Законы и обычаи войны в годы"Сибирского взятия"

Опубликовано: Акишин М.О. Законы и обычаи войны в годы «сибирского взятия» // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Пятой Международной научно-практической конференции. 14 – 16 мая 2014 г. Ч. I. – СПб.: ВИМАИВиВС, 2014. – С. 7 – 21.

Присоединение Сибири к России сопровождалось применением военной силы, что ставит проблему изучения законов и обычаев права войны, одного из древнейших институтов международного права, известного всем народам. Особенно остро эта проблема стоит при изучении первого периода русского продвижения в Сибирь – периода «сибирского взятия» Ермака и походов московских воевод 1585 – 1604 гг. Однако именно этот аспект в истории разгрома Сибирского ханства и основания первых русских городов не изучался.

Основные концепции «сибирского взятия», доминирующие в историографии вплоть до современности были заложены в летописании XVII в. Первая из них сформировалась под влиянием негативного отношения к «воровству» вольных казаков в годы Смуты. В «Новом летописце», составленном при дворе царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета, развивалась версия, согласно которой казаки Ермака «вороваху много по Волги и по иным рекам». Иван IV, «видя их воровство и злое непокорство», велел их ловить и вешать. По царскому повелению многие были казнены, а «иные аки волки разбегошася по Волге вверх», откуда и совершили поход на Сибирское ханство[1].

Вторая оценка похода Ермака сложилась в сибирском летописании 30-х гг. XVII в., основой которого были воспоминания участников похода Ермака. Согласно летописи С. Есипова, «Сибирская страна» была «изволением Божиим взята … от рускаго полка, собраннаго и водимаго атаманом Ермаком Тимофеевым и своею храброю и предоброю дружиною». В изображении сибирского летописца, казаки Ермака представали защитниками христианской, «истинной веры», которые несли «Христово слово» в стан неверных[2].

В дополнение к этим двум оценкам в трудах историка начала XIX в. Н.М. Карамзина и ряда современных ученых появилось сравнение русского продвижения в Сибири с действиями европейских колонизаторов в Южной и Северной Америке. Подобные научные гипотезы привели к деструктивным явлениям в политической культуре постсоветских государств. В частности, 4 мая 1993 г. Постановлением Президиума Верховного Совета Казахстана ород Ермак был переименован в Аксу. В ночь с 12 на 13 марта 1992 г. памятник Ермаку был демонтирован и только в августе 2006 г. восстановлен в г. Змеиногорск Алтайского края.

Думается, выход за пределы концепций, созданных в предшествующей историографии, возможен при изучении процесса «сибирского взятия» с использованием теории международного права в период вооруженных конфликтов. Такой подход ставит три первоочередные задачи. Во-первых, анализа дипломатического обоснования военных действий и прав московских самодержцев на сибирские земли, т.е. решение вопроса о том, признавали ли современники походы Ермака и московских воевод справедливой войной. Во-вторых, использования дипломатических средств в ходе военных действий периода «сибирского взятия». В-третьих, изучения регулирования статуса военнопленных и мирного населения Сибири.

Право войны XVI – XVII вв. основывалось, прежде всего, на идее о том, что война должна быть «справедливой», т.е. отличаться от произвольного физического насилия. Требования, сложившиеся к определению справедливых оснований для войны в Европе XVI – XVII вв., четко сформулировал голландский юрист Г. Гроций. Он считал, что, во-первых, война должна вестись «волею тех, кто в государстве облечен верховной властью», частные войны запрещались; во-вторых, война должна быть торжественно объявлена; в-третьих, справедливой причиной начала войны может быть защита нарушенного права, защита от нападения, возвращение незаконно захваченного имущества, наказание[3].

Эти ограничения, позволяющие разграничить справедливую войну и произвол, хорошо понимали русские дипломаты. Переводчик Посольского приказа Н.Г. Спафарий говорил: «…воры начинают внезапно и без ведомости войны, а у великого государя такой обычай, что буде хто ис порубежных государей неправдою поступает и причины такие дает, тогда прежде посылает посольство и объявляет неправды ево, и буде не престанет, скажет ему и войну»[4].

