, в 1925-1930 гг. Западно-Сибирского края, Новосибирской области с 1937 г. В современных границах Новосибирская область с 1943 года.
Накануне Первой мировой войны более 70 % валового продукта хозяйственных структур Сибири приходились на пищевкусовое и сельхозперерабатывающее производство. В Новониколаевске, функционировавшем в роли регионального товарораспределительного, мукомольного и маслоэкспортного центра, эта величина приближалась к 90 %.
В 1940 г. перед Великой Отечественной войной свыше 80 % валового производства Новосибирска и области составляла промышленная продукция. За четыре года войны валовой объем промышленного производства Новосибирска увеличился в 8 раз. Аналогичные метаморфозы произошли в крупных западно-сибирских городах.
Обсуждавшаяся накануне и в годы Первой мировой войны идея создания в Сибири мощного индустриального комплекса фактически была осуществлена и реально выполнила роль индустриального тыла в годы Великой Отечественной войны и промышленной базы послевоенных восстановительных работ во временно оккупированных западных районах России.
С окончанием послевоенных восстановительных мероприятий важно было определиться в стратегии перспективного развития созданного в Сибири экономического потенциала. Декларации директивной власти провозглашали продолжение прежнего курса – на опережающее развитие производительных сил Сибири. Однако, в отличие от 1930-х годов, дистанция между начертанием этого курса и его действительным воплощением неуклонно увеличивалась по нескольким причинам объективного и субъективного происхождения.
«Холодная война» обусловила необходимость подчинения нового промышленного строительства и перепрофилирования действующих предприятий решению проблем создания ВПК. Пожалуй, это была единственная причина объективного характера. Все другие: дефицит трудовых ресурсов, дорогая рабочая сила, высокий уровень трудозатрат и транспортных расходов, длительные сроки окупаемости капиталовложений, отсутствие базы стройиндустрии, экстремальные природно-климатические условия, неразвитые инфраструктуры и т.д. и т.п. все чаще и настойчивее всеми центральными хозяйственными ведомствами интерпретировались как «непреодолимые», неэффективные, нерациональные и разорительные. Так, например, когда на севере Западной Сибири была открыта нефть, ряд министров глубокомысленно полагали, что «дешевле будет нефть на Луне, чем в Сибири».
Плановое централизованное обеспечение развития социалистической экономики наряду с достоинствами не исключало возможности использования его механизмов в масштабе узковедомственных интересов. В частности, все очевиднее восстанавливалась существовавшая до советской власти характерная, пожалуй, только для России своеобразная финансовая граница. По одну сторону этой рубежной черты, т.е. в европейской части СССР капиталовложения в новое промышленное строительство представлялись эффективными, по другую - к востоку от Урала нерациональными.
Характерным результатом этой концепции стал завод большегрузных карьерных автомобилей, который предлагалось строить в Новосибирске, но реально разместили в Минске, тогда как в Сибири объемы карьерных перевозок в добывающих отраслях производства многократно больше, чем на Курском железорудном месторождении.
Все более четко обозначилась еще более оригинальная – «техническая граница» промышленного развития, которая прежде, до плановой социалистической экономики, не существовала. В условиях рыночной экономики до 1917 г. сибирский предприниматель-промышленник мог относительно свободно купить в России или за рубежом новейшую технику и технологию производства.
Границы этой возможности определялись финансовой состоятельностью предпринимателя. В рамках планового хозяйства возможность технического переоснащения и даже так называемого текущего совершенствования производства жестко регламентировались из центрального ведомства.
На периферийные, в частности сибирские, промышленные предприятия, в том числе даже действовавшие в структуре или по заказам ВПК, «сбрасывались» технологии и производство, отработавшие свое в так называемых головных центрах. Высококвалифицированный инженерно-конструкторский корпус за пределами столицы, но определенно считался как бы второго сорта, его потенциал принижался до уровня разработки рационализаторских предложений. Длительная, занимавшая годы процедура согласования периферийных инициатив тормозила технический прогресс, часто заканчивалась заранее известным финалом, согласно которому «столичные мозги» всегда умнее и дальновиднее. Прорваться через эту неопределенную преграду научно-технической и инженерной бюрократии фактически не удалось даже по мосту внедрения академика М. А. Лаврентьева, создателя Сибирского отделения АН СССР.
Деструктивный, негативный эффект технической дискриминации рельефно проявился в практике перевода сибирского промышленного производства на сибирский газ. Газификация городов на юге Западной Сибири, расположенных на кратчайшем расстоянии от нефтегазодобычи и составляющих крупный многоотраслевой хозяйственный комплекс, началась только четверть столетия спустя после обеспечения сибирским газом европейских в том числе зарубежных потребителей.
