(рассказ в стиле биографического краеведения)
В детстве я много слышал рассказов о прохождении колчаковских войск через наше таёжное притрактовое село Турунтаево, что в Томской области. Однажды пробыл обоз сутки, солдаты-возницы вели себя спокойно, офицеры пьянствовали втихую, никаких расправ над населением не было. Не успел уйти из села эта часть колчаковских войск, как следом же вошёл следующий конный обоз. Офицеры были настроены более агрессивно. Кого-то из местных выпороли, охотились за разбежавшимися активистами. Пришли к моему прадеду, деду Михаилу. По сложившейся традиции, и красные и белые назначали его старостой села. А он сидел дома, ремонтировал или шил обувь для семьи в своем небольшом домишке…
-Встань, офицер к тебе пришел!
-Каждый день кто-то приходит! То красные, то белые!
-Говори, да не заговаривайся! Где активисты деревенские?
-Откуда я знаю! Я дома сижу, не хочу встревать в ваши разборки…
Почему-то не тронул его офицер, вышел.
Вновь прибывшее войско начало мобилизацию молодых мужиков с лошадьми для службы в обозе. Забрали и Саню, моего будущего дедушку Саню, Александра Михайловича Баева.
Утром, гружённые амуницией для новобранцев, оружием, боеприпасами, а также изъятым у граждан имуществом, тронулись в путь, на Мазалово и дальше, по Иркутскому тракту, на Красноярск. Дед Саня рассказывал впоследствии, что в каждом селе количество «гражданского» имущества увеличивалось: забирали у крестьян в избах, где ночевали, приглянувшиеся самовары, утюги, тулупы, валенки. Из кладовых выгребали муку, зерно, тащили фляги с мёдом, сало, не брезговали и морожеными кружками молока, мясом…
Обоз продвигался не рысью, шагом. Лошади шли впритык к ползущим впереди саням, тянулись к торчащему из-под поклажи сену. Сани скрипели полозьями монотонно, возчики дремали. Офицеры изредка скакали вдоль длиннющего обоза, требовали ускорить движение:
-Торопись! Кончай спать!
Из дремоты Саню вывел крик его односельчанина, Степана, ехавшего за ним:
-Во, даёт, гляди!
Недалеко, метрах в десяти, по неглубокому ноябрьскому снегу мчалась огромная рыжая Степанова собака, пытаясь ухватить зайца. Малозаметный на снегу, он ловко увертывался от собаки, делая броски в сторону.
-Во, глянь, как красный белого погнал! Всё равно завалит!
Оказавшийся рядом офицер на лошади выхватил браунинг:
-Ты говори, да не заговаривайся!
-А что, не так что ли?
Выстрел, Степан завалился на возу, дёрнулся, сполз на дорогу. Офицер сунул оружие в кобуру и поехал в голову обоза. Передние лошади понесли вскачь, попадая ногами в впереди идущие подводы, началась суматоха. Саня с трудом остановил свою лошадь, взял подузцы лошадь односельчанина.
-Готов! Вот гад, прямо в лоб ему закатал! – шумели собравшиеся возле убитого возничие.
-Привяжите к возу, накройте! – приказал подъехавший офицер постарше, в годах, – и не бузите, не нарывайтесь! Вы в Армии находитесь, а не на посиделках!
Тронулись. Когда добрались до Ишима, уже смеркалось. Осторожно провели лошадей по льду реки Яи, иногда слышался глухое потрескивание. Уставшие лошади с трудом преодолели длинный, крутой подъем. Саня высмотрел поблизости лесок. Достал из- под полога котомку с припасенной едой, перемотал портянки в валенках, привязал вожжи к розвальням:
-Надо бежать отсюда, бежать…
Сошёл с саней, оглянулся на идущую следом подводу с мертвым Степаном:
-Бежать, надо бежать…
Но не побежал, пошёл спокойным шагом к придорожным кустикам. Вечерняя мгла уже накрыла дорогу, обоз, дремавших возчиков. Вдалеке чуть мерцали деревенские огни.
Никто не окликнул Саню. Его тут же скрыли придорожные кусты. Впереди темнел виденный им ранее лес. Неглубокий снег не слишком затруднял ходьбу, и он шел споро, широким шагом.
