«Барабинские жители», «посельщики», «каинские евреи» и другие жители региона первой половины XIX в.

К 80-летию Новосибирской области

Сведения о наших земляках, жителях Новосибирской области, до середины XIX в. крайне скупы, поэтому каждая выявленная крупица информации о них, на наш взгляд, очень важна для формирования более полной картины жизни наших предшественников. Редкие описания быта и взаимоотношений разных категорий сибиряков связаны, в основном, с определением Сибири, как места каторги и ссылки. И автор представляемых в данной статье материалов не стал исключением, однако, чем же интересны его записки?             

Сергей Васильевич Максимов — российский этнограф-беллетрист, почетный член Российской Академии наук. Известен исследователям Сибири, как автор трилогии о сибирской каторге. Данная работа и сейчас поражает полнотой и неординарностью информации. Эти же качества присущи и его предыдущим работам, которые сделали Максимова востребованным правительством. В 1860 г., в преддверии реформ, Морское министерство командировало его в Амурскую область. На обратном пути в Центральную Россию его нашло новое и не совсем обычное для этнографа задание — осуществить обзор сибирских тюрем и быта ссыльных.    Результаты этого исследования к широкому опубликованию не были разрешены, изданные 500 экземпляров имели помету «Для служебного пользования». Лишь через восемь лет отдельные статьи по материалам той поездки смогли появиться в общедоступной печати. Ученые того времени  отметили данную работу, как серьезное научное исследование, совмещающее в себе и этнографию, и историю, и статистику. Для нас же важно, прежде всего, то, что внимание исследователя привлекли сюжеты, находящиеся, вроде бы, за пределами обозначенной ведомством проблематики. Часть из них относится к территории Новосибирской области.

Сюжет 1-й.  Сибиряки – старожилы или «сибирский хозяин» - в авторской трактовке, это потомки казаков и промышленных людей, доброю волею пришедших в Си­бирь. «Бараба живетъ домовито и по ней на каждыхъ 20 верстахъ вытянулись людныя деревни, которыя и сыто едятъ и въ рабочемъ, при богат­стве угодiй, нуждаются…»[1, с.237]  Гостеприимные и трудолюбивые люди. Но когда «твоя» земля всё чаще используется как транзитный маршрут для арестантских партий, поселения ссыльных и каждый день есть риск встретиться с беглым, нравы и быт старожилов вынуждены меняться, как сказал один их них: «Исчезло прежнее простодушiе сибиряковъ, которымъ они такъ славились…леность, безпечность, а затемъ плутовства всякаго рода сделались главными основаниями ихъ  дЬйствiи». [1, с.330] 

 Так сибирский хозяин регулярно идет на риск быть привлеченным к суду за сокрытие беглого, привлекая его на работы в своем хозяйстве, и при этом он рискует своей жизнью и домом, нанимая его только «за харчи».

 Но «Барабинские жители, которые живутъ благодушно и богато…, умеютъ издавна обращать слово въ дело. Въ этихъ деревняхъ и селахъ милостынею несчастненькому обязываетъ себя всякая домовитая и сердобольная хозяйка, выставляя за окно на улицу на особой полочке первый подвернувшшся подъ руку харчъ… Прежде обычай этотъ былъ повсеместенъ, теперь онъ ослабелъ отъ преследованiи и внушенiя… Давно практикуемый въ Россiи обычай сеять горохъ и репу около дороги на помощь и лакомство для прохожихъ, въ Сибири сталъ обязательнымъ въ такой степени, что продукты эти уже не сеютъ иначе, какъ у самаго полотна проезжей дороги, у самыхъ пешеходныхъ тропъ про нужду бродягъ и въ отвращеше вероятныхъ бедъ отъ голодныхъ…»[1, с.238] 

К сведению, современное определение «чалдонов» разнится с изложенным в работе Максимова: они не относятся к старожилам, а являются как раз бродягами, которые «…неопасны въ одинаковой степени съ голодными нищими европейскихъ городовъ потому только, что руки ихъ всегда свободны и способны находить трудъ…» [2, с.117] 

 Наличие расслоения среди старожильческого населения отмечено следующими категориями сибиряков: бедные крестьяне-старожилы, казаки-работники и мироеды-богатеи. Последние с прозвищем «губернаторы», поражая «дикими чертами», опутали «тенетами» все население и являются «злом Сибири». Но всё же большую проблему для «сибирского хозяина» составляли ссыльнопоселенцы.

