Кудрин Николай Михайлович

Свежесть родниковая…

Кудрин Николай Михайлович (1927-1997)

новосибирский композитор, автор таких песен как «Хлеб всему голова», «Перепелка», «Деревня моя», «Сапожки русские», «Певуньи России» и др. «Заслуженный работник культуры РСФСР», «Заслуженный деятель искусств России», лауреат премии мэра Новосибирска «Человек года», «Человек XX века Новосибирской области».
 

Печатается по книге:

«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. I. С. 247-257.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

Мне представляется, что эта ночь для Людмилы Зыкиной была неспокойной. Может быть, во сне звучала новая для нее мелодия, которую напевал красивый могутный кудрявый сибиряк…. А, может, ей вообще было не до сна: собрала по тревоге свою музыкальную группу, положила на стол листки с нотами и сказала: «Давайте поработаем».

В 1964 году певица «Москонцерта», еще не народная, еще не лауреат, но уже знаменитая и любимая, приехала в Новосибирск. В течение нескольких дней большой зал театра оперы и балета был заполнен до отказа, и, казалось, люстры вздрагивали от грома оваций. Однажды в ее гостиничном номере раздался телефонный звонок. Приятный баритон из местной филармонии напрашивался на встречу, чтобы показать сочиненную им песню. О, сколько графоманов и непризнанных гениев стремятся попасть на глаза великим, протолкнуть с их помощью свои опусы, вирши, а потом при случае в компании бросить будничным голосом: вот когда мы беседовали с таким-то или такой-то… Артистка почувствовала, что баритон не из таких. Когда гость, высокий, ладно скроенный, с шапкой черных кудрей, попытался передать листки с нотами, она попросила:

– Ты лучше спой.

Потом послушала песню еще один раз, сказала:

– Оставь.

На следующий день в филармонии шла обычная работа. Готовился к выступлению и Николай Кудрин. Ему сообщили, что из вечерней программы его номер снимают.

– Почему?

– Тебя приглашает на концерт Людмила Зыкина. Лично!

С удовольствием слушал уникальный, богатый оттенками, чарующий голос, который и в антракте звенел в его душе. Начало второго отделения было оглушительным. Певица открыла его песней «Перепелка», притом сообщила, что это произведение автор только вчера подарил ей и что он находится в зале. Пригласила Кудрина на сцену. Он шел по залу, его сопровождали аплодисменты, которые набирали силу. Когда артистка поцеловала композитора, они перешли в бурную овацию, которая долго не смолкала. Уже объявили следующий номер, а зал все не мог успокоиться.

Сибирякам «Перепелка» уже была известна. Ее проникновенно, задевая самые глубокие, сокровенные струны сердец, исполняла солистка Сибирского народного хора Галина Меркулова. Волшебный голос приезжей примадонны выманил «Перепелку» из гнезда, поднял ее высоко над громадной страной, и она зазвенела в каждом городе, селе.

Залетела она и в безвестное село Вассино, что в Тогучинском районе. Здесь находится родовое гнездо Кудриных. Здесь кудрявый мальчишка вместе с оравой сверстников целыми днями пропадал за околицей, разыскивая у березовых колков лук-слизун, саранки, щавель, собирая черемуху или калину. Или просто лежал часами в духмяной траве, прислушиваясь к ее шелесту, к стрекоту кузнечиков, пению жаворонков и ждал той вечерней сказочной минуты, когда перепелка сонным голосом оповестит, что спать пора. Или с черемуховым удилищем и леской из конского волоса ловил пескарей то в Изылах, то в Курундусе. Эти две речки, протекающие параллельно друг дружке, придавали особую прелесть селению, их поросшие кустарником берега живописно окаймляли деревенские улицы.

