Федосеев Григорий Анисимович

Перевалы Федосеева

Федосеев Григорий Анисимович (1899-1968)

советский писатель, инженер-геодезист.

Печатается по книге:

«Созидатели»: очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II. С. 433-441.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

«…Ночь на камне. Какая же мучительная пытка – холод! Он безжалостно овладевает нами. Трофим уплыл. Василий безнадежен. Завидую его спокойствию, с которым о  н ждет конца. Он готов мужественно принять смерть. Хотя бы на минуту отвлечь его от надвигающейся развязки, но я не знаю, что сделать, что сказать.

Слабею. Боюсь, не смогу плыть, если в этом будет необходимость. Какой ужас находиться в последние минуты жизни на камне, где даже места нет, чтобы лежа умереть. Никого не виню. Мы рисковали во имя цели».

Эту запись в дневнике Григорий Федосеев сделал после того, как плот, на котором плыли трое геодезистов по горной дикой реке Мае, налетел на валун, перевернулся и мгновенно скрылся за ближайшим поворотом. Бывалые изыскатели, прошедшие огонь и воду, оценили создавшуюся ситуацию как безысходную. Василий Мищенко парализован – у него отнялись ноги и плохо слушаются руки. Решили – Трофим вплавь доберется до берега и будет искать выход. Доберется ли? И есть ли какой-то выход?

Запись, сделанная в дневнике на следующий день: «Мы погибаем…».

Но кто прочтет эти слова? Ведь эту тетрадь, во-первых, кто-то должен найти, во-вторых, вода уничтожит не только запись, но и бумагу. Григорий Анисимович снял левый сапог, разорвал портянку, чуть выше ступени прижал к ноге дневник, крепко обмотал портянкой. Видимо, сделал все вовремя, потому что усиливающийся дождь быстро поднимал уровень воды. Ясно, что через несколько минут, а может быть, и секунд, водный поток сметет людей с мокрого валуна и разобьет их о береговые скалы. И тут Федосеев увидел, что к ним приближается огромная лиственница, даже с корнями – видно, где-то выше по течению подмыло берег. Перед порогом она сбавила скорость, стала разворачиваться.

 Решение принято мгновенно – ухватиться за ветви дерева. Но Василий недвижим. Он умоляет: «Плыви, оставь меня!». Федосеев снимает ремень, прикрепляет его к своей левой руке, а другой конец крепко-накрепко привязывает к поясному ремню друга. Вот она, лиственница – зыбкая надежда на спасение. Григорий Анисимович бросается к ней, правой рукой хватается за надежный сук, стремительно несется вниз по течению, вдруг чувствует, что левая рука легка и свободна, и слышит: «Прощай!». Догадался, что Василий Николаевич нашел силы, чтобы достать нож и в последний момент перерезать ремень – он знал, что вдвоем не спастись.

Трофим Королев, чудом выбравшийся из воды, вспомнил: когда бурный поток нес их плот к перекату, у берега мелькнул наносник – куча вывороченных водой деревьев, бревен, хвороста. Пошел вверх по течению, выбрал обломки бревен, связал их лентами тальниковой коры и оттолкнул салик от наносного островка. Василия он снял с валуна в последний момент, когда тот уже захлебывался. Потом нагнал и лиственницу. Маленький плот оказался надежным, вертким.

В повести «Смерть меня подождет» Федосеев, описывая встречу в лагере геодезистов и рассказывая о своих мужественных соратниках, упомянул одного из самых молодых специалистов экспедиции – Петю Карева, начальника. Собирая материалы для данного очерка, я узнал, что этот Петя живет и здравствует в Новосибирске. Созвонился с ним и через пятнадцать минут был гостем Петра Александровича Карева, профессора геодезической академии. Он и рассказал о работе геодезистов в те годы.

Данные геодезистов были необходимы не только для разрешения земных проблем. Они служили исходным материалом для определения формы и размеров математического тела Земли. И когда люди проникли в космос и на орбиту вышли спутники с новейшими приборами, когда космонавты со стороны любовались планетой, фотографировали ее, то выяснилось: измерения, произведенные в СССР, являются лучшими в мире. Они наиболее точно отображают поверхность эллипсоида под названием Земля.

