Королёв Михаил Николаевич

Имени Михаила Королёва

Королёв Михаил Николаевич (1906-1979)

директор Новосибирского завода точного машиностроения (ныне ОАО НПО «Комета»).

Печатается по книге:

«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 233-242.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

Была у меня задумка: написать повесть о «государственном человеке» – северянском леснике Григории Фролове, переживавшем за вверенные ему березы и осины больше, чем за деревья в собственном саду. Даже родственники и те старались выписывать порубочный билет на дрова у кого и где угодно, только не на его обходе. Проси не проси, а под дрова Григорий отводил не ровные прогонистые  березы, а самые корявые и чахлые. И рубил, если доводилось, те суковатые дерева молитвенно – с колен, чтобы пенек пониже оставался. И такое – в лесном краю, где от берез в глазах рябило!

Местные жители «государственного человека», конечно, не жаловали, потешались над ним в глаза и за глаза. Вот и я, заведя писательское «досье» на «Дон-Кихота из Березовки», все колебался: а поверят ли читатели, что есть такие люди, болеющие за государственное сильнее и ответственнее, чем за свое?

И вот недавно пришлось прикоснуться к судьбе другого человека из совсем иной, городской среды, да к тому же начальственной, и моя «старая заноза», ненаписанная повесть о леснике из реликтового племени «государственников», снова засвербила – и в укор, и в назидание. Имя его – Михаил Николаевич Королев, бывший директор крупного Новосибирского завода точного машиностроения (в обиходе – «Точмаш»), Герой Социалистического Труда.

Сразу уточним: крупным и, собственно, «точным» завод во многом стал благодаря именно ему, Королеву. Как верно заметил ветеран «Точмаша» Алексей Гаврилович Ткачев, и поныне возглавляющий поредевшие ряды заводских рыболовов и охотников, Королев из одного завода сделал четыре, а может, и больше.

На «Точмаш» Михаил Николаевич пришел в 1949 году – по назначению из Москвы, с завода «Сибсельмаш», куда молодой инженер-механик Министерством оборонной промышленности был направлен в 1937 году из Сталино (Донбасс). Вновь назначенный главный инженер Точмаша мог вполне сойти за фронтовика: на «Сибсельмаше» Королев за годы войны заработал ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». И доставалось ему не меньше любого окопника: и в родной Туле, где три года вкалывал чернорабочим на патронном заводе, и на «Сибсельмаше», откуда во время войны – с весомым участием начальника участка, затем заместителя начальника цеха, затем начальника цеха, затем заместителя главного инженера, затем начальника производства Королева – на фронт ежедневно уходили целые составы снарядов. Все понимали: назначение главным инженером на «Точмаш» такого опытного и закаленного военным лихолетьем специалиста, как Королев, было временным, с прицелом на директорский пост. И кадровые стратеги из Москвы не ошиблись в Королеве. Детально познакомившись со спецификой нового производства, с людьми, проявив себя в деле, Михаил Николаевич к августу 1954 года вполне созрел для директорского – нет, не кресла, а лучше сказать – мобильного командного пункта, возникавшего при нем на территории завода в самом неожиданном месте и в самое неожиданное время. И если министерству новый директор вполне подходил, то его самого принятый к единоначалию завод не устраивал совершенно.

«Точмаш» зарождался под личиной трикотажной фабрики, затем, с началом войны, сюда эвакуировали оборудование из подмосковных Люберец и Таганрога, а уже в декабре 1941-го на заводе № 564, как его именовали, были изготовлены первые взрыватели для мин, снарядов и авиабомб. Позже, в мирное время, к военной продукции добавился выпуск кроватей и кое-каких запчастей для сельхозмашин. Казалось бы, клепай помаленьку этот нехитрый ассортимент, и будет план, почет и премиальные. Но Королев, вернувшись из очередного отпуска – через Москву, – привез на завод немецкий магнитофон «Грюндик» и, выставив его в КБ, сказал:

– Ребята, Юрий Антонович (Ю. А. Иванов – главный конструктор), надо сделать подобный, нет – еще лучше! Москва добро дала, дело за нами.