Границы государственного и экономико-географического пространства современной России до боли напоминают конфигурацию имевшую место на заключительной стадии Первой мировой войны или в начальной фазе агрессии фашистской Германии. Пожалуй, современная ситуация многократно печальней бывших в 1918 и 1941 гг., поскольку не временная, а постоянная. Новоявленные «державы» от Прибалтики до Кавказа теперь уже Россию именуют оккупантом и присягают на верность западным освободителям от русского ига, требуя от России покаяния, материального возмещения, своего рода репараций, вплоть до территориальных претензий.
В отличие от былых ситуаций, не затрагивавших целостность государственного и экономико-географического пространства в азиатской части Российской империи и СССР, и здесь южная линия государственной границы возвратилась во времена более, чем двухвековой давности.
В 1915 - 1917 гг., когда «победоносная» война с Германией обернулась поражениями и крупными экономическими потерями: южной угольно-металлургической базы, хлебородных районов, балтийских портов, блокадой черноморских, экспансией союзной Англии на нефтяной Кавказ, правительство «кусало локти», что ничего не сделало для промышленного развития Сибири. В советский период отечественной истории эта «оплошность» была исправлена. В 1930-е годы, за 10-летие с небольшим на юге Западной Сибири создан многоотраслевой промышленный комплекс, усиленный эвакуированными предприятиями, он выполнил роль арсенала победы в войне 1941-1945 гг.
Через 12 лет после разрушительный войны, в продолжении которых развитие промышленного потенциала городов юга Западной Сибири всё очевиднее смещалось курсом в ВПК, Новосибирск обрел мощный импульс роста в виде Сибирского отделения АН СССР. Примечательно, что научные учреждения фундаментального профиля исследований, как и хлебная торговля в конце XIX-XX вв., на основе которой возник город, были обращены лицом на восток Сибири.
Можно уверенно полагать, что организаторы Сибирского отделения, конечно, даже не подозревали, что Новониколаевск продукт торгово-предпринимательской деятельности направлявшейся на восток. Однако совпадение курса столь различных, далеких друг от друга сфер деятельности, как торговля и наука, явление больше, чем знаменательное. Оно объективно свидетельствует о естественной цивилизационой миссии Новосибирска на пространствах Сибири.
Новосибирск в совокупности с рядом расположенными Омском, Кемерово, Красноярском, Томском и Барнаулом, очевидно, составляют фундаментальную основу перспективы развития производительных сил на пространствах до побережья тихоокеанских и ледовитых морей. Хозяйственный комплекс юга Западной Сибири, в отличие от Урала, работавшего больше на столичный нужды, чем на восток, обладает потенциалом достаточным, чтобы преодолеть инерцию покоя или, преимущественно, очагового развития производительных сил к востоку от Енисея и к северу от Байкала, пространств, по поводу которых современные внешнеэкономические и политические партнеры все более откровенно формулируют так называемые вызовы и риски.
Исторический опыт развития Сибири в условиях рыночной экономики до 1917 г. свидетельствует, что отечественный частный капитал, в виду неколебимой традиции столичного гнездования, косности, окостенения, немыслимых в других государствах расходов на комфорт и роскошь его владельцев, а также несопоставимости его размеров с масштабами затрат необходимых для освоения Сибири, не способен изменить ее реалии в лучшую перспективу. Его региональная, сибирская составляющая без мощной государственной поддержки льготами, привилегиями и другими стимулами, несмотря на патриотизм, энергию, инициативность, рациональность проектов и начинаний, еще менее состоятельна перед масштабом проблем перспективы. Хозяйственный комплекс юга Западной Сибири создавался в 1930-е годы в русле задач индустриализации характерных для того времени. Но в 1960-1970-е годы под воздействием приоритетов ВПК и научно-исследовательской составляющей, привнесенной СО АН СССР, вышел на уровень развития пропульсивных отраслей производства, по современной терминологии высоких технологий. В ходе «пиратизации» экономики страны этому сегодня все более востребованному активу нанесен серьезный урон. Некоторые высокотехнологичные для своего времени предприятия отброшены в далекое прошлое: обращены в лесопилки, мельницы, оптовые и розничные лавки, склады и цеха скобяных изделий и москательных товаров. Утверждать, что «пираты-собственники» в результате конкуренции, свободы предпринимательства, личной инициативы, «выдающихся» организаторских способностей, освобожденных от плановой экономики и т.д. и т.п. устремятся к высоким технологиям, могут только еще большие «пираты».