-Надо поскорее дальше от деревни отойти, через реку, чтоб собаки шум не подняли, – подумал он. И тут же усмехнулся:
-Сейчас им не до меня – столько народу понаехало!
Подошел к яру, осторожно ступая:
-Не попасть бы на снежный козырек, шею тогда свернешь да ноги переломаешь!
Левее яр терял свою высоту, но там до дороги было недалеко.
-Нельзя туда! Буду пытаться здесь спуститься!
Не успел подумать, как оступился, рухнул вниз, чуть задевая склон обрыва. Хватило сообразительности сжаться в комок, удерживая срывающуюся от соприкосновения с мерзлой глиной одежду. Остановился на льду, прислушался – вода журчит.
-Полынья рядом, не провалиться бы! Подполз к воде, обломал край тонкого льда, напился. Справа, вдалеке, послышался лай собак. Остановился, прислушался. Сердце в беспокойстве стучало быстро, сильно.
-Так, там Медведчиково должно быть. Собаки приближаются или на месте лают?
Постоял, убедился, что лай не приближается. Темнота сгустилась.
Шёл всю ночь, сразу приняв резко влево, дальше от села, затем взял правее, стараясь идти в противоположную от маршрута обоза сторону. Да и местность он хорошо представлял себе, приходилось бывать с отцом в Ишиме, продавать овечьи шкуры, мёд. Здесь покупали однажды у известного на всю округу пимоката валенки на всю семью.
-Вёрст десять отмахал! До Китата бы добраться, а там недалеко и дома!
Утром забрался поглубже в хвойный лес на склоне небольшой возвышенности, наломал лапника, набросал под ель, прилег.
-Костёр разводить нельзя, заметит кто-нибудь! Обойдусь, не замёрзну.
Подремал, поел сала, хлеба. Хлеб был духовитый, мягкий, теплый. Нюра испекла его два дня назад, а за пазухой он как в печке!
Дальше шёл по небольшим сугробам, заметённым кустам боярки, таволожника. К вечеру вышел к Китату, лёд ровным слоем запорошен снегом. Кругом следы зайцев, поменьше – колонка, у берега еще меньше – наследили мыши, собирают опавшие семена лугового мятлика, тмина. Птиц не видно, как нет и вороньих, сорочьих следов.
-Села, значит, близко нет. Это хорошо. Но где же я сейчас? Где-то между Мазалово и Рождественкой, вот где! Может, пойти прямо по реке до Мазалово? Нет, в полынью попаду. Да и мазальские могут заметить.
Саня выбрался на берег, пробрался через сугробы, наметённые в кустах тальника и калинника. Дальше голый, продуваемый ветрами, лишённый снега, луг.
-С версту будет, надо подождать сумерек, вдруг, где рядом, дорога, напорюсь на подводу!
Брёл до полной темноты, подремал, как и раньше, под деревом в гуще леса. К рассвету начал замерзать, но не от мороза: начали посвистывать ветви елей да кедёрок, между стволов деревьев завиднелись слабые струйки поземки.
-Буран начинается!
Посидел, поразмышлял:
-Выйти в путь, через берёзовые перелески, означает постоянную борьбу с ветром – он как раз начал дуть с северо-запада. Надо остановиться где-то здесь.
Какое-то время он забирался вглубь леса. Остановился у выворотня – упавшей ели с вертикально вздыбленным пластом корней. Нарезал ножом длинных черемшин, прислонил их под углом к корням со стороны ствола, сверху долго укладывал пихтовый да еловый лапник. Затем выгреб ногами весь снег из построенного укрытия. Ветер уже вовсю раскачивал деревья, когда Саня разжёг из сухих веток небольшой костёр в своем шалаше. Сухие ветви горели споро, давали хорошее тепло. Дым уходил вверх, просачивался через ветви, разносился ветром.
-Да и кто меня здесь может найти, кому это надо?
Погасил костёр, выбросил головни и угли в снег, разровнял по полу шалаша припасённую кучу лапника, осмотрелся:
-Хорошо получилось! Можно долго продержаться! Ни ветра, ни снега, земля чуть нагрелась – надо поспать немного.
Ощутив приступ голода, развернул котомку, поел с наслаждением. Лег, привалил себя немного ветвями, заснул.
Непогода бушевала остаток дня, ночь, утро. Потом начала стихать, потянуло холодом.