Многие тогда не понимали, зачем механическому заводу такое сложное непрофильное изделие, как магнитофон. Многие, но не технологи, конструкторы. Сложно – значит интересно, значит стоит за это взяться, – решили они. На это и был расчет Королева, по себе знавшего, что такое заразиться какой-либо трудной идеей или додуматься до того, над чем безуспешно бьются другие, особенно товарищи по цеху. Но он смотрел дальше: новое изделие – это новые рабочие места, профессии, масштабы производства, возможности.

Постепенно создание сибирского магнитофона увлекло весь коллектив. Образно говоря, Королевым была заказана совершенно иная «музыка», требующая целого «симфонического оркестра» новых разнопрофильных специалистов, а также новых помещений и технологий. И завод словно проснулся, загудел – сначала настроечно, иногда разноголосо, но все более слаженно и мощно. Поистине это был прорыв, революция заводского масштаба. Должно быть, неслучайно новое дитя – магнитофон – любовно нарекли «Мелодией», а его младших собратьев не менее символично: «Комета» – 201, 206, 209… Словом, магнитофон победно пошел по Сибири и всей стране, даже в Новосибирске его доставали по блату. А ведь выпускали «Кометы» в трех цехах, год от года все совершеннее и больше – до 24 тысяч в месяц! И что же Королев-дирижер – лишь помахивал своей палочкой слаженному оркестру? Мог бы, конечно, но это был бы не Королев. А Михаил Николаевич уже перенес дирижерский пульт в новую «оркестровую яму», и требовательно постучав палочкой, объявил к исполнению  новое произведение: «Студийный видеомагнитофон!»

Это была еще одна, и не последняя, эпопея – с выходом новой  продукции не только на Союз, но и страны СЭВ. Заказы на студийные видеомагнитофоны «Кадр» «Точмаш» не единожды выигрывал в конкурентной борьбе с другим заводом такого же профиля – Ленинградским оптико-механическим. Именно новосибирским «Кадром» были в свое время укомплектованы Останкино, телецентры союзных республик и областных центров; работал наш «видик» и в советском павильоне на Всемирной выставке в Монреале.

Точка? Нет, с запятой. Был еще магнетрон – сложнейший прибор для авиаракетной техники, потребовавший при своем рождении еще большего напряжения инженерно-конструкторской мысли, более высоких технологий и поистине стерильных условий вакуумного производства. Алексей Гаврилович Ткачев вспомнил, как однажды долго искали причину окисления партии катодов и все же нашли: одна из сотрудниц работала без повязки, а перед сменой в охотку поела квашеной капусты…

Дел и забот с новыми изделиями хватало. Массовый выпуск – по существу, с нуля – магнитофонов, студийных видеомагнитофонов, магнетронов был равносилен пуску новых «заводов в заводе». А ведь параллельно – не будем забывать – шли основные «изделия» для оборонки, среди них и радиовзрыватели для ракет. Пауэрсу, должно быть, не понравилось, когда позади его шпионского «У-2» по команде с земли взорвалась ракета с радиоприветом от Королева со товарищи.

…Сравнение директора Королева с дирижером – при всей его, сравнения, универсальности – все же хромает. В отличие от дирижера, не сходящего с рабочего места, наш герой, как Фигаро, должен был со своей дирижерской палочкой поспевать и тут, и там. И поспевал. В Москву – самолетом, на городские заседания (горсовет и горком) – на директорской «Волге», в цех, лабораторию, прорабскую – на своих двоих. Могут спросить, зачем директору куда-то ходить, заглядывая во все уголки, – достаточно нажать селекторную кнопку и кого надо пригласить к себе, в том числе и на «ковер»? Что касается последнего – не мог. Ведь ковра как такового в директорском кабинете попросту не было. Впрочем, однажды, как вспоминала бывшая сотрудница отдела комплектации Александра Михайловна Листопад, ковер в его кабинете постелили. Увидев новинку, Михаил Николаевич обошел ее стороной и спросил: – «А это зачем? Излишнее. – И тут же распорядился: – Отнести в детский садик. Немедля».

