Колчаковцы

(рассказ в стиле биографического краеведения)

Существует разные точки зрения на историю белого движения в Сибири. Есть много толкований тех или иных событий, связанных с этим далеко не простым временем. У меня же есть свидетельства участников тех далеких событий, касающихся семьи моего отца.

Родом он из села Тюменцево Алтайского края. Родился в 1916 году. Его отец, мой дедушка, Самсон Аверьянович, был, как я предположил, блуждая по интернетовским сайтам, из казаков Забайкалья. Либо из тех, кто стал прозываться «забайкальским казачеством», переселившись из «матери-Рассеи». Мои предположения основаны на сравнении говора забайкальцев и моей бабушки Анисьи, а также дяди Вани, младшего брата отца.

Воевал Самсон Аверьянович в первую мировую, приходил на побывку, уходил опять. Потом оказался в войсках красных, похоже, бывал в европейских странах в качестве конника-казака.

Появились в году двадцатом – двадцать первом колчаковцы. Местный поп тут же представил контрразведчикам списки семей, из которых мужчины – главы семейств, взрослые дети, ушли к красным.  Надо сказать, что в селе была не просто церковь – красивейший монументальный, красного кирпича, собор украшал главную площадь этого степного поселения. Колокола слышны были по всей округе. На праздники да на воскресные службы народ стекался из соседних сёл. Местного батюшку чтили и подвоха такого – доносительства – от него не ожидали.

Начались расстрелы. Следы колчаковских пуль до сих пор сохранились на железных ставнях бывшего купеческого магазина, и краска многослойная их не скрыла.

Настал день, когда и во двор моего прадеда пришли контрразведчики:

-Выходи все на улицу! Аверьян Молоков ты будешь?

-Я.

-Сын твой, Самсон, у красных служит?

-Я не знаю, у кого он служит. Шесть лет дома нет!

-Ври, да не завирайся! Знаем, приезжал, наведывался! И ты знаешь, где он сейчас и чем занимается! Ответ должен держать!

-Я не понимаю, о чём вы!

-А вот сейчас поймёшь!

Выхватил шашку офицер да рубанул с размаха Аверьяна. Вскрикнула жена его, моя прабабушка, подбежала, подхватила. Аверьян ухватился рукой за основание головы, сзади, чуть сбоку,  пошатался и… рванул изо всех сил к воротам, а там вправо, к речушке Черемшанке! Офицер остановил кинувшихся вслед солдат:

-Далеко не убежит без головы!

Жена его кричала во весь голос, призывала бога покарать беляков, грозила им скорой расправой за грехи.

-А вот чтобы неповадно было на защитников отечества кары насылать, мы тебя сейчас выпорем!

Подхватили солдаты женщину, на глазах у внуков оголили, бросили наземь и стали хлестать плетьми казачьими!

-Отвернитесь, господи, ребята, отвернитесь!..

Больше не проронила ни слова… Убралась со двора колчаковская свора. Орущих детей забрала соседка к себе, прабабушку мою приводили в чувство, как могли, утешали. Умерла она в течение нескольких дней.

Прадед Аверьян не умер сразу, как предсказывал офицер. Он ушёл вначале берегом подальше от дома, затем по прибрежному камышу, потом по осоке, болотистой низиной подобрался к лесочку. Там стоял заброшенный, заросший кустарником покосившийся сарай – мало кто из сельчан помнил о нём.

Руку от раны не отнимал: чуть приотпустил, кровь хлынула потоком… И головой не двигал, чтобы посмотреть в сторону, поворачивался всем телом, по-волчьи.

Его искали белые дня два. Искали, таясь, и свои. Но, поскольку сарай стоял с противоположной стороны огромного волостного села Тюменцево, то поиски результатов не дали. Но родные чувствовали – живой! 

Как провёл Аверьян четыре дня в своем схроне – не знает никто. На пятый день добрался до своего подворья. Тут его и схватили. Оказалось, выследил староста села, когда беглец шёл осокой. Замахали плетьми казаки, поволокли к подводе. Говорили потом люди, что расстрелять не успели – изошёл кровью…