-Надо выбираться, морозы затрещат, не спасёшься!
Идти стало намного труднее – особенно у кромки леса, по мелкому кустарнику. Сугробы доходили до полуметра, а то и повыше. Часа через два сел на пенёк, привалился к берёзе – устал.
-До Турунтаево вёрст десять – двенадцать осталось. Лишь бы волки не почуяли, тогда хоть верста останется, все равно не дадут дойти… Турунтаево, Турунтаево… Тепло сейчас в доме, Нюра щей наварила, шанег напекла… Турунтаево… А если там опять войско появилось? Снова загребут. А если кто проболтается, что уже забирали меня, а я почему-то дома? Надо что-то придумывать!
Посидел на пне ещё. Холод усиливался.
-Как всегда: после бурана – мороз! А идти надо на отцов хутор, вот куда! Но только как бы угадать, пройти между Осиновкой, тайгой и полями, да попасть на просеку, где гать проходит. По таежке, что расположилась вдоль ручья, в низине, пройти трудно – снегу будет в метр!
И действительно, куда было податься, как не на свой хутор! Заселившим когда-то пойму реки Ташмы крестьянам не хватало земли, раскорчеванной под огороды. Нашли в трёх верстах от села огромную территорию между двумя таёжками, протянувшимися по небольшим речкам – Берёзовке да безымянной, впадавшим в Ташму. Взяли землю те, кто хотел хозяйствовать с размахом: хлеб сеять, пшено да гречку, скота побольше, пчёл разводить. Баевым досталась подальше от деревни, на небольшом склоне, у таёжного выступа. Поставили дом добротный, сарай, омшаник, выгон огородили. Травостой был в рост человека, да какой – сплошной «визиль». Этим словом отец Сани называл дикорастущие бобовые. Весной картошку отсадили в деревне и скорее на хутор свой! Скотину перегнали, поросят молодых привезли, пасеку запустили в работу. Лошади откормленные, пахать одно удовольствие! На Троицу, принарядившись, по соседям поездили, пообщались, погуляли.
К осени пошли грибы, потом ягоды: малина, смородина красная и чёрная. Грибы солили в бочки, ягоду сушили на пироги, варили варенье. Много набирали черемухи, она родилась рясная – грозди сгибали ветви до земли! Эту ягоду сушили, зимой, после помола пшеницы да ржи, мололи на сельской мельнице. Молотая черемуха с сахаром либо с мёдом была лакомством для детей и любимой, наравне с маком, начинкой пирогов.
В начале сентября, после сильного ветра, собирали кедровые шишки. Высыпанные в ворох, они лежали под навесом сарая, дожидались своего часа. Лущили их по старинке, выструганным топором инструментом, похожим на рубель для глажения да смягчения льняного белья после стирки. Клали шишку на зубцы, вырубленные на уплощенной поверхности бревна, р-раз рублем по ней и прокатили чуть вперед с нажимом. Шишка рассыпалась, отдала все орешки. Прокалили на больших противнях, на углях костра, и в мешки: зима длинная, все приберёт!
Осенью начинались перевозки запасов в село: бочки, фляги, мешки, узлы… По первым морозам забивали скотину, хутор пустел.
Грея себя этими воспоминаниями, пробирался Саня выросшими за сутки сугробами.
-Ты смотри, угадал точно! Во-он Осиновка дымит! Надо чуть правее, правее. Стоп, здесь лог крутой, не выберешься из снега!
Обнаружил чуть проступавший местами из-под перемётов старый санный след:
-За дровами кто-то ездил, ещё до метели.
Пошёл по этому следу. Через две версты чуть приметная дорога свернула влево, в тайгу.
-Это пасечник ездил. Там всегда местные пасеку держат, на большущей поляне, у родника. Были с отцом здесь…
Взял правее.
-Здесь тоже должна быть дорожка, летняя. Из Турунтаево по ней шишкари ездят за большим орехом в урожайный год, для продажи. Да и лиственницу иногда здесь заготавливают для строительства.
Брёл по сугробам, радовался: всё помнит, всё знает здесь, всё может объяснить! Остановился только, чтобы перекусить наскоро возле большой сосны. Тоже интересное место: кругом ели, кедры, пихты, а здесь, перед спуском к гати, и дальше, на подъёме - несколько сосен. Высокие, крепкие, они притягивали к себе своей необычной хвоёй, светлой корой, толстенными сучьями. Отец Сани говорил, что здесь земля другая, глина с песком.
