Что новейшая история - шквал ошеломительных перемен - меняет в моем личном отношении к академической Сибириаде? К героям Того времени, с которым для меня и многих моих сверстников связаны лучшие годы нашей жизни? Не понимаю и не принимаю огульного поношения прошлого. Напротив, чем больнее настоящее, тем целительнее воспоминания о людях, чьи слова о «благе Родины» не расходились с делом, ради этого самого «блага» и затеянным.
Не случилось мне познакомиться с одним из трех инициаторов создания СО АН - академиком Сергеем Алексеевичем Христиановичем. (Он быстро, к сожалению, покинул Сибирь - перестали они с Михаилом Алексеевичем понимать друг друга. Крупные личности, самобытные характеры... Но дело, слава богу, из-за этого разлада не остановилось.) Зато с Сергеем Львовичем Соболевым не раз и не два довелось встречаться. И в его институтском кабинете, и в телестудии, и в обществе «Знание» и...
Он был не равнодушен, Сергей Львович, к пропаганде научных знаний, к популяризации своей любимой математики, а мне очень нравились его публичные лекции и выступления - образные, артистичные, доходчивые, и я старалась их не пропускать ни в Доме ученых, ни в Доме офицеров, ни в Доме политпроса.
Оратор он был отменный - речь ясная, выразительная, увлеченная, чувство аудитории безошибочное - всегда именно та степень сложности изложения, которая удержит внимание именно тех слушателей на уровне живого интереса к предмету его, лектора, всепоглощающей страсти.
Сначала - его лекции, позднее - беседы с Сергеем Львовичем не только «о математике» (хотя - куда же без нее?!). С блокнотом, с магнитофоном, с телеоператором. Я, как прилежная школьница, старательно к таким беседам готовилась - сидела в библиотеке, приставала с расспросами к его коллегам и ученикам. Чтобы потом, используя дар собеседника, увлеченно отзываться на самые неожиданные вопросы - давать читателям или телезрителям объемное представление о человеке, которым наше общество могло гордиться, и любоваться.
Ничего нового к тем беседам уже давно не добавить. Сергей Львович Соболев скончался в начале 89-го. Но мне подарили только что вышедшую (август 2003-го) о нем книгу - «Страницы жизни в воспоминаниях современников». Тираж у книги ничтожный – всего 100(!) экземпляров. Несправедливо, по-моему. Детали и подробности этой биографии, свойства этой личности имеют несомненное право на сопротивление забвению. Дополню свои прежние «изыскания» чужими свидетельствами.
1
До 1957 года страна имела за Уралом единственного профессора математики. В Томске. «Сибирь без математики?!»
- Мне захотелось поехать в Сибирь с самого начала. Новое место привлекало. И, кроме того, все время думалось о том... ну, почему у нас, в огромнейшей стране, все научные ценности сосредоточены в трех-четырех, может быть, пяти центрах?
Так говорил член Эдинбургского Королевского общества, почетный доктор натурфилософии университета им. Гумбольдта (ГДР), член Итальянской и Французской академий наук, почетный доктор физико-математических наук Карлова университета (ЧССР), академик Сергей Львович Соболев спустя почти двадцать пять лет после своего переезда в Сибирь.
- Обидно за страну и за математику. И не только за математику. Замысел-то был какой - создать очень широкое объединение разных специальностей. Чтобы это был научный городок, в котором можно было бы обмениваться мыслями не только в своей узкой области. Иначе - заглохнем...
Так не вяжется это опасение «заглохнуть» с его энергией, темпераментом, реактивностью, однако -сказано...
- Я приехал сюда уже старым человеком. 50 лет!
- Так уж и «старым»?
- Старым. Математики свои крупные вещи создают в основном между 30 и 40 годами. Есть случаи - раньше, есть случаи - позже, но в основном границы самого лучшего, самого плодотворного времени у математика - между 30 и 40 годами. В 50 - уже не то. Нет таких свежих, интересных, широких мыслей, или они есть, но их уже значительно меньше.
Можно ли усомниться в его правоте? Членом- корреспондентом АН стал в двадцать пять лет, академиком - в тридцать один.
Из воспоминаний Ариадны Дмитриевны, жены С. Л. Соболева:
«В 30 лет Сергей был избран действительным членом Академии наук. У нас к этому времени было четверо детей. После избрания Сергей постоянно твердил мне, что его выбрали в кредит, авансом, что он должник АН СССР и когда-нибудь постарается оправдать звание академика».
Он долго оставался самым молодым академиком страны. Газеты и журналы писали о нем тогда много и восторженно. «Выдающийся математик», «самый молодой академик», «молодой выдающийся ученый» и так далее. Серьезного ученого едва ли может радовать захлеб журналистов, ни черта в математике не понимающих, а вот оценка коллег... Я напомнила Сергею Львовичу статью П. С. Александрова и А. Н. Колмогорова в газете «Московский университет» (15 июня 1938 года), которая тоже называлась не слишком затейливо - «Яркий талант», но писалась-то знающими людьми. Он отреагировал немедленно:
- А вы знаете, мне это было неприятно. Всегда было неприятно.
- Даже в молодые годы?
- Даже в молодые годы! Стал популярной личностью, которую почему-то прославляли.
- Успех, говорят, тоже испытание. И иногда поковарнее, чем неудача.
- Знаете, я все-таки считаю, что человек - лучший судья собственных работ. И если я вижу, что у меня было в научном багаже... Что, скажем, было опубликовано в январе 39-го года... Ведь никому еще в точности известно не было, что же именно я сделал. Выбран в академики я был в кредит - это я совершенно точно могу сказать. Были некоторые результаты, которые были доложены Московскому математическому обществу осенью 1938 года. Но в 39-м, когда проходили выборы, никто еще не мог разобраться в этих результатах как следует, понять, что это, что из этого вырастет. И на самом деле та работа, которую я тогда сделал, получила известность через десять-пятнадцать лет. На нее стали много ссылаться, когда она уже стала... ну...