Существует у нас выражение: «Руководящая внешность». Это крупный, солидный человек с заметным брюшком, толстыми щеками и начальственным выражением лица. Так вот, к М. Н. Королеву ни одно из этих определений не подходило. Был он невысокого роста, сухощавый, подвижный и в любую погоду носил обычную кепку. Его шофер выглядел куда представительней, и бывало, что люди, не знавшие Королева в лицо, обращались как к директору именно к шоферу.

Михаил Николаевич был чужд общепринятым условностям, и когда однажды его персональная легковушка обломалась, приехал на завод на велосипеде. Подобных историй про него рассказывают немало, но эти небольшие странности или, если хотите, причуды отнюдь не портят впечатления о директоре Королеве. Главное в том, что всю свою энергию он отдавал делу, производству и заботе о своих подчиненных.

Что же двигало им? Карьеризм, показушное желание выслужиться можно смело отмести. Будь они на первом месте, носил бы Королев шляпу, как положено директору, а не свою простецкую кепку, не голосовал бы один против всех, как было однажды в горсовете, не ответил бы отказом подать заявление в райком партии, чтобы сняли «строгача» в учетной карточке, поскольку выговор он считал несправедливым, а себя ни в чем не виноватым. В те годы подобное «диссидентство» не прощалось.

В ответе на тот же вопрос: «В чем была разгадка подвижничества и самоотдачи Королева?» – у ветерана «Точмаша» Любови Алексеевны Матора вырвалось: Он любил людей, всех нас! Вырвалось с дрожью в голосе – от горького осознания того, что ему самому не сумели сполна ответить тем же.

Как истинно народный, советский директор Михаил Николаевич раскрылся в еще одной заводской эпопее – сносе бараков военных лет. Бараки были тяжелым наследием войны. Они лепились возле всех новосибирских заводов, особенно эвакуированных. Война давно закончилась, а в бараках и времянках («ничего нет долговечнее временных халуп») продолжали ютиться тысячи «своих» и «чужих» жителей, тех, кто уже не работали на заводе. Из-за этих «чужих», которых набиралось до сорока процентов, и не спешили заводы сносить бараки, ждали, когда это сделают городские власти, а те того же ждали от заводов. На «Точмаш» приходили новые люди, росла их очередь на жилье, а временно «устроенные» жители ветшающих, без удобств, бараков все ждали «у моря погоды». И вот Королев, не дожидаясь помощи со стороны, решил раз и навсегда покончить с этой вопиющей несправедливостью.

Как во всяком большом начинании, действовать в одиночку было нельзя. Королев это понимал и перед тем, как объявить войну баракам, заручился поддержкой своего актива. По его инициативе комиссия завкома обошла всех жителей бараков и была просто потрясена, обнаружив в трущобах цвет рабочей гвардии, тех, кто поднимал завод в самые трудные военные годы. Эти терпеливые пожилые люди не обивали кабинеты руководства, не трясли наградами, но это совсем не значило, что они не имели первоочередного права на лучшее жилье. Решением руководства завода отныне все выделяемое жилье отдавалось обитателям бараков. Это неординарное решение соблюдалось строго. Даже начальник литейного цеха, в семье которого родился ребенок, продолжал жить в комнате общежития. Только таким путем можно было погасить конфликты и недовольство со стороны очередников, не проживавших в бараках. Мысль, что войну нельзя считать оконченной, пока не будет снесен последний барак военных лет, примирила всех, придала силы заводским строителям.

Помогали им всем миром: работали на строительстве жилых домов и по графику, и на субботниках; комсомольской объявили стройку общежития на 500 мест. А когда возникла острая необходимость в строительстве еще одного детского сада (30 заявок на одно место!), взялись хозспособом и за него. Здесь уже не помнят, кто первым выдвинул идею – половину тринадцатой зарплаты и премиальных отдавать на строительство садика, – но ее поддержали все.