Начало смеркаться. Вымотанный глубоким снегом, медленно шёл по заметённой дороге, интуитивно ощущая верное направление. Да и признаки были некоторые: встретилась чуть в сторонке разлапистая сухая береза, дальше горелый высокий пень.
-Верно иду. Теперь уж ночевать негде, пустошь пошла, да и волки могут натолкнуться на след. По запаху быстро настигнут!
Подступила чёрная ночь. Снег чуть-чуть белеет под ногами. Мороз все крепчает. Куда идти человеку? Только интуицией, более нечем объяснить вдруг возникшее беспокойство, охватившее путника:
-Где-то здесь надо повернуть вправо, где-то здесь! Или подождать утра – когда оно наступит? Нескоро… Надо идти… Куда идти?.. Надо искать от места, где свернул, берёзовый колок. Снегу, снегу!.. Вроде бы справа деревья, вот они, берёзы, рядом черемуховый куст, занесённый наполовину…
Разговаривать начал вслух, не замечая этого. Сельский парень, многое чего знающий, каждодневно общающийся с природой, не боящийся её каверз, впервые оказался наедине с ней надолго, да ещё зимой, да вдали от жилья и боящийся при этом встречи с людьми.
-Вот он, загон – колья, жерди! С отцом обновляли прошлой весной. Пришёл, пришёл!..
Побрёл под уклон, затем приостановился: вой волков явственно прозвучал в морозной тишине.
-Вот и разыскали, по следу мчатся!
Выбрасывая вперед ноги в высоких валенках, преодолевая заносы, достиг изгороди усадьбы, перевалился через жерди.
-Дома!
Вой близко, рядом.
-Искать бересту, достать спички, огнем пугануть? Нет, к дому!
Последние метры к дому шёл вплавь, разгребая снег руками и ощущая волчье поскуливание за спиной. Обернулся, крикнул громко, страшно, изо всей силы. Всё затихло. Взобрался на крыльцо, вытащил деревянную чекушку из накладки для замка. Шум сзади… Когда захлопнул дверь, показалось, задел зверя за морду…
Опустился на пол сеней, придавив дверь. За спиной скулило зверьё. Крикнул снова громко, как и прежде. Скатились волки с настила крыльца.
-Здесь уж вы меня не возьмёте!
Закрыл на крючок дверь, придавил старым кедровым чурбаком, служившим отцу вместо табурета, когда вечером он позволял себе сесть перед сном, выкурить самокрутку самосада, глядя через открытую дверь во двор, на своё обширное хозяйство.
На ощупь открыл вторую дверь, в горницу. Пахнуло мышами.
-Всё, дошёл!
Саня зажёг спичку. Ноги понесли к кровати. Застеленная старым лоскутным одеялом, она привычно скрипнула. Сколько пролежал – не помнил. Почувствовал страшный холод, он сковал всё его тело, не позволял пошевелить даже пальцем.
-Вставать надо, вставать!
Нащупал печь, под ней еловые дрова, бересту. Дым клубами повалил в комнату, как только зажёг берёзовую кору.
-Пробьет! Столько не топили!
Минут через пять загудело в трубе. Открыл дверь в сени, чтобы вытянуло дым. На крыльце продолжалась суета.
-Было бы ружьё! Отец бы обрадовался шкурам: волчий тулуп самый тёплый!
Закрыл дверь. Тепло быстро заполняло остуженный дом. Нашёл керосиновую лампу, зажёг. Как и не было этого бегства, яйского яра, бесконечных сугробов, тайги… Вспомнился Степан – уже мертвый, распластанный на заснеженной дороге.
-Надо сидеть пока здесь, потом доберусь до деревни, разведаю, что к чему.
К утру натопился дом, хотя одинарные рамы требовали постоянного подкладывания дров в печь. Их целая поленница в сарае, Саня сам колол и укладывал весной. Открывал утром двери с опаской. Тихо. Снег во дворе истоптан, одна жердь ограды упала.
-Здоровые волчары, как кабаны! Повезло мне…
На второй день за окном послышался крик:
-Кто живой здесь, эй!