- Классической работой.
-Наверное, да... А в то время, когда она появилась... Мне самому казалось, что это довольно интересно, но все-таки переоценивать себя я никогда не был склонен.
Показываю Сергею Львовичу тоненькую серую брошюрку в твердом переплете - выпросила на пару часов под честное слово у строгих работников ГПНТБ: «Задача о распространении пластического состояния». М.-Л., Издательство АН, 1935. Автор - С. Соболев. (Его самой первой опубликованной работа - 1930 год - в ГПНТБ не оказалось. Но мне так хотелось посмотреть, как Сергей Львович встретится со своей молодостью, - выпросила эту...).
Ему оказалось и быстрого взгляда достаточно для того, чтобы понять, что именно держу я в руках. За брошюрку он не хватается, к груди не прижимает, но улыбается:
- Эта работа была ничего. Эта работа как раз мне нравится.
В работе - 15 страниц. Мне, конечно, ничего в ней не понятно. Школьная математика меня не вдохновляла, а потом и вовсе жизнь моя пошла прочь от математических знаков, и ни малейшей надежды нет у меня на понимание этого языка. Но почему-то мне кажется, что именно в математических построениях и скрыта та гармония, та «разумная соразмерность начал», которой, по наблюдению поэта, нет в природе. И если уж сам Сергей Львович говорит, что эта работа «как раз ничего...».
С безнадежной грустью листаю странички тоненькой брошюрки. Об этой и других работах его научной молодости в биографической литературе сказано: «После окончания университета в 1929 году Соболев упорно работал в области математической физики и сделал ряд самостоятельных открытий, которые имеют большое применение в сейсмологии, теории упругости и гидродинамике».
А Сергей Львович, и не пытаясь мне объяснить суть сделанных им открытий, говорит о другой науке — науке нравственного опыта (если позволительно такое определение).
- Я много вдумывался в свой жизненный путь, смотрел на окружающих - и мне всегда казалось, что самое страшное - это переоценить себя, почить на лаврах, думать о себе как о великом человеке.
Тема «испытание успехом» его искренне волнует. Или наоборот - надоела своей банальностью? Раздражает трафаретностью журналистского «любопытства»? Спрашивает меня с доброй усмешкой: «Вы всегда верите тому, что говорится?».
- По молодости - всегда, с годами - все разборчивее.
- Нельзя верить тому, что говорится. Надо оценивать многое самому - и себя тоже. Я старался дать как можно более объективную оценку себе самому. И всегда видел, что еще очень много нужно сделать, и - видел, как много еще скрыто. Область, которой я тогда занимался, казалась мне очень интересной. Но то, что она действительно интересна, выяснилось много позже. А выбрали меня в академики заранее - за десять-пятнадцать лет до того, как мои работы вошли в такой... уже известный... фонд математики. А я все эти годы уже пользовался всеми благами академика. Повезло.
- Может быть, все-таки Ваша самооценка занижена? Статья «Яркий талант» написана специалистами... Они, наверное, все-таки понимали значение Ваших работ...
- Для них это другая область. Ни один из авторов статьи в этой узкой области непосредственно не работал. Александров - крупный тополог, Колмогоров - крупный вероятностник. Но то, чем я занимался, относилось совсем к другому.
- К задачам математической физики?
Да, были уравнения математической физики. Применение функционального анализа в этой сфере. То есть хвалившие меня авторы в деталях ничего не могли знать. Приятно, конечно, когда тебя хвалят, но надо же понимать, по делу хвалят или так... нельзя, серьезно работая, считаться с тем, похвалили тебя или нет... Серьезного человека интересуют не столько его отношения в науке, сколько сама наука. Как бы вам ни хотелось стать прославленным ученым, гораздо важнее другое - решить такую-то задачу, правильно поставить такой-то вопрос и с ним справиться. Это приносит - поверьте! - гораздо более глубокое удовлетворение, чем любой отзыв со стороны.
В «Очерках по истории математики» Б. В. Болгарского о Сергее Львовиче рассказывается:
«Он еще учился в средней школе, когда обнаружились его замечательные способности к математическим наукам. Однако по окончании школы ему не удалось сразу поступить в университет, так как он не достиг еще возраста, достаточного для приема туда (ему было тогда 15 лет). Поэтому Соболев пошел в музыкальную студию. Лишь в 1924 году Соболев поступил в Ленинградский университет и сразу начал упорно работать в области математических наук и изучать их не только в рамках университетских программ, но и самостоятельно, по специальной научной литературе».
Когда я упомянула об этом факте его биографии, Сергей Львович тут же заметил:
- Неправильно. Кончил школу в 24 году.
Я, грешным делом, заколебалась: неужели биографы ошиблись? Сергей Львович пояснил:
- Я и раньше был в музыкальной. Учился параллельно. А поступил в университет в 16 лет. Это точно.
- Тогда мне, кажется, понятна одна небольшая загадка. В 1937 - 1938 годах о Вас появилось множество статей в самых разных изданиях. И три статьи за один год - в журнале «Советская музыка». Если Вы музыкант...
- Не музыкант. Музыкальное образование я получил весьма слабое, потому что занимался очень мало. Как поступил в университет, практически музыкой перестал заниматься. С грехом пополам дотянул до окончания и даже диплома не взял, потому что я прекрасно понимал, что никакой я не музыкант и это глупо - брать такой диплом.
- Но Вы для себя играете?
- Сейчас нет. Раньше играл, очень давно.
- И - серьезный репертуар?
- Довольно серьезный. Но учить приходилось долго, трудно, и я знаю, что я не музыкант. А статей в журнале «Советская музыка» не видел. И думаю, что они никакого отношения не имеют к моим музыкальным занятиям. Вы знаете, тогда вообще было модно — начинать хвалить одного какого-нибудь человека. Хвалят, хвалят, хвалят безудержно, неосновательно. И я попал в эту шкуру. Нужно было найти какого-то молодого ученого и хвалить. Выбор пал на меня. Вот и вся «загадка». Музыку я слушаю с удовольствием, но как об исполнителе обо мне и речи быть не может.