Русская дипломатия приложила значительные усилия для доказательства справедливых оснований «сибирского взятия». Обоснование законных причин для войны с Кучумом трудностей не вызывали. В России он оценивался как «государев изменник». Московские дипломаты ссылались на то, что Кучум изменил шерти на верность самодержцу, которую давал его предшественник хан Едигера в 1555 – 1557 гг. и сам Кучума в начале 1570-х гг. Сибирский хан начал войну первым: его полководец Маметкул и союзный ему пелымский князь совершали набеги на прикамские владения России в 1573, 1581 и 1582 гг.[5]

Однако поход Ермака начался без государева указа, о чем прямо говорится в Синодике ермаковским казакам, составленного на основе «сказов» ветеранов этого похода: «Не от славных муж, не от царьского повеления воевод, …но от простых людей избра и вооружи … славою и ратоборьством и вольностию атамана Ермака Тимофеева сына… со единомысленою и с предоблею дружиною храбрствовавшею»[6]. В государевой грамоте от 16 ноября 1582 г. действия Строгановых и Ермака квалифицировались как «воровство и измена», вызвавшие международные осложнения[7]. Такая реакция объясняется тем, что в России, как и в Европе, формируется норма о том, что только монарх вправе «двигать войну» и запрет на частные войны.

Но известие о «сибирском взятии» резко изменило это отношение. Узнав от прибывших с сеунчем казаков Ермака о разгроме Кучума и занятии Кашлыка, «государь послал воевод своих князя Семена Волконского (Болховского – М.А.) да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева Глухова, а с ними казанских и свияжских стрельцов сто человек, да пермич и вятчан сто человек и иных ратных людей 100 человек»[8]. Направление в Сибирь царских воевод превратило «сибирское взятие» в публичную войну, ведущуюся от имени российского самодержца.

Сразу после «сибирского взятия» Ермака русская дипломатия начала информировать монархов Европы и Азии о справедливых основаниях этой войны и правах российского самодержца на сибирские земли. Впервые говорить об этом предписывалось в 1584 г. послу к германскому императору. В 1585 г. о присоединении Сибири говорили послы в Швецию, в 1586 г. – в Польшу. В 1590 г. русские послы получили инструкции в «разговорах» с иранскими послами упомянуть, что «…его государевы ис Перми казаки взяли» Сибирское ханство. О том же предписывалось говорить послам в Крым в 1592 и 1593 гг.

«Взятие Сибири» объяснялось тем, что «Сибирское царство искони вечная вотчина государей наших», а сибирские «цари» «бывали из рук государей наших». Антимосковская политика Кучума рассматривается как нарушение подданства и «непослушание». Подчеркивалось, что Сибирское ханство взяли «государевы люди» (к каковым относились и казаки Ермака) по повелению царя. Иными словами московские дипломаты перечисляли все признаки, которые в международно-правовой доктрине того времени позволяли признать войну справедливой[9].

Усилия дипломатов достаточно быстро увенчались успехом. В 1596 г. при дворе германского императора Рудольфа пришли в восторг от царских подарков – соболиных и лисьих шкурок, добытых «в Конде, и Печере, и в Угре, и в Сибирском царстве близко Оби реки великой, от Москвы больши пяти тысяч верст»[10]. В грамоте 1600 г. от императора московскому царю говорилось: «Да похваляем и радуемся о том, что Ваша Любовь победили татарское Сибирское царство…»[11].

В годы «сибирского взятия» наряду с военными широко использовало дипломатические средства. Необходимость их использования объясняется объективными условиями сибирских походов. Во-первых, русским ратным людям приходилось противостоять многократному превосходству противника. Во-вторых, хозяйство народов Сибири – кочевое скотоводство, рыболовство и охота – не позволяло создать на месте продовольственных запасов, за счет которых русские служилые люди могли обеспечить себя. С начала «сибирского взятия» остро встал вопрос о участии служилых людей не только в военных действиях, но и хозяйственной деятельности.