Вздрогнул, подошёл, крадучись, к простенку.
-Эй, кто в доме?!
-Никак сосед, Петр Сорокин? – подумал Саня.
Выглянул осторожно, благо окна почти не запотели: сухо в доме да рамы летние. У изгороди стоял высокий человек в мохнатой шапке, с ружьём в руках, коротком полушубке. К изгороди прислонены широкие лыжи.
-Дядя Петя!
Выскочил радостный, бросился к знакомому, почти родному, человеку: столько лет их летние хутора рядом!
-А я третий день, как пришёл в свои угодья, петли на зайцев расставил вдоль ручья, да берлогу выследил, вчера весь день провёл в тайге, высматривал – спит ли? А сегодня смотрю – батюшки, печь у Баевых дымит! Ты как здесь?
-От белых бежал с Ишима, с обоза.
-А, тебя же мобилизовали со Степаном вместе!
-Убили Степана…
-Вот как обернулось. Я чуял, добра от этих колчаковцев не жди! Голодный?
-Да есть ещё на раз сало да кусок хлеба.
-Пойдём ко мне, косачятиной накормлю!
Глоток самогона, обилие запечённого в духовке тетеревиного мяса, тепло натопленного дома да сердечное участие Петра сделали своё дело: спал пол-дня, ночь, и лишь к обеду открыл глаза.
-Вижу, ухайдакали тебя колчаковцы да тайга! А я волка подстрелил! Караулить устроились возле твоего дома, вот твари!
-Так они меня нагоняли вчерашней ночью, еле сени закрыл!
-Да видел я следы, повезло тебе!
Так и потянулось время. Днём с Петром петли на зайцев да силки на рябчиков проверяют, вечером дом Баевых подтопят, а ночевать к соседу на хутор идут, не более полверсты будет, совсем рядом по тем меркам.
Где-то дней через десять Пётр засобирался в село: дичь отнести, да припасы пополнить.
-Я скоро вернусь. Нюре говорить?
-Не знаю…
-Я посмотрю по обстановке – чья власть в селе, надолго ли!
Вернулся он дней через десять.
-Значит так! Нюре рассказал, заревела от радости, я прикрикнул – нечего народу всё раскрывать! В деревне красные, большевики. Появился какой-то Тяпкин, говорят, чуть ли не ваш родственник далёкий из Томска.
-Есть такие, Тяпкины.
-Вот, этот Тяпкин власть возглавляет, мужиков на свою сторону склоняет. Зла, вроде, пока не делает. Обещает защиту от колчаковцев, если сунутся. Но они, вроде, все проехали…
Не пошёл в село Саня, боялся, участь Степана помнил. Уходил Петр ещё два раза в деревню.
-Ну вот, ещё проходили белые, лошадей забирали. У вас тоже увели последнюю. Хорошо, что ты здесь схоронился! Как чуял, что рано выбираться из леса!
Дни стали длиннее, солнце светило ярче, когда решился Саня на поход в село. Тайгой до речки, огородами до своего заплота. Нюра долго ревела:
-Живой, Саня! А бородёнка какая у тебя – сроду не видела тебя таким!
Баня, бритва, борщ, хлеб из печи – блаженство!
Не успел он уйти к себе на хутор: через несколько дней появился небольшой обоз, теперь уже красных. Взяли у старосты список, объехали дворы, собрали молодежь:
-Записывайтесь в Красную Армию, белых будем бить!
-А если не запишусь?
-Кто это спрашивает? – молчание.
Так и оказался мой дедушка в Красной Армии. Служил в Забайкалье, караулил «пахгаузы» на станции Наушки, жил в «Красных казармах» города Кяхты. Через пятьдесят лет в этих казармах три дня провёл я, его внук, будучи новобранцем 655-го отдельного реактивного дивизиона 5-й танковой дивизии.
Долгое время мы не слышали от него подробностей о службе у красных. Но впоследствии, в 80-х, он с большим удовольствием рассказывал, как воевал бок о бок с отрядом знаменитого Громова, гнал барона «Ундеру» по сопкам да степям Бурятии, в Китай. Подробности все были стратегического характера: замысел командования, передвижение группировок. Историй, связанных с тактическими действиями, не было. Но это уже отдельная тема…
Добавить комментарий