В Советском Союзе была поставлена задача: построить Государственную геодезическую сеть первого класса и провести картографирование страны. Особенно трудно это было сделать в Сибири – тундра, болота, тайга, гористые массивы, малонаселенные территории, зачастую недоступные. Заснеженные хребты с множеством гольцов и бездонных цирков, могучие реки и злобные непредсказуемые речушки на каждом шагу подготовили преграды, смертельные ловушки. Преодолеть их могли только отважные, сильные, уверенные в успехе люди. Среди них не мог не оказаться Григорий Анисимович Федосеев.

– У этого человека было физическое тяготение к самым трудным местам, – вспоминал Карев.

Да и сам Федосеев признавался в своих произведениях: Я не люблю спокойное море, дремлющую на солнце тайгу, отполированное синевою небо. Предпочитаю бурю. Радуюсь, когда надо мною воет пурга, и я ощущаю ее беспощадность. Потоки диких рек и грозы меня всегда пленяют. С какой-то особой доверчивостью я отношусь к дождю… Вижу, точно в яви, костер под старым чинаром. Там в детских мечтах раскрывался мне загадочный мир… Там, у тлеющего огня, родилась неугомонная мечта увидеть невиданное. Это ты, угрюмый лес моего детства, научил любить природу, ее красоту, первобытность. Ты привел меня к роковому перекату. Но я не сожалею.

Григорий Анисимович Федосеев родился 19 января 1899 года в станице Кардоникской Ставропольского края. Мать Анна Васильевна воспитывала его одна. Из крестьянской семьи, она еще в детстве научилась шить, что и помогло ей в жизни. За непоседой трудно было уследить. Как завороженный он любовался сияющими под солнцем пиками Кавказских гор, стремился забраться на скалы, проникнуть в ущелья. Желая дать сыну образование, Анна Васильевна переехала в Баталпашинск, впоследствии – Черкесск, где была гимназия. Григорий учился прилежно, при любой возможности старался заработать деньги – то на сыроварне, то давая уроки сынкам богатых родителей; знал, как трудно маме платить за его обучение. Как-то она с ужасом узнала, что Гриша, которому исполнилось двенадцать, поднялся на Аксуанский ледник. С малых лет увлекался охотой, приносил домой лесные трофеи и этим тоже помогал семье. Все каникулы проводил в родной станице. После гимназии удалось поступить в Краснодарский политехнический институт. Стал геодезистом, работал в полевой партии прорабом, а затем начальником, и теперь мама не знала нужды.

Первые маршруты пролегали по Закавказью. Затем – Кольский полуостров, где срочно требовались карты для разработки месторождения апатитов. На голом месте геодезисты поставили небольшой домик, затем появились другие строения, а вскоре обозначился город Кировск.

Манила Сибирь, особенно Восточная, где «белые пятна» сливались одно с другим и нуждались в «раскраске». Этот необъятный край, скрывающий в своих кладовых несметные сокровища, был мало исследован. Карты были далеко не полными, частично сделанными по рассказам местных жителей – якутов, эвенков, представителей других народностей. А как взять эти богатства, если не знаешь, с какой стороны к ним подойти?

На берега Лены, Енисея, Амура, в таежные дебри были направлены лучшие специалисты. Саянскую экспедицию, которой предстояло работать в наиболее сложных условиях, возглавил Федосеев – опытный, умный и дерзкий руководитель.

Ранним мартовским утром тридцать восьмого года небольшой отряд покинул село Черемшанка Минусинского района. Этот населенный пункт, приютившийся у Можарских озер, был последним на границе с тайгой. Отсюда начинался путь геодезистов в глубь Восточного Саяна. Первый же день показал, насколько трудным и необычным будет путешествие.

Людей встретил мертвый лес. Это было гигантское кладбище деревьев – могучих великанов и подростков. Оказывается, семь лет назад на зеленое море напали смертельные вредители пихты – пяденица, непарный шелкопряд, монашенка, усач. Они сожрали все живое, зеленое — и растения на земле, и листву на деревьях. Тайгу покинули птицы и звери, погибли муравьи.