За несколько лет бараки были снесены, последний из них уступил место многоквартирному жилому дому современного типа. Королев мог праздновать двойную победу: и в битве с времянками, и в собственной дальней стратегии на расширение производства. Разве мог бы «Точмаш», такой, каким принял его Королев, сбросить с плеч барачную «коросту»? А вот заводу,  выросшему до «четырех в одном», по плечу были и другие, не менее масштабные задачи.

Как известно, Михаил Николаевич довольно сдержанно относился к массовому в те годы поветрию выделять работающим заводчанам дачные участки, не без основания полагая, что изнурительная работа на дачах в выходные дни не позволяла сполна восстановить силы перед новой рабочей неделей. Зато с какой настойчивостью и энергией он взялся за альтернативное строительство баз отдыха, профилактория в Речкуновке, заводских дачных домиков, пионерского лагеря, охотничьих и рыбацких домиков. Все это стало доступным каждому из точмашевцев. Представьте: 24-дневная путевка в профилакторий санаторного типа стоила всего 15 дореформенных рублей, путевка в пионерлагерь – 6 рублей (малообеспеченным бесплатно), «койкоместо» на базе отдыха – 30 копеек… А еще были дешевые курсовки «мать и дитя», «зимний отдых и лечение в профилактории «без отрыва от производства», бесплатный проезд на рыбалку… Что-то я не слышал, чтобы сейчас «широким массам трудящихся» предоставлялось что-то подобное или доступное по цене…

А как же наш Михаил Николаевич, не имевший ни своей, ни обкомовской дачи? Навещал ли он созданные по его инициативе и при его попечении базы отдыха? Весьма и весьма редко, к тому же не столько отдыхал там, сколько интересовался, как живется самим работникам баз и отдыхающим, в чем у них нужда. А ведь здоровье его не было железным. В парткоме знали об этом не хуже, чем в кабинетах медиков. «А что если…» – замыслил одно мероприятие Алексей Гаврилович Ткачев, тогдашний секретарь парткома, и в самый канун дня рождения Королева пригласил его по телефону в партком, якобы на летучку.

 К назначенному часу Королев стремительно влетел в партком, огляделся. – «Где остальные?»

– Посиди, Михаил Николаевич, – Алексей Гаврилович пододвинул стул. – Сейчас подойдут.

– Так что на повестке? – Королев встал со стула и заходил по кабинету. Усидеть без дела он и минуты не мог.

– Будем вас разбирать, – как можно спокойнее ответил Ткачев. – Давайте перейдем в другую комнату…

А в соседней комнате уже был накрыт стол, а за ним – Зинаида Трофимовна Ментюкова, замдиректора по быту, Никита Степанович Кусков, замдиректора по режиму, Алексей Федорович Скрипников, председатель завкома, Петр Георгиевич Шишкин, завотделом кадров – все из компании, игравшей в «черную кассу».

– Вот что, Михаил Николаевич, – начал Ткачев,  – наблюдаем мы за вами и видим – неправильный у вас образ жизни. Взгляните в зеркало – из-за какого-то магнитрона седина пошла. Так, на износ, дорогой наш товарищ, вкалывать нельзя. В общем, поздравляем вас с днем рождения, а для того, чтобы вы сочетали работу с активным отдыхом на природе, дарим вот это точнобойное ружье – «Иж-54». Как говорится, ни пуха с ним, ни пера!

Крепок духом был Михаил Николаевич, а тут что-то начал говорить и… прослезился. Никогда его здесь таким не видели…

После очередного открытия охотничьего сезона на «Точмаше» только и разговоров было – об охоте. Как же: более четырехсот охотников и рыболовов состояло в здешнем обществе. Жаль вот только, что не вышло азартного и добычливого охотника из Королева. Зато точно в цель попадали его слова, решения, критика. Здесь он никогда не промахивался, бил и судил беспощадно, в том числе и себя. Однажды, когда не ладилось что-то с продукцией, во всеуслышание заявил: – Если в министерстве намекнут, что не справляюсь, уйду без разговора, чтобы завод не страдал. И сказано было не для красного словца. Судьба завода, 12-тысячного коллектива была для Королева несравненно важнее собственной. Все ли это понимали? Вот и бывший первый секретарь Новосибирского обкома партии Владимир Васильевич Казарезов, длительное время проработавший на «Точмаше» начальником цеха, задавшись разгадкой феномена Королева-руководителя, писал: Отдавая должное частной собственности как мощному стимулу развития производства, я думаю – а работал бы Королев более самоотверженно, если бы был хозяином завода? – И отвечал: – Не могу себе представить большего напряжения. Правда, – оговаривался Казарезов, – результаты общей работы были бы более существенными, так как Королев-частник наверняка отменил бы уравниловку и воздавал каждому по заслугам.