 Сюжет 2-й.  Посельщики. Именно посельщик, так как данной формой слова старожилы отделили себя (поселенцев) от тех, «которыхъ увела изъ Россiи чужая воля и преступленiя». Уже само слово «Сибирь» ассоциировалось у русских европейцев с местом, где нет жизни. В корне измененные бытовые и рабочие условия толкали одних на новые преступления и бега, а других «в бродяжничество». Автор исследования отмечает, что «Сибирь до сихъ поръ представляетъ страну, где бродячiе народы становятся оседлыми, но оседлые люди делались бродячими…» [1, с.327] Есть даже сравнение этой массы с саранчой, которая пожирает ростки новой жизни. Правда имелись попытки «помочь» таким посельщикам через организацию аж 3 богаделен в Томской губернии. Одна из них находилась в с. Покровском Каинского округа[1]. «Она занимала два ветхихъ дома, надЬленныхъ огромнымъ дворомъ, который обнесенъ полуразвалившимся плетнемъ. Но въ этой помещались избранные счастливцы, тогда какъ сотни другихъ „неспособныхъ" терпели холодъ и голодъ.»[1, с.338] Были, как отмечает автор, и частные богадельни в центрах волостей - развалившиеся лачужки, где на клочках соломы в рваных рубищах ютились поселенцы, вызывая у старожилов ещё большую неприязнь. Всяких диковинок в Сибири немало, но отчуждение сибирского старожила от русского пришельца там не диковинка. В этом отношении сибиряк последователен и злопамятен.

Всяких диковинок в Сибири немало, но отчуждение сибирского старожила от русского пришельца там не диковинка. В этом отношении сибиряк последователен и злопамятен.

Даже при попытке наладить жизнь по-новому водворенные встречали ряд препятствий. Первая категория сложностей была связна с просчетами государственной политики, прежде всего, отсутствие заботы об эффективном устройстве людей. Так же «поступающихъ на поселенiе съ сентября до мая, велЬно облагать податями…; поступающихъ же съ мая по сентябрь облагать съ 1 января, дабы они могли воспользоваться рабочимъ временемъ для прибрЪтенiя денегъ на подати...» [1, с.238]  В связи с этим 200 человек ссыльных одной из волостей Каинского округа пожаловались (и жалоба их дошла до Петербурга) на то, что с них, едва лишь они начинают «промышлять объ обзаведенiи домами и скотомъ», уже требуют подати, и из-за невозможности их выплатить они вынуждены продавать свое скудное «достояние» и либо за малую плату наниматься к односельчанам, либо бежать в Россию, либо промышлять воровством. Эта жалоба, как пишет автор, привела к установлению льготных лет (с 9 ноября 1832 г.): тех из ссыльных, которые берутся обустраивать хозяйство, освобождают от податей и повинностей на три года. Максимов С.В. пришел к выводу, что положения этими мерами не исправили. К тому же поселенцы единогласно жаловались и на то, что лучшие земли и покосы остаются в пользовании старожилов. 

Серьезной оставалась проблема семейного устройства поселенных (подавляющее число мужчин). Вольное поведение сосланных женщин, крайняя неприязнь старожилов препятствовали браку и, соответственно, образованию семей и закреплению новых людей на территории Сибири. Пробовали заинтересовать семейства старожилов, предоставляя им наградные деньги, а посельщикам выдавать денежное пособие на вступление в брак.

Во-первых, указы оказались бессильными против устоявшихся предубеждений.  Редкий старожил-сибиряк задумает выдать свою дочь за «пришельца»: либо он смог отойти от общего мнения и убедился в действительной честности посельщика, либо у него безвыходное положение, так как дочь убежала. Во-вторых, порядок выплат пособий был неотлажен, что содействовало злоупотреблениям представителей власти на разном уровне и недоимкам женихов. Максимов описал следующий случай: в Каинском округе Томской губернии вместо 50 руб. серебром получено тремя поселенцами только по 112 руб. ассигнациями, т. е. всего 32 руб. серебром, а 54 руб. завязли в карманах передатчиков.        

  Поэтому, благодаря предубеждению сибиряков против поселенцев, оказывается множество браков с инородцами и детей-метисов.

Сюжет 3. Каинские евреи.

Есть всегда исключения из правил, и каждая группа посельщиков накладывает «…на картину поселенческаго быта своеобразные и новые оттЬнки… Въ Сибири также думали превратить евреевъ въ хлебопашцев, но и здесь, какъ и въ западной Россiи, народъ этотъ сумЬлъ разбить всякiя надежды и упрямо остался при своихъ качествахъ. Изъ города Каинска евреи успели сделать такой же городъ, какихъ неисчислимое множество во всемъ западномъ крае Россiи. Каинскъ сибиряки справедливо прозвали „еврейскимъ Iерусалимомъ“ (евреи составляютъ 4/6 части всего городского населенiя). Изъ городка, не имеющаго никакого промышленнаго и торговаго движенiя и, какъ все города Сибири,- вообще, углубленнаго въ себя и мертвенно молчаливаго, евреи сделали крикливый, живой и торговый...» [1, с.378]   В городе появился рынок, выросли, как грибы, лавочки. Евреи придают колорит городу, сбиваясь в многочисленный кучки, бегая по улицам, размахивая фалдами сюртуков и пейсами. Словом, создается впечатление, что находишься в каком-либо городке Белоруссии. Евреи добились того, что Каинск стал одним из главных центров складирования пушного товара (особенно беличьих хвостов), отправляемых на Лейпцигскую ярмарку. «Несчастный и убогiй городокъ съ 700-ми жителей насчитывается до 70 купцовъ; на десять русскихъ мЪщанъ одинъ еврей маклачитъ по закупке мЪховъ, а въ вознагражденiе за хлопоты получаетъ всякую разнокалиберную мелочь-галантерею…» [1, с.378], которую вывозят на торжки и ярмарки. Здесь автор работы делает следующий вывод: регион довольствуется привезенным товарами из России, что не способствует развитию ремесла. Он же отмечает криминальность Каинска, так как помимо евреев сюда ссылались цыгане, и полицейским постоянно приходилось разбираться в «плутовской путанице народов».