Дипломатические средства достаточно успешно использовал Ермак. Как установил Р.Г. Скрынников, его поход начался 1 сентября 1582 г. со стремительного перехода от Чусовских городков до Кашлыка (Искера) – столицы Сибирского ханства. Первое крупное сражение с татарским войском Маметкула, племянника хана Кучума, произошло 23 или 26 октября у засеки на Чувашеском мысу. После него казаки заняли Кашлык[12]. Столь успешное начало похода объясняется не только военным опытом казаков, но и умением установить отношения с татарской знатью. По наблюдению В.В. Трепавлова, значительная часть татарской знати охотно перешла на сторону «белого царя», т.к. Кучум силой захватил престол и не пользовался авторитетом[13].

Видимо, еще в начале похода Ермак карачей (карачи-бек), главный советник Кучума, изменил своему хану. Возможно, карача еще накануне похода вступил с казаками в тайные переговоры. В Строгановской летописи по Афанасьевскому списку излагается следующий эпизод: «Того же лета (1581 г. – М.А.) прииде от Карача посол к Ермаку, прося от него обороны от нагайских людей, и на том шерстова, что не учинити зла». В октябре 1582 г. при подходе к Кашлыку казаки, видимо, без боя прошли через улус карачи. Более того, они захватили там большие запасы продовольствия[14]. Исторические предания тобольских татар свидетельствуют, что после бегства Кучума они не пожелали откочевать из-под Кашлыка: «Зачем нам покидать свою страну, мы вер­немся!»[15].

Дружелюбно отнеслись к Ермаку некоторые вогульские и остяцкие князья. Во время сражения на Чувашеском мысу именно остяцкие воины побежали первыми, посеяв панику среди татар Маметкула. На четвертый день после захвата Кашлыка к казакам пришел остяцкий князек Бояр и привез с собой рыбу и другие съестные припасы. Позже в Кашлык прибыли вогульские князья Ишбердей и Суклем, добровольно признавшие власть Ермака и привезшие ему ясак.

Согласно поздним преданиям, казаки отпустили их с честью, после чего Ишбердей стал их верным союзником: «привел к покорности» других вогульских князей и «пути (казакам – М.А.) многи сказа, и на немирных (князьков – М.А.) казакам вожь изрядной был и верен велми»[16]. В следующие два года состоялись успешные походы казаков Ермака на север – вниз по Иртышу и Оби до Белогорья, и на запад – по Тавде до Пелыма. В кодских городках, одном из самых крупных княжеств остяков, казаки нашли верного союзника – князя Алача[17].

Успехи первого этапа похода Ермака привели к тому, что на него стала ориентироваться значительная часть татарской знати. В 1583 г. Сенбахта Тагин, «ближний ясашный мурза» Кучума, сообщил казакам о месте кочевий хана Маметкула на Вагае, располагавшихся в 100 верстах от Кашлыка. Ермак сразу же использовал эту информацию и послал на Вагай отряд, который ночью напал на ставку хана, перебил стражу и пленил Маметкула[18].

Осенью 1584 г. на помощь к Ермаку прибыли московские стрельцы с воеводой С. Болховским. После этого отношение к Ермаку татарской знати резко изменилось. До этого они, видимо, воспринимали поход Ермака как частный набег и готовились воспользоваться его результатами для передела власти в Сибирском ханстве. После появления московской рати в Кашлыке все эти иллюзии рассеялись. Стало понятным, что российский самодержец стремится установить свою власть в Сибири в том же объеме, в каком он ее установил в Казани и Астрахани.

