Цивьян Яков Леонтьевич

Жизнь на грани

Цивьян Яков Леонтьевич (1920-1987)

известный советский  хирург, один из крупнейших специалистов в области лечения заболеваний позвоночника. Заслуженный деятель науки РСФСР.

Печатается по книге:

«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. I. С. 486-493.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

– Шеф идет!

Молодые люди в белых халатах, стоявшие в на лестничной площадке, быстро, как мальчишки, которых учитель неожиданно застал за неблаговидным для школьников занятием, попрятали сигареты. Действительно, снизу уже доносился громкий недовольный голос того, кого молодые хирурги-ортопеды величали «шефом» – на западный манер. Вскоре он уже стоял перед ними в заграничных, каких-то невероятно зеленых штанах. С тех пор, как шеф в одночасье (характера-то не занимать!) бросил курить, он не выносил, когда курят другие.

Появление руководителя клиники Новосибирского института травматологии и ортопедии было неожиданным, поскольку не далее как дней пять назад Яков Леонтьевич Цивьян впервые за много лет уехал отдыхать в Германию. Отдых в замке с охраной, столь экзотический и роскошный для советского человека, обеспечили ему «зарубежные товарищи», члены компартии Германии, незадолго до этого посетившие нашу страну с официальным визитом. Тогда-то, во время этого визита, один из сотрудников службы безопасности немецкой делегации упал с трапа самолета, получив тяжелейшую травму позвоночника. От пожизненной инвалидности его спас новосибирский врач…

– Условия для отдыха в Германии были идеальные, но Яша сбежал оттуда через четыре дня, – улыбается жена Цивьяна известный новосибирский окулист Наталья Сергеевна Орлова. – Парадокс, но ему, такому организованному и даже педантичному человеку, надоел тамошний хваленый немецкий порядок. Он вообще не любил никуда ездить. За всю жизнь мы один раз отдохнули в Речкуновке, один раз – в Кемеровской области, где вместе начинали свою врачебную карьеру. А вот дачу любил. Рядом речка. А вода для него – родная стихия: позагорать, покупаться, порыбачить. Да и на земле работать любил. Однако повозится часок с кустами – и за пишущую машинку. Работа – и хобби, и отдых, и развлечение. Это правильно. Мужчина должен служить Делу.

Нескончаемые коридоры ортопедической клиники помнят звуки шагов Якова Леонтьевича Цивьяна – знаменитого хирурга, впервые в мировой практике применившего новую методику корригирующей вертебротомии. Это когда операция на изуродованном болезнью позвоночнике проводится с полным, а не частичным рассечением его на две части, какое проводили до Цивьяна его коллеги. Десятки, сотни, тысячи больных приезжали сюда, в Новосибирский институт травматологии и ортопедии с единственной надеждой – избавиться от болезней, сделавших их жизнь невыносимой. Болезнь не щадит никого – ни старого, ни малого, ни бедного, ни богатого. Более того, порой превращает жизнь человеческую в кромешный, непрерывный ад. Представьте себе молодого, стройного юношу, которого случайная простуда и еще ряд каких-то роковых случайностей, образовав порочную цепь, превратили в согбенного старца. Подбородок, касающийся передней стенки живота. А глаза? Их нельзя поднять на того, с кем разговариваешь, не изогнувшись особым образом, так, как привык за много лет недуга. Это болезнь Бехтерева. А есть еще много других, например, юношеский горб, который, как бы насмехаясь над растущим организмом и ломая нормальные процессы развития ребенка, появляется в пубертатном периоде. Все это – горе. Кто может победить его, кто способен вернуть людям их нормальный облик, избавить от невыносимых страданий – как физических, так и душевных? Только на врача, как на Всевышнего, надежда.

