Социально-демографическое развитие Западной Сибири в конце имперского периода

Опубликовано: Демографическая история Западной Сибири (конец XIX – XX в.) / А. А. Бурматов, О. Б. Дашинамжилов, В. А. Зверев, В. А. Исупов, В. А. Ламин, В. Б. Лапердин, Н. С. Коробейникова, М. А. Семенов; отв. ред. В. А. Исупов. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 2017. Гл. 1: На закате империи, на заре демографической модернизации (1897–1917 гг.). С. 32–71.

В конце имперского периода, как и позже, на протяжении всего ХХ в. и вплоть до сегодняшнего дня, Западная Сибирь являлась наиболее густонаселенной частью зауральской территории России, имевшей и иные яркие социально-демографические особенности. Речь в данном случае идет о регионе, взятом в существовавших тогда административных границах Акмолинской области, Тобольской и Томской губерний, с июня 1917 г. – также и Алтайской губернии, которая была выделена из Томской. Хронологическое пространство исследования в первой главе монографии в основном укладывается в два десятка лет между 1897 и 1917 гг. Начало изучаемого периода характеризуется проведением Первой Всеобщей переписи населения Российской империи, давшей наиболее богатый и достоверный статистический материал для характеристики демографической ситуации, итогов и перспектив ее развития во всех регионах страны. В Западной Сибири перепись проводилась в полном объеме повсеместно, кроме труднодоступных и редконаселенных Берёзовского и Сургутского округов на севере Тобольской губернии. Важнейшая для общества социально-экономическая сфера, тесно сопряженная с демографической, получила в том же 1897 г. в Западной Сибири мощный инструмент для развития: после завершения строительства моста через Обь открылось сквозное сообщение по Транссибирской железной дороге. Верхний хронологический рубеж в данной главе определяют революционные потрясения 1917 г., существенно изменившие конфигурацию всех сторон общественной жизни страны и ее регионов, в том числе условия, формы и результаты демографического поведения населения. 

Период 1897–1917 гг. характеризуется быстрыми темпами роста абсолютной численности населения всей Сибири и особенно ее западной части, большими сдвигами в его размещении по территории, демографической структуре и режиме воспроизводства. С учетом предложений историка В. И. Пронина в пределах этого периода можно выделить четыре этапа динамики народонаселения региона. Их условные границы: 1) 1897–1905 гг.; 2) 1906 – 1909 (1910) гг.; 3) 1910 (1911) – 1913 гг.: 4) 1914–1917 гг. Первый этап подразделяется на две стадии: 1897–1900 и 1901–1905 гг. [1] Этапы и в меньшей степени указанные стадии различаются, прежде всего, темпами и соотношением источников прироста населения, но обладают также и иной демографической спецификой, как будет показано ниже.

Изменения абсолютной численности населения Западной Сибири с его разбивкой на городское и сельское отражены в таблице 1.1. Таблица показывает, что наиболее населенной частью региона являлась Томская губерния. Здесь было сосредоточено в 1897 г. 47,7 %, а к моменту раздела губернии в 1917 г. на две части (Томская и Алтайская губернии) – более половины (55,5 %) жителей Западной Сибири. В конце изучаемого периода в Тобольской губернии было сосредоточено 25,5 %, а в Акмолинской области – 19 % жителей изучаемого региона. Во всей Западной Сибири в 1897 г. проживало 3,2 % населения Российской империи (без учета Финляндии, Хивы и Бухары), а в 1914 г. – 4,5–4,7 % (подсчитано с учетом данных Б. Н. Миронова: [2. С. 516]).

Таблица 1.1

Численность населения Западной Сибири в исторической динамике на рубеже XIX–XX вв., тыс. чел. на начало года*

Тип поселений	1897 г.	1901 г.	1906 г.	1911 г.	1914 г.	1917 г.
Тобольская губерния
Селения Города Итого:	1345,6 87,4 1433,0	1487,8 90,8 1578,6	1596,1 120,9 1717,0	1844,2 131,0 1975,2	1960,3 143,0 2103,3	1985,7 130,2 2115,9
Томская губерния
Селения Города Итого:	1799,8 127,9 1927,7	1985,1 135,2 2120,3	2227,2 187,2 2414,4	3589,7 290,0 3879,7	3814,5 366,9 4181,4	4245,2 363,9 4609,1
Акмолинская область
Селения Города Итого:	607,8 74,8 682,6	711,9 92,1 804,0	817,5 117,1 934,6	1251,0 192,7 1443,7	1321,2 204,3 1525,5	1426,1 158,4 1584,5
Регион в целом
Селения Города Итого:	3753,2 290,1 4043,3	4184,8 318,1 4502,9	4640,8 425,2 5066,0	6684,9 613,7 7298,6	7096,0 714,2 7810,2	7657,0 652,5 8309,5

* Составлено по данным: Пронин В. И. Городское и сельское население Сибири в конце XIX – начале XX в. // Город и деревня Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1984. Вклейка; Горюшкин Л. М., Пронин В. И. Население Сибири накануне Октябрьской социалистической революции // Историческая демография Сибири. Новосибирск, 1992. С. 94.

Данные таблицы 1.1 свидетельствуют также, что в течение 20 лет абсолютное количество жителей в Западной Сибири непрерывно и очень быстро увеличивалось. При этом коэффициент роста численности населения[1] в Тобольской губернии равнялся 147,7 %, в Акмолинской области – 232,1, а в Томской губернии был наивысшим – 239,1 %. В целом по региону этот показатель составляет 205,5 %, т. е. население Западной Сибири за 20 лет более чем удвоилось. Такие темпы являлись беспрецедентными: принято считать, что в конце имперского периода население всей России удваивало свою численность примерно за 50 лет. Среднегодовые темпы прироста численности населения Западной Сибири в 1897–1917 гг. равнялись 103,7 %, в Томской губернии они достигали 104,5 %. Для сравнения скажем, что средние для Российской империи, взятой без Финляндии, Хивы и Бухары, годовые темпы прироста не достигали и 102 % (подсчитано по: [2. С. 516]).

В изучаемый период увеличивалась численность не только «пришлого» в Западной Сибири населения, абсолютное большинство которого составляли русские, но и аборигенных народов региона. В 1897–1911 гг. количество «инородцев» в Томской и Тобольской губерниях увеличилось от 201,4 тыс. до 236,7 тыс. чел. Хотя среднегодовые темпы прироста коренного населения были по тем временам невысокими – всего 101,2 % (подсчитано по: [3. С. 86]), это слабо влияло на динамику численности всего населения региона, в силу малой доли аборигенов в общем массиве населения.

Рост численности населения региона во времени происходил неравномерно. На этапе 1897–1905 гг. количество западных сибиряков прирастало в среднем за год на 102,5 %, причем прирост на начальной стадии этапа был несколько выше, чем на заключительной. В 1901–1905 гг. прирост еще более замедлился – до 102,4 % в год. Однако на этапе 1906–1910 гг. он достиг наивысших параметров, поднявшись до 107,6 %. В 1911–1913 и затем особенно в 1914–1917 гг. имели место наиболее низкие в изучаемый период темпы прироста численности населения – соответственно, 102,3 и 102,1 % (подсчитано по данным табл. 1.1). Некоторые специалисты высказывали мнение, что на самом деле в 1914–1917 гг. количество наличных жителей в Западной Сибири не увеличивалось, а несколько сократилось. Разногласия по этому и некоторым другим вопросам демографической истории региона периода Первой мировой войны вызваны главным образом пороками исторических источников.

Хотя в конце XIX – начале XX в. генеральной демографической тенденцией в регионе являлся быстрый рост численности населения, плотность его на протяжении всего изучаемого периода оставалась очень низкой. В 1897 г. этот показатель составлял в Тобольской губернии 1,2 чел. на одну квадратную версту, в Акмолинской области – 1,4, в Томской губернии – 2,6 чел.[2] К 1914 г. показатель по всему региону поднялся до 1,8, в том числе в Тобольской губернии – до 1,7; в Акмолинской области – до 3; в Томской губернии – до 5,4 чел. Конечно, в Европейской России плотность населения была намного выше: 22,1 чел. в 1897 г. и 28,8 в 1914 г. [4. С. 80].

Обширная территория Западной Сибири была населена людьми весьма неравномерно. Можно различить по степени заселения северную, центральную и южную полосы региона, разделив их двумя воображаемыми линиями, проходящими, во-первых, севернее Тобольска и Томска, во-вторых, южнее Петропавловска, Омска и Бийска. Самую высокую плотность народонаселения имела центральная полоса. В нее входили уезды старого заселения в Тобольской губернии, имевшие благоприятные условия для земледельческого производства и ближе всех расположенные к Европейской России: Курганский (18,5 чел. на квадратную версту, по данным на 1914 г.), Ялуторовский (12,9), Ишимский (10,6) и Тюменский (9,6 чел.). На рубеже XIX–ХХ вв. быстро осваивались переселенцами Барнаульский уезд Томской губернии и Омский уезд Акмолинской области, где плотность населения в 1914 г. достигла 14,4 и 10,7 чел., соответственно. Больше всего было уездов со средней для региона плотностью заселения в 3–7 чел. на квадратную версту: Тюкалинский и Тарский в Тобольской губернии, Бийский, Змеиногорский, Каинский, Мариинский, Кузнецкий и юг Томского в Томской губернии, Кокчетавский и север Петропавловского уездов в Акмолинской области. Очень редко заселенными являлись расположенные в южной засушливой полосе уезды Акмолинской области: Атбасарский, Акмолинский, южная часть Петропавловского. Самая обширная по территории и самая неблагоприятная для жизни людей северная полоса (Нарымский край в Томской губернии, Березовский, Сургутский, Тобольский и Туринский уезды Тобольской губернии) имела минимальную плотность населения [5. C. 42–45].

В течение всего изучаемого периода большое влияние на расселение людей оказывали только что вступившая в строй Транссибирская железная дорога и транспортные пути, примыкавшие к ней и отходившие от нее. В зоне влияния дороги сосредоточивалось все больше городских и сельских жителей. Это район наиболее развитого промышленного и сельскохозяйственного производства. В то же время характер расселения в совокупности с природными факторами влиял на занятия сибиряков, развитие сельского хозяйства, формы землепользования.

В конце имперского периода в Западной Сибири наиболее быстрыми темпами увеличивалась численность городского населения. Оно в 1897–1914 гг. стало многочисленнее в 2,5 раза, в то время как количество сельских жителей возросло только в два раза (см. табл. 1.1). Эти данные свидетельствуют о начале урбанизационных процессов в регионе. Доля горожан во всем населении со временем повышалась, но оставалась небольшой. Это видно хотя бы в сравнении с обобщенными данными по Российской империи, где в 1897 г. городское население составляло 13,4 %, а в 1917 г. – 17,2 % [2. С. 518]. В Тобольской губернии в 1897 г. горожан было 6,1 %, в 1914 г. – 6,8 %; в Томской губернии, соответственно, 6,6 и 8,8 %, в Акмолинской области – 11 и 13,4 %, по региону в целом – 7,2 и 9,1 %[3]. Городское население пополнялось за счет естественного прироста, притока переселенцев из Европейской России, переезда в города жителей из селений Сибири. В период Первой мировой войны абсолютная численность городского населения временно сократилась (коэффициент роста численности в 1914–1917 гг. составил 91,4 %), его доля во всем населении региона понизилась до 7,9 %. Впрочем, представленные здесь расчеты уровней урбанизации за все годы имперского периода, а особенно за 1917 г., как и показатели дифференциации городского и сельского населения, представленные в таблице 1.1, являются приблизительными, поскольку ненадежны соответствующие статистические данные [2. С. 517–518].

Всеобщая перепись населения 1897 г. зафиксировала в Западной Сибири 24 поселения, имевших официальный городской статус. Динамика численности населения городских центров в довоенный период показана в таблице 1.2, куда включены данные о тех городах, где население в 1910 г. насчитывало более 15 тыс. чел. Наиболее крупными в начале века – с числом жителей свыше 100 тыс. – являлись административные центры: Омск (в таблице показано его население вместе с пригородом – Атаманским хутором) и Томск. Менее 2 тыс. жителей и вполне деревенский облик имели городки Березов, Сургут, Нарым.