Изменение в позиции татарской знати проявились сразу же. Карача прислал в Кашлык гонцов и попросил у Ермака помощи в войнах с ногаями и казахами. Казаки согласились оказать помощь, отправив с атаманом И. Кольцо «40 человек товарищества». Но как только атаман явился в татарские кочевья, его тут же пленили и убили. Затем карача осадил Кашлык и «повеле имать дани великие и об­роки» с окрестных татар. В начале лета 1585 г. Ермак с остатками своей «дружины» выступил в поход в Юго-Западную Сибирь. В этом походе 5 августа 1584 г. в бою на Вагае Ермак погиб. Остатки «дружины» под командой атамана М. Мещеряка отступили из Сибири[19]. В татарских легендах убийство Ермака получило осмысление как объединение всех сил, когда-либо воевавших с казаками.

Дипломатические средства широко применялись во время походов московских воевод 1585 – 1604 гг. В 1585 г. на выручку к Ермаку была послана рать во главе с воеводой И. Мансуровым. В феврале 1586 г. он основал первый русский острог в Сибири – Обский городок. Здесь Мансуров нашел союзника – правителя Куноватско-Ляпинского княжества Лугуя. Вместе с воеводой князь ездил в Москву. В Посольском приказе с ним провели переговоры и он первым из сибирских владетелей получил жалованную грамоту от московского самодержца на свои родовые угодья[20].

В 1586 г. в Сибирь была послана новая рать во главе с воеводой В.Б. Сукиным. Именно эта рать заложила Тюмень. В 1587 г. на помощь В.Б. Сукину был послан письменный голова Д.Д. Чулков. Прибыв в Тюмень, Чулков получил распоряжение построить новый русский острог возле старой татарской столицы Кашлыка. Ратные люди спустился по Туре и Тоболу на Иртыш и в 1587 г. заложили Тобольский острог.

Кашлык после ухода казаков Ермака занял Сеид-хан, враждовавший с Кучумом. Хан решил избежать столкновения с отрядом русских служилых людей и пошел на переговоры. Согласно сибирским летописям, Саид-хан устроил ястребиную охоту около ворот Тобольска. Увидев хана, Чулков пригласил его на переговоры и пир. Хан принял приглашение, но взял с собой отряд в 100 воинов (еще 400 татар остались близь стен Тобольска). Во время переговоров произошла размолвка. Чулкову не понравилось, что татары мало пьют и он спросил Саид-хана: «…мыслиши зло на христиан…?». Саид-хан и его советники «поперхнулись», что убедило русских в их недобрых замыслах.

Возможно, летописи не правильно передают суть этого эпизода. Согласно посольскому обычаю, во время переговоров русские послы должны были строго следить за тем, чтобы «государевой чести» не было «порухи». На посольском пиру главный тост должен был произноситься за здоровье московского государя и, возможно, во время такого тоста Саид-хан «поперхнулся». По крайней мере, в «Истории Сибирской» Ю. Крижанича, написанной на основе устных преданий, бытовавших среди служилых людей Тобольска в 1660-х гг., говорится, что нападение на князя Сейдяка (Саид-хана) произошло «под тем предлогом, что он с недостаточным для верноподданного усердием пил за здоровье царя»[21].

Если татары «поперхнулись» во время тоста за здоровье московского самодержца, это было достаточным основанием для очень серьезного дипломатического конфликта. Но Чулков в данном случае вел переговоры в присутствии войска, почему дипломатический скандал сразу перешел в боевое столкновение: «воинские… людие начаша побивати поганых». Сеид-хана и его советников связали, а их свиту перебили. Затем были перебиты татары, оставшиеся под стенами острога[22].

В походах русских ратей 1593 – 1597 гг., приведших к разгрому Пелымского и Кондинского княжеств, Пегой орды и основанию Березова, Пелыма, Сургута, Нарыма и Кетска, значительную роль сыграли кодские остяки князей Игичея Алачева и Онжи Юрьева. Русские служилые люди и кодские остяки разорили юрты «государевых изменников», их «животы и статки все поймали...»[23].