Однако все это – и открытия, и фантастически сложные операции – будут потом, позже. А в девятом классе, когда впервые встретились Наташа и Яша, будущее светило российской медицины отличался разве что приятной внешностью, спокойным характером да «пятерками» в дневнике. Особых пристрастий у него в то время не было. Ни одному предмету он не отдавал предпочтения. Обычный подросток, каких тысячи. Увлечением, пожалуй, был лишь спорт: зимой – конькобежный, летом – гребля и плавание. Фотография тех школьных незабываемых лет в рамочке стоит у Натальи Сергеевны рядом с книгами — монографиями и популярной литературой – плодами трудов Якова Леонтьевича. Два красивых молодых лица («Такая любовь была у нас в девятом классе!»). Тут же другие снимки: за рабочим столом в домашней одежде, а вот и «парадный» портрет – в общем, все как у всех, в любой семье. Как обычно, начинается и дальнейшая, взрослая судьба Якова. Окончание в предвоенном 39-м школы № 42, мединститут, куда поступила по-прежнему влюбленная друг в друга пара. В то время студенты не проходили специализацию, а получали диплом, так сказать, «общего образца» – «лечебное дело». А дальше – как сложится. Распределение в военном 43-м году, разумеется, тоже соответствовало времени. Их курс распределяли «побуквенно». Новоиспеченные медики, фамилии которых начинались на буквы от «А» до «Н», направлялись на фронт, остальные – в Кемеровскую область, где не было врачей. Яков с Натальей, уже успевшие пожениться, попали в поселок Рудничный. Там Цивьян начал заниматься общей хирургией, а его жена – офтальмологией, что и решило их дальнейшую судьбу. Опыт работы хирурга на селе бывает просто неоценим. Стоит вспомнить хотя бы потрясающие автобиографические рассказы Михаила Булгакова. Вероятно, по части медицинского оснащения сельская глубинка военного времени недалеко ушла от деревни начала века.

В Новосибирск вернулись после войны, в 46-м году. Яков Леонтьевич, уже хирург «со стажем», сразу окунулся в новую работу. Новосибирский институт восстановительной хирургии, травматологии и ортопедии был создан в тот год для лечения инвалидов-фронтовиков. Именно там во всей своей полноте раскрылись способности молодого ортопеда. Патология тазобедренного сустава – эта тема стала для него ключевой. Кандидатская, потом докторская диссертации. Но все-таки «звездный час» наступил для Якова Цивьяна тогда, когда он, уже будучи заместителем директора института по научной работе, вплотную занялся заболеваниями и травмами позвоночника. Мало того, что его разработки в этой области приобрели статус открытий, позволивших справляться с неизлечимыми ранее болезнями. Деятельность Цивьяна спасла и сам институт от краха. Ведь тогда, когда ВОСХИТО выполнил свою миссию по лечению ветеранов Отечественной войны, перед ним открывались лишь две, отнюдь не радужные, перспективы: либо закрытие, либо перепрофилирование в обычную больницу. Оба пути – это потеря квалифицированных специалистов, утрата того научного потенциала высочайшего уровня, существование и развитие которого возможны лишь в условиях непрерывности проведения научных исследований. В конце 50-х годов в институте не была сформирована монопроблема, то есть тема, которая определяла бы направление деятельности этого научного учреждения. Тема, выбранная Цивьяном для своей научной работы, оказалась тем спасительным фундаментом, на котором и по сей день базируется Новосибирский институт травматологии и ортопедии. С тех пор институт признан ведущим в области хирургии позвоночника.

Идея Цивьяна продиктована самой жизнью. Жизнью тех людей, которых либо никто не брался оперировать, либо они подвергались необоснованным, с точки зрения медицинской теории, послеоперационным осложнениям. Доктор Цивьян ХОТЕЛ оперировать сложных больных, но оперировать так, чтобы при этом не нанести им вреда, порой еще большего, нежели давало само заболевание. В своей книге «Мои пациенты» он вспоминает человека, поступившего в клинику с гемангиомой тела позвонка. Теоретически вопрос можно было решить оперативным путем. А вот практически… Практически никто не решался на подобную операцию, используя для лечения рентгенотерапию, которая не могла ликвидировать очаг поражения кости. Как подобраться хирургу к этой злосчастной гемангиоме, которая находится в глубине человеческого организма, не повредив множественные жизненно важные сосуды и органы? Позвоночник разделен на две части – переднюю и заднюю. Операции в те годы проводились только на задних отделах позвоночника и были чреваты всевозможными осложнениями. Методика операций на передних, или, как говорят хирурги, вентральных, отделах предложена именно Цивьяном. Подобные попытки предпринимались и раньше. Ученик Цивьяна доктор медицинских наук, заведующий отделом детской и подростковой вертебрологии НИИТО Михаил Михайловский в своих воспоминания об учителе пишет:

– Еще в начале 30-х годов знаменитый советский ортопед В. Д. Чаклин и, независимо от него, три японских хирурга сделали первые подобные операции. Сделали, опубликовали результаты и как будто испугались собственной смелости – больше не оперировали, во всяком случае, других сообщений не было. Редкие разрозненные попытки были в странах Европы в 50-е годы…

 Новосибирский хирург разработал технику проникновения к передним отделам позвоночника, а также технику оперативных вмешательств при различных заболеваниях и травмах.

…Этот самый передний столб, – поясняет Михайловский, – и был основным объектом приложения сил Якова Леонтьевича и его помощников. Именно операции на передних отделах позвонков и межпозвонковых дисках позволяют снять болевой синдром, устранить компрессию спинного мозга и его корешков, вернуть позвоночнику утраченную стабильность, закрепить результаты различных корригирующих вмешательств. Хирургия позвоночника – это, в основном, хирургия передних его отделов.

Безусловно, без ЗНАНИЯ хирурга просто не существует. Как не существует его и без УМЕНИЯ. В этом был убежден Яков Цивьян. Убежден он был и в том, что нельзя начинать операцию без внутренней готовности к этому важнейшему для пациента и для самого врача событию. Сколько раз он оттягивал начало операции только лишь потому, что «не созрел» для ее проведения. Ему необходима была внутренняя свобода и сосредоточенность. Тогда и только тогда можно было сказать анестезиологам: «Поехали, ребята!». И внедриться в святая святых – человеческое тело, так беспомощно и доверчиво распростертое на операционном столе.

Профессор, заслуженный деятель науки, заслуженный изобретатель, Цивьян был человеком удивительно цельным и преданным делу. Время его творческой жизни совпало со временем «железного занавеса», временем необоснованных запретов. Сейчас абсурдным кажется тот факт, что советские ученые не имели возможности следить за развитием мировой науки, получая научные журналы лишь из стран «народной демократии». Горькую улыбку может вызвать то обстоятельство, что лишь профессор имел право выписывать один (!) «валютный» научный журнал. Тем не менее, Цивьян и в таких парадоксальных по своей абсурдности условиях часто опережал своих западных коллег. Его разработки, преодолев политические барьеры, были известны и на Западе. Имя Цивьяна приобрело мировую известность.

Однако почивать на лаврах Яков Цивьян не собирался. Занимаясь научной работой, заведуя кафедрой в Новосибирском мединституте, читая лекции студентам, посвящая много времени написанию научно-популярных книг и монографий, ученый ни на одну неделю не бросал практику. Он регулярно оперировал. Все это требовало организованности и самодисциплины. Ее отсутствия профессор не терпел, поэтому отнюдь не был «подарком» в бытовом смысле. Требовательный до педантизма, не для всех и не всегда «удобный», порой колючий, он бывал жестким к своим подчиненным, когда дело касалось пациентов. Молодые специалисты, впервые попадавшие на регулярные понедельничные клинические «разборы», терялись и иногда падали духом: так он был резок с теми, кто старался как-то увильнуть от ответа или замаскировать свое незнание пациента.

– Шеф мог простить молодому врачу все, даже то, что он не в состоянии предложить адекватный план лечения пациента, – рассказывает Михаил Витальевич Михайловский, проработавший с Цивьяном бок о бок без малого полтора десятка лет. – Но врач любого ранга просто обязан досконально, наизусть знать историю болезни, результаты анализов больного и заключения консультантов по данной патологии.