Таблица 1.2

Численность населения десяти крупнейших городов Западной Сибири в конце XIX – начале XX в., чел.*

Город	1897 г.			1910 г.
	Мужчин	Женщин	Всего	Мужчин	Женщин	Всего
Омск Томск Новониколаевск Барнаул Петропавловск Тюмень Бийск Курган	20 084 27 006 - 10 864 10 095 14 926 8581 5172	17 292 25 204 - 10 209 9593 14 618 8632 5129	37 736 52 210 - 21 073 19 688 29 544 17 213 10 301	78 461 56 465 28 569 23 925 18 727 16 368 14 046 12 304	72 967 51 246 24 126 22 116 19 246 16 305 13 892 12 141	151 428 104 711 52 695 46 041 37 973 32 673 27 938 24 445

*Составлено по данным: Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. СПб., 1904–1905. Т. 78: Тобольская губ. С. 1; Т. 79: Томская губ. С. 1; Т. 81: Акмолинская обл. С. 1; Города России в 1910 г. СПб., 1914. С. 1020, 1090.

Городское население прирастало в результате расширения старых городов и создания новых. Быстро строились те города, что оказались на линии железной дороги, на пересечении сухопутных и водных торговых путей, в центре активно развивавшейся сельскохозяйственной округи: Петропавловск, Курган, Омск, Барнаул, Мариинск. Самым крупным из новых центров стал Новониколаевск, основанный весной 1893 г. как поселок строителей железнодорожного моста через р. Обь. В 1897 г. Всероссийская перепись зарегистрировала в поселке 8473 наличных жителя. Местная перепись 1905 г. учла в молодом городе 26 028 постоянных жителей, а к 1917 г., по оптимистичным данным местной управы, Новониколаевск уже имел право называться крупным городом – в нем сосредоточилось 107,1 тыс. жильцов [6. С. 555]. Среди них, впрочем, было много временных – солдат, беженцев, прикомандированных и др. Таким образом, демографическая динамика Новониколаевска была беспрецедентной для России: за 1897–1917 гг. коэффициент роста численности населения здесь составил 1264,4 %, а среднегодовой прирост – 113,5 % (подсчитано по: [6. С. 555]). Вокруг железнодорожных станций, каменноугольных копей и рудников в начале ХХ в. возникло и развивалось, хотя и не столь быстро, немало других поселений городского типа. Примером может служить Татарск, возникший как железнодорожная станция на Западно-Сибирском участке Транссиба в 1894 г. и ставший безуездным городом Томской губернии уже в 1911 г.[4]

По данным административного учета на 1911–1912 гг. по Тобольской и Томской губерниям, абсолютное большинство сельских населенных пунктов (57,5 %) можно отнести к средним по величине. Каждое из них содержало от 25 до 200 домохозяйств, от 150 до 1200 жителей. Мелкие поселения с количеством дворов от 1 до 25 были характерны для аборигенных сибирских народов в тундровых, таежных и горно-таежных районах. Столь же небольшими являлись новые заимки и выселки русских старожилов, еще не переросшие в деревни, а также поселки на недавно образованных и еще не вполне заселенных переселенческих участках. Значение крупных поселений с числом дворов более 200 и даже свыше 500, с несколькими тысячами жителей было велико в районах с плотным заселением: в равнинных и предгорных районах Алтая, на юго-западе Тобольской губернии [7. С. 96]. По данным переписи 1897 г., самыми большими были в Томской губернии алтайские села Павловское (6101 житель), Смоленское (6101), Усть-Ануйское (5847), Усть-Каменный Исток (5152 чел.), а также с. Зыряновское Мариинского уезда, где обитало 5742 жителя. Более 3 тыс. чел. насчитывало население самых больших сел в Тобольской губернии – Баженовского и Моршихинского, в Акмолинской области – с. Мариинского.

Со временем быстро увеличивались масштабы сети сельских поселений в регионе, увеличивалась людность, возрастало экономическое, социокультурное, административное значение многих населенных пунктов. Большое село Змеиногорское стало в 1894 г. уездным центром, некоторые села позже были преобразованы в города: Боготол (1911 г.), Славгород (1914 г.), Камень (1915 г.). Несмотря на это, Западная Сибирь, как и другие восточные регионы России, оставалась в имперский период преимущественно деревенским краем с преобладанием аграрного населения.

В исторической демографии большое значение придается характеристике демографических структур населения – тех, которые тесно связаны с воспроизводством населения, оказывают на него непосредственное и наибольшее воздействие. Демографическими обычно называют половую, возрастную и брачно-семейную структуры, к рассмотрению которых мы сейчас и переходим.

Режим воспроизводства населения во многом зависит от его полового состава, причем нормой можно считать количественное равновесие мужчин и женщин в репродуктивном возрасте, небольшой женский перевес во всем населении. Половая структура населения Азиатской России в течение долгого времени имела яркую специфику: количественное доминирование мужчин неблагоприятно сказывалось на естественном возобновлении поколений сибиряков. Однако к концу XIX в. проявился положительный симптом: в тех местностях, где уже давно существовало и постепенно численно увеличивалось старожильческое население, оно нормализовало соотношение мужчин и женщин в своей среде. Судя по данным переписи населения 1897 г., в Томской и Тобольской губерниях было достигнуто благоприятное для браков и деторождения соотношение полов: соответственно, 99,6 и 97,3 мужчины на каждые 100 женщин[5]. Оптимизация половой структуры была достигнута за счет сельского населения. Наиболее рельефно она проявлялась у крестьян-старожилов юго-западной, более освоенной и развитой в социально-экономическом и демографическом отношении части региона.

Приведенные в таблице 1.3 показатели свидетельствуют, что на начальных этапах изучаемого нами периода (1897–1910 гг.) ситуация трансформировалась. Доля мужчин в населении Западной Сибири, в том числе сельском, заметно увеличилась, возобновилось мужское доминирование. Произошло это главным образом в ходе массового переселенческого движения из Европейской России. Крестьяне-переселенцы, оседавшие не только в селениях, но и городах региона, в своей среде имели количественный перевес мужчин: последним было легче перенести невзгоды далекого пути и устройства на новом месте, именно на них выделялись земельные наделы и т. д. По мере «укоренения» мигрантов на новых местах половая структура их среды имела тенденцию к выравниванию. Поскольку доля переселенцев в населении региона перед мировой войной приближалась к 50 %, эта тенденция отразилась на данных таблицы 1.3, относящихся и к городам, и к селениям начала 1914 г.

Таблица 1.3

Соотношение численности мужского и женского населения Западной Сибири в исторической динамике на рубеже XIX–XX вв., на начало года*

Год	В городах			В селениях			В целом по региону
	Мужчин, тыс. чел.	Женщин, тыс. чел.	Мужчин на 100 женщин	Мужчин, тыс. чел.	Женщин, тыс. чел.	Мужчин на 100 женщин	Мужчин, тыс. чел.	Женщин, тыс. чел.	Мужчин на 100 женщин
1897 1907 1910 1914	149,6 210,2 252,2 300,9	140,4 194,0 233,7 286,1	106,6 108,4 108,0 105,2	1873,8 2470,3 3084,7 3656,2	1879,5 2382,6 2999,3 3567,1	99,7 103,7 102,8 102,5	2023,4 2680,4 3336,9 3957,1	2019,9 2576,7 3233,0 3853,2	100,2 104,0 103,2 102,7

*Подсчитано по данным: Первая Всеобщая перепись… Т. 78. С. 12–13; Т. 79. С. 12–13; Т. 81. С. 8–9; Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за 1906 г. СПб., 1908. С. 58–59, 79–82; Отчет… за 1909 г. 1911. С. 66–67, 91–94; Отчет… за 1913 г. Пг., 1915. С. 98–99, 123–127.

Некоторую роль в формировании «второй волны» полового дисбаланса начала ХХ в. в Западной Сибири наверняка сыграла начинавшаяся урбанизация. Дело в том, что городское население региона на рубеже XIX–XX вв., вплоть до Первой мировой войны, имело ярко выраженную диспропорцию в пользу мужчин (см. табл. 1.3). Конечно, мужчины преобладали среди горожан во всей Российской империи, но на колонизуемых восточных окраинах дисбаланс был наиболее сильным. В трех самых крупных городах Западной Сибири в 1897 г. на 100 женщин приходилось 108,6 (взяты Омск, Томск, Тюмень), а в 1910 г. – 110,2 мужчины (Омск, Томск, Новониколаевск)[6]. Торгово-транспортные и, в известной степени, промышленные центры региона притягивали к себе из сельской местности Сибири, из западных регионов страны преимущественно работников-мужчин. В городах как административных центрах были сосредоточены «мужские» элементы инфраструктуры: воинские гарнизоны и тюрьмы; здесь стремились осесть отставные военные, чиновники на пенсии, ссыльные и т. д.

Еще одна категория населения, имевшая пониженный удельный вес женщин в населении – аборигены Западной Сибири, особенно степные скотоводческие и северные народы. Материалы переписи 1897 г. свидетельствуют, например, что на каждую сотню женщин у сибирских татар – коренных жителей Тобольской и Томской губерний – приходилось 104,8 мужчин. В среде казахов, обитавших в Акмолинской области и на юге Томской губернии, соответствующий показатель достигал даже 112,1[7].

В годы Первой мировой войны интенсивный призыв мужчин в вооруженные силы, в некоторой степени также приток в Западную Сибирь беженцев из прифронтовых губерний (преимущественно женщин, детей и стариков) привели к тому, что в наличном населении региона не только исчезло преобладание мужчин, но возник и увеличивался дисбаланс полов в пользу женщин. Особенно заметно это было в сельском населении [8. С. 87]. Всероссийская сельскохозяйственная перепись выявила к осени 1917 г. такую картину. Если при подсчетах в хозяйствах крестьянского типа из числа членов семейных дворов вычесть отсутствовавших (среди мужчин это были в основном призванные в армию), то на 100 женщин в них останется в Акмолинской области 80,4 мужчины; в Томской губернии – 80,1; в Алтайской – 78,7; в Тобольской – 77,2[8]. Среди наличных наемных работников трудоспособного, а значит, и детородного возраста в крестьянских и казачьих дворах Западной Сибири мужчины составляли всего одну треть. Во дворах казаков Акмолинской области среди членов семейных домохозяйств и наемных работников доля мужчин равнялась 47,1 %. В хозяйствах «инородцев» (в Акмолинской области это казахи) в годы войны сохранилось преобладание мужчин, но общие контуры половой структуры сельского населения всё же определяло более многочисленное крестьянство. Населению большинства городов, в том числе крупнейших – Омска, Томска, Новониколаевска – в военные годы тоже был присущ численный «перекос» в пользу женщин [9. С. 69, 71]. Сильный половой дисбаланс – одна из главных причин кризиса воспроизводства населения Западной Сибири, как и всей страны, в период Первой мировой войны.

Следующий важный элемент демографических структур населения – его возрастной состав. Возрастную структуру населения всей Западной Сибири с его одновременной дифференциацией по полу можно проследить только по данным Всеобщей переписи 1897 г. (табл. 1.4). Зафиксированное здесь некоторое преобладание мужского пола в возрасте до года является обычным среди новорожденных. В возрастных группах от 1 до 19 лет в городах, от 1 до 39 лет в селениях наблюдалось уже обратное соотношение. Оно тоже имело биосоциальную причину: относительно быстрое вымирание мальчиков, юношей и молодых мужчин по сравнению с женщинами их возраста. Во всех более старших возрастах, начиная с 40 лет в сельской местности, с 30 лет во всем населении, мужчин было больше, чем женщин. Так сказывались последствия высокой смертности женщин в детородном возрасте вследствие неблагоприятных медицинских и санитарных условий вынашивания плода и родов. В городском населении перевес мужчин наблюдался во всех рабочих и «полурабочих» возрастах от 20 до 69 лет, что являлось следствием усиленного притока в города преимущественно работников-мужчин. Часть из них позже выезжала обратно, другая часть в сравнительно раннем возрасте умирала от тяжелого труда в неблагоприятных условиях, и поэтому в старческом возрасте женщины численно доминировали среди горожан.