Сюжет 4. «Преступники против веры» (еретики). В духовной сфере, как отмечает исследователь, «Сибирь восприимчива ко всему» и церквей в ней мало.  Новым, как отмечают ученые, в книге С. В. Максимова было то, что впервые история переселения старообрядцев изложена на основе их личных свидетельств. Впечатления автора: «Раскольники люди богатые, они первые плательщики податей, первые помощники беднымъ, помогаютъ милостынею и православнымъ…Гостепрiимны, какъ все сибиряки, но честны и справедливы, какъ приметное исключенiе …люди грамотные, трезвы, не любятъ общественныхъ забавъ, гулянокъ… Все староверы очень набожны...» [2, с.291] Между членами общины существовали тесные связи, объяснимые многолетним преследованием со стороны государства. Отсюда - укоренившаяся традиция держаться вместе. Это единство внушало местным жителям симпатию и зависть, а властям - тревогу.

Сильно в Сибири духоборчество (они же «немоляки», так как не молились иконам): свадеб не делали, детей не крестили, бросили иконы и не принимали попов. Так «въ дер. Кривощековой въ двухъ домахъ иконы вынесли совсЬмъ; стали побранивать молоканъ[2]; стали толковать, что если у кого разумъ, тотъ и самъ исправится безъ всяких таинствъ…Стали соблюдать чистоту и опрятность, какъ религиозное обязательство...» [2, с.258-259]

Испытывая притеснения и в Сибири, отступники с наибольшим фанатизмом решались на самоубийства путем сожжения («ходить в ямки»). «Въ Чаусскомъ приходе, въ деревне Мальцевой, сгорело 175 человекъ. Долго они не решались, выжидали. Явились, прознавъ про то, увещатели; сидевипе въ ямкахъ предложили ультиматумъ: уговорить попа не брать поборовъ, начальство сменить, ибо отбивало отъ земли, мучило на работахъ, разоряло; чиновникамъ не верятъ. Увещания не подействовали — они подожглись. Однако, выхватили изъ огня обгорелыхъ, вылечили, посадили въ острогъ…» [2, с.101] Выходом и из этого рода проблем опять же становились побеги и бродяжничество.

«Нескольких заключительных слов»

Сибирь, по мнению автора, представляет два сильных контраста именно в том отношении, насколько разнится свободное поселение от принужденного, руководимое наемными и неопытными казенными людьми, от поселения, организованного самими поселенцами. «Сибирь, какъ ссыльное место, обреченная прикрывать грехи Россiи,…указать больныя места и некоторые другie признаки, характеризующее страданiя организма своей метрополiи. Само собою разумеется, что средствъ врачевашя она сама, зараженная приноснымъ ядомъ и страдающая отъ собственныхъ эпидемiй, представить не можетъ…» [2, с.104] Но ведь не даром тянутся сюда вольные переселенцы, не даром расточают похвалы этой «стране». Она, с точки зрения автора, достойна лучшей доли. При ином подходе к организации жизни в Сибири у неё есть всё необходимое для расцвета: обширность и богатство территории, трудолюбивые и по-хозяйски основательные поселенцы, если они вольные.

Ознакомиться с представленным изданием Сергея Владимировича Максимова, а также другими, не менее интересными произведениями автора, можно в Центре изучения ценной и редкой книги ЦРБ им. П.П. Бажова (Новогодняя, 11).

Библиографический список:

1. Собрание сочинений Максимова С.В., с портретом и вступительным очерком о его жизни и литературной деятельности П.В. Быкова. - Санкт-Петербург: Т-во "Просвещение", [1908]-[1913]. - 17. - (Всемирная библиотека. Собрание сочинений знаменитых русских и иностранных писателей). Язык: русский дореформенный.
   Сибирь и каторга. Ч. 1. Несчастные. - [1908].
2. Там же. Сибирь и каторга. Ч. 2. Виновные и обвиненные. - [1908].
3. Иванов А.А. Скабичевский А. М. как исследователь литературы о сибирской каторге и ссылке [Электронный ресурс] // Сибирь и ссылка. История пенитенциарной политики Российского государства и Сибирь XVIII–ХХI в. – Электрон. дан. – Режим доступа: http://www. http://www.penpolit.ru/papers/detail2.php?ELEMENT_ID=899 (дата обращения 17.07.2017

Ю.Г. Мартынова, руководитель Центра ценной и редкой книги,

начальник отдела ЦРБ им. П.П. Бажова