– А зимой в ясные дни ребятня любила взбираться на Мурлыткину гору, – вспоминает Лидия Степановна Куприянова, которая детство провела в Вассино, а затем всю жизнь работала учительницей в Новосибирске, – не только самим покататься, а больше затем, чтобы посмотреть, как веселятся взрослые. Мужики и женщины уже в годах, даже престарелые и, конечно, парни и девчата затаскивали наверх конские сани, устраивали на них кучу малу и мчались к речке. Хохотали, радостно визжали, словно дети. Ребятишек с собой не брали, видимо, боялись поранить. Так что мы спускались с горы кто как может – на какой-нибудь доске, на льдинке, а то просто на собственных ягодицах.

Как-то семилетнему Коле крупно повезло. Родители взяли его на ярмарку в Тогучин. Там он впервые увидел гармонь. Вернее, сначала услышал.

Пьяненький мужичок, почему-то сердито нахмурясь, выделывал самые разные диковинные штуки. То заставлял меха изгибаться, то вскидывал гармошку над головой, то растягивал, казалось, до предела, на столько, на сколько хватало его рук. А она одинаково деловито и четко выдавала то скороговорку, то плавную мелодию, приглашая к соучастию собравшихся людей. Они смеялись, подпевали, притоптывали… Чудесный инструмент ошеломил, околдовал мальчонку. Надо было собираться в обратный путь, но родители не могли уговорить его идти к месту сбора сельчан, где их ждали лошади. Он твердил: «Хочу такую же гармошку! Купите гармошку!». Ему объясняли: дорого, нету таких денег. И только после того, как пообещали накопить нужную сумму, мальчик успокоился. Думали, что поблажит и забудет. Не тут-то было. Пришлось отдать за тальянку полмешка муки. С той поры Коля стал реже бывать на улице. Изучал клавиши, звуки, подбирал мелодии знакомых песен, плясовые наигрыши. Получалось так ловко, что его стали звать с гармошкой на семейные торжества. О нотах не имел представления, так как в деревне не было учителя музыки, не было и специальной литературы. И только в десять лет, когда семья переехала в Новосибирск, он стал изучать музыкальную грамоту в школе народного творчества, полюбил баян. Полностью отдавшись музыке, после окончания семилетки он находил время только для посещения подготовительных курсов воинов-десантников, прыгал с парашютом.

Война ворвалась в быт, перечеркнула все семейные планы. Отец ушел на фронт. Но воевать ему пришлось недолго. После двух ранений и контузии в сорок втором он был демобилизован. Шестнадцатилетний Николай, устроившись учеником киномеханика, показывал фильмы в кинотеатре «Пионер». Профессия нравилась: во-первых, кино и музыка неотделимы друг от друга, во-вторых, он смотрел все документальные ленты о войне, о героизме советских воинов, о зверствах фашистов. Вместе с бывшими соклассниками осаждал военкомат, требовал отправки на фронт. Им отвечали:

– Эх, ребятки, не спешите, ваше время придет…

Оно пришло очень быстро. Еще не исполнилось семнадцати, как принесли повестку.

– Поедешь во Владивосток, на торговый флот.

– Почему на торговый!? – возмутился юноша. – Я хочу на боевой корабль!

– Ты еще молод. Осмотришься, привыкнешь к морю, к флотской жизни. А там, глядишь, и восемнадцать стукнет. Тебя, богатырь, с большим удовольствием возьмут на крейсер…

– Не хотим на торговый! – протестовали ребята.

– Прекратить разговоры! – приказал офицер с забинтованной головой. – Вам тут не базар. Вы представляете, что такое торговый флот в годы войны? Что он перевозит? Он доставляет для наших воинов боевую технику, боеприпасы, одежду, продовольствие… Для фронта! И, кроме того – неужели вы не понимаете, что для немецких и японских подводных лодок и самолетов, для фашистских торпед и бомб все равно, какое перед ними судно – боевое или торговое! Считайте, что едете на фронт.