Таблица 1.4

Половозрастной состав населения Западной Сибири (1897 г.), чел.*

Возрастная группа, лет	В городах		В селениях		В целом по региону
	Мужчин	Женщин	Мужчин	Женщин	Мужчин	Женщин
До 1	4535	4483	67 603	66 698	72 138	71 181
1–9	25 300	26 026	444 155	448 377	469 455	474 403
10–19	28 242	29 537	388 271	390 333	416 513	419 870
20–29	30 910	24 412	256 533	288 225	287 443	312 637
30–39	22 175	19 307	231 564	232 056	253 739	251 363
40–49	16 271	14 657	191 098	181 558	207 369	196 215
50–59	11 168	10 517	137 364	127 946	148 532	138 463
60–69	7108	7063	96 477	86 685	103 585	93 748
70–79	2867	3206	42 270	40 587	45 137	43 793
80+	960	1132	17 620	16 325	18 580	17 457
Итого:	149 536	140 340	1 872 955	1 878 790	2 022 491	2 019 130

* Подсчитано по данным: Первая Всеобщая перепись… Т. 78. С. 12–13; Т. 79. С. 12–13; Т. 81. С. 8–9. Лица, не указавшие своего возраста, в таблице не учтены.

Данные переписи населения 1897 г. предоставляют нам уникальную возможность вычислить важный демографический показатель – уровень старения населения Западной Сибири. В качестве критерия демографического старения в нашей и многих других странах используют долю в населении лиц в возрасте 60 лет и старше. Население считается демографически молодым, если доля в нем таких людей не достигает 8 %, если же этот порог превышается, то говорят, что население вступило в первое преддверие демографической старости [10. С. 244]. Любопытно, что в 1897 г. во всем населении Западной Сибири доля лиц в возрасте 60 лет и старше составляла именно 8 %[9]. К сожалению, состояние исторических источников не позволяет нам оценить уровень демографического старения населения, достигнутый регионом к концу изучаемого периода. Это затрудняет понимание тех трансформаций, что происходили в возрастной структуре населения и, шире, в режиме его воспроизводства в начале ХХ в.

Более определенно относительное количество лиц разного возраста с одновременным учетом их полового статуса в структуре населения Западной Сибири прослеживается по данным таблицы 1.5. В ней по материалам Всеобщей переписи 1897 г. мы выделили возрастные контингенты младенцев и детей (мальчики до 14, девочки до 12 лет), подростков (юноши 14–17, девушки 12–15 лет), лиц рабочего возраста (мужчины 18–59, женщины 16–54 лет), а также пожилых и стариков – мужчин 60 лет и старше, женщин 55 лет и более. Обращает на себя внимание очень высокая концентрация населения в рабочем возрасте в городах и более естественное распределение возрастных контингентов в сельской местности, с большей долей молодежи и пожилых людей среди мужчин.

Таблица 1.5

Распределение населения Западной Сибири по возрастным контингентам (1897 г.), %*

Возрастной контингент	В городах		В селениях		В целом по региону
	мужчин	женщин	мужчин	женщин	мужчин	женщин
Младенцы и дети Подростки Работники Пожилые и старики	27,4 7,6 57,7 7,3	25,5 8,3 54,8 11,4	36,5 7,7 47,3 8,5	31,8 8,7 49,0 10,5	35,8 7,7 48,0 8,5	31,3 8,7 49,4 10,6

*Подсчитано по данным: Первая Всеобщая перепись… Т. 78. С. 12–13; Т. 79. С. 12–13; Т. 81. С. 8–9.

Интересные выводы получаются при сравнении таблицы 1.5 с аналогичными по характеру данными о распределении по возрастным контингентам сельского населения Европейской России в конце XIX в. Для сибиряков была характерна концентрация населения, особенно мужского, не только в трудоспособном, но и в потенциально-рабочем возрастах. По данным переписи 1897 г., доля старших детей – мальчиков 7–13 и девочек 7–11 лет – у них была больше, чем в сельском населении Европейской России. Суммируя возрастные группы от 7 до 55 лет у женщин и до 60 лет у мужчин, увидим, что в селениях Западной Сибири они тоже составляли относительно более многочисленную группу населения[10]. Таким образом, западносибирский крестьянский двор имел и хорошую хозяйственную будущность, и благоприятные перспективы для брачности, рождаемости и естественного прироста населения.

В начале XX в. возрастная структура населения Западной Сибири испытывала сильное влияние переселенческого движения. Для переселяющихся в регион было специфично преобладание в их среде старшего детского, подросткового и младшего рабочего возрастов при малом количестве стариков и малышей. На новых местах у новоселов появлялось большое количество младенцев. Увеличение доли переселенцев, особенно в сельском населении региона, повышало перспективность демографического потенциала Западной Сибири: возрастная структура «омолаживалась», в ней росла доля представителей предрабочего и рабочего возрастов.

В годы Первой мировой войны в нашем регионе, как и во всей стране, произошла сильная деформация возрастной структуры населения, особенно мужского. По данным сельскохозяйственной переписи 1917 г., более половины мужчин рабочего и демографически активного возраста, входивших в семейные домохозяйства крестьянского типа, были призваны в действующую армию. В Тобольской губернии таковых оказалось 51,9 %; в Алтайской – 53,7; в Томской – 54,5; в Акмолинской области – 60,6 в крестьянских хозяйствах и 32,1 % в казачьих дворах[11]. Если даже в мирное время случалось, что в сибирских деревнях часть урожая оставалась неубранной на полях вследствие недостатка работников, то в годы войны это стало острой проблемой. Недостающую рабочую силу взрослых мужчин сибиряки старались дополнять или заменять трудом женщин и подростков, общинной и соседской взаимопомощью, вольным наймом, местами – трудом военнопленных и т. д.

В условиях, когда традиционные нормы демографического поведения требовали рождать детей только в законном браке, большое значение для воспроизводства населения имели характеристики его брачности и семейного состава. Брачная и семейная структуры населения – важнейшие элементы демографических структур традиционного общества.

Распределение населения Западной Сибири конца имперского периода в возрасте старше 15 лет по брачному состоянию (статусу), полу и возрасту показывает, что абсолютное большинство как женщин, так и мужчин официально состояло в браке (табл. 1.6). Однако уже в конце XIX в. никогда не состоявшими в браке оставалось довольно много сибиряков детородного и более старшего возраста – 27,3 % мужчин, 19,3 % женщин. В городах соответствующие показатели были гораздо больше. Доля овдовевших и не вступивших в новый брак женщин в населении (12,5 %) была почти вдвое больше доли мужчин-вдовцов, которым было гораздо легче вступить в повторный брак. Назвавших себя во время переписи 1897 г. разведенными было ничтожно мало даже в городах – 1,5 ‰ мужчин и 2,2 ‰ женщин. Количество официальных разводов в досоветскую эпоху было минимальным главным образом из-за крайней их затрудненности действующим законодательством. Однако нужно иметь в виду, что фактических разводов было гораздо больше, чем разрешенных церковными инстанциями. Имели довольно широкое распространение и невенчанные (консенсуальные) браки.

Таблица 1.6

Соотношение количества лиц с различным брачным статусом в возрастных группах населения Западной Сибири 15 лет и старше (1897 г.), ‰*

Возрастная группа, лет	Никогда не состоявшие в браке	Состоящие в браке	Вдовые и не вступившие в новый брак	Разведенные и не вступившие в новый брак	Не указавшие брачного состояния
Мужчины
15–16 17–19 20–29 30–39 40–49 50–59 60+ Итого:	997,0 917,7 389,9 97,7 52,7 40,9 33,4 272,7	2,9 81,6 602,1 879,5 893,1 846,8 654,3 655,8	0,1 0,5 6,6 20,9 51,5 109,4 308,7 69,3	- 0,1 0,5 1,2 1,8 2,0 1,4 1,1	0,0 0,1 0,9 0,7 0,9 0,9 2,4 1,1
Женщины
15–16 17–19 20–29 30–39 40–49 50–59 60+ Итого:	980,4 723,5 152,1 42,5 36,5 35,6 40,0 192,9	19,3 274,5 835,0 909,3 837,3 711,1 420,1 679,3	0,3 1,7 11,6 46,4 123,6 249,9 533,4 125,4	0,0 0,2 0,8 1,4 1,7 0,6 1,2 1,1	0,0 0,1 0,5 0,4 0,9 1,8 5,3 1,3

*Подсчитано по данным: Первая Всеобщая перепись… Т. 78. С. 26; Т. 79. С. 24; Т. 81. С. 17–18.

Статистические материалы по Тобольской губернии за 1902–1903 гг. дают возможность выяснить соотношение брачного возраста женихов и невест в регионе (табл. 1.7). При анализе данных, относящихся к городскому и сельскому населению, независимо от его конфессиональной принадлежности, обнаруживается, во-первых, что в начале ХХ в. женщины вступали в брак обычно раньше, чем мужчины. От половины до двух третей женщин выходили замуж до достижения 21-летнего возраста. Невесты младше 26 лет составляли уже 80–90 % всего брачившегося женского контингента. У мужчин же повсеместно только 50–70 % вступало в брак до 26 лет. При этом гораздо больший, чем в женской среде, удельный вес (свыше одной трети) имели браки не в самом молодом возрасте, а те, что были заключены по достижении 21–25 лет.   

Таблица 1.7

Соотношение количества жителей Тобольской губернии, вступивших в брак в различном возрасте (1902–1903 гг.), %*

Возраст вступления в брак, полных лет	В селениях		В городах		В старообрядческой среде
	Женщины	Мужчины	Женщины	Мужчины	Женщины	Мужчины
Менее 21 21–25 26–30 31–35 36–40 41–45 46–50 50+	61,6 27,4 5,5 2,2 1,2 1,0 0,6 0,5	37,0 33,9 16,5 4,5 2,8 2,3 1,4 1,6	47,3 31,6 11,0 4,3 2,4 1,5 1,2 0,7	14,6 35,9 25,0 10,0 5,4 4,4 2,7 2,0	52,7 33,5 7,5 3,5 1,5 0,6 0,6 0,1	47,5 34,8 9,6 4,3 1,5 0,7 1,3 0,3

* Подсчитано по данным: Движение населения в Европейской России и в двух губерниях Сибири: Енисейской и Тобольской за 1902 г. СПб., 1907. С. 254–255. (Статистика Российской империи; вып. 66); Движение населения в Европейской России, в двух губерниях Сибири: Енисейской и Тобольской, и Семипалатинской обл. за 1903 г. СПб., 1909. С. 254–255. (Статистика Российской империи; вып. 70).

Городские свадьбы имели свою возрастную специфику: и женщины, и особенно мужчины играли их обычно в более зрелом возрасте, чем свадьбы деревенские. У горожан-мужчин возраст 21–25 лет вышел даже на ведущее место, в 2,5 раза опередив по количеству женившихся возраст до 21 года. Да и последующая возрастная группа (26–30 лет) имела преимущество над самым молодым контингентом женихов. Более 30 лет жизненного опыта имела четверть городских женихов и только 10 % невест. Сравнение приведенных данных с материалами, относящимися к различным местностям Западной Сибири второй половины XIX в., показывает: брачный возраст и мужчин, и женщин со временем увеличивался [11. С. 128–130; 12. С. 13–14; и др.].

Известно, что в России в эпоху социальной модернизации сложившиеся веками традиционные институты и формы поведения дольше всего сохранялись в старообрядческой среде. Использованные нами источники позволяют выделить из общей массы браков те, которые были заключены в Тобольской губернии 1902–1903 гг. именно старообрядцами (см. табл. 1.7). За два года статистические учреждения учли в городах и селениях 857 староверческих свадеб. Оказалось, что в среде старообрядцев возраст вступления в брак мало отличался у мужчин и женщин: юных невест (менее 21 года) было только на 10 % больше, чем их ровесников-женихов, а в возрасте до 26 лет разница составляла всего 5 %. Брачность мужчин была существенно сдвинута в сторону младших возрастов: у староверов «в молодых летах» (до 26 лет) вступало в брак 82,3 % женихов, в то время как во всем населении – до 70 %. В то же время невесты у староверов выглядели старше, чем обычно: в возрасте до 21 года вступало в брак меньше девушек, чем у православных-«никониан», а в более зрелом возрасте 21–25 лет – больше. Различия брачного возраста основной массы населения Западной Сибири и здешних старообрядцев свидетельствуют о том, что большинство населения уже встало на путь демографической модернизации.