Непривычно для гуманитара, но Сергей Львович почти не пользуется прилагательными. Обходится существительными и глаголами. Это обязывает вести разговор предметно. Опираюсь на факты его биографии, его научной деятельности. Хроника, хронология, перечни, подробности биографического и библиографического свойства – спасательные поплавки в разговоре с математиком.
- В 1949 году Академия издала биографо-библиографический сборник «Сергей Львович Соболев». Здесь пишет о Вас академик Смирнов...
- Владимир Иванович. Мой учитель.
- Не только учитель. Ваш соавтор. Существует метод Соболева - Смирнова. Как человек находит соавтора в науке? Что рождает необходимость, потребность в соавторстве? Стремление к взаимному обогащению.,.
- Конечно.
- Или случайности? Откуда оно берется, соавторство? Вопрос мне кажется актуальный для наших дней. Соавторство нынче чревато конфликтами. Люди начинают работать вместе, но довольно быстро приходят к сведению счетов – этот сделал меньше, этот – больше, исходное единодушие развивается в обиды, непонимание, вражду. У Вас, по-моему, был один-единственный соавтор?
- Нет. Была еще одна статья - с Купрадзе в соавторстве. Но там было совсем другое, там мы были на равных началах. А с Владимиром Ивановичем - ситуация особая. Мне был 21 год, ему– 42. Ровно вдвое старше меня. Он был начальником - или заведующим - в сейсмологическом институте, где я работал, и стали у нас в результате бесед появляться мысли, во многом схожие. Началось, по-моему, с одной моей статьи. Я понял, что Владимир Иванович видит в ней кое-что гораздо глубже, чем я. У нас с ним всю жизнь сохранились великолепные личные отношения. Мы - люди разных поколений. Он был человеком религиозным, у меня этого совершенно не было...
- Другое поколение - атеист.
- Верно. Но это не мешало нам общаться и на многие общественные явления глядеть с одинаковых точек зрения, всегда понимать друг друга и быть близкими друзьями в течение... (он не очень давно умер, в возрасте 87 лет..
- И соавторство оставалось плодотворным?
- Конечно! Очень! Я же говорю Вам, что у нас были хорошие личные отношения всю жизнь.
- Это важно? Для совместной работы?
- Это очень важно. Никому не хотелось выделять сделанное им лично, в голову не приходило думать, что он сделал меньше, а я больше, это было абсолютно исключено. Мы и на самом деле поровну работали.
- Счастливый личный опыт. Я не случайно заговорила с Вами о соавторстве. Мне, как журналисту, часто, к сожалению, приходится иметь дело с теневыми сторонами науки, разбираться в конфликтах, многие из которых имеют как раз эту природу - «соавторство». Жалуются на то, что «соавтор» обокрал, «соавтор» примазался и так далее. Возникают тяжелые ситуации. Вы, как директор института, как администратор, - как относитесь к конфликтным ситуациям в науке, к способам их разрешать?
- Глубоко убежден в том, что ни в одном научном споре не рождается истина. Хотя знаю, что это противоречит известному философскому утверждению, переходящему из поколения в поколение. Спор - это пустая трата времени. Должно быть товарищеское обсуждение - вовсе никакой не спор. И ни у кого не должно быть предвзятой точки зрения. Каждый должен воспринять точку зрения своего оппонента с полным серьезом - как будто это его собственная точка зрения. Только такой совместный разбор, стремление понять друг друга могут привести к действительно огромным результатам. Ведь когда каждый пытается отстоять свою точку зрения, не слушая другого, из этого ничего хорошего не выходит, потому что никто не слышит аргументов своего спор... своего оппонента, или своего противника, каждый стоит на своем. Это глупо, это смешно. Заботятся скорее об интересе своего собственного престижа. Но это отвратительно.
- Вы говорите об атмосфере...
- Это отвратительно. Я не знаю научных споров, которые пользу принесли. Просто не знаю.
- Однако, Вам, по-моему, приходилось принимать участие в различного рода драках...
- Да, это, может быть, и было, особенно смолоду, когда был горяч, а некоторые вещи вызывали глубокое возмущение. Были учебники, написанные главным образом в Московском высшем техническом училище - МВТУ - старыми профессорами... Они писали такие глупости!
- «История одной безграмотной книжки»? Статья в журнале «Высшая школа» в 1937 году?
- Репутация - репутацией, но зачем все-таки глупости писать? Я не хочу сейчас вспоминать эти отвратительные учебники, в которых все было перепутано, которых студент никак не мог понять, потому что профессор не понимал, что он пишет. В средней школе были очень плохие учебники одно время...
- И в таких случаях Вы считали своим долгом публично высказываться?
- Да. И не я один. У нас была большая компания людей, которые понимали друг друга. Покойный Николай Евграфович Кочин, академик, очень много сделал в этом отношении. И - мои молодые московские друзья.
- Еще одна Ваша «разгромная» статья - 1941 года — мне тоже попалась. Она называется так - «Лженаучные работы института автоматики и телемеханики АН СССР». Кроме Вас, там несколько авторов - академик А. Винтер, член-корреспондент С. Христианович и другие. Очень резкая статья. Не позавидуешь тем, про кого она писалась. «Все работы института автоматики и телемеханики по теории автоматического регулирования, напечатанные в журнале института за 1939 - 1940 годы, представляют сплошной брак». Так что, Вы были готовы спорить...
- Это не спор. О чем там спорить? Там все ясно. Там мы просто доказывали, что безграмотные люди - безграмотны.
- Такие доказательства Вы считаете необходимым условием чистоты научной атмосферы?