Долгая и неуютная дорога в теплушках. Краткие курсы, распределение. Сибиряка зачислили в команду океанского корабля «Сухона». Добродушный, сильный, он сразу пришелся ребятам по душе. Конечно, имело значение и то, что он замечательно играл на баяне. Поэтому где Кудрин – там песни, пляски, хорошее настроение. С нетерпением ожидали выхода в море. Последний контроль таможенников – и поднять якоря! Корабль ушел, на берегу из команды остался один матрос – Николай Кудрин. Оказывается, писаря в списки внесли не Кудрина, а Курдина… Сделать исправление уже не было времени.

Николай Дедов, тоже юнга военных лет, на «гражданке» – журналист, один из самых близких друзей композитора, вспоминал:

– Коля от обиды плакал…. А через некоторое время в Дальневосточное морское пароходство пришла черная весть. «Сухона» благополучно добралась до Америки, загрузилась канадской пшеницей и уже направлялось домой северным морским путем. Там ее перехватила немецкая подлодка… Вся команда погибла…

Так распорядилась судьба…

На теплоход «КИМ» Николай Кудрин пришел другим человеком. Повзрослел, стал угрюмым, замкнутым. Душевная боль долго не отпускала. Он не мог играть веселые мелодии. Задумчивый баян грустил. Новые товарищи, зная о его беде, не тревожили, старались делом отвлечь моряка от мрачных мыслей. Через много-много лет знаменитый композитор Николай Кудрин и председатель Сибирского регионального совета юнг – участников огненных рейсов Николай Дедов создадут песню о тех суровых днях.

Плывут в океане рассветы, закаты,

А юнга на вахте стоит у руля…

И волны, вздымаясь, все катят и катят,

Далеко осталась родная земля.

Нас море крестило соленой волною.

Со штормом суровым мы стали дружить.

Дороги тех рейсов военных конвоев,

Тех огненных лет нам вовек не забыть…

На «КИМе» рулевой Кудрин ходил до конца войны. Теплоход несколько раз пересек Тихий океан, доставил из Портленда тысячи тонн необходимых для страны грузов. У берегов Америки команда праздновала День Победы. Вот уж когда развеселился баян, вот где счастьем сияли глаза моряков. Радовался и баянист, но время от времени краснели веки и на ресницах сверкали слезинки.

И еще три года служил сибиряк на этом корабле. Мог бы остаться надолго, может быть, навсегда. А что еще надо? Работа нравится, полюбил море, ребята тут сильные, верные, отважные. Регулярные выезды в заморские края. Побывал в США, Канаде, Корее. Заработок приличный. Музыкой занимайся, сколько угодно. О такой жизни многие мечтают. И все-таки он остаться не мог. Отец так и не оправился от ран, очень плох. Маму парализовало. Так что прощай, Тихий океан! Прощай, флот! Курс – в родную гавань.

В Новосибирске увидел объявление: Сибирскому русскому народному хору требуются музыканты. Художественный руководитель Андрей Порфирьевич Новиков, талантливый артист и педагог, послушал игру моряка и сказал, что не боги горшки обжигают, что было бы желание, а мастерство придет. Много пота пролил, шлифуя технику. С хором и концертными бригадами проехал область вдоль и поперек, побывал в десятках районов и сотнях сел и понял: только здесь, в родном краю – в кулундинских степях и солонцовой Барабе, на просторах Приобья и салаирских предгорьях, где все реки и речушки наполнены родниковой водой, – он может дышать полной грудью. Именно тут, у березовых и осиновых колков, в сосновых борах и на пшеничных полях, в душе рождается песня. Видно, правду говорят в народе: где родился, там и пригодился. Он возмужал как профессионал-музыкант, окреп духовно. В пятьдесят первом году при филармонии создал группу «Встреча с песней» и стал ее художественным руководителем. Тогда Николаю Кудрину исполнилось всего лишь двадцать четыре года, а ему казалось, что прожил долгую жизнь. И кое-что упустил. Заочно учился и окончил Московский институт культуры, получив специальность дирижера самодеятельного оркестра народных инструментов.