Интересные сведения имеются в наших источниках относительно брачного (семейного) положения лиц, игравших свадьбы в Западной Сибири изучаемого периода. Рассмотрим вычисленные нами на примере Тобольской губернии соотношения между количеством холостых (никогда ранее не состоявших в браке) и вдовых мужчин, женившихся или на женщинах, не вступавших ранее в брак, – на девицах, по старой терминологии, или на вдовах (табл. 1.8).         

Таблица 1.8

Среднегодовое количество браков, заключенных в Тобольской губернии лицами, имевшими различный брачный статус (1902–1903 гг.)*

Семейное положение женихов	В селениях женились на				В городах женились на
	девицах		вдовах		девицах		вдовах
	абс.	%	абс.	%	абс.	%	абс.	%
Холостые Вдовые      Итого:	11 821 1319 13 140	96,8 63,0 91,8	395 773 1168	3,2 37,0 8,2	377 65 442	93,1 71,4 89,1	28 26 54	6,9 28,6 10,9

* Подсчитано по тем же источникам, что и данные таблицы 1.7.

Бросается в глаза тот факт, что подавляющее большинство мужчин и в селениях, и в городах женилось на девицах. Это закономерно, ибо молодые девушки, впервые идущие к венцу, составляли львиную долю той части «женского полку», которая потенциально могла бы вступить в брак. По данным Всеобщей переписи населения 1897 г., в Западной Сибири из каждой 1000 женщин в возрасте 17–19 лет, самом востребованном на «брачном рынке», 724 были девицами, а вдовами – только 2 (см. табл. 1.6). Имелись причины и для того, чтобы предпочесть девицу наличным вдовам: ее более молодой возраст, необремененность нажитыми в первом браке детьми и т. д. Характерно в то же время, что вдовствующие женихи всё же гораздо чаще, чем холостые, женились на вдовах. Здесь работала установка традиционного общества – выбирая брачного партнера, «клонить дерево по себе». Вдовцов и вдов связывали общность судьбы и большее соответствие возраста.

Сравнивая по данным таблицы 1.8 города и селения, мы замечаем важную закономерность: холостые горожане женились на вдовах вдвое чаще, чем сельские жители, первый раз вступающие в брак. В то же время горожане вдовые женились на вдовах значительно реже, чем потерявшие первую жену сельчане. Можно предположить, что здесь отразилось одно из проявлений модернизации брачных представлений и матримониального поведения в урбанизирующейся среде. Горожане чувствовали себя меньше связанными безличными традициями, они чаще выбирали себе спутников жизни в соответствии с индивидуальными симпатиями, а не по устаревшим дедовским канонам.

Заключая брачные узы, люди создают основу будущей семьи. С демографической точки зрения семья – это предусловие воспроизводства населения, уникальная социальная ячейка, специфической функцией которой является рождение детей, возобновление поколений. Это общность людей, связанных узами не только супружества, но также родительства и родства. Одну из важнейших первичных ячеек общества в России конца XIX – начала XX в. составляло частное семейное домохозяйство, демографическим ядром которого являлось семейство хозяина.

Судя по опубликованным данным Всеобщей переписи населения, в начале 1897 г. в Западной Сибири, как и в целом по России, основную массу таких хозяйств (в селениях – 97,3 %) составляли семейные дворы, состоявшие главным образом из «лиц, связанных родством». В деревнях одинокие лица являлись главами всего лишь 2,7 % частных хозяйств. Среди семейных домохозяйств 9,6 % состояло из двух человек, 12,9 – из трех, 15,8 – из четырех, 16,6 – из пяти, 41,5 – из 6–10, и только 3,6 % – более чем из 10 чел. В одном сельском семейном дворе соединялось в среднем 5,7 чел. Средняя величина собственно семьи домохозяина, без учета приселившихся к ней лиц, составляла в Тобольской губернии 5,2 чел., в Томской – 5,5, в Акмолинской области – 5,7 душ[12]. По своей людности деревенский двор и сельская семья в Западной Сибири были несколько меньше, чем в Европейской России. Средний крестьянский двор в 1897 г. к западу от Урала состоял из 5,8 человек, его людность колебалась по районам от 5,2 в Центральном Нечерноземье до 6,3 души в Черноземном Центре [2. С. 666].

Населенность и половая структура частных хозяйств «лиц, связанных родством» (семейных домохозяйств), в городах Западной Сибири в их сравнении с селениями представлены в таблице 1.9. Среднее домохозяйство в городах по своей населенности было меньше, чем в селениях, примерно на 20 %. Женщин в семьях домохозяев и в городах, и в деревнях было несколько больше, чем мужчин. В городах преобладали ячейки, состоящие из двух человек (как правило, это муж и жена). В селениях чаще всего можно было встретить хозяйства, содержащие 5–6 членов.

Таблица 1.9

Средняя людность семейного домохозяйства в поселениях Западной Сибири (1897 г.), чел.*

Вид поселений	Всего	В том числе членов семьи домохозяина
		Мужчин	Женщин	Всего
Города Селения Во всем регионе	5,29 5,66 5,64	2,05 2,65 2,60	2,28 2,75 2,71	4,33 5,39 5,31

*Подсчитано по данным: Первая Всеобщая перепись… Т. 78. С. 6–7; Т. 79. С. 6–7; Т. 81. С. 4–5.

В начале ХХ в. на размеры семейного домохозяйства и семьи, на их внутреннюю структуру в Западной Сибири влияли противодействующие факторы. С одной стороны, продолжалось первоначальное накопление капиталов, а оно успешнее шло в крупных неразделенных хозяйствах, где в основном использовался бесплатный труд членов семьи домохозяина. Это способствовало консервации многолюдных и «многоработных» ячеек. Кроме того, в процессе колонизации в регионе все чаще селились относительно большие семьи переселенцев, неохотно делившиеся до полного благоустройства на новых местах, и это тоже увеличивало среднюю людность домохозяйства. По данным массового обследования 1903–1904 гг., в переселенческих поселках Тобольской губернии средняя людность дворов составляла 6,8 душ, в поселках Акмолинской области – 6,4, Томской губернии – 6,3 чел.[13] Это заметно больше средних показателей населенности домохозяйств крестьян-старожилов. В 1917 г., по данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи, в Тобольской губернии двор старожилов имел 5,7 члена (налицо присутствовало 4,9 чел.), а переселенческий двор – 6 чел. (наличных было 5,2)[14]. С другой стороны, в целом по мере социально-экономического развития, распространения модернизационных процессов размеры семейных ячеек и в городах, и в селениях, если рассматривать старожилов и новоселов по отдельности, имели тенденцию к сокращению: шире распространялись автолокальные браки, чаще распадались неразделенные семьи и т. д.

Для того, чтобы сравнить по структурному типу деревенские семьи Западной Сибири рубежа XIX–XX вв. с известными историкам «гнездами» семей и семейных домохозяйств, существовавшими в разное время в Европейской России и других странах мира, мы использовали классификацию английского ученого Питера Ласлетта, которая широко применяется в международной научной практике [13]. В данной классификации все семьи по их структурному типу распределяются на следующие группы: 1) одиночные лица; 2) семьи из нескольких родственников, не образующих брачные пары; 3) нуклеарные, или простые семьи (брачные пары с неженатыми чадами, супруги, живущие отдельно от своих взрослых детей, вдовцы или вдовы с детьми); 4) расширенные семьи, включающие других холостых или вдовых родственников; 5) составные семьи, объединяющие несколько брачных пар с их потомством. Составные семьи, по П. Ласлетту, подразделяются на три подтипа: корневые (родители и один женатый сын, иногда имеющий уже своих детей); братские (двое или более женатых братьев); большие патриархальные семьи (родители и несколько женатых сыновей с их потомством).

Согласно нашим подсчетам, сделанным в результате обработки 6377 первичных карточек Первой Всеобщей переписи населения Российской империи, относящихся к 95 селениям восьми округов Тобольской губернии, наличные семьи распределялись по их структуре следующим образом (табл. 1.10). Предельно простые и несложные по структуре ячейки первого, второго и третьего типа в сумме составляли более половины – 55,9 % всех семей. Относительно сложные по структуре расширенные и составные семьи (4-й тип и 5-й со всеми подтипами) в совокупности имели 43,1 %. Категорию сложных можно увеличить на 1 % за счет «прочих» семей: к этой группе мы отнесли ячейки с запутанной и нестандартной структурой.

Таблица 1.10

Количество сельских семей с различным типом структуры (по П. Ласлетту) в Тобольской губернии (1897 г.)*

Тип семьи	Абс.	%
1. Одиночки	209	3,3
2. Родственники без брачных пар	88	1,4
3. Простая семья	3267	51,2
4. Расширенная семья	1095	17,2
5. Составная семья В том числе: 5а – корневая 5б – братская 5в – большая патриархальная	1651   1285 159 207	25,9   20,2 2,5 3,2
6. Прочие семьи	67	1,0
Итого:	6377	100

*Подсчитано по данным: ГА в Тобольске. Ф. 417. Оп. 2. Д. 7, 12, 20, 21, 25, 40, 45, 61, 69, 76, 90, 92, 109, 126, 150, 156, 223, 225, 236, 240, 241, 244, 253, 254, 270.

Выявленная нами в Западной Сибири картина оказалась очень похожей на семейную структуру сельского населения Европейской России, где в 1897 г. составная и расширенная семьи в сумме составляли 46,6 %, а несложные семьи первых трех типов – 53,4 % [2. С. 670]. По мнению известного историка Б. Н. Миронова, это сходство – важный аргумент в обосновании той точки зрения, что в изучаемую эпоху демографическое развитие нашего края происходило одновременно и согласованно с Европейской Россией. Сибирь не была регионом «третьего эшелона» в переходе от традиционного к современному типу воспроизводства населения [14. С. 9].

Перейдем теперь от характеристики демографических структур населения Западной Сибири к проблематике собственно воспроизводства населения. В эту проблематику включают обычно вопросы брачности, рождаемости, смертности, естественного прироста (который интегрирует два последних упомянутых процесса) и миграций – там, где они серьезно влияют на все другие демографические характеристики.

Начнем с брачности. Исторические источники предоставляют нам сведения об абсолютном количестве браков, дают возможность высчитать общие коэффициенты брачности[15] населения всех западносибирских губерний и областей за многие годы конца XIX – начала XX в. (табл. 1.11).

Таблица 1.11

Количество браков, регистрировавшихся ежегодно в Западной Сибири конца XIX – начала XXв.*

Год	Томская губ.		Тобольская губ.		Акмолинская обл.
	абс.	‰	абс.	‰	абс.	‰
1897 1898 1899 1900 1901 1902 1903 1904 1905 1906 1907 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914	15 578 16 808 17 919 17 708 17 198 18 847 16 279 18 369 17 504 26 847 26 196 30 423 29 803 30 025 31 511 32 612 … …	7,9 8,3 8,7 8,4 8,0 8,5 7,1 7,7 7,3 10,8 9,9 10,4 9,1 8,2 8,2 8,3 … …	13 913 15 897 15 425 14 743 13 094 14 083 15 519 15 859 14 007 19 615 18 593 16 031 … 17 910 15 958 14 725 19 675 17 696	9,8 10,9 10,4 9,8 8,5 8,8 9,4 9,5 8,0 11,0 10,6 9,0 … 9,3 8,0 7,1 9,4 8,4	4797 4398 5710 5227 5356 5627 5307 5951 … 9175 9411 8656 8918 11 728 12 071 11 374 11 665 10 797	7,2 6,1 7,6 7,0 6,8 6,5 6,0 6,9 … 9,7 9,7 8,2 7,6 8,8 8,3 7,7 7,7 7,0

 *Абсолютное количество браков подсчитано по данным «Ведомостей о движении населения…» и «Таблиц о движении населения…», приложенных к книгам: Обзор Акмолинской обл. за… [1897–1904, 1906–1914 гг.]. Омск, 1898–1906, 1907–1915; Статистический обзор Тобольской губ. за… [1897–1899]. Тобольск, 1898–1900; Обзор Тобольской губ. за … [1900–1908, 1910–1914]. Тобольск, 1901–1909, 1911–1916; Обзор Томской губ. за… [1897–1912 гг.]. Томск, 1898–1914. Коэффициенты брачности подсчитаны с учетом данных о численности населения, помещенных в кн.: Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за 1896–1901 гг. СПб., 1905. С. 74, 80, 104; Отчет… за 1902 г. 1904. С. 28–29, 54–55; Отчет… за 1903 г. 1905. С. 28–29, 54–55; Отчет… за 1904 г. 1906. С. 28–29, 54–55; Отчет… за 1905 г. 1907. С. 28–29, 54–55; Отчет… за 1906 г. 1908. С. 30–31, 58–59; Отчет… за 1907 г.: таблицы. 1909. С. 35, 67; Отчет… за 1908 г.: таблицы. 1910. С. 35, 67; Отчет… за 1909 г. 1911. С. 34–35, 66–67; Отчет… за 1910 г. 1912. С. 34–35, 66–67; Отчет… за 1911 г. 1913. Ч. 2. С. 66–67, 98–99; Отчет… за 1912 г. Пг., 1914. Ч. 2. С. 66–67, 98–99; Отчет… за 1913 г. 1915. С. 66–67, 98–99; Отчет… за 1914 г. 1916. С. 34–35, 66–67.

