Неугомонный Литвинов

пьеса для школьного театра

В одной из комнат Новониколаевской городской думы сидят за столом, рассматривая альбом с видами Новониколаевска и почтовые открытки, городской голова В. И. Жернаков, почетный гражданин Новониколаевска купец И. М. Луканин, проиерей отец Диомид, начальница женской гимназии П. А Смирнова, купец Г. Д. Маштаков.

ЛУКАНИН. – Господа, прошу обратить особое внимание – тисненая бумага, цвет. Утер Николай Павлович нос нашим столичным издателям, утер. Теперь и за границей разглядят наш Новониколаевск. Ей Богу, не стыдно и похвастаться, сколько за эти годы сделано и построено. Во… и моя мельница во всей красе. Первая такая в Сибири. Первая!

ЖЕРНАКОВ. – У нас много чего первого и на других не похожего. Теперь, по крайней мере, ни с кем путать не будут. А то в прошлом году получаю из Москвы почтовые карточки: – «Мост через Обь». Наш мост! А где этот мост – ни слова. «Вокзал станции Новониколаевск». А на карточке – вокзал в Томске. Наши патриоты хотели даже петицию в Думу. Хорошо, что Николай Павлович отговорил. Подождите, говорит, я уже со шведской фирмой «Гранберг» договорился. Такие открытки выпустим – все губернские города позавидуют.

МАШТАКОВ. И позавидуют. Они сколь лет на месте топчутся, а мы вперед бежим. Так бежим, аж дух захватывает. (Берет в руки альбом)  Навсегда теперь память останется, как начинали. Низкий поклон господину Литвинову. При встрече изъявлю от всего новониколаевского купечества одобрение и благодарность.

О. ДИОМИД. – Неугомонный человечище. И когда только все успевает? Слышал, что он простым фельдшером сюда прибыл. С первым обозом из Колывани. Крестьян в Кривощеково лечил и просвещал по мере сил. Достало, как видим, и сил, и способностей.

СМИРНОВА. – Потом, я слышала, он справочную контору, кажется, открыл? А когда дела хорошо пошли, открыл книжный магазин.

О. ДИОМИД. – Великое и благое дело такой магазин среди, прости Господи, окружающего непотребства и темени. Кабаки на каждом шагу, а книгу хорошую отыскать днем с огнем не сподобишься. Вот и безобразия среди досужего народа, сирот все больше. В наше приюте «Ясли» мест уже не хватает. Нанял плотников пристройку ладить. Так Николай Павлович и здесь нам содействие оказал, изрядную сумму пожертвовал. Хотя, по слухам, дела у него после забастовки не ахти.

МАШТАКОВ. – Подучили, видать, его типографских. Уж кому, кому, а им грех! Жалование вдвое против моих получают, а работают по восемь часов всего. Мы его в нашем купеческом собрании увещевали – не спеши ты со своими прожектами и реформами, разврат от них один. Работник трудиться должен. А от лишнего времени он только с панталыку съезжает. Или горькую пьет, или задумывается. А чего тебе задумываться – делай свое дело хорошо, и вокруг все ладно будет.

ЖЕРНАКОВ. – А он вам, что на это?

МАШТАКОВ. – Они, говорит, вместе со мной рука об руку дело делают. Товарищи они мои и совладельцы. Доброе дело должно с полным пониманием и доверием производиться. Вот они и произвели ему.

ЖЕРНАКОВ. – Ничего, он мужик деятельный, хитрый, ему тоже пальца в рот не клади. Вот увидите, все уладит и еще с прибылью останется.

О. ДИОМИД. – Слыхал, он газету затевает. Свою, Новониколаевскую. С направлением.

ЛУКАНИН. – Направление-то правильное? Или по нонешнему: ни царя, ни Бога, ни России?

О. ДИОМИД. – Эк вы хватили! Не из тех Николай Павлович. Помните, что он сказал в своей речи на последнем заседании «Общества по изучению Сибири и ее быта»? «Стремление утверждать идеалы добра и справедливости для нас основополагающие»!

СМИРНОВА. – Мне запомнилось, с каким пафосом и силой он тогда заявил:  «Мы должны ориентироваться не на обывателя, а на гражданина»!

ЖЕРНАКОВ. А вот он и сам, господа, легок на помине.

Входит Н. П. Литвинов. В руках у него несколько экземпляров первого номера газеты «НАРОДНАЯ  ЛЕТОПИСЬ».

ЛИТВИНОВ. Господа, можете поздравить меня, а я поздравляю всех вас с выходом в свет первого номера Новониколаевской газеты «Народная летопись»!

       Все встают, пожимают ему руку, разбирают газеты, с интересом просматривают.

ЖЕРНАКОВ. – Добился все-таки своего. Молодец!

О. ДИОМИД. – И епархиальные вести имеются… Благое дело, затеяли, Николай Павлович, благое.

ЛУКАНИН. – За то, что о моей мельнице и муке на первой странице прописал, жертвую на бумагу. Да годовую подписку за мной оставь.

ЖЕРНАКОВ. – Передовую сам, конечно, написал?

ЛИТВИНОВ. – Сам, Владимир Ипполитович, сам. Пока еще своей пишущей братией обзаведемся, а дело не терпит.

ЖЕРНАКОВ. – Вот и читай. Читай, читай. Вслух читай. А мы послушаем внимательно, и вывод сделаем: нужное дело затеял или так. Для обывателя или для гражданина твое новое детище?

СМИРНОВА. – Просим, Николай Павлович.

ЛИТВИНОВ. – Ну, что ж… Я, честно признаться, и сам хотел. На уважаемых людях проверить. Все не буду, только главное… (Читает) «В ряды работников печатного слова мы становимся при самых тяжелых исключительных условиях, когда чуть ли не всякий естественный и вполне необходимый шаг к светлому будущему влечет за собой репрессии в той или иной форме. Такое положение вещей лишает нас возможности осуществлять свободу слова в желаемом объеме. Но мы убеждены, что данное положение не вечно, что оно должно быть изменено и скоро изменено, потому что так жить дальше ни у кого нет сил. Родина переживает мучительный кризис болезни, название и сущность которой нам всем хорошо известны. Это убеждение обязывает «Народную летопись» посильно способствовать скорейшему восстановлению подорванных сил Родины, объединению их в одно могучее целое, в котором мы видим залог светлого и прекрасного будущего.

Сознавая всю тяжесть и ответственность предпринятой нами общественной работы, мы не можем не сознавать и того обстоятельства, что наша работа может найти сочувствие лишь со стороны читателя-друга, который, хорошо взвесив наше положение, поймет, что теперь невозможно осуществлять свободу слова в желаемом объеме. Зато путем печати иметь непрерывное и тесное общение с широким кругом граждан и делиться с ними мыслями и впечатлениями по поводу окружающих обстоятельств…».

Сцена уходит в темноту. На экране портрет Н.П. Литвинова.