А музыка уже рождалась в его душе, просилась наружу, прорезался его, кудринский песенный голос. Он писал тайком, не показывая произведения даже близким друзьям. Наконец, когда был объявлен областной конкурс, он под девизом направил песню «Лучше молодца в деревне не сыскать». Работы рассматривались анонимно. Его «Молодец» оказался в числе лучших. А следующая песня на очередном конкурсе стала лауреатом. Затем выпорхнула счастливая «Перепелка», и Кудрин стал знаменитым.

Песня не могла не залететь в далекое село Ульянино, что в Краснозерском районе, в избу, где жила девочка Нина. Семья была певучая, сильные красивые голоса имели дедушка, бабушка, родители. Песни не умолкали – дома, на пашне, в огороде. Переселенцы с берегов Днепра спивали, в основном, украинские песни. Но в их репертуар все чаще входили и русские. Однажды Нина готовилась к занятиям в школе. Радио передавало концерт. Одна из песен ошеломила, защемило сердце. Выскочила на подворье, крикнула:

– Мама! Какая песня!

– Какая же? Чья? О чем? – спросила Лукерья Моисеевна, копавшаяся в огороде.

– Не знаю, начало не слышала…

– Но ведь что-то слышала. Что-то тебя поразило.

– Запомнила две строчки…

Спела:

Спой мне песню свою, перепелка,

Только спать ты меня не зови…

– Да, мабуть, хороша писня. Ты не хвылюйся. Гарну писню ще не раз передадут.

Договорились ждать следующего раза. Подготовились, на столе положили бумагу и два карандаша. И вскоре на самом деле поймали ожидаемую мелодию. Записывали в две руки: Нина – первую строчку, мама – вторую… И так до конца. Тут же и запели. Вечером к ним присоединилась вся семья.

После окончания школы Нина поехала в Новосибирск поступать в музыкально-педагогическое училище. Члены приемной комиссии доброжелательно слушали девушку из «глубинки», которая на вопросы выпавшего билета отвечала с сильным украинским акцентом.

В заключение попросили что-нибудь спеть. Нина исполнила «Перепелку». Члены комиссии удивились – при пении влияния украинского языка совсем не ощущалось.

– А ты знаешь, кто автор этой мелодии?

Нина не знала. Ей объяснили, успокоили:

– Ничего, ты еще много не знаешь. Потому-то и учиться идешь. А Кудрина, может быть, даже увидешь… Может, судьба сведет…

Судьба свела. После окончания училища, после долгих бытовых мытарств Нина Павлова попала в Сибирский хор и, конечно, встретилась со своим кумиром. Они подружились, понимали друг друга с полуслова, с полуноты. Ездили вместе с концертами, солистка с неизменным успехом исполняла около двадцати кудринских произведений. Пришла беда – Николай Михайлович похоронил супругу Людмилу, тоже талантливую артистку. И через много лет его женой стала Нина Степановна.

– Хороша ты, лапушка, – говорил Кудрин, – да больно маленькая и молодая.

– Ничего, маэстро, – в тон ему отвечала Нина, – этот недостаток со временем устраняется. А в чем-то я и сейчас старше и опытнее тебя…

Намекала на то, что в житейских делах Кудрин оставался несмышленым ребенком.

А слава сибирского самородка росла.

Концертная бригада не признавала усталости и преград. Районные ответработники иногда сетовали:

– Куда же вы торопитесь! Мороз трещит! Кабы не было беды…

Или – «пурга поднялась – в трех метрах ничего не видно», «дороги развезло – недолго и перевернуться»…

Артисты отвечали:

– Вьюгу перепоем, морозюку перепляшем!

И – вперед!

Иногда в переполненном клубе сквозь пар и туман невозможно было рассмотреть лица зрителей, укутанных в шубы и тулупы. А каково артистам, легко одетым, которым «по должности» надо сверкать жизнерадостными улыбками, быть озорными, беспечными, веселыми! Случалось, что программы завершена, артисты валятся с ног от усталости и мечтают прижаться к теплой печке, но в зале слышались призывы:

– Спойте еще! Поиграйте! Просим!