Рассмотрим помещенные в таблице 1.11 показатели, характеризующие историческую динамику брачности в субрегионах Западной Сибири. Прежде всего, обращает на себя внимание быстрый и достаточно последовательный рост в изучаемое время общего количества свадеб. С 1897 до 1913 г. в Тобольской губернии абсолютное число браков увеличилось в 1,4 раза; в Акмолинской области – в 2,4; в Томской губернии (до 1912 г.) – в 2,1 раза. Конечно, число браков увеличивалось в основном по причине быстрого роста численности населения в интенсивно колонизовавшемся регионе.

Масштабы и закономерности динамики брачности становятся более очевидными, обнаруживаются нюансы, если рассматривать не абсолютные, а относительные показатели, в которых «снято» влияние численности населения. В данном случае это – общие коэффициенты брачности. Отметим, прежде всего, что выраженная в коэффициентах интенсивность брачности наибольшей была в Тобольской губернии (в среднем за период 1897–1914 гг. – 9,3 ‰). Территория этой губернии являлась наиболее освоенной в Сибири, здесь сложилось устойчивое население с нормальной половозрастной структурой. Несколько меньше коэффициенты были в Томской губернии – 8,6 ‰ в среднем за 1897–1912 гг. Минимальные для региона показатели выявились в Акмолинской области – 7,6 ‰ за 1897–1914 гг.

В целом довольно высокая «свадебная активность» сибиряков в изучаемый период заметно колебалась от года к году. Очевидны повсеместные сокращения в 1900–1901 гг. (по причинам призыва молодых мужчин в армию для участия в военных действиях в Китае и неурожая); в 1905 г. (в связи с Русско-японской войной и началом революции); в 1911–1912 гг. (из-за нового неурожая и голода). Но особенно впечатляет интенсификация брачности в первые годы Столыпинской аграрной реформы. В 1906–1909 гг. в Томской губернии, в 1906–1910 гг. в Акмолинской области коэффициенты брачности выросли по сравнению с предыдущими двумя – тремя годами почти на треть, в Тобольской губернии в 1906–1910 гг. по сравнению с 1901–1905 гг. – на 12 %. Такую динамику легко объяснить, во-первых, тем, что в 1906–1908 гг. состоялись свадьбы, временно отложенные в годы Русско-японской войны и революционных потрясений. Во-вторых, сыграла свою роль экономическая и демографическая специфика миграционной волны: среда переселенцев была более молодой по составу, чем постоянное старожильческое население Сибири, домохозяева-переселенцы спешно женили своих «возросших» детей, чтобы увеличить количество получаемой в надел земли, приобрести еще пару рабочих рук для формирующегося семейного хозяйства.

Если сгруппировать данные о брачности по 4–5-летним периодам, чтобы «снять» влияние особенностей каждого года, то в целом по Западной Сибири раскроется такая динамика. Уровень брачности, равный в 1897–1901 гг. 8,6 ‰, в 1902–1905 гг. сократился до 7,9 (в селениях – до 8,4; в городах – до 6,8 ‰). В 1906–1909 гг. возобладала противоположная тенденция: брачность увеличилась до 9,8 ‰ (в деревне – до 9,3; в городах даже до 10,7). Однако затем возобновилось снижение, и в 1910–1914 гг. в Западной Сибири было заключено только 8,2 свадьбы на 1000 жителей (в деревне – 8,3; в городах – 7,2)[16]. Выявленные нами уровни брачности в Западной Сибири оказываются близкими к таковым в Европейской России, где они последовательно снижались, начиная с последней трети ХIХ в., и упали к 1911–1913 гг. во всем населении до 8,2; в деревне – до 8,4; в городах – до 6,7 ‰ [2. С. 570]. Начальные и конечные (для изучаемого периода) показатели брачности населения в двух регионах почти совпадают. Возможно, и в Западной Сибири происходило бы такое же последовательное сокращение брачности, что и в Европейской России, если бы экстраординарные обстоятельства, сложившиеся в регионе, не исказили эволюционное течение демографических процессов. Во всяком случае, в Южном Зауралье (Курганский уезд Тобольской губернии и соседний с ним Шадринский уезд Пермской губернии), не испытывавшем массового притока переселенцев, брачность населения определенно снижалась: с 11,4 ‰ в 1897 г. она упала до 7,8 ‰ в 1914 г. [15. С. 200].

В годы Первой мировой войны в условиях сильного полового дисбаланса населения, неблагоприятных экономических, политических и психологических условий брачная активность населения повсеместно свертывалась. Скупые данные на сей счет относятся к ряду крупных городов. В Новониколаевске абсолютное количество браков сократилось по сравнению даже с неблагоприятным 1914 г. на 24 % в 1915 г., на 44 % в 1916 г.[17] В Барнауле, судя по данным двух здешних церквей, в 1915–1916 гг. повенчали на 45 % свадеб меньше, чем в 1914 г. [9. С. 70]. В Омске в 1916 г. общий коэффициент брачности населения составил 4,6 ‰, сократившись по сравнению с довоенным 1913 г. на 35 % (подсчитано по: [16. С. 41]). Только в 1917 г. наметились (впрочем, временно) признаки нормализации брачного рынка, когда произошла частичная демобилизация армии, была введена система отпусков для солдат, смягчился режим содержания военнопленных.

Характеристики брачности в условиях, когда уровень внебрачной рождаемости не превышал 10 %, во многом определяли масштабы и общий уровень рождаемости населения. Для изучения вопросов рождаемости, а также, вслед за этим, смертности и естественного прироста населения региона привлечем статистику из ежегодных отчетов Медицинского департамента (с 1896 г. – Главного управления врачебного инспектора, с 1914 г. – Управления главного врачебного инспектора) Министерства внутренних дел Российской империи. Построим таблицу, дающую возможность раскрыть динамику воспроизводственных процессов, сравнивая показатели нескольких 3–5-летних этапов (табл. 1.12). При составлении этой таблицы скорректируем границы рассматриваемого хронологического периода. Во-первых, начнем анализ не с 1897 г., а десятью годами раньше, чтобы лучше увидеть предпосылки и особенности ситуации, сложившейся на рубеже веков. Во-вторых, исключим из рассмотрения 1915–1917 гг., поскольку они не обеспечены теми историческими источниками, которые привлечены здесь для расчетов показателей таблицы.

Таблица 1.12

Естественное движение населения Западной Сибири на рубеже XIX–XX вв., ‰*

Годы	Рождаемость				Смертность				Прирост
	Том.	Тоб.	Акм.	ЗС**	Том.	Тоб.	Акм.	ЗС**	Том.	Тоб.	Акм.	ЗС**
В целом по региону
1887–1891 1892–1896 1897–1901 1902–1905 1906–1909 1910–1914	47,7 59,7 52,2 51,8 58,0 55,1	52,4 49,2 57,7 54,1 57,7 55,3	30,9 27,6 36,7 34,1 40,9 43,2	47,1 50,1 51,5 49,4 54,8 52,8	26,6 37,5 28,6 29,1 35,1 32,5	43,3 42,4 40,4 39,0 41,1 38,0	22,6 19,7 23,4 21,4 24,4 25,6	33,2 36,7 31,8 31,1 35,0 32,7	21,1 22,2 23,6 22,7 22,9 22,6	9,1 6,8 17,3 15,1 16,6 17,3	8,3 7,9 13,3 12,7 16,5 17,6	13,9 13,4 19,7 18,3 19,8 20,1
В селениях
1887–1889 1890–1892 1893–1895 1902–1905 1906–1909 1910–1914	48,6 48,6 63,6 52,3 58,0 55,7	54,3 51,8 50,5 55,2 58,9 56,6	... ... 25,2 32,6 38,7 44,1	51,6 50,2 52,1 49,9 55,0 53,8	25,5 30,0 37,1 28,9 34,7 32,1	45,2 50,9 37,7 39,3 41,4 38,4	... ... 16,2 19, 7 21,5 25,5	35,7 40,4 34,2 30,9 34,6 32,6	23,1 18,6 26,5 23,4 23,3 23,6	9,1 0,9 12,8 15,9 17,5 18,2	... ... 9,0 12,9 17,2 18,6	15,9 9,8 17,9 19,0 20,4 21,2
В городах
1887–1889 1890–1892 1893–1895 1902–1905 1906–1909 1910–1914	53,1 54,0 47,9 43,5 58,0 45,5	27,4 23,3 33,0 35,3 40,3 37,6	... ... 40,9 45,6 54,8 37,7	39,9 38,8 41,0 42,0 52,2 41,0	48,8 55,8 36,7 33,1 40,6 38,3	28,4 34,8 39,7 32,3 36,1 32,5	... ... 25,9 33,5 43,3 26,8	38,4 45,4 35,0 33,0 40,3 33,1	4,3 -1,8 11,2 10,4 17,4 7,2	-1,0 -11,5 -6,7 3,0 4,2 5,1	... ... 15,0 12,1 11,5 10,9	1,5 -6,6 6,0 9,0 11,9 7,9

* Подсчитано по: Отчет Медицинского департамента за 1886 г. СПб., 1888. С. 8–14; Отчет Медицинского департамента Министерства внутренних дел за 1887 г. 1889. С. 9, 19, 22; Отчет Медицинского департамента… за 1888 г. 1891. С. 18–19, 94, 102–110; Отчет Медицинского департамента… за 1889 г. 1891. С. 134, 146–158; Отчет Медицинского департамента… за 1890 г. 1893. С. 106–109, 118–133; Отчет Медицинского департамента… за 1891 г. 1894. С. 106–109, 118–133; Отчет Медицинского департамента… за 1892 г. 1896. С. 106–109, 118–133; Отчет Медицинского департамента… за 1893–1895 гг. 1898. Ч. 1. С. 192–211, 258–277; Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за 1896–1901 гг. СПб., 1905. С. 74, 80, 104; Отчет о состоянии… за 1902 г. 1904. С. 28–29, 54–55; Отчет о состоянии… за 1903 г. 1905. С. 28–29, 54–55; Отчет о состоянии… за 1904 г. 1906. С. 28–29, 54–55; Отчет о состоянии… за 1905 г. 1907. С. 28–29, 54–55; Отчет о состоянии… за 1906 г. 1908. С. 30–31, 58–59; Отчет о состоянии… за 1907 г.: таблицы. 1909. С. 35, 67; Отчет о состоянии… за 1908 г.: таблицы. 1910. С. 35, 67; Отчет о состоянии… за 1909 г. 1911. С. 34–35, 66–67; Отчет о состоянии… за 1910 г. 1912. С. 34–35, 66–67; Отчет о состоянии… за 1911 г. 1913. Ч. 2. С. 66–67, 98–99; Отчет о состоянии… за 1912 г. Пг., 1914. Ч. 2. С. 66–67, 98–99; Отчет о состоянии… за 1913 г. 1915. С. 66–67, 98–99; Отчет о состоянии… за 1914 г. 1916. С. 34–35, 66–67.