Основание Тюмени и Тобольска, замирение Северо-Западной Сибири позволило приступить к окончательному разгрому Кучума. Первоначально отношения с ним пытались урегулировать дипломатическим путем. В 1586 г. посредниками в переговорах с Кучумом выступил беглый крымский царевич Мурад-Гирей, обосновавшийся в 1580-х гг. в Москве. 5 ноября 1586 г. он перед ногайскими послами в Астрахани говорил: «Дурует де царь (Кучум. – М.А.), что так волочитца, добро де ему бить челом государю, и пусть пришлет ко мне в заклад своего племянника... и я о нем ударю государю челом»[24].

Дипломатическая разведка Мурад-Гирея имела успех и правители Ногайской орды, тесно связанные с Кучумом, вступили в переговоры о его судьбе. В 1587 г. ногайский мурза Ураз-Мухаммедом бил челом перед царем, чтобы он «Кочуму царю Сибирь велел назад отдати, а на него что будет ясаку положишь, и он даст». Кроме того, ногайский мирза просил царя вернуть в Сибирь пленного Маметкула[25].

Но переговоры результатов не дали, Кучум продолжил кочевать на юге Сибири. В 1590 г. хан организовал набег на окрестности Тобольска, разорив юрты тобольских татар, изменивших ему. В ответ, в августе 1591 г. тобольский воевода В.В. Кольцов-Масальский напал на Кучума «близ Ишима реки на озере Чиликуле», нанес ему поражение и пленил царевича Абул-Хаира с двумя «царицами». Хан отошел «на Калмытской рубежь, на вершины рек Ишима и Hop-Ишима, Оми и Камышлова, между озер, в крепкие мес­та»[26].

В 1593 г. плененный «царевич» Абул-Хаир направил отцу грамоту с предложением, чтобы Кучум был «при его царском величестве» и жил на Руси или в Сибири[27]. Видимо, на эти предложения Кучум ответил отказом. В 1594 г. воеводе А. Елецкому было предписано с ратью из полутора тысяч русских служилых людей и татар идти в верховьях Иртыша, где заложить Тарский городок. В отношении Кучума следовало проявить максимум дипломатичности: уверять, будто «государь Кучюма царя хочет держать под своею царскою рукою» и готов отпустить к нему из Москвы его сына Абул-Хаира, но при условии, что Кучум пришлет в столицу другого сына. Одновременно следовало при посредничестве тобольских татар переманивать знатных соратников Кучума, жалуя их сукном и хлебом. После того как Тара будет надежно укреплена, над­лежало Кучума и его людей «извоевати … накрепко»[28].

После основания Тары царь Фе­дор Иванович вновь направил Кучуму послание. Самодержец объявлял, что ожидает от Кучума челобитья и раскаяния в своих «винах и неправдах» и в этом случае обещал «тебя... устроити на Сибирской земле царем» под своим протекторатом. Хану предлагался выбор места жительства – «здеся, в нашем государстве московском, при наших царских очех» или же «на прежнем своем юрте, в Сибири»[29].

Кучум не ответил на царское послание, но вступил в переписку с воеводой Тары. В 1598 г. младший воевода Тары А. Воейков во главе отряда из русских служилых и татар отправился в степь на поиски Кучума. Встреча противников произошла 20 августа. Хан был разбит и бежал в Ногайскую оду, где был встречен недружелюбно. По мнению В.В. Трепавлова, умер он ненасильственно в 1599 или 1600 г. от преклонного возраста и болезней[30].

Важнейшим институтом права в период вооруженных конфликтов является институт защиты жертв войны – военнопленных и гражданского населения. О состоянии этого института в странах Западной Европы в XVI – XVII вв. позволяет судить труд Г. Гроция. По его мнению, во время ведения войны должны соблюдаться «известные обряды», соответствующие праву народов. При этом он неоднократно писал о том, что воюющие вправе уничтожать и захватывать любое имущество противной стороны, брать в плен не только вооруженных лиц, но и гражданское население. Мыслитель свидетельствовал, что в его время было возможным превращение пленных в рабов[31]. С позиций естественного права Гроций писал, что «если у каких-нибудь народов не в обычае это право порабощения на войне, то лучшим образом действий будет обмен пленных, а следующим – отпуск на волю за справедливый выкуп»[32].