И снова звучит баян. Молодки сбрасывают шубы и тулупы, выбегают на сцену, пускаются в пляс. Звенят частушки. И, кажется, всем становится теплее.

В Кыштовке, на краю света, в самом северном районе области, за которым ничего нет, кроме болот Васюганья, Николаю Михайловичу попала на глаза местная газета. В ней – несколько четверостиший и подпись: Владимир Гундорев. Композитор встрепенулся, загорелся. Неизвестный поэт бесхитростно и откровенно выражал чувства, которые жили в его, кудринской, душе в виде музыкальных заготовок, рвущихся на свет. И появилась «Деревенька моя». Перед публикацией текста и нот в «Советской Сибири» я, будучи ответственным секретарем газеты, позвонил Кудрину:

– Николай Михайлович, одна строка мне кажется не очень точной. Может быть, заменим?

– Какая?

Я сказал, что это строчка, в которой лирический герой песни стоит, «прикрывшись рукой», так как рукой прикрывают разные места. Кудрин помолчал. Сказал жестковато:

– Пусть будет так, как у автора. Гундорев где-то в Казахстане затерялся. Песня пошла… Люди поют. И никому дела нет до того, что там он прикрывает рукой. Пусть будет так!

Ольга Воронец, тогдашняя всесоюзная звезда эстрады, выглядела не очень решительной и довольной, принимая песню, считая текст несколько «провинциальным», в котором нет и капли оптимизма. Через некоторое время, проверив «номер» на публике, она прислала телеграмму, в которой выражала сердечную благодарность за прекрасное произведение.

Да, он был требовательным и неуступчивым, когда работал над песней. Поэт Владимир Балачан, когда мы беседовали на встрече Барабинского землячества в Новосибирске, сказал:

– Николай Михайлович прекрасный человек и талантливый композитор, но работать с ним трудно. Ох, как трудно…

Бывало, что тексты шлифовались, дорабатывались месяцами, а то и годами. Композитор внимательно прислушивался к замечаниям коллег. Особенно дорожил мнением сына Владимира, с которым много раз выступал на сцене.

Николай Кудрин и Владимир Балачан создали песню «Хлеб – всему голова». Это, по-существу, гимн землепашцев России, что и подтверждено в октябре 2002 года при проведении торжеств по случаю Дня работников сельского хозяйства. Концерт в Кремлевском дворце, в котором приняли участие самые именитые, по нынешней градации, исполнители, открыл сводный хор многих творческих коллективов России именно этой песней.

Невольно возникает вопрос: почему самые значительные эстрадные произведения, посвященные русскому крестьянству и принятые всеми народами России, родились в Сибири, в одной из ее областей? Николай Кудрин, Геннадий Заволокин, Владимир Балачан… Может быть, потому, что в наших краях, отнесенных учеными к зоне рискованного земледелия, хлеб достается большим трудом? Или потому, что эти талантливые люди вышли из «глубинки», с малых лет знают цену пашни и убеждены, что мощь России подпитывается из такого вечного родника как деревня?

Песни Кудрина звучали и звучат по всей стране – в городах, селах, кишлаках, аулах, в каждой семье. Видимо, трудно найти человека, который бы не знал «Перепелку» или «Деревеньку». Его творения перешагнули границы. Нина Пантелеева его огневой песней «Сапожки русские» открывала и закрывала в Японии советскую торгово-промышленную выставку, и жители страны восходящего солнца восторженно приветствовали певицу. Директор Дома народного творчества Людмила Жиганова, сопровождавшая самодеятельный Ордынский народный хор на фестиваль в Пиренеях, рассказывала, как она волновалась: воспримут ли, поймут ли французы бесхитростную, сугубо русскую «Перепелку»? Поняли. Почувствовали. Слушали, затаив дыхание. В едином порыве встали и долго, горячо аплодировали.