** В 1887–1892 гг. в городах и селениях, взятых по отдельности – без Акмолинской обл.

Сокращения: Том. – Томская губ.; Тоб. – Тобольская губ.; Акм. – Акмолинская обл.; ЗС – вся Западная Сибирь.

Таблица 1.12 содержит динамические ряды показателей, представляющих собой общие коэффициенты рождаемости, смертности и естественного прироста населения в целом по Западной Сибири, в городах и селениях региона на рубеже XIX–XX вв.[18] Данные таблицы свидетельствуют о самом высоком в империи уровне рождаемости в целом по региону и особенно в сельской местности. Как известно, в традиционном обществе показатели и динамика рождаемости зависели не столько от воздействия социально-экономических, политических или экологических факторов, от сознательного регулирования деторождения, сколько от состояния половозрастной и брачной структуры населения. В селениях рождаемость была выше, чем в городах (примерно на 20 %), прежде всего потому, что в крестьянской среде не существовала или была минимальной количественная диспропорция полов, культивировались ранние браки, имел место наиболее высокий уровень брачности, прочнее являлись семьи. В населении городов, особенно крупных, была высока доля лиц продуктивного возраста, однако прочие структурные факторы не столь благоприятствовали деторождению. Первые, пока еще робкие попытки «планирования семьи» имели распространение тоже именно в городах.  

Таблица 1.12 демонстрирует некоторое колебание показателей рождаемости по временным этапам. Например, заметен спад в целом по региону и в сельской местности, приходящийся на 1902–1905 гг. В Томской губернии он прослеживается и в городах. Главная причина этого спада имела структурный характер: как мы выяснили выше, на указанные годы приходилось сокращение брачности населения. Откладывание свадеб до лучших времен приводило и к задержке первых зачатий. Явное повышение рождаемости заметно в 1890-х гг., но наибольшая величина этого показателя в большинстве динамических рядов приходится на 1906–1909 гг. И в том, и в другом случае эти всплески, во-первых, имеют компенсаторный характер: природа как бы стремилась восполнить людские потери, понесенные в годы холерной эпидемии 1892 г.; люди после политических потрясений 1902–1905 гг. наверстывали упущенные прокреативные возможности. Во-вторых, оба всплеска тесно коррелируют с подъемами волн массового переселенческого движения в Западную Сибирь. Как уже говорилось, среда новоселов характеризовалась относительно молодым составом, здесь играли много свадеб, недавно возникшие семьи были мотивированы на быстрое пополнение состава домохозяйств будущими работниками и «земельными душами». Через несколько лет после водворения в регионе переселенческие семейные ячейки естественным образом «нормализовали» свою населенность и структуру, и это привело, в частности, к некоторому сокращению уровня рождаемости почти повсеместно в 1910–1914 гг. В городах это сокращение оказалось наибольшим (на 20–30 % по сравнению с уровнем 1906–1909 гг.), что можно считать индикатором начавшегося уже перехода значительных категорий населения крупных городов к внутрисемейному регулированию рождаемости.

Учитывая колебания, нужно видеть всё же генеральную тенденцию: в изучаемый период рождаемость во всей Западной Сибири и в ее субрегионах немного повышалась. В целом по региону в 1902–1914 гг. по сравнению с 1887–1901 гг. она увеличилась на 5 %, в городском населении – на 11 %, и т. д. Если бы не экстраординарные всплески и откаты, о которых говорилось выше, эта тенденция обнаруживалась бы с большей наглядностью. Такое умеренное повышение соответствует логике первой фазы демографического перехода. На этой фазе большинство сибиряков по традиции, в силу религиозных запретов или по экономическим соображениям еще отказывалось от регулирования рождаемости. С другой стороны, присущее этой фазе формирование сети профессиональной медицины, повышение уровня общей и санитарно-гигиенической культуры населения способствовали сохранению здоровья рожениц, оптимизации обстановки родов, сокращению количества мертворождений и т. д.

Сравнение ситуации в Западной Сибири с Европейской Россией показывает, что начало демографического перехода в области рождаемости там проходило по другому сценарию. Период конца XIX – начала ХХ в. в европейской части страны был ознаменован почти последовательным снижением рождаемости от одного этапа к другому и в городском, и в сельском населении, в итоге общий коэффициент рождаемости, составлявший в 1892–1896 гг. 46,4 ‰, упал до 40,8 ‰ в 1910–1914 гг. [11. C. 240]. Такое отличие динамики двух регионов вполне объяснимо. Во-первых, в Европейской России не действовал фактор массовой аграрной иммиграции, искусственно повышавший показатели рождаемости к востоку от Урала. Во-вторых, и это главное, демографический переход начался в Европейской России раньше, чем на восточных окраинах страны, и достиг к началу ХХ в. гораздо больших успехов [2. С. 592–594].

Интересные сведения о тех обстоятельствах брачности и рождаемости, о которых умалчивает массовая статистика естественного движения населения, собрал в свое время врач С. М. Арканов[19]. Сведения эти сгенерированы путем обработки стандартных бланков Ишимской сельской лечебницы Томской губернии за 1909 г., они относятся к 99 окрестным жительницам, обращавшимся за помощью к медикам, и некоторым их знакомым. Доктор Арканов установил, что средний возраст физического совершеннолетия (половой зрелости) у ишимских женщин составлял 16 лет, а средний возраст замужества – 19 лет. «Осемьянившись», молодухи обычно стремились исполнять свои детородные обязанности «со рвением и неукоснительно», хотя у 7–8 % брачных пар обнаруживалось бесплодие. «Спустя год после замужества женщина большею частью благословляется приращением семейства», – констатировал врач. Период активного деторождения обычно простирался в диапазоне между возрастами от 20 до 40 лет; на каждую роженицу приходилось в среднем по 10,6 рождений, вместе с выкидышами и мертворождениями. Наши подсчеты по другим источникам, относящимся к смежным с Западной Сибирью зауральским регионам, дает величину в 6–11 рождений в среднем у женщины в период от менархе до менопаузы [11. С. 137]. Близкие к этому величины установил Б. Н. Миронов по материалам Европейской России. В последней трети XIX – начале XX в. замужние крестьянки, прожившие в браке весь продуктивный период своей жизни и обладавшие хорошим здоровьем, рожали в среднем 8–10 раз; на каждую же крестьянку, с учетом также безбрачных, вдов и солдаток, приходилось по 6–8 рождений [2. C. 576].         

В годы Первой мировой войны в Западной Сибири ускорилось сокращение рождаемости, наметившееся в последние предвоенные годы. Причины этого – призыв в армию большого количества мужчин, ухудшение положения оставшихся дома женщин. Уже в 1915 г. в селениях средней части Сибири (Алтайская, Енисейская и Иркутская губернии) рождаемость составила лишь 82 % от уровня трех предыдущих мирных лет. В 1916 г. она упала уже до 67 %, а в 1917 г. достигла своего минимума за весь период войны – 65 % от довоенных показателей (подсчитано по: [17. С. 100–110]). В Новониколаевске общий коэффициент рождаемости, составлявший в 1914 г. 44 ‰, рухнул в 1915 г. до 36, а в 1916 г. – до 28 ‰ [9. С. 71]. Судя по данным демографической переписи 1920 г., введенным в научный оборот историком Л. Н. Славиной, после окончания Гражданской войны в Сибири количество деревенских детей, рожденных в 1915–1917 гг., было на 22 % меньше, чем детей, появившихся за три предыдущих года, и на 19 % меньше, чем детей 1918–1920 гг. рождения (подсчитано по: [18. С. 38]). Однако в 1917 г., когда частично и временно нормализовалась половая структура наличного населения и повысилась брачность, произошло наибольшее за годы войны количество зачатий, что привело в следующем году к временному повышению числа рождений в Сибири.

Уровень и динамика смертности населения Западной Сибири, как и рождаемости, отражена в таблице 1.12. Первое, что обращает на себя внимание при ее анализе – очень высокие показатели, что роднит смертность с рождаемостью в регионе. Общий коэффициент смертности в Западной Сибири в период 1897–1914 гг. был больше, чем в Европейской России, на 14 % (подсчитано по: [11. С. 237]). Наибольшей она была в Тобольской губернии, наименьшей – в Акмолинской области. В городах в 1887–1909 гг. смертность была выше, чем в сельской местности, на 9 %, и только на последнем отраженном в таблице этапе соотношение поменялось.

Смертность более тесно, чем рождаемость, связана с социальными факторами – уровнем благосостояния людей, развитием сети медико-санитарных учреждений, санитарно-гигиенической культурой населения и др. Закономерно, что в переселенческих поселках Томской губернии, по данным массового обследования 1911–1912 гг., в беднейших хозяйствах коэффициент смертности был более чем в два раза выше такового в зажиточных дворах[20]. У городского населения Западно-Сибирского региона смертность была выше, чем у сельского, пока в деревнях сохранялись относительно более благоприятные социальные и экологические условия, более здоровый образ жизни людей. Резкое сокращение смертности городского населения Западной Сибири в 1910–1914 гг., когда впервые коэффициент смертности горожан стал ниже, чем у сельчан, можно считать следствием опережающего развития в начале века системы медицинского обслуживания, образования и просвещения в городах.

Рассмотрим историческую динамику смертности в интересующий нас период. Как и в случае с рождаемостью, уровень смертности испытывал колебания, причем всплески обоих показателей происходили синхронно со всплесками рождаемости (см. табл. 1.12). Это понятно: в условиях огромной младенческой смертности появление на свет множества новорожденных неизбежно влекло за собой и увеличение количества смертей. В Западной Сибири рубежа XIX–XX вв. обычно около половины всех умиравших составляли младенцы до года, 60–70 % – дети в возрасте до 5 лет [15. С. 208; 19. С. 86; и др.]. В Тобольской губернии, согласно данным 1902–1903 гг., среди всех «почивших в бозе» 54 % составляли младенцы в возрасте до 1 года; вместе с умершими 1–5-летними детьми их было уже 68,8 %. Доля среди умерших представителей других возрастных групп была гораздо меньшей: 5–20 лет – 5,1 %; 20–55 лет – 10,7 %; 55 лет и старше – 15,1 %[21]. Высокая младенческая и детская смертность была вызвана, главным образом, недостатками гинеколого-акушерской помощи женщинам, плохими санитарно-гигиеническими условиями жизни, приводившими к распространению губительных для детей эпидемий, особенно в летнее время. Экстраполируя ситуацию в Томске [20. С. 19], можно утверждать, что в крупных городах ситуация была более благоприятной. Доля ранних смертей была здесь ниже: у младенцев – 30–40 %, у детей до 5 лет – 45–55 %. Конечно, в определенной степени это было связано также со спецификой возрастной структуры городского населения, где лица младших (а также самых старших) возрастов имели пониженный удельный вес, а лица трудоспособного возраста – повышенный.

Особый интерес представляет генеральная тенденция динамики смертности населения в Западной Сибири. Она заключалась в постепенном снижении уровня не только младенческой и детской, но и общей смертности. Эта тенденция не была повсеместной, она слабо проявлялась, ее трудно уловить при анализе данных таблицы 1.12. В целом по региону, например, в 1902–1914 гг. летальность снизилась по сравнению с 1887–1901 гг. всего на 3 %. Мы видим, что тенденция к снижению, проявившись в 1892–1905 гг., затем сменилась скачкообразным приростом смертности. Но, во-первых, происшедший в 1906–1909 гг. всплеск смертности всё же не позволил ей достичь уровня начала 1890-х гг. Во-вторых, после этого всплеска возобновилось снижение. И самое главное – рост общего коэффициента смертности в период Столыпинской аграрной реформы произошел не за счет процессов возвратного (по отношению к демографическому переходу) характера. Просто в Западную Сибирь, в основном в осваиваемую сельскую местность, но также и в растущие города в это время особенно интенсивно переселялись мигранты. По оценке врача М. Л. Айзина, на рубеже веков среднегодовая смертность переселенцев в первый год после отъезда с родины (в дороге и на новом месте жительства) составляла около 60–100 ‰ [21. С. 65]. Неблагоприятная ситуация в среде новоселов негативно сказывалась на показателях смертности всего населения. По мере «укоренения» домохозяйств в Сибири уровень смертности у них нормализовался, но прибывали всё новые и новые волны мигрантов.