В Русском государстве XVI – XVII вв. военнопленные начинают объявляться государственными, институт частного плена сохраняется, но постепенно начинает отмирать. Как и в Европе, во время войны допускалось освобождение пленных «на обмену и откуп». Важно подчеркнуть, что в конце XV – XVI вв. в отношениях с Крымским ханством пленных начинают освобождать без выкупа[33]. Известна эта норма была и в отношениях с Сибирским ханством. В 1569 г. Кучум предлагал Ивану IV произвести размен пленными без выкупа: «пяти – шести человек в пойманье держать – земле в том что?»[34]. Европейским государствам того времени размен пленными без выкупа был неизвестен.

В ходе походов Ермака и московских воевод проблема отношения к военнопленным и гражданскому населению возникала объективно. Положение военнопленного зависело от его статуса. С этой точки зрения выделяются, прежде всего, представители рода Кучума. А.В. Беляков, автор специального исследования о Чингисидах в России, пришел к выводу о крайне благоприятном отношении к ним московских самодержцев, объяснявшемся желанием «избавится от постоянных набегов Кучумовичей, препятствовавших скорейшему освоению Сибири»[35].

В плен к казакам Ермака попал Маметкул, племянник Кучума. После того, как его доставили в Москву, он был включен в состав государева двора и поставлен над многими боярскими родами. В ноябре 1585 г. Маметкул был записан первым воеводой полка «левой руки». В 1586 г. значился уже первым воеводой сторожевого полка. В 1592 г. был назначен первым воеводой передового полка.

При основании Тобольска в плен попали казахский царевич Ураз-Мухаммедом, карачи-бек и Саид-Ахмед, доставленные вскоре в Москву. Саид-Ахмед пользовался в Московском государстве подобающим своему рангу почетом и характеризовался официальны­ми лицами как «сибирской началной Сейтяк князь». В 1591 г. вместе с Ураз-Мухаммедом и Мухаммед-Кулом он участвовал в походе русской рати против шведов.

В 1591 г. в плен был взят «царевич» Абул-Хаир, сын Кучума. В сентябре 1599 г. по царскому указу он был обращен в православие, получив имя Андрей. В русских документах он упоминается на государевой службе до 1630-х гг. В 1598 г. была пленена часть семей­ства Кучума, в том числе двенадцатилетний сын Бибадша, шестилетний Кумыш и пятилетний Мулла. Они также были зачислены в состав государева двора и наделены поместными дачами.

Положение обычных военнопленных также не было суровым. Во время похода Ермака у казаков не было возможностей охранять и кормить пленных. Данные фольклора позволяют предположить, что пленных просто отпускали на свободу после боя. Так, согласно кунгурским «сказам» конца XVII в., во время похода в Юго-Западную Сибирь в 1585 г. казаки Ермака дошли до последних рубежей Сибирского «царства». Здесь они обнаружили воинов карачи-бея, до этого державших их в осаде в Кашлыке и вероломно убивших атамана И. Кольцо, а затем разгромленных казаками. Найдя беженцев в бедственном положении, Ермак приказал не добивать их: «…видеша всех, яко зело скудные, и ничем не вредиша им». Летописи XVII в. передают татарское предание о последнем бое Ермака, согласно которому победителем Ермака был могучий и храбрый мурза Кучугай, побывавший ранее в плену у Ермака, но отпущенный им[36].

В наказах московским воеводам предписывалось незнатных пленных приводить к шерти и определять в ясачные плательщики, т.е. возвращать на прежние места жительства. Так, в 1595 г. тарский воевода Ф. Елецкий отправил рать в места кочевания Кучума. Служилые люди разгромили и сожгли городок Тунус, «и Чунгулу волость и Любу волость воевали». В городке Тунуск они пленили «лутчева человека Чангулу мурзу…, а с ним взяли 5 человек». Пленные были доставлены в Тару, где воевода привел их к шерти на верность московскому государю, а затем разрешил им кочевать вблизи русского острога по Иртышу. В 1596 г. русская рать разгромила и сожгла Черный городок, после чего пленные татары были поселены около Тары и положены в ясачный платеж[37].

