ЭНЦЫ, один из малочисл. народов Сибири. Этноним «энцы» был введен в 1930-е гг. Г.Н. Прокофьевым. Как и ряд др. названий народов Севера, он имеет искусств. хар-р и является производным от энец. энэтэ/эннэчэ – «человек», «мужчина».
В наст. время Э. живут в осн. в Воронцовском сельсовете Усть-Енисейского р-на, Потаповском сельсовете Дудинского р-на, а также в Авамском р-не Красноярского кр. Числ. по переписям: 1989 – 117 чел., 2002 – 237 чел.
Э. относятся к зап.-сиб. группе популяций урал. расы.
Энецкий яз. относится к сев. ветви самодийских языков урал. язык. общности, в к-рой он наиболее близок ненецкому, неск. отличаясь от последнего фонетич. строем и лексикой, по звуковому составу сходен с нганасанским. Подразделяется на 2 диалекта: тундровый (маду бада) и таежный (бай бада), соответствующие 2 территор. группам Э.
Тундр. Э. (хантайские самоеды), платившие ясак в Хантайское зимовье, составляли приблизительно 2/3 числ. этноса. Летом они кочевали в тундрах между Енисеем и р. Пура, зимой откочевывали южнее – в лесотундру между р. Мал. Хета и оз. Пясино. Эта группа состояла из неск. круп. родовых объединений (Сомату, Бай, Муггади) и имела самоназв. сомату/онэйэннэчэ. Проч. Э. называли их маду – «родственники по жене», ненцы – манто/мадо. Лесные Э. (карасинские самоеды) платили ясак в Карасинское зимовье и постоянно кочевали в лесной зоне южнее Дудинки. В их состав входили родовые группы Муггади, Ючи и ряд семей группы Бай, образующие единство с самоназв. пэбай – «лесные баи», также их называли Э. группы сомату. Имевшаяся в прошлом этногр. специфика этих групп в наст. время в значит. степени утрачена, и сейчас они рассматриваются в кач-ве территор. подразделений Э. Этнич. территория Э. исторически граничила на западе с кочевьями «обдорских самоедов» (ненцев), на юге – с «казымскими самоедами» (лесными ненцами), «туруханскими самоедами», «остяко-самоедами» (селькупами) и «инбаками» (кетами), на востоке – с «тунгусами» (эвенками) и «пясидской самоядью» (нганасанами). Административно она входила в Мангазейский у. Енисейской губ.
История Э. обычно рассматривается в рамках общесамодийского этногенеза. В родовой этнонимике Э. и ряде элементов их культуры присутствует юж.-сиб. традиция, к-рая проникает на Север с переселением в IХ и ХIII вв. ряда южносамодийских родов, принимавших участие в формировании лесных ненцев и Э. Второй этнокультур. компонент, выделяемый в составе Э., – абориг., аркт., зафиксир. в ряде энец. преданий в кач-ве персонажа Моррэдэ-нью – «охотника за дикими оленями». Влияние аборигенов, процесс ассимиляции к-рых южносамод. населением был достаточно длительным, прослеживается в одежде, жилище и ряде др. элементов культуры Э. Трактовка ряда этнонимов энец. родов также говорит об участии сев., абориг. населения в их формировании. Анализ родового состава Э. показывает что соотносятся юж.-сиб. и абориг. компоненты след. обр.: у тундр. Э. – 44,5 % юж.-сиб. компонентов, 33,3 % абориг. компонентов, 22,2 % тундрово-ненец., селькуп. и пр. компонентов; у лесных Э. – 98,2 % юж.-сиб. компонентов, 1,8 % абориг. компонентов.