- Да. Нужно называть сущее своими именами. А в «споре» следует понять точку зрения противника. И попытаться в дружеской, товарищеской обстановке разобраться, в чем он прав, в чем - не прав,
- В случае искреннего заблуждения. А приходилось Вам иметь дело с корыстной, спекулятивной «наукой»?
- В математике - нет. Но там же известны примеры из области биологии, - когда сразу было видно, что человек сознательно идет на ложные утверждения...
- И в таких дискуссиях Вы, по-моему, участвовали...
- Как вам сказать... Участвовать не участвовал, но занимал определенную позицию. Когда, например, академик Андрей Николаевич Колмогоров писал статьи против метода Лысенко, всем было ясно, кто тут прав. Эти времена не хочется и вспоминать. Тяжело было и дальше, когда кибернетику объявили лженаукой...
- И в 1957 году вышла Ваша книжка (на правах рукописи) в Соавторстве с Алексеем Андреевичем Ляпуновым - «Кибернетика и естествознание». Вышла как раз в то время, когда нужно было поддерживать новое направление.
- Обязательно! Нужно было развеять искусственные догматические утверждения. Но разве это научный спор?! С безграмотным человеком спорить нельзя. Люди, которые «спорили» о кибернетике, ни малейшего представления о ней не имели, они просто заявляли, что это плохо, и все! Подобные ситуации к научному спору не имеют отношения.
- А в институте, которым Вы руководите много лет, возникают конфликтные ситуации?
- Бывают, конечно, но не научного характера.
- Какое участие Вы принимаете в этих конфликтах?
- Прежде всего стараюсь погасить. Почвы для конфликта, на мой взгляд, нет, и терпеть такие вещи в институте не хочется. Иногда удается сразу погасить, иногда - не сразу, далеко не сразу.
- А научных конфликтов не бывает?
- Нет, по-моему, да и быть не может. Наука такая: дважды два либо четыре, либо пять. Споры могут быть относительно направления, потому что направлений в науке много. Я считаю, что это нормально и так и должно быть. Наука должна развиваться широко, во многих направлениях. Но бывают такие горячие головы, которые интересным считают только то, что делают сами. Все остальное представляется им и неинтересным, и ненужным, бессмысленным и сложным. Приходится разъяснять.
- «Разъяснять» - это, кажется, одно из Ваших любимых занятий, Вы преподаете пятьдесят лет, с 1930 года...
- Сейчас не преподаю. Мне 72-й, я уже не могу работать так, как раньше. Устаю.
- Но преподавали едва ли не полвека. Мне приходилось встречаться с такой точкой зрения, что преподавание опустошает творческого человека, выматывает, надоедает, наконец. Как складывались Ваши отношения с преподаванием?
- Когда преподаешь, то, во-первых, думаешь не о себе, а о слушателях, о тех, кому преподаешь. Во-вторых, преподавание - хороший способ самосовершенствования. Читаешь какой-нибудь курс в первый раз - видишь: плохо! Второй раз - постараешься - уже получается. С третьего раза он уже идет так, что не заставляет потом мучиться: ах, опять я натворил глупостей! Опять не так изложил, не так подумал, не так сказал... А когда четыре-пять раз прочтешь, становится, конечно, менее интересно самому: все как-то отшлифовано, встало на свои места. Но читаешь-то разные курсы. Поэтому - всегда интересно. Я начал свою преподавательскую работу в Ленинградском электротехническом институте имени Ульянова-Ленина. Там преподавал просто высшую математику для будущих инженеров. Потом начались специальные курсы. В Ленинградском университете читал, например, специальные курсы для аспирантов - по сравнительно узкому вопросу. Затем переехал в Москву, почти с самого начала преподавал в Московском университете, кроме того - в Военно-транспортной академии (была такая, которая позже уехала в Ленинград). И всегда, конечно, больше занимаешься слушателями, курсами, чем собственными ощущениями.
Знаете, мне всю жизнь мое отношение к делу казалось второстепенным. Важно дело, которое делаешь. А скучно мне или не скучно - это, в конце концов, не играет большой роли. Не было бы слушателям скучно...
- Для Новосибирского университета Вы, кажется, разработали несколько собственных курсов?
- Пожалуй, что нет. Специальный курс, по-моему, был один. А в основном я читал уравнения математической физики - до этого я уже написал книжку, которая выдержала несколько изданий. В математике-то нужно преподавать и классические курсы. Этим я и занимался.
- Преподавание требовало от Вас подготовки?
- Очень большой подготовки. Я должен каждый раз готовиться. Если лекция двухчасовая, то готовиться надо полтора дня - не меньше.
- Трудно поверить...
- А иначе плохо прочтешь. К любому докладу нужно очень много готовиться. К лекции - особенно много.
- А кажется, что Вам это ничего не стоит.
- Это кажется. Говорят, что я хорошо пишу. А пишу я всегда с большим затруднением. Напишу - и мне не нравится то, что получилось. Всегда нужно переделывать раз, другой, третий — до семи раз. Почти как Толстой, - смеется Сергей Львович, - а ведь моя работа вовсе не требует от меня особенных усилий в поисках слова.
Из воспоминаний Л. Д. Соболевой:
«Всю зиму 1942 года Сергей тяжело болел. Сначала сыпным тифом, потом заразился от наших больных детей коклюшем... За время пребывания в больнице Сергей написал книгу «Некоторые применения функционального анализа в математической физике» о теоремах вложения и пространствах, которые впоследствии были названы «пространствами Соболева». Эта книга является классикой и читается во многих университетах мира».
- По семь раз Вы переписываете специальные труды или выступления для широкой аудитории?
- Второе. Очень дорого мне стоит «широкая аудитория» - то есть много времени требуют эти выступления.
- Зато я, например, помню Ваши лекции начала шестидесятых годов здесь, в Новосибирске, как праздник. Лекции Ваши, лекции Михаила Алексеевича Лаврентьева, Андрея Михайловича Будкера... Это всегда было событием в духовной жизни города. Так что все труды в этом направлении не напрасны.