 За стенами же института Цивьян всегда «воевал» на стороне своих коллег. Одному Богу известно, сколько Якову Леонтьевичу пришлось вытерпеть в коридорах власти, в кабинетах закостенелых и чванливых чиновников, отстаивая то честь того или иного своего подчиненного, слишком, по мнению властей, «зарвавшегося», то само существование института, который периодически оказывался на грани закрытия или насильственной «переориентации».

Авторитарное правление, диктатура лидера – это ли не угроза демократии? Казалось, Цивьяна должны были недолюбливать, даже, может быть, ненавидеть – за непреклонность, неумение и нежелание идти на компромиссы в принципиальных вопросах профессии. А его… любили. Нет, не просто любили – боготворили. Даже сослуживцы, не говоря уж о пациентах. Все в институте признавали его первенство. Не потому, что давил. Потому, что ЗНАЛ и УМЕЛ. Потому, что все вокруг видели и понимали – за жестким следованием правилам и законам профессии стоит желание помочь, вылечить, победить болезнь. Потому, что в деле, которым он занимался, – хирургии, – иначе нельзя. Несоблюдение лишь одной, даже, казалось бы, незначительной врачебной заповеди неизбежно вело к увеличению во сто крат риска. Это значит, что и без того сложная дорога к выздоровлению могла резко изменить направление и привести к трагедии. Этого Цивьян допустить не мог. Не имел права. Поэтому и шумел, и требовал, и выгонял того, кто этого заслуживал.

Дома он был другим – как и все обычные люди, он приносил домой свою усталость, боль, сомнения. Ему повезло с женой. Наталья Сергеевна не только была для Якова Леонтьевича любимой женщиной. Она еще и сама – личность яркая, неординарная. Поэтому и прожили они вместе, деля горе и радость, без малого 45 лет. Пожалуй, лишь жена да немногие посвященные, близкие люди знали, как переживал Яков Леонтьевич, когда что-то не удавалось, не клеилось. Тем более, когда, вопреки предпринятым усилиям, точным расчетам, тщательной подготовке, все-таки случалось непоправимое… Но, к счастью, тех, кто после операции, проведенной Цивьяном, обретал новую жизнь, жизнь без болезни, было гораздо, несравнимо больше. Как это, должно быть, радостно – проснуться после наркоза и увидеть свое новое, прямое, не искореженное недугом тело!

Вам знаком тот особый трепет, который порой называют «священным»? Наверное, знаком. Он возникает в музеях, где демонстрируются экспонаты, пролежавшие в земле тысячи лет. Он знаком нам по ощущениям, возникающим в селе Михайловском и Ясной Поляне. Нечто подобное рождается и тогда, когда сталкиваешься с личностями не просто незаурядными, а внесшими значительный вклад в развитие той или иной области человеческого бытия. Сталкиваешься хотя бы опосредованно, не наяву, а через их друзей, соратников, просто знакомых, людей, любимых ими или любящих их. Это необыкновенное, трепетное чувство. Нет, не сопричастности, а прикосновения. Прикосновения к ценностям, не имеющим срока давности…

… Его знали в городе все, ну, или почти все. Даже люди, далекие от медицины и от тех болезней, которые он лечил. Он был из тех, кого сейчас принято называть self made man – человек, сделавший сам себя. Но этого мало – он создал не только себя, свою собственную судьбу. Цивьян – один из тех, кто «делает» город, то есть создает его имя, его образ. Легендарный ученый ушел в 1987 году, когда ему было 67 лет. Всего 67. К сожалению, не успев доделать то, что было начато, и начать то, что было задумано. Но как же много он УСПЕЛ, живя вместе со своими пациентами на грани – между бытием и небытием! Безусловно, за те 15 лет, которые институт работает без Якова Леонтьевича Цивьяна, многое изменилось. Наука ушла далеко вперед. Однако профиль институт сохранил. Это по-прежнему заболевания позвоночника…