Сложение этнич. территории обеих этнотерритор. групп Э., вероятно, закончилось к ХVII в. В этот период тер. тундр. Э. включала обшир. пространства тундры и лесотундры от бас. Ниж. и Ср. Таза на юго-западе до правобережья Енисея и Енисейской губы на сев.-востоке. Лесные Э. расселялись в бас. Ср. и Верх. Таза и далее на восток до правобережья Енисея в р-не рек Ниж. Тунгуска и Курейка. В 1-й пол. XVII в. на сев.-востоке Зап. Сибири начинается процесс изменения этнич. территории Э., связанный с переселениями селькупов и формированием их сев. этногр. группы. К кон. XVII в. селькупы окончательно закрепляются в бас. Таза, а в XVIII в. по обеим Баихам. Взаимодействие Э. с селькупами носило различ. хар-р: от прямых воен. столкновений до переселений на новые территории, ближе к низовьям Енисея, и вхождения части энец. семей в состав селькупов.
Энец. ист. предания повествуют о воен. столкновениях в этот период между Э. и эвенками и кетами. В результате этих процессов наибольшему изменению подверглась этнич. территория лесных Э., мн. родовые подразделения к-рых переселились вниз по Енисею. Но наибольшее влияние на Э. в этот период оказали их зап. соседи – ненцы. Уже в 1-й пол. ХVII в. тундр. ненцы-оленеводы, «юрацкая каменная самоядь», в поисках новых пастбищ активно осваивают бас. Таза и Низовую тундру (Гыданский п-ов), прилежащую к левобережью Енисея и Енисейской губе. Продвижение ненцев на запад носило достаточно ярко выраженный воен. хар-р. Ист. повествования Э. упоминают о «трех больших войнах», последнюю из к-рых Э. выиграли, но в итоге все же были в осн. вытеснены с левобережья Енисея и из бас. Таза. Продвижение обдорских ненцев на восток происходило в теч. всего ХVIII в. и объяснялось стремлением хоз. освоения новых территорий.
История Э. на левобережье Енисея имела свое продолжение в истории образованных в Туруханском кр. Енисейской губ. по реформе 1822 Тазовской и Береговой инородных управ, этнич. основу к-рых составило ненецко-энец. население. В границах этих образований нек-рые группы Э. уже к нач. ХIХ в. практически полностью утратили свою этнич. специфику, восприняв ненецкий яз. и культуру (Береговая управа), другие же, при практически полном усвоении ненец. культур. традиции, еще долго сохраняли язык и представления о своей этнич. принадлежности (Тазовская управа).
Окончательно совр. этнич. территория Э. стабилизировалась к сер. ХIХ в. Итогом этих процессов явилось сокращение числ. и территории Э., ограничение ее в осн. низовьями Енисея в пределах зон лесотундры и тундры, а также включение их в различ. территор. группировки, в состав к-рых Э. входили вместе с ненцами, нганасанами и долганами. Др. процесс, определявший этнич. развитие Э. в этот период, состоял в частичной интеграции их этнотерритор. подразделений. Лесные Э., у ряда семей к-рых в ХIХ в. появляются многооленные стада, начинают кочевать в сев. тундры, в пределах территории тундр. Э., что способствовало культур. сближению обеих групп. Этнич. параметры культуры Э. традиционно фиксируются весьма неопределенно, что объясняется ист. судьбами и хар-ром расселения этого народа, а также демогр. факторами. С одной стороны, можно отметить общесамод. основы культуры Э., с другой – более тесные связи с нганасанами, самым самобыт. самодийским народом, что и определяет специфику энец. культуры. Немаловажное влияние на ее атрибутику оказал регион. процесс становления крупностадного оленеводства (ХVIII–ХIХ вв.).
Комплекс. оленеводческо-промысл. хоз-во Э. требовало гибкой системы орг-ции об-ва, основы к-рого базировались как на принципах родства, так и на территор. связях. В кон. ХVIII – нач. ХIХ в. в экон. жизни энец. об-ва значит. роль играли патронимические объединения и большесемейные коллективы, занимавшиеся совмест. добычей дикого сев. оленя и выпасом домаш. оленей. Относит. стабильности этих объединений способствовало и четкое половозраст. разделение труда. Так, при массовой загонной охоте на дикого оленя из коллектива в 25–30 чел. 5–7 мужчин непосредственно занимались промыслом, старики и подростки охотились на подранков и отд. оленей, а женщины