Деревья падали, и с каждым годом все больше. Стволы и сучья покрыли пожелтевшую хвою. Тайга вымерла более чем на миллионе гектаров. Геодезисты за полмесяца прошли 23 километра. При этом не касаясь подошвами земли, только по поверженным деревьям, прорубая топорами тропу. Наконец добрались до живого леса. Горная речка, которая только что вскрылась. Штурм первой вершины гольца Козя. В тот момент, когда Федосеев спускался вниз, разразился буран. Ледяной ветер обжигал лицо, пронизывал одежду насквозь. Снежный обвал. Федосеев теряет сознание. А когда пришел в себя, понял, что находится под толщей снега. Выбрался, но потерял силы. Мороз сковывал тело. Забытье. Очнулся от теплого прикосновения к лицу. Его нашла собака Черня. Через некоторое время Трофим Пугачев и Кирилл Лебедев растирали снегом тело. Сто граммов спирта внутрь. Спальный мешок. Но и через три дня Федосеев не мог ходить. Лицо покрылось струпьями. Друзья решили тащить больного на трех скрепленных лыжинах. Через несколько дней спала опухоль, отступила боль. И снова подъем на Козю. Произвели все замеры, установили тур – первый геодезический знак на Восточном Саяне.

Лошади, покалеченные, некоторые со сломанными ногами, дальше пройти не могли. Люди сами впряглись в нарты, обходили завалы, прорубали бурелом, а иногда перетаскивали на руках и нарты, и груз. Продвигались медленно, упорно, строго придерживаясь маршрута.

А спустя несколько дней – встреча с хозяином тайги. То ли пришла пора проснуться, то ли разбудили собаки, но из-под корней поваленного дерева выскочил разъяренный медведь и напал на Прокопия Днепровского, сбил его с ног. Геодезист, отважный и хладнокровный, который еще недавно с одним ножом вступил в схватку с медведицей и победил ее, на сей раз не был готов к поединку. На зверя напали собаки, отвлекли его. Отбросив их, медведь бросился к Федосееву, и тот поразил его с пяти метров. У Днепровского сочилась кровь из разодранного плеча и поцарапанной когтями головы, он не мог ступать на ногу с вывихнутой ступней.

По речке Кизыр до устья Таски, где возвышался голец Чебулак, шли на долбленках, которые сделали тут же из толстых тополиных стволов, затем, по расширившемуся руслу – на плоте. На одном из порогов плот разбился. Тонул Павел Зудов, его спасли. Стали сооружать еще один плот. Связывать бревна было нечем. Сняли пояса, срезали ремни с рюкзаков, использовали подвязки ичигов и даже белье… Прорвались!

Уходя из Черемшанки, геодезисты взяли с собой продуктов на три месяца. По истечении этого срока Пантелеймон Мошков и Степан Козлов должны были доставить продовольствие в заранее намеченный пункт. Уже заканчивался второй месяц, а от них никаких вестей не поступало. И вдруг как-то вечером геодезисты внизу, на берегу речушки, заметили костер. Осторожно пошли в разведку. У костра, прикрывшись рваными телогрейками, спали двое. Это были Мошков и Козлов, полураздетые, исхудалые, измученные… Убедившись в том, что из-за состояния аэродрома продовольствие, одежду, инструменты невозможно доставить, они решили догнать отряд и сообщить товарищам о сложившейся ситуации. Рассчитывали, что сделают это за четыре дня, но вот уже прошло одиннадцать…

Пять дней они ничего не ели. Мошков бережно, на веревочке, носил левую руку, перевязанную грязной тряпкой. Сняли этот «бинт» и увидели распухший почерневший большой палец. Вообразили, что это надкостный нарыв, стали наперебой демонстрировать медицинские знания – чем-то мазали, прикладывали листья разных растений. И всякий раз, перебинтовывая, убеждались, что положение ухудшается, разрастаются и опухоль, и чернота. Пантелеймон не выдерживал боли, не спал. Тогда было произнесено это страшное слово – гангрена. А это означало…

Обязанности хирурга взял на себя Федосеев. Все знали, что коробка с мединструментом была частью поклажи, которую должен был доставить самолет. Стали точить охотничий нож, готовить шелковые рыболовные лески, обыкновенные швейные иглы — прокипятили, промыли спиртом. Мошков взмолился:

– Григорий Анисимович, лучше руби топором…

Руку накрепко привязали к дереву. Федосеев отрезал первую фалангу. Мошков не почувствовал боли, не выступила кровь. Значит, половина пальца уже была мертва. Пришлось отсекать еще одну фалангу. Больной закричал, брызнула кровь. Обработали йодом, забинтовали. Пантелеймону выдали «наркотическое» – полкружки спирта. Он впал в забытье.