Симптомом наметившейся демографической модернизации можно считать уже отмечавшуюся специалистами тенденцию снижения смертности в городах, особенно ярко проявившуюся в предвоенный период. Так, в Томске общий коэффициент смертности, составлявший в середине XIX в. 45–55 ‰, упал до 41,9 ‰ к 1896 г., а к 1912 г. уменьшился до 31,7 ‰ [19. С. 85; 20. С. 19]. В условиях, когда начинали разворачиваться урбанизационные процессы, динамика смертности горожан отражала одну из перспективных тенденций развития демографической сферы общества в целом.

Основными факторами перестройки структуры и масштабов смертности населения Западной Сибири в изучаемый период являлись развитие здесь сети образовательных и медицинских учреждений и, как следствие, некоторое улучшение медицинского обслуживания, прогресс санитарной культуры и витального поведения сибиряков, в первую очередь горожан. Судя по привлеченной нами статистике, в Западной Сибири проявления демографического перехода в области смертности наметились позже и проявились слабее, чем в европейском центре страны, особенно в прибалтийских, западных и столичных губерниях.

В годы Первой мировой войны смертность в регионе испытывала влияние двух противодействующих факторов. С одной стороны, происходившее резкое уменьшение рождаемости вело к сокращению смертности младенцев (не родившись, они не могли и умереть), а тем самым и к падению общего уровня смертности. С другой стороны, крайне неблагоприятные в годы войны социально-экономические и социокультурные условия негативно сказывались на здоровье наличных представителей всех поколений, вели к росту смертности. Плохое состояние исторических источников не позволило пока исследователям выяснить общие результаты противоборства этих двух тенденций. Имеются лишь локальные данные, собранные по разным методикам и мало сопоставимые между собой. Судя по материалам духовной консистории, в Томской губернии (без Алтая) смертность в годы войны существенно понизилась, в 1917 г. она равнялась 26 ‰ [17. С. 100–110]. Сельскохозяйственная перепись 1917 г. усиливает выводы о сокращении летальности. В селениях Томской губернии (опять же без Алтая), по ее данным, общий коэффициент смертности составил всего 16,7 ‰[22]. В то же время в Омске, Томске, Новониколаевске, судя по имеющимся данным, смертность в 1914–1916 гг. умеренно возрастала [9. C. 71]. 

Баланс рождаемости и смертности в конкретном режиме естественного движения населения выражается в его естественном приросте. Осуществленные нами расчеты по данным статистики медицинского ведомства России показали, что в 1897–1914 гг. в Западной Сибири среднегодовой уровень естественного прироста населения, равный 19,5 ‰, был заметно выше, чем в любом другом регионе Азиатской России. В Степном крае он составлял всего 11,7; в Восточной Сибири – 14,7; на Дальнем Востоке – 15,3; на Кавказе и Закавказье – 16 ‰. В Западной Сибири он был даже больше, чем в Европейской России (16,1 ‰). Возможно, он был самым высоким в Российской империи, где среднегодовой прирост равнялся 16,8 ‰ (подсчитано по: [22. C. 148]).

В таблице 1.12 приведены сведения об уровне естественного прироста населения всей Западной Сибири, ее субрегионов и поселенческих комплексов в конце XIX – начале XX в. Первое, что обращает на себя внимание – очень высокий уровень показателей, относящихся ко всему региону и особенно к его сельской местности. Правда, специалисты в свое время установили, что масштабы естественного прироста населения в губерниях и областях Азиатской России в 1897–1905 гг. официальной статистикой завышались. Однако мы согласны с историком В. И. Прониным, который доказывал, что эту статистику при условии суммирования данных по нескольким губерниям, исчисления не абсолютных, а относительных показателей «вполне можно использовать при изучении демографических процессов в Сибири» [23. С. 61–62].

Высокий уровень естественного прироста в целом по региону складывался во многом благодаря селам и деревням Томской губернии, где к началу 1914 г. было сосредоточено 48,8 % всего населения Западной Сибири[23]. В сельском населении Тобольской губернии и Акмолинской области прирост не был таким большим. Особняком стоит динамика прироста в городах региона, где показатели в среднем были вдвое ниже, чем в деревнях. К концу XIX в. города в основном вышли на положительные показатели прироста: рождаемость в них хотя и ненамного, но превышала смертность. Однако в крупных городских центрах, возможно, положительный баланс рождаемости и летальности был меньшим, чем в небольших городках. Например, в Томске в период 1896–1915 гг. средний коэффициент естественного прироста равнялся всего 6,3 ‰ (при рождаемости в 43 и смертности в 36,7 ‰), а в военные 1905 и 1915 гг. имела место даже «естественная» убыль населения [19. С. 90]. В 1910–1914 гг. естественный прирост населения в городах пережил некоторый спад, связанный с тем, что рождаемость в них сокращалась быстрее, чем смертность.

Особенности естественного движения населения имели не только горожане. Своя специфика была присуща разным сословным, конфессиональным, классовым, этническим группам населения. Например, в Акмолинской области, по данным 1905 г., естественный прирост в крестьянской среде составлял 20,9 ‰; в казачьей среде – 17,1; у аборигенов-казахов – всего 6,8 ‰[24]. Поскольку большую часть жителей области составляли казахи и казачество, показатели естественного движения здесь почти всегда были меньше, чем в соседних губерниях. Важнейшую роль играла специфика переселенцев, которые на «столыпинском» этапе колонизации уже численно доминировали в активно заселяемых местностях Западной Сибири. В сравнительно молодой и физически здоровой среде переселенцев была больше рождаемость, чем у крестьян-старожилов или казаков, а высокая в период миграции смертность сокращалась со второго – третьего года жизни на новом месте. В итоге, по данным 1906–1912 гг., в переселенческих поселках естественный прирост населения достигал 25–33 ‰[25]. Такие показатели были в 1,3–1,7 раза больше среднегодового естественного прироста в регионе, и, разумеется, подтягивали этот уровень вверх.

С другой стороны, негативно воздействовал на воспроизводство населения Западной Сибири низкий уровень естественного прироста аборигенного населения. По двухлетним данным за 1909–1910 гг., на 100 женщин среди оседлого (преимущественно русского) населения Сибири приходилось свыше 11 рождений, а среди многочисленных в юго-западной части Сибири кочевников-казахов – около 6 [3. С. 77]. На рубеже XIX–XX вв. естественный прирост у аборигенов региона был в три раза меньше, чем у русских, при малой рождаемости и большой смертности. Усредненному показателю в 6–7 ‰ соответствовали татары в Тобольской и Томской губерниях, казахи в Акмолинской области, но некоторые небольшие этносы имели прирост минимальный или сокращались в численности. Если сравнивать результаты Первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. и Первой Всесоюзной переписи населения 1926 г., к последним можно было бы отнести манси, селькупов, шорцев [24. С. 187]. Впрочем, данные этих двух переписей об этническом составе населения не вполне сопоставимы. Если сокращение и происходило, то важную роль здесь мог играть процесс смены этнической идентичности, сопряженный с распространением смешанных браков с русскими.

Показатели естественного прироста деревенского и всего регионального населения Западной Сибири вследствие роста рождаемости и снижения смертности довольно интенсивно повышались, по крайней мере, с конца 1880-х гг. и до мировой войны. Впечатляющие показатели были достигнуты в Томской губернии, где в целом по субрегиону и в сельской местности естественный прирост почти постоянно превышал 20 ‰, что обеспечило в 1906–1910 гг. начало «демографического взрыва» для всей Западной Сибири. Векторы динамики естественного прироста населения в Европейской России и к востоку от Урала оказались противоположно направленными. В Европейской России с конца XIX в. происходило поэтапное сокращение: в 1897–1901 гг. – 16,7; в 1902–1909 гг. – 16,4; в 1910–1914 гг. – 15,1 ‰ [22. С. 148]. Западной же Сибири был присущ уверенный рост, характерный для начальной фазы демографического перехода.

Военные действия, в которых активно участвовали сибиряки в 1904–1905 гг., и особенно Первая мировая война нарушили прогрессивное течение воспроизводственных процессов. В 1915–1917 гг. сокращение рождаемости стало доминировать среди факторов, определявших уровень естественного прироста населения, который также значительно сократился, особенно в городах. По данным за 1917 г. по Томской губернии в целом (без Алтая), естественный прирост здесь составил 11 ‰, что примерно в два раза меньше, чем в довоенный период [17. С. 100–110]. В томских селениях коэффициент естественного прироста в 1917 г. был равен 12,4 ‰[26]. В губернском Томске прирост уже на втором году войны сменился «естественной» убылью населения на 8,5 ‰. Омск и Новониколаевск балансировали на грани нулевого прироста. В первом из этих городов в 1915–1916 гг. общий коэффициент естественного прироста колебался от -2 до +2 ‰. Во втором в 1916 г. положительный баланс удалось свести только на уровне 1,2 ‰ (подсчитано по: [9. С. 71]).

Несмотря на большое значение естественного прироста, всё же не он, а механическое движение являлось на рубеже XIX–XX вв. преобладающим фактором воспроизводства населения Западной Сибири. Данные таблицы 1.13 показывают: роль мигрантов в воспроизводстве населения выглядит доминирующей в регионе. Миграционное превышение складывалось на этапах 1891–1900 и 1906–1909 гг., когда в Сибирь устремлялись самые большие потоки переселенцев. На этапах 1901–1905 и 1910–1913 гг., а также, конечно, в 1914–1917 гг. воспроизводство населения в большей степени определялось масштабами его естественного прироста [1. С. 102–104].

Таблица 1.13

Соотношение источников прироста населения Западной Сибири в 1897–1913 гг.*

Категория населения	Увеличение численности населения		В том числе за счет				Доля иммиграции в приросте численности населения, %
			естественного прироста		механического прироста
	тыс. чел.	%	тыс. чел.	%	тыс. чел.	%
Сельское Городское Итого:	3112,9 420,9 3533,8	82,9 145,2 87,4	1284,2 51,3 1335,5	34,2 17,7 33,0	1828,7 369,6 2198,3	48,7 127,5 54,4	58,7 87,8 62,2

* Подсчитано по данным таблицы 1.12. Естественный прирост в селениях и городах, взятых по отдельности, вычислен приближенно по экстраполированным данным 1902–1913 гг. Механический прирост найден как разность общего и естественного прироста.

Данные таблицы 1.13 показывают, что роль иммиграции в приросте населения Западной Сибири в конце XIX – начале XX столетия оказалась на треть менее значимой в сельской местности, чем в городах. Дело в том, что в городах оседали на временное или постоянное жительство не только промышленные мигранты из Европейской России, доля которых в переселенческом движении со временем возрастала, но и немалая часть переселенцев-крестьян, не сумевших закрепиться в сибирской деревне. Важное значение имела также внутрирегиональная миграция сибиряков-старожилов из селений в города.

Механический приток населения в регион стал быстро нарастать с середины 1880-х гг., когда Западная Сибирь превратилась в основной район земледельческой колонизации в стране. С середины 1890-х гг. масштабы передвижения увеличились в результате регулярного сообщения по Транссибирской железной дороге. В первые годы ХХ в. произошел спад переселенческого движения – в условиях неурожая 1901–1902 гг., Русско-японской войны и закрытия передвижения по Транссибу для мигрантов в 1904 г., обострения с 1902 г. социальной напряженности, переросшей в 1905 г. в революцию. В период Столыпинской аграрной реформы, когда миграции поощрялись правительством, поток переселенцев достиг максимальной интенсивности за весь имперский период истории. Однако накануне Первой мировой войны миграционный бум снова пошел на спад. В военное время масштабы переселенческого движения в Западную Сибирь из Европейской России минимизировались, несмотря даже на то, что наряду с аграрной и индустриальной миграцией появились в регионе беженцы из прифронтовой полосы и военнопленные.

Масштабы миграций в разные местности Западно-Сибирского региона на отдельных исторических этапах, кроме 1915–1917 гг., отражают данные текущего учета на переселенческих пунктах в Челябинске и Сызрани. За период 1896–1914 гг. здесь было зарегистрировано более 2,3 млн переселенцев, проехавших через Урал с намерением поселиться в Западной Сибири и не возвратившихся обратно (табл. 1.14).

