Взята из книги А. Горшенина «Черный понедельник» (Новосибирск, 2005).
Люди искусства — знаменитые актеры, звезды кино и эстрады любят рассказывать, как их в лицо узнают гаишники и прочие милиционеры, прощают им всякие нарушения и отпускают, беря под козырек. Им проще, они миллионам человек глаза мозолят, поневоле запомнишь. С представителями затворнической профессии — писателями — такого почти не бывает. Но все-таки иногда случается.
Один новосибирский поэт (не буду называть фамилии, а то обвинит во вторжении в личную жизнь) попал в вытрезвитель. Презентовал новую книжку. На фуршете перебрал… С кем не бывает! Да и не сказать, что уж совсем на ногах не стоял. Своим ходом шел, слегка покачиваясь. И дошел бы на автомате. Безусловно. Но подкатила «газончик» с синей полосой, вышли милицейские ребята, без лишних слов подхватили поэта под руки и затолкали в машину.
Привезли в вытрезвитель. Спустили в подвал. Там уже очередь у барьерчика. Записывают прибывших, заставляют выкладывать на барьерчик вещи из карманов. Чуть в стороне народ раздевается, как в бане. Потом милиционер распределяет бедолаг по камерам. В очереди кто возмущается, кто пытается песню спеть.
Поэт наш стоит тихо крайним в очереди. Но вот настал и его черед. Сказал фамилию, место работы не назвал — не скажешь же, что за письменным столом трудится. Не поверят и не поймут, как это можно где-то на службе не состоять. Представился безработным. Вытряхнул содержимое из карманов. Книжечку собственную рядом, еще красочкой типографской пахнущую, с портретиком на последней странице обложки положил на барьер.
Здоровенный, как трехстворчатый шкаф, старлей с грубым лицом книжечку повертел в ручищах, глянул на портретик — на поэта, на портретик — на поэта. Заглянул в журнал для записи клиентов. Все сходится: и портрет и фамилия с именем.
— Ваша? — спросил.
— Моя, — признался поэт.
— Нет, точно ваша?
— Ну, чья же еще. Там и портрет мой есть. Если хотите доказательств — пожалуйста! Называйте любую страницу — я оттуда стихотворение на память прочту.
Проверили. Правильно. Все сходится!
— Голуба моя, Александр Иванович, а я же тоже стихи ваши знаю и люблю очень.
И старлей стал вдруг читать одно из лучших стихотворений поэта. И до конца прочитал, ни разу не сбившись, чем несказанно удивил автора.
— Да что же мы стоим?.. — засуетился старлей и вернул все вещи поэта. — Мы сейчас чайку крепенького организуем, поговорим.
— Мне бы домой… — робко попросился поэт.
— Да куда в полночь-то? Либо на хулиганье нарветесь, либо опять на наш вытрезвитель. Лучше чайку попьем, а утречком мы вас на машине прямо к дому подбросим.
Поэт сопротивляться больше не стал. До дому было далеко, транспорт уже не ходил, а здесь чаю предлагают.
— Семенов, — сказал старлей стоявшему неподалеку сержанту, — подежурь за меня. Сегодня поступлений, наверное, уже не будет. А мы с товарищем…
Старлей приобнял поэта за плечи и повел по коридору. Через десяток шагов они очутились в комнатушке, где стоял диванчик, стол, на нем чайник, а в углу шкаф.
Поэт сел на диванчик. Старлей вскипятил чай, нарезал хлеб с колбасой и, подмигнув, достал из шкафа бутылку водки.
— Конфискованная, — пояснил он.
За этой бутылкой и чаем они просидели до рассвета. Старлей оказался не просто любителем поэзии, но еще и ударенным копытом Пегаса. Причем — сильно ударенным. Рифмованные строчки лились из него фонтаном, остановить который было невозможно.
Расстались они друзьями. И без всяких последствий для поэта. Поэт подарил старлею свою новую книжку с автографом. Старлей, в свою очередь, лично, как и обещал, доставил его к подъезду дома. Прощаясь, долго тряс руку и прочувствованно говорил:
— Какая встреча, Александр Иванович, какая встреча! Вы к нам почаще заглядывайте.
— Да нет уж, спасибо, чего вас лишний раз беспокоить, — пробормотал поэт.
Добавить комментарий