А какова судьба экспедиции? Продукты на исходе, спичек мало, одежда и обувь изношены. Кормиться придется только за счет охоты и рыбалки. Но и запас патронов тает, их вынуждены выдавать по счету самым метким. Федосеев поставил перед коллективом вопрос: несмотря ни на что идти вперед или поворачивать назад? Все до одного высказались за то, чтобы продолжать поход.

И снова беспокойные дни и ночи, преодоление скал и рек, на каждом шагу – ловушки, опасности. И все-таки вот он, центральный узел Восточных Саян. Но было ясно, что кому-то придется добираться до Новосибирска и снаряжать самолеты, которые бы сбросили так необходимый груз. Добровольцем вызвался Мошков, который окончательно выздоровел. С ним отправлялись Околешников, Богодухов, Берестов. Рано утром двенадцатого июня две лодки оттолкнулись от скалистого берега.

В хлопотах стремительно летели дни. В назначенный день группа поднялась на вершину Кинзилюка, где договорились встречать самолеты. Из березовой коры выложили огромную букву «Т», развели костры. Небо было ясным и тихим. Но ни в тот день, ни в последующие несколько моторы не нарушили спокойствия горной страны. Значит, и на сей раз – неудача. Никаких возможностей продолжать маршрут не оставалось. Но люди, ослабевшие и оборванные, решили во что бы то ни стало оседлать главный пик Восточных Саян – Грандиозный. И сделали это, установили геодезический знак. Спустились с трехтысячеметровой высоты, вышли к реке Негота. На третьи сутки увидели собачонку, а вскоре и барак. В нем находились две семьи старателей, а также начальник приискового управления и сборщик золота. Тут геодезисты получили несколько телеграмм. Содержание одной из них ошеломило:

«Из Новосибирска Прииск Караган Саянская экспедиция Федосееву – Мошков и Околешников шестнадцатого июня погибли порогах Кизыра тчк Богодухов и Берестов тяжелом состоянии доставлены рыбаками больницу поселок Ольховка зпт сообщению врача их здоровье улучшается тчк».

Впоследствии товарищи по экспедиции узнали подробности трагедии. Шедшие первыми, Мошков и Околешников увидели выступающую из воды скалу, поняли, что смертельный удар неизбежен, крикнули товарищам:

– Берите вправо!

Богодухов и Берестов направили лодку к берегу, но она все-таки ударилась о валун, раскололась. Люди чудом добрались до берега. Один с поврежденным позвоночником, другой с перебитыми ногами семь суток ползком продвигались вперед…

Транспорт с материалами и продовольствием все-таки пришел. Отряд продолжал путь.

Спустя десятилетие, в сорок девятом году в редакцию журнала «Сибирские огни» пришел объемистый пакет. Главный редактор Савва Кожевников, ознакомившись с письмом, передал его Кондратию Урманову и попросил связаться с автором и помочь ему подготовить рукопись для публикации. Знаменитых в то время писателей заинтересовали и тема, и герои, и литературный стиль автора, обладающего несомненным талантом. Завязалась переписка. Конверты с Дальнего Востока шли один за другим. Урманов подготовил двенадцать рассказов, которые были опубликованы в журнале и в 1950 году выпущены Новосибирским издательством отдельной книгой «Таежные встречи». В следующем году вышли в свет записки «Мы идем по Восточному Саяну».

– Как-то мы ехали с Григорием Анисимовичем в одном купе от Новосибирска до Тынды шесть суток, – вспоминает П. А. Карев. – Он не расставался с толстой тетрадью, постоянно что-то писал.