- Это я знаю, Это приятно. Работа ценна для общества ее результатами. Про себя думаешь: сумел еще и это, сумеешь или не сумеешь дальше, сколько времени на работу осталось...
- Берешь, библиографический справочник о Вас, читаешь, сколько сделано, - тут все по годам расписано, правда, количество прочитанных лекций и выступлений не фиксируется - и удивляешься: как это все можно успеть одному человеку?
- Здесь упоминаются многие вещи, которые, в сущности говоря, являются посредственными, обыкновенными, даже серыми. Далеко не все перечисленные работы на самом деле интересны. Нужно судить о человеке по его наилучшим достижениям. Орлам случается и ниже кур спускаться. Это я всегда помню.
- Но ведь есть же работы, которые и Вам самому нравятся безоговорочно?
- Как сказать... Это во многом зависит от настроения, При хорошем настроении многое нравится. А если настроение плохое, то почти ничего не нравится. Но вот та брошюра, которую вы принесли, - она мне, как я уже сказал, нравится. Это первая серьезная работа моя. Нравится, пожалуй, и монография, которую я написал после прочтения лекций в Ленинградском и в Московском университетах. Называется «Некоторые применения функционального анализа в математической физике». Работа эта, видимо, нравится не мне одному. На нее часто ссылаются. Появились даже некоторые новые термины - «Соболевские пространства», которые сейчас во всем мире употребляются. И если я и получил какую-то известность за пределами Советского Союза, то, может быть, главным образом благодаря этой книжке.
- Тот редкий случай, когда оценки внешняя и внутренняя совпадают...
- Да, это тот случай. Но разве все работы могут быть хорошими? По-моему, нет. Есть лучше, есть хуже.
- Но Вы, вероятно, излишне строго оцениваете собственные работы?
- «Излишне» в этом случае быть не может. Мне кажется, в оценке себя самого человек всегда склонен к ошибке - к преувеличению собственных заслуг. Тут нужно заранее вводить самоконтролирующую поправку.
- Математический подход?
- Конечно. Надо уметь отключиться от авторства, попробовать подумать, что эта работа не моя, эта работа посторонняя - и ты должен объективно ее оценить.
- Простите, если даже у Вас на оценку так влияет настроение, если в разные периоды и состояния Вы способны по-разному оценивать одни и те же работы, то о какой объективной оценке можно говорить? Субъективный подход берет верх... Кстати, отчего бывает плохое настроение?
- Трудно сформулировать. Много разных причин, конечно. Личного характера, семейного характера. Но от настроения стараешься отключаться. Стараешься не давать ему власти.
- А... какова вообще роль эмоций в работе математика?
- Не просто ответить. Важны, наверное, эмоции, но в основном нужно уметь вжиться в предмет, нужны трудолюбие и интуиция. Интуиция начинает работать только после того, как вы вжились в проблему, а это требует времени. Если вас какой- то вопрос заинтересовал, увлек, необходимо, чтобы он стал «своим» в вашей голове. Только тогда начинают появляться свежие мысли. Процессу творчества предшествует большая подготовительная работа. На вдохновение нужно много потрудиться. Само по себе оно не приходит.
- Накопление определенного настроения?
- Да. И сведений. Главное - сведений, образов. Все это должно сложиться в какую-то систему. Чтобы заработала интуиция, нужно знать предмет чрезвычайно хорошо.
Из воспоминаний А. Д. Соболевой:
«Он проработал в так называемой Лаборатории № 2 (Курчатовский институт - 3.И.) одиннадцать лет. С 35-ти до 46-ти - лучшие годы для творческой деятельности... Сколько бы он мог написать прекрасного за одиннадцать лет, но долг перед Родиной был выше этого. Над нами «висела» американская бомба! В Лаборатории № 2 он решал важные практические задачи, из которых появился ряд больших теоретических исследований. Так было с задачей о вращающейся жидкости, задачей Дирихле для гиперболических систем. Там же возникли идеи оптимизации кубатурных формул».
Однажды Сергей Львович дал мне текст своего доклада на математическом конгрессе за рубежом: «Математика современная и математика классическая». К моему удовольствию, в докладе было мало математических знаков. Зато его образный язык захватывал. Позволю себе воспроизвести фрагмент из этой работы Сергея Львовича, написанной, как мне кажется, по тому «вдохновению», которое «само по себе не приходит».
«Я буду говорить об одной из самых древних наук, которая нам, ее работникам, кажется вечно юной.
Она переживала за свою историю и восторги замечательных открытий, и революции, и периоды спокойной систематической работы. Ее считают и царицей всех наук, и их служанкой. Для ее последователей это всегда богиня, лик которой спрятан под покрывалом, и счастлив тот, кто удостоится увидеть какие-то новые черточки ее лица или разгадать какую-нибудь из ее загадок.
Математика была в почете у древних. Ими были открыты замечательные ее главы, до сих пор вызывающие восхищение.
В конце XVII века произошла в ней великая по своему значению революция, возник анализ бесконечно малых или, иначе говоря, дифференциальное и интегральное исчисление, созданное одновременно Исааком Ньютоном и Готфридом Вильгельмом Лейбницем.
В результате этой революции одним из главных ее вопросов стало изучение переменных величин. В трудах продолжателей Ньютона и Лейбница это направление достигло великолепных успехов.
Математические модели, созданные на этой основе, стали замечательными подобиями действительности, позволили понять внутренние закономерности, управляющие ими.
Второй переломной датой, на мой взгляд, нужно считать конец XIX и начало XX века.
Здесь пролегает не очень четкая грань между тем, что большинство математиков называет классическим, и тем, что считается «современной математикой».
Трудно найти современную научную дисциплину, которая требовала бы для понимания столь обширной предварительной подготовки. По мере развития математики в ней возникали все время новые понятия, новые термины, появились целевые, новые области. И поэтому мы, математики- профессионалы, обычно уже не можем быть до конца в курсе дела разнообразных математических дисциплин, имея о них лишь общее представление, и я, конечно, не исключение.