Чтобы преодолеть погружение технико-экономического потенциала Сибири, в производство и базар скобяных изделий, в прошлое 100-летней давности, над которым сияют два города в стране, вероятно, нужна финансовая политика, созидающая в собственном государстве, а не в сопредельных странах и за морями-океанами. Нужна промышленная политика намного более масштабная, чем в размере технопарков, IT-центров, и т.п. «инкубаторов», птенцы из которых, будь они даже орлиной породы, производство скобяных изделий на крыло высоких технологий не поднимут.
Современные российские государственные (читай – выдающиеся) деятели: министры, депутаты и проч. вплоть до клерков критикуют, ругают, наставляют, как говорится, на чем свет стоит, костерят региональных функционеров за неумение, неспособность наполнять бюджет. Протыкают вертикалью своей власти, поучают и безоговорочно винят их во всем, что плохо и записывают в свой актив, если вдруг где-то что-то относительно благополучно. Излюбленное изречение центральной власти гласит: «мы всем выдали удочки – ловите!» Наверное, ловили бы, если бы «крупная рыба», нагуливая жир в Сибири, не имела мандата удостоверяющего, что она принадлежит к стае охраняемой столичной властью и за ее добычу могут не только удочку отобрать, но и голову отвернуть.
В современной России, утратившей Прибалтику с ее предприятиями пропульсивных отраслей промышленного производства, Белоруссию с аналогичным профилем дополненным сельхозмашино- и автомобилестроением, металлургию и индустрию в Украине, нефтяные промыслы Закавказья, цветную металлургию и угледобычу в Казахстане, ряд производств в Средней Азии, Западно-Сибирский регион объективно является одним из 3-4-х базовых оснований экономической перспективы. И далеко не последним в этой тройке, поскольку, по сравнению с околостоличным, поволжским и уральским, отличается многообразной ресурсной перспективой. Вероятно, для юга Сибири для промышленного пояса на пространствах от Тюмени до Красноярска необходима специальная промышленная программа перспективного развития. И, пожалуй, в первую очередь, поскольку, старопромышленные территории питаются от ресурсов Сибири, и еще потому, что и перспектива развития производительных сил на пространствах за Енисеем зависит от того, что и как будет с промышленным комплексом на территории от Красноярска до Урала.
Прежняя техническая граница, предопределявшая последовательность распространения прогрессивных технологий из центра на периферию промышленного производства, стерлась и исчезла. В условиях, когда технический и технологический уровень производства держится на плаву за счет остатков прежних ресурсов и зарубежных технико-технологических приобретений, в том числе так называемых б/у, техническая дискриминация потеряла смысл, хотя она не имела его и раньше. Сегодняшние промышленники, как их предшественники во времена до социалистического планового хозяйства, имеют право ставить свое дело по последнему слову техники. Но делают это только в исключительных ситуациях, предпочитая «выжимать до последнего» из приватизированного, «пиратизированного».
Финансовая граница сохранилась и стала во много крат рельефнее, чем в планово- распределительной социалистической экономике. Централизация и концентрация финансовых активов в их столичной цитадели достигли бессмысленной степени, убийственной для экономического пространства за пределами столицы. Финансовые активы со всей страны подобно укрытым темнотой и тайной подземным рекам сливаются в столицу. О степени концентрации и масштабе частных капиталов можно судить по расходам их хозяев на комфортное существование, размеры которых невольно становятся известными широкой публике.
Пропагандируется, что и государственная казна ломится под давлением колоссального притока доходов от торговли нефтью и газом. Утверждается, что золотовалютные запасы составляют астрономическую сумму и каждые 3-4 года удваиваются. Но почему же тогда казна, заказав 2-3самолета для армии не способна купить достаточно керосина, чтобы военные летчики не стояли в очередь на тренировочные полеты? Почему же тогда бюджеты городов формируются за счет доходов от продажи городских инфраструктур, т.е. из источника временного и, естественно, иссякающего? И, далее, столь же естественно, зияет перспектива роста налогового давления на обитателей городов и деревень, 20-30 млн. которых находятся за чертой бедности. Почему же сверхблагополучная казна не строит дорог ни автомобильных, ни железных и ничего не вкладывает ни в близкое, ни в отдаленное будущее? Таких вопросов к астрономическим богатствам казны столь много, что возникает сомнение, действительно ли астрономия – наука точная?
Добавить комментарий