Федосеев, страстный путешественник и любитель природы, более тридцати лет вел дневник. Он делал записи в палатке, рано утром у костра, когда еще спали товарищи, или прислонившись спиной к кедру, на плоту, на тысячеметровых гольцах… В тетрадях и блокнотах велся непрерывный рассказ о производственных делах и проблемах, о друзьях-товарищах, для которых героическая жизнь стала буднями, о таежном мире. Все это послужило основой его художественных произведений. Первые рассказы были опубликованы, когда ему исполнилось пятьдесят лет. А к шестидесятилетию он стал известным автором. Его произведения «Пашка из Медвежьего лога», «Злой дух Ямбуя», «В тисках Джугдыра», «Смерть меня подождет» печатались не только в отечественных центральных, республиканских и областных издательствах, но и в Англии, Франции, Германии, других странах. Его товарищи – самые обыкновенные, простые люди: инженеры, рабочие, конюхи и даже воришки, способные на подвиги, на благородные поступки, на самопожертвование, – стали героями его повествований. Люди чести, люди долга, бесхитростные и бескорыстные, готовые без раздумий рисковать своей жизнью ради спасения товарища, полюбились миллионам читателей разных стран и наций.

После саянского похода Федосеев возглавил Нижне-Амурскую геодезическую экспедицию, еще четыре года «раскрашивал» последние «белые пятна» на восточной окраине страны. И когда полностью выполнил задание по созданию высокоточной государственной карты, когда сделал все что мог для присоединения несметных сокровищ Сибири и Дальнего Востока к народным фондам страны, он ушел на пенсию. Для того чтобы целиком отдаться писательскому труду, чтобы и свои душевные сокровища оставить людям.

В январе 1959 года новосибирцы торжественно отметили шестидесятилетие Григория Анисимовича Федосеева. Съехались геодезисты, астрономы, картографы, геологи, писатели, присутствовали представители государственных учреждений. Были в зале и рядовые экспедиций, которые добирались до железнодорожных станций и аэродромов на нартах. И старые друзья с радостью отмечали, что он еще молод и энергичен, что серебряные паутинки еще только слегка подкрасили виски.

А через пять лет в Краснодар, где жил тогда Федосеев, пришла горькая весть – умер его любимый герой Улукиткан. Умер человек, о котором писатель сказал: Для меня прожитые вместе с ним годы были академией. Этого эвенка знали еще военные топографы царской армии, он был их проводником. Но никогда он не совершал таких рискованных переходов, которые пришлось делать с Федосеевым, – боялся злых духов. Подружившись с инженером, поверив ему, шел в самые гиблые места. Находил старые звериные тропы, показывал наиболее удобные и, наверное, единственные пути, которыми можно преодолеть хребты. По изменениям в поведении птиц и зверей предугадывал грозу или пургу. Спасал от верной гибели геодезистов и астрономов, а бывало, что и весь отряд целиком. Не расставался с первопроходцами до глубокой старости. В произведениях Федосеева живут его крылатые слова: «Мать дает жизнь, годы – мудрость», «Когда мяса нет, то и вчерашние кости хороши», «Если голова худой, сила не помогает», «Сколько не бей оленя, сохатым не станет» и много, много других. И вот на девяносто втором году жизни он ушел…

Я счел своим долгом написать об Улукиткане повесть, поставить памятник на могиле этого великого труженика и сделать этот памятник своими руками, – писал Григорий Анисимович. Он приехал в поселок Бомнак, стоящий на берегу Зеи, на могиле старого следопыта соорудил четырехгранный железобетонный тур, какие ставят геодезисты на горных пиках, вмонтировал чугунные плиты. На одной из них – литые слова: С тобой, Улукиткан, геодезисты и топографы штурмовали последние белые пятна на карте нашей Родины.

Федосеев сдержал слово, написал повесть «Последний костер» – душевное, мудрое, видимо, свое лучшее произведение. Но опубликованным его не увидел. Он умер 29 июня 1968 года. Сердце не выдержало чрезмерных нагрузок. Урну с прахом захоронили у пика Грандиозного, как и завещал писатель. Перевал по предложению общественности и решению правительства на карте страны обозначен как перевал Федосеева. У П. А. Карева хранится копия письма супруги писателя Е. И. Федосеевой, в котором она сообщала, что именем Григория Анисимовича названы перевалы на Кавказе, на Памире. В Новосибирске на доме 35 по Красному проспекту установлена мемориальная доска. В Октябрьском районе имя Федосеева носит одна из улиц.

Если бы в эти дни жил мудрый Улукиткан, он бы сказал: Гольцы из множества книг некоторых нынешних писателей со временем развеются прахом, а произведения Григория Анисимовича – героические, бесхитростные, целомудренные – воскреснут, как могучие кедры в мертвом лесу близ Черемшанки.