Процесс развития математической науки продолжается все время. По мере того, как решаются старые задачи, возникают новые. И когда для их решения существующих методов и приемов оказывается недостаточно, создаются и новые способы. Математика обладает системой абстрактных понятий, позволяющих воссоздавать из них отвлеченные модели многих явлений действительности. Но действительность неисчерпаема, и накопленных математических понятий постоянно не хватает. Тогда возникают новые понятия.
Нашу науку можно сравнить с растущим деревом, ветки и веточки которого - это отдельные области и теоремы (кстати сказать, существует даже математическое абстрактное понятие «дерево» для описания аналогичных структур). Деревья по-разному. Одиноко стоящий дуб разрастается широко. Каждая его ветвь, вырастая, дает начало новым побегам, из которых опять вырастают все новые, и так повторяется много раз. В сосновом бору - наоборот: нижние ветви сосен, засыхая, отмирают. Живет молодая часть дерева на верхушке ствола, далеко от почвы, питающей сосну.
На что же похожа математика? Строго говоря, есть отличие в схеме развития в нашей науке от развития деревьев. Бывает, что две или больше ветвей математики срастаются друг с другом. И несколько математических дисциплин сразу дают начало новой жизни - случай, который не очень укладывается в понятие «дерево».
И все-таки я не нахожу другого более точного образа в рассуждениях о развитии математики. И пусть мои слушатели простят мне несовершенство моих сравнений».
И не однажды, а много раз приходилось слышать от Сергея Львовича о «скрытой от посторонних глаз красоте» математических конструкций, той красоте, которую «не сразу удается понять, как красоту стихов на неизвестном языке. Нужно выучить сначала этот язык, чтобы засверкали тонкие его оттенки».
- Сергей Львович, Вы в «академиках» более сорока лет. Это чувство красоты, о котором Вы говорите, - оно не утрачивается с годами?
- Если математик не умеет любоваться хорошими результатами, понимать в них не только точности или неточности, а видеть, что красиво, что некрасиво, он никогда ничего не сделает. Эстетические критерии играют огромную роль.
- В математике?
- Именно! Я думаю, что это одно из самых главных качеств человека, решившего посвятить себя математике, - уметь увидеть красоту решения, конструкции, построения.
- Вы понимаете под «красотой» совершенство мысли, исполнения?
- Не знаю, как это назвать. Это просто красиво - и все! Почему одна картина вам нравится, другая нет?
- Вы считаете, что математические конструкции можно воспринимать как произведения искусства?
- Так, наверное, нельзя сказать. Но в математике без чувства красоты нечего делать. Я помню, как у нас, юных студентов Ленинградского университета,
раскрылись глаза на огромный мир движения, на глубину связей и причин всего кругом происходящего, когда нам впервые на лекциях показали, как можно вычислить частоту колебаний маятника, зная его длину и закон сопротивления среды, в которой он качается. Это было откровением, оставившим неизгладимое впечатление на всю жизнь. Анализ бесконечно малых не только вызывал у нас восхищение, но и определил мировоззрение.
Я не взялся бы объяснять, откуда появляются и как действуют внутренние законы математической науки. Здесь как раз немалую роль играет эстетическое чувство. Любой математик знает, что такое «красивый результат», «изящное доказательство». Иногда это - неожиданная мысль, вдруг приводящая к решению трудной, долго не поддававшейся задачи. Иногда - смелое обобщение, умение увидел, в конкретной ситуации законы, управляющие явлениями. А иногда стройность и мудрость сложного замысла, радующего в конце длинного пути выкладок и рассуждений ярким результатом. Красота в завершенности, гармонии раздела или большой математической области.
Так это или не так, точен я здесь или не точен, но я твердо знаю, что часто во время размышлений возникает желание делать то, что подсказывается каким-то внутренним чувством. Мои взгляды несомненно субъективны, как и у всех людей моего возраста. Я и не претендую на их абсолютную истинность. Но я уверен, что молодому человеку, избирающему математику как предмет своих занятий на всю жизнь, нужно проверить в себе эту способность чувствовать красоту математической «поэзии».
- Интуиция, трудолюбие, эстетическое чувство... Математическая триада? Это и есть математический талант?
- В математике есть результаты, которые нравятся всем поколениям. Их много. Они живут столетиями. И каждый раз молодой человек, встретившийся с ними, приходит в восхищение от того, что перед ним открывается. Если этот человек математически одарен.
- Как от стихов Пушкина?
- Пожалуй, да. Талант - совокупность многих качеств. Каждый человек рождается с суммой определенных задатков, но талант, в моем понимании, -это реализация задатков. Мы говорим о таланте, когда видим результаты. Таланты это проявление природных способностей, что возможно при наличии определенных свойств. Словом, талант - материя реализованная. И эстетический вкус, о котором я много говорил, для меня - непременное свойство таланта. Если вкус не развит, человек будет делать посредственные, серые вещи, которые никому не нужны.
- Категорично. И несколько противоречиво. Вы утверждали, что все работы хорошими быть не могут...
- Но есть люди, у которых просто не бывает хороших работ. В таком случае, мне кажется, человек должен сменить профессию. Найти себе такую, где он сможет делать хорошие работы... кстати, одна из смешных черт начинающих математиков - любовь к наибольшей общности. Люди, не изжившие это увлечение, думают, что в большой общности уже само по себе заключается и большое величие. Обобщение же ради обобщения — опасность, которая особенно угрожает незрелым и посредственным умам. Великий Ньютон сказал в одном из своих сочинений, что при изучении всех наук конкретные примеры не менее поучительны, чем самые общие теории. Это было истиной во времена Ньютона. Это не перестало быть истиной и в наши дни. Нельзя забывать - несмотря на блестящий успех глобальных методов исследований, введение новых общих понятий и общих моделей, — что чем более общим является понятие, тем беднее оно содержанием. Когда обобщаются одни свойства математических понятий, то другие исчезают. И — даже значительное, на первый взгляд, обобщение какого-то крупного и сложного результата часто не требует ни ума, ни таланта. Хотя, конечно, математика нашего времени стремится к глобальной трактовке фактов и проблем. Она стремится охватить в целом мир своих моделей, а с ним — и окружающий мир...