Ленинградцы, родители которых пережили (а очень многие не пережили) фашистскую блокаду, получая тогда по двести граммов эрзац-хлеба, стоя, со слезами на глазах слушали песню «Хлеб – всему голова» в исполнении сибиряков. Плакали и артисты…

Слава и любовь окружали творца. Его песни, а создано их более ста, звучали повсеместно и каждый день. Ему присвоено звание заслуженного работника культуры СССР, звание заслуженного деятеля искусств России. Он награжден орденом Дружбы народов, а ранее — орденом Отечественной войны и медалью «За освоение целинных земель». А генералы от искусства все ломали головы: Кудрин – это кто, самодеятельный или профессиональный? И государство, и народ признали Кудрина талантливым, выдающимся композитором. А вот академики и профессора робели – как бы не переоценить? Похоже на историю с Владимиром Высоцким. Поэты, поставившие себе памятники при жизни, пили-ели с бардом, похлопывали по плечу, но как только дело доходило до приема в Союз писателей, морщились: тут что-то с рифмой не того… А когда умер, они выползли и разродились воспоминаниями о большой дружбе с «Володей». Где они теперь? Что-то не слышно. А хрипловатый голос Высоцкого до сих пор звучит.

На склоне лет Кудрину довелось работать для детей, чему он был очень рад.

Еще в годы войны две старые актрисы-ленинградки, эвакуированные в Новосибирск, подарили маленькому Вите Кукошу несколько страничек с текстом Самуила Маршака. Это было либретто музыкального спектакля по русской сказке «Гуси -лебеди». Мальчик вырос, стал художественным руководителем театра «Куклы смеются», заслуженным артистом Российской Федерации. Виктор Кукош решил создать русскую кукольную оперу, предложил композитору написать музыку. Николай Михайлович с воодушевлением взялся за дело, для каждого персонажа придумал музыкальную тему, сочинил песенки. Первое в России произведение такого рода было готово. Оставалась единственная проблема – запись фонограммы оркестра. Сделать это оказалось невозможно – не было денег. Друзья композитора все-таки поставили спектакль, но автор его уже не увидел, не услышал.

Всем, кто общался с Кудриным во время работы, он казался человеком отменного здоровья, жизнерадостным, с юношеским задором. И только самые близкие знали, что у него пошаливают сердце и почки. В середине августа 1997 года подлечился в госпитале для участников войны. Вышел бодрым, сказал Нине Степановне:

– Лет пять еще поживу. А там видно будет…

Позвонила Лидия Куприянова, призналась, что всю жизнь пишет стихи, но не решалась ему показать.

– Нехорошо ведешь себя, землячка. Немедленно приноси свою заветную тетрадку.

Почитала стихи о родном селе, о разрухе, которая пришла в деревню в последние годы. Поговорили о телевидении, которое с малых лет разлагает души детей, молодых людей.

Прощаясь, Николай Михайлович сказал:

– Оставь стихи, Лидия Степановна. Буду делать песню.

Через несколько дней, 28 августа, он умер. За рабочим столом, на котором лежали страницы с нотами.

Четыре месяца он не дожил до своего семидесятилетия. Но 19 декабря земляки широко, торжественно отметили юбилей народного композитора. В зале собрались представители интеллигенции, заводов, сел, молодежь. Звучали его песни. Комбинат имени Якушева, где впервые исполнялась песня «Хлеб – всему голова», выпустил новое изделие – хлеб «Кудринский», который полюбился новосибирцам.

Впоследствии одной из улиц города присвоили имя композитора. Кудрин назван Гражданином ХХ века Новосибирской области.

А в тот юбилейный вечер присутствующие в зале услыхали голос своего кумира. Организаторы торжества включили одну из кассет, на которой записано интервью с Кудриным.

– Николай Михайлович, вы чувствовали себя когда-нибудь счастливым?

– Конечно. Как только взял в руки гармонь.