Таблица 1.14

Количество переселенцев из Европейской России, осевших в Западной Сибири в конце XIX – начале XX в., тыс. чел.*

Субрегион, принявший мигрантов	1896–1900 гг.	1901–1905 гг.	1906–1909 гг.	1910–1914 гг.	Всего за 1896–1914 гг.
Томская губерния В т. ч. кабинетские земли Акмолинская область Тобольская губерния Итого:	324,2 220,2 114,3 89,3 527,8	60,3 24,9 30,9 15,9 107,1	813,1 580,4 325,4 96,6 1235,1	268,9 178,9 106,3 65,7 440,9	1466,5 1000,4 576,9 267,5 2310,9

* Подсчитано по данным: Турчанинов Н. Итоги переселенческого движения за время с 1896 по 1909 г. (включительно). СПб., 1910. С. 48–49, 54–63; Турчанинов Н., Домрачев А. Итоги переселенческого движения за время с 1910 по 1914 г. (включительно). Пг., 1916. С. 48–49, 54–63. Суммированы собственно переселенцы и ходоки, переезжающие в Сибирь. Обратные мигранты и возвратившиеся на родину ходоки исключены.

Данные таблицы 1.14 показывают, что основным районом тяготения переселенцев в регионе являлась Томская губерния, которая в 1896–1914 гг. привлекла 63,5 % всех мигрантов. Переселенцев привлекали сюда в первую очередь плодородные земли и относительно благоприятный климат кабинетского Алтайского округа, где осело более 1 млн человек. Второе место по притягательности занимала Акмолинская область (в основном ее северные уезды): 25 % западно-сибирских переселенцев направлялось именно сюда. Тобольская губерния как район, лучше других заселенный и освоенный, принимал уже мало иммигрантов, с его территории практиковались переселения дальше на восток – например, на тот же Алтай или в Восточную Сибирь. Среднегодовое число мигрантов, поселившихся в Западной Сибири в 1897–1914 гг., составляло 120,4 тыс., из них на Алтае оседало 53,7 тыс. человек.

Добровольное аграрное и промышленное движение переселенцев в Западную Сибирь дополнялось принудительной ссылкой, но ее роль в воспроизводстве населения региона на рубеже XIX–XX вв. была незначительной. По данным Главного тюремного управления, в начале 1898 г. в Тобольской и Томской губерниях числилось 144,4 тыс. ссыльных разных категорий, что составляло всего 4,2 % здешнего наличного населения. Основная масса ссыльных – 73,5 % – размещалась в Тобольской губернии (подсчитано по: [25. Прил. C. 14–15])[27]. В 1900 г. уголовная ссылка в Российской империи была существенно ограничена. Несмотря на увеличение в начале ХХ в. потока людей, сосланных за Урал по политическим мотивам, общее количество принудительно перемещенных в Сибирь к 1911 г. уменьшилось приблизительно на треть [23. С. 67]. Ссыльные в своем большинстве не имели семей, слабо закреплялись в местах своей приписки, при первой возможности стремились вернуться в Европейскую Россию.

Подводя итог рассмотрению демографической истории Западной Сибири конца XIX – начала XX в., констатируем следующее. В целом базовые характеристики социально-демографической сферы региона в этот период были едиными для всей Российской империи, и они в основном соответствовали стандартам традиционного общества. Имеются в виду достаточно многолюдные домохозяйства с высоким удельным весом семейных ячеек, сложных по структуре; небольшая доля горожан в поселенческой структуре населения; большой удельный вес детей и молодежи в структуре возрастной, а лиц, состоящих в браке – в структуре брачности; очень молодой средний возраст женихов и особенно невест; большое количество деторождений у большинства женщин, малое количество семейных разводов и пр. Обязательно назовем также высокий уровень брачности, рождаемости и смертности, особенно младенческой. Яркими проявлениями региональной специфики Западной Сибири можно считать одну из самых низких в стране плотность населения; минимальный уровень урбанизации; преобладание мужчин над женщинами в половой структуре населения; повышенную в нем долю лиц трудоспособного и детородного возраста; самые высокие в стране темпы общего и естественного прироста численности населения; беспрецедентно большие масштабы и важнейшую роль механического движения (переселений) в его воспроизводстве. Со временем, преимущественно в районах «старой» колонизации на юго-западе, происходило частичное нивелирование тех региональных черт, которые негативно сказывались на воспроизводстве населения.

К сожалению, состояние исторических источников конца имперского периода не позволило нам установить некоторые очень важные характеристики, необходимые для правильного понимания и оценки режима воспроизводства населения. Так, мы вынуждены часто пользоваться общими коэффициентами брачности, рождаемости, смертности и естественного прироста населения, а это грубые показатели, зависящие от особенностей демографической структуры, флуктуации которой могут исказить данные о динамике населения. Демографы рекомендуют пользоваться инструментами более тонкими и вычислять специальные, повозрастные, суммарные коэффициенты брачности и рождаемости, принимая в расчет, например, только женское бракоспособное население или женщин репродуктивного возраста. Естественное движение населения точнее описывают, используя коэффициенты смертности по причинам смерти, показатель ожидаемой продолжительности жизни для новорожденных, брутто-коэффициенты[28] и нетто-коэффициенты[29] воспроизводства населения и т. д. Названные и некоторые другие полезные демографические показатели рассчитаны Б. Н. Мироновым для Европейской России, в том числе применительно к концу XIX – началу XX в. [2. С. 561–625], и напрашивается их сравнение с показателями по зауральскому региону. Но по Западной Сибири нет охватывающих весь изучаемый период многолетних статистических данных о возрастной структуре всего наличного и отдельно женского населения по годам, о возрасте родивших женщин, демографической структуре умершего населения и т. д. Очень слабо представлена в источниках статистика населения за годы мировой войны и революций (1914–1917).

Как бы то ни было, проведенное нами исследование показало, что в конце XIX – начале XX в. в Западной Сибири, вслед за Европейской Россией, появились первые слабые признаки демографической модернизации: сокращение людности домохозяйств, упрощение семейной структуры, безбрачие значительной части взрослых людей, некоторое сокращение смертности населения, в том числе младенческой и детской, нарастание естественного прироста до показателей демографического «взрыва», относительно свободный режим миграции, повышенные темпы роста численности городского населения и др. Статистические показатели, соответствующие начальной фазе демографического перехода, складывались в результате наметившегося изменения традиционных ценностей и норм демографического поведения сибиряков, в первую очередь в городах [26].

Картина стартовых модернизационных процессов в регионе деформировалась притоком переселенцев из Европейской России, в среде которых держался экстремально высокий уровень брачности, рождаемости, смертности и естественного прироста населения. Этот приток стал массовым в 1897–1901 гг., достиг своего пика в 1906–1909 гг., что привело к неординарным всплескам показателей движения населения. «Нормальная» динамика демографического перехода «смазывалась» также бурными социально-экономическими и политическими событиями. Холерная эпидемия и голод 1892 г., неурожаи 1901–1902, а затем 1911–1912 гг., военные и революционные эксцессы 1904–1905 гг. «искажали» динамику воспроизводства населения. Первая мировая война, политические и социальные катаклизмы в России этапа 1914–1917 гг. прервали относительно стабильный процесс роста численности населения Западной Сибири, оптимизации его демографической структуры, режима и типа воспроизводства.

Литература

1. Пронин В. И. Население Сибири 1897–1917 гг.: основные этапы и источники роста // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII–XX вв. Новосибирск: Ин-т ист. СО РАН [и др.], 1996. С. 102–104.

2. Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну: в 3 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2014. Т. 1. 896 с.

3. Турчанинов Н. В. Население Азиатской России: статистический очерк // Азиатская Россия. СПб.: Гл. упр. землеустройства и земледелия. Переселен. упр., 1914. Т. 1. С. 64–92.

4. Горюшкин Л. М. К характеристике народонаселения Сибири периода империализма // Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск: Ин-т ист., филол. и филос. СО АН СССР: Новосиб. отд. Геогр. о-ва СССР, 1975. С. 75–89.

5. Горюшкин Л. М. Аграрные отношения в Сибири периода империализма (1900–1917 гг.). Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1976. 344 с.

6. Пронин В. И. Население Новониколаевска // Новосибирск: энциклопедия. Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. С. 555–556.

7. Татарникова А. И. Сеть сельских поселений Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: масштабы и социальное развитие. Тобольск: ТКНС УрО РАН, 2013. 236 с.

8. Горюшкин Л. М., Пронин В. И. Население Сибири накануне Октябрьской социалистической революции // Историческая демография Сибири. Новосибирск: Наука, 1992. С. 84–101.

9. Шумилова Э. Е. Демографическая ситуация в крупных городах Западной Сибири в 1914–1917 гг. // Гуманитарные науки в Сибири. 2015. Т. 22, № 1. С. 68–72.

10. Демографическое старение // Демографическая энциклопедия / гл. ред. А. А. Ткаченко. М.: Энцикл., 2013. С. 244–245.

11. Зверев В. А. Люди детные: воспроизводство населения сибирской деревни в конце имперского периода. 2-е изд., испр. и доп. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2014. 278 с.

12. Зверев В. А. «Любо, так к венцу»: брачность русского населения Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Православные традиции в народной культуре восточнославянского населения Западной Сибири в конце XIX – XX в. Новосибирск: Изд-во Ин-та археол. и этногр. СО РАН, 2005. С. 7–17.

13. Ласлетт П. Семья и семейное домохозяйство: исторический подход // Брачность, рождаемость, семья за три века. М.: Статистика, 1979. С. 132–157.

14. Миронов Б. Н. Сибиреведение сегодня // Сибиряки: региональное сообщество в историческом и образовательном пространстве. Новосибирск: НГПУ, 2009. С. 5–13.

15. Свищёв П. А. Народонаселение Зауралья конца XIX – начала XX в. // Земля Курганская: прошлое и настоящее. Курган: КГУ: Обл. о-во краеведов, 1997. Вып. 20. С. 193–219.

16. Клячкин В. Е. Естественное движение населения г. Омска по параллельным данным за 1913, 1916, 1923–1926 гг. Омск: Сибкрайздрав. Омск. окр. здравотдел, 1928. 50 с.

17. Мерхалёв Д. И. Рождаемость за время войны и революции в Сибири // Сборник Сибирского статистического управления. Новониколаевск: Сиб. стат. упр., 1922. Т. 2. С. 94–111.

18. Славина Л. Н. Демографический состав сельского населения Сибири как фактор развития деревни (по переписи 1920 г.) // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития. Омск: Изд. дом «Наука», 2012. Ч. 2. С. 35–40.

19. Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: Население. Экономика. Застройка и благоустройство. Барнаул: Азбука, 2007. 292 с.

20. Гречищев К. М. Томск: данные для оценки санитарного состояния города // Памятная книжка Томской губернии на 1913 г. Томск: Губ. стат. ком., 1913. Прил. С. 9–26.

21. Айзин М. Л. Медико-санитарное обслуживание переселенческого движения // Сибирский медицинский журнал. 1925. № 2. С. 65–73.

22. Зверев В. А. Статистика медицинского ведомства vs. данные губернаторских отчетов: источники для изучения естественного движения населения в Азиатской России конца имперского периода // Демографическое пространство Азии: история, современность, гипотезы будущего. Новосибирск: Ин-т ист. СО РАН: Параллель, 2014. Вып. 3. С. 138–150.

23. Пронин В. И. Население Сибири за 50 лет (1863–1913 гг.) // История СССР. 1981. № 4. С. 50–69.

24. Русские старожилы Сибири: историко-антропологический очерк / отв. ред.: В. В. Бунак, И. М. Золотарёва. М.: Наука, 1973. 192 с.

25. [Саломон А. П.] Ссылка в Сибирь: очерк ее истории и современного положения. СПб.: [Гл. тюремн. упр.], 1900. 402 с.

26. Гончаров Ю. М. Начальный этап демографического перехода в городах Западной Сибири (конец XIX – начало XX в.) // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях. Усть-Каменогорск: Либриус, 2009. С. 109–121.