В Сибири конца XVI в. сохранялся институт частного плена. Ревностно относились к своим правам на пленных остяки, участвовавшие в походах русских воевод. Так, в 1601 г. новокрещен С. Пуртиев подал челобитную государю на другого березовского остяка в том, что он захватил три принадлежащие ему полонянки. По этой челоьитной воеводам предписывалось провести суд и в случае подтверждения иска С. Пуртиева вернуть ему пленниц[38]. Признавалось право на частный плен и в отношении русских служилых людей. Царской грамотой от 5 февраля 1602 г. березовским воеводам предписывалось вернуть местным казакам пленников-ясырей, взятых ими во время похода на Пегую орду[39].

Важной проблемой права войны является регулирование статуса гражданского населения. Отношение казаков Ермака к мирному населению было подчеркнуто терпимым, о чем, в частности, свидетельствует любопытный эпизод, произошедший при сплаве отряда Богдана Брязги летом 1583 г. по р. Рачи, притоке Иртыша. Старейшины и воины Нарымского городка решили устроить засаду казакам, сбросив в узком месте в реку несколько деревьев. Но казаки сделали залп из пищалей, после чего нападавшие сразу разбежались. Вскоре казаки приплыли в городок, в котором прятались только женщины и дети. Мужчины стали возвращаться только вечером: «един по едину, оглядываясь». Они обнаружили, что казаки «не бьют жен их и детей, точию ласкают». Не стали казаки наказывать и своих недавних противников[40].

Вопросу о статусе народов Сибири, добровольно шертовавших на подданство московскому самодержцу, уделяли значительной внимание в Посольском приказе. Так, в наказе от 10 февраля 1596 г. тарскому воеводе Ф. Елецкому предписывалось: «…которые князьки и татарове государю служат, и в город к воеводам приходят, и ясаки платят, и про всякие вести: про Кучюма царя и про его умышленье и про нагаи учнут приходя сказывати, и … тех татар поить и кормить государевым запасом, и береженье к ним и ласку держать великую и отпускати их к собе не задерживая»[41].

Подведем итоги. В годы «сибирского взятия» верховная власть России основывались на том понимании законов и обычаев права войны, которые сложились в XVI в. Прежде всего, было обосновано, что война с Сибирским ханством является справедливой, а московский самодержец имеет «вотчинные» права на сибирские земли. Присоединение Сибири к России получили международно-правовое признание всех великих держав Европы и Азии того времени.

При продвижении в Сибири государственная власть России использовала не только военные, но и дипломатические средства. При этом последние в ряде случаев играли определяющую роль, целый ряд представителей сибирской знати добровольно принял подданство московского государя, оказал существенную помощь русским служилым людям в покорении «немирных землиц». Отношение к военнопленным и гражданскому населению было достаточно гуманным.

Именно этим было обусловлено то, что тяжелые события Смуты и польско-шведской интервенции начала XVII в. не отразились значительно на укреплении власти российских самодержцев в бывшем Сибирском ханстве. В Посольском приказе имели все основания для того, чтобы в 1617 г. предписать русскому послу Ф.П. Барятинскому сказать шведскому королю, что Сибирь в годы Смуты «ни в чем не поколебилась и от Московского государства не отставывала, и в нем меж людей никакие смуты, и розни, несогласия, и рати, и войны не бывало, то в Сибири всякие люди наживали и богатели»[42].

Сказанное позволяет выявить принципиальное различие между присоединением Сибири к России и колониальной политикой европейских государств в Америке, Африке и Азии. Русское государство в войне с Сибирским ханством строго придерживалось общепринятых в Европе норм международного права того времени, а после присоединения сибирских земель включило их как органическую часть Русского государства с предоставлением значительной автономии местным народам. Народы Европы не считали нужным применять нормы международного права в отношениях с народами Америки, Африки и Азии, наделять их каким-либо правовым статусом.

М. Акишин