Трудно судить, как было бы на самом деле. Во-первых, Королев по своей натуре не смог бы стать капиталистом, так как был ярым противником частной собственности даже на бытовом уровне. Те, кто посещали его квартиру, были, мягко говоря, удивлены скромностью обстановки. А во-вторых, разве не могло бы и само государство – при более мудром руководстве – включить в работу материальные стимулы? Такие попытки были. И что гадать – разве не показали новые хозяева жизни, приватизирующие все и вся, на что они в большинстве своем способны? Разве нынешняя судьба кровного детища Королева – «Точмаша», брошенного государством на выживание, не говорит сама за себя? Завод по-существу разгромлен, растащен. От многотысячного коллектива здесь осталось семьсот работников. В цехах, где выпускались «Кометы» и «Кадры», коптят рыбу, выделывают овчины или снова, как было до Королева, выпускают простенький ширпотреб. Тысячи классных специалистов ушли торговать на барахолку.

«Сердце обливается кровью от того, что стало с заводом», – в один голос говорят его ветераны. – Хорошо, что Михаил Николаевич не увидел всего этого». Стали задумываться и те, кто когда-то обманулся посулами райской жизни – такой, «как во всех цивилизованных странах», кто вместо того, чтобы в свое время подставить плечо таким «государственникам», как лесник Фролов или директор Королев (каждый может продолжить список), наблюдал за их «чудачествами» с безучастием, а то и снисходительной улыбкой. Так что оставим исторический спор между двумя идеологическими системами открытым. Светлая память о Михаиле Николаевиче Королеве, именем которого названа улица нашего города, поможет каждому из нас найти не только честный ответ, но и сделать в будущем верный выбор.

При «Точмаше» был, как полагается, музей, а в нем уникальный экспонат – высоченные напольные часы, которым, как говорят, более двухсот лет. Часы были эвакуированы из Люберец вместе с остальным заводским оборудованием и стали свидетелями того, как, обогреваемые теплом списанного паровоза, запускались станки и сборочные линии, работавшие для фронта. Эти старинные часы стояли в кабинете Королева…

В настоящее время музей утрачен, пал, как многое другое, жертвой «реформ». А часы, удивленно покачивающие маятником (и есть от чего!), попросил областной краеведческий музей. Думается там им пока и место.

Как понимает  читатель, материал о заводе и Королеве автор добывал не в музее, а по рассказам ветеранов, документам и редким публикациям. Приношу искреннюю благодарность за содействие и помощь соратникам М. Н.Королева: Алексею Гавриловичу Ткачеву, Анатолию Дмитриевичу Бригиде, Ивану Карповичу Мещерякову, Александре Михайловне Листопад, Любови Алексеевне Матора, Саулу Захаровичу Левину, дочери М. Н. Королева Аделаиде Михайловне и другим.

…Добираясь до завода «Точмаш», я спрашивал у прохожих, где улица Королева и в честь кого она названа. В ответ звучало недоуменное: «Вы что, генерального конструктора наших космических кораблей не знаете?».

«Знаю, – мысленно отвечал я, – но то был другой Королев, Сергей Павлович…».

Поэтому было бы справедливо – и на заводе об этом говорят, – чтобы все знали, в честь кого в 1979 году переименована улица Школьная, и впредь официально называли бы ее улицей Михаила Королева (есть же у нас в городе улицы Бориса Богаткова, Дуси Ковальчук, Ольги Жилиной). А в начале улицы, как водится, установили бы щит с биографической справкой и портретом нашего знатного земляка.