Приведу одно популярное сравнение, которое, при некоторой грубости, хорошо характеризует черты современного мышления.
Что нужно, чтобы разыскать вашего друга, приехавшего в тот город, что и вы? Если у вас есть его фотография или запись его голоса, задачу решить невозможно. Но если вы знаете гостиницу, в которой он остановился, и у вас в руках план города, задача решается мгновенно. Общая идея в математике уподобляется этому плану. Если вы ищите, например, решение какого-либо дифференциального уравнения, рассматривая лишь собственные свойства этого решения, выраженного уравнением, то ваш успех будет незначительным. Но если вы знакомы в более общих и широких масштабах со структурой того функционального пространства, среди элементов которого это решение находится, то вы можете сделать о нем важные заключения, найти способы приближения к решению или обнаружить его новые общие качественные свойства. Современную математику я бы назвал математикой синтетической; математическое дерево с многочисленными ветвями растет, цветет и разрастается не только вверх, но и вширь.
В связи с семидесятилетием Сергей Львович был награжден орденом Октябрьской Революции. В юбилейной статье журнал «Успехи математических наук» писал: «Научное творчество Сергея Львовича Соболева оказало большое влияние на математическую науку XX века».
Еще одна книга Соболева у меня в руках - «Введение в теорию кубатурных формул» (Ариадна Дмитриевна пишет: «В Сибири Сергей Львович начал работать над кубатурными формулами. Идеи работы родились в Курчатовском институте. Сергей Львович провел за разработкой и решением кубатурных формул пятнадцать лет».) Москва, издательство «Наука», 1974 год. Восемьсот восемь страниц. Не сравнить с брошюрой 1935 года. Во всяком случае - по объему. И эта огромная книга - итог сибирской работы, выполненной, по определению самого Сергея Львовича, «старым человеком». В тот период, когда, по его мнению, продуктивность математика резко падает.
- Это самая объемная ваша работа?
- Ну конечно... толстая книжка...
- Но она выполнена после пятидесяти.
- Да, я нашел себе какую-то новую область. Но это результат пятнадцати-шестнадцати лет. Быстрота работы совсем не та. Сейчас я занимаюсь классической математикой. Очень, я бы сказал, классической, старыми вопросами, старыми постановками, наследием Леонардо Эйлера, одного из величайших математиков мира, замечательного сына XVII века. Классическая математика - это, я бы сказал, математика конкретных задач, решение которых искалось в замкнутой форме и рассматривалось всегда как индивидуальное.
- Но сейчас много говорят о том, что расширение областей применения математики постоянно пополняет и круг ее задач...
- Законы развития математики определяются двумя главными факторами. С одной стороны - это требования жизни, запросы техники, запросы других наук, с другой стороны - внутренние причины, заключенные в ней самой. Ньютон пытался понять законы движения, в частности – законы движения небесных тел, то есть исходил из задач практики, и создал дифференциальное и интегральное исчисление. А Лейбниц пришел к той же теории из стремления дополнить и превратить в стройное целое ряд отрывочных идей, не доработанных его замечательными предшественниками. Его математические поиски были связаны с философскими взглядами. Я-то как раз много занимался прикладными вопросами. Особенно в годы войны.
- Надо полагать, что Ваши семь орденов Ленина - не за одну только математическую «абстракцию»? Из наших формул получались, вероятно, и машины?
- Не из формул. В той области промышленности, с которой я тогда был связан, было очень много математических вопросов. Ответы на них нужно было получать как можно быстрее и как можно точнее. Для этого нужен был математик высокой квалификации. И я действительно получил за эту деятельность, которая продолжалась пятнадцать лет, много наград. Прикладная математика - это большая часть моей жизни. Начинал-то я как сейсмолог.
- Это случайность?
- Не совсем случайность. Меня как студента рекомендовали профессора Ленинградского университета в сейсмологический институт, который только организовался. На четвертом курсе я проходил практику на заводе «Электросила» в Ленинграде. Заведующий отделом инженер Красовский предложил мне работать у них. А потом меня пригласили в Академию. И я решил, что Академия интереснее. Так я и стал сейсмологом. Та работа, которую вы нашли в библиотеке, - это же труды сейсмологического института («Задача о распространении пластического состояния»).
Не случайно биографы Сергея Львовича констатируют:
«Тесная связь математического аппарата с конкретными задачами естествознания».
- Сергей Львович, Вы разделяете отношение Софьи Ковалевской к жизни? Напомню, что я имею в виду. В 1888 году выполнила свою знаменитую работу под названием «Задача о вращении твердого тела вокруг неподвижной точки». Как раз в это время парижская академия объявила конкурс на лучшее научное исследование по вопросу о вращении. Авторы, принимавшие участие в конкурсе, должны были скрыть свои имена под выбранными ими девизами. Премию получила работа с таким девизом: «Говори, что знаешь, делай, что должен, будь, что будет». Это была работа Софьи Ковалевской. Такой девиз был выбран ею. Мне кажется, это хорошая формула отношений с жизнью. Вы ее разделяете?
- Разделяю. «Будь, что будет», конечно. Делай свое дело. Остальное приложится.
- Много этого «остального». Я бы не взялась по памяти, без бумажной подсказки, перечислить. Ваши награды, звания, титулы. Член Французской Академии...
- Она не называется Французской Академией. Французская Академия - это та, которая занимается французским языком и французской историей. Та, членом которой я избран, называется Академия наук института Франции. Институт - это совокупность пяти Академий.
- Больше перечислять не буду. Англия, Италия, Франция, Чехословакия... Вам приятно бывать на процедурах посвящения, вручения и так далее? Как это выглядит?
- Мне это трудно рассказать. Вот, что было, например, после избрания меня французским академиком. До этого я был членом-корреспондентом, и это тоже была очень торжественная церемония. А как происходили академические церемонии? Сначала в самой Академии - прием новых членов. На этот раз было выбрано 29 человек, из них четверо - советские ученые. Затем был прием у президента. Он пожимал нам руки, желал успеха, рассказывал о том, что собирается в Москву. Это было как раз до его приезда в нашу столицу.
- А нет специального ритуала посвящения в «бессмертные», как когда-то называли академиков во Франции?
- Ритуала нет, но в очень торжественной обстановке вручается большая настольная медаль. Это происходит с барабанным боем в буквальном смысле. Мы проходили через ряд барабанщиков - нарядных и шумных. Нас поздравлял французский министр просвещения, потом - председатель их совета министров. Церемония происходит на высоком уровне и очень торжественно.
- Ваши ощущения в этот момент?
- Знаете, такого уж очень большого подъема не было. Но было приятно. В общем, об этом потом вспоминаешь с удовольствием. Хотя, конечно, не это главное. Главное - получаешь ли ты сам удовлетворение от сделанного...
Трижды лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда, член многих иностранных академий...
Четверть века - директор Института математики, один из организаторов Сибирского отделения Академии наук СССР.
Из воспоминаний А. Д. Соболевой:
«Когда в 1957 году вышло правительственное постановление о создании Сибирского отделения АН, и начали создаваться научные коллективы институтов, Сергей Львович написал во многие города Советского союза, где жили хорошие математики, и пригласил их в будущий институт.
Большинство откликнулось положительно. Имя его и его личное обаяние, честность, справедливость были им порукой. Быстро оформился большой коллектив. Появилась молодежь — аспиранты. Сергей Львович, будучи директором института в течение двадцати пяти лет, занимался исключительно научной тематикой, внедрял новые направления математики и неизменно руководил научным ростом сотрудников».
Сейчас Институт математики СО РАН носит имя своего основателя, а «пространства Соболева» есть понятие не только научное, но и духовное.
Из очерка профессора Р. М. Гарипова:
«Из многочисленных выступлений Соболева по общим вопросам в моем мозгу отфильтровались слова: большая наука и провинциальная наука. Сергей Львович, как и Михаил Алексеевич, никогда не употреблял термин «фундаментальная наука». Кто его придумал - не знаю. Сергей Львович возражал даже против термина «прикладная математика». Он говорил, что есть только хорошая математика и плохая. Как и у всех корифеев, единство наук, произрастающих от общего корня древа познания, было его философским кредо. Поэтому большая и провинциальная наука у него различаются не по категориям, а лишь доброкачественностью. Насколько я его понимал, большая наука - это как большой спорт. Она одна общая для всех, и в ней фиксируется лишь наивысшие достижения. Провинциальная наука отличается множественностью. Каждый провинциал имеет свою провинциальную науку и фиксирует в ней все свои результаты. Вторжение извне не допускается, как посягательство на собственность. Явление провинциализма в науке существует не во всех странах. Оно особенно распространено в России и во Франции, где большая наука обитала исключительно в столицах. Это явление совсем отсутствует в Германии. При случае Сергей Львович с гордостью говорил, что большая наука поселилась также в Новосибирске, и надо стараться, чтобы она здесь осталась». - «Поселилась» - благодаря беспримерному деянию выдающихся ученых, искренне веривших в возможность лучшей организации жизни на Родине.
В одной из наших бесед Сергей Львович вспоминал:
- 1956-й год. Трое молодых в кавычках людей, одному из которых 56 лет, а двум другим - по 48, в дачном поселке Мозжинка (под Москвой) встречаются на дачах то у одного, то у другого и говорят о том, как надо бы поднимать научный и технический потенциал Родины, что необходимо сделать, чтобы превратить ее после окончания войны - а уже пошло второе мирное десятилетие - в могучую державу, которой ничего не страшно и которая будет расти-расцветать достойно ее возможностям. Путь к этому процветанию мы видели в том, чтобы по всей нашей необъятной Родине расположились мощные научные центры, чтобы институты приблизились к местной промышленности, к местным ресурсам. Чувствовали мы себя удивительно молодо, хотя считали себя людьми довольно зрелыми, и на самом деле какой-то опыт у всех был...
Идеалисты?! Да уж... но они столько успели сделать, что бесплодными мечтателями их никак не назовешь.
Кстати, родословная Сергея Львовича связана с Сибирью.
Из воспоминаний А. Д. Соболевой:
«Корни семьи Соболевых уходят в Сибирские земли, к казакам-поселенцам. Возможно, что последние были «декабристами», шагавшими в кандалах по Сибирским дорогам и впоследствии осевшим около Читы. Там и сейчас проживает далекая родственная ветвь Соболевского древа. Сергей Львович, будучи в Новосибирске, ездил к ним, чтобы более детально восстановить свою родословную, но, к сожалению, в Чите оставалась только «молодая поросль», которая этими вопросами не интересовалась. Известно только, что Захар Соболев (прадед нашего академика. - 3. И.) был казак, родился и жил в Сибири, был огромного роста и невероятной силы».
Сергей Львович богатырем не был, но – высокий лоб, большая красивая голова, выразительное худощавое лицо... и та несомненная внутренняя сила, которая давала себя знать при первом же знакомстве с ним... Сила характера? Таланта? Преобразователя?
Хочется приписать ее «сибирским генам». В надежде на неиссякаемость щедрот генофонда?!
Замира Ибрагимова
Опубликовано: Созвездие земляков. Знаменитые мужи Новосибирска: Литературно-краеведческий сборник. Серия «На берегах Оби широкой». Книга пятая.– Новосибирск: Редакционно-издательский центр «Светоч» правления Новосибирской областной общественной организации «Общество книголюбов», 2008. – 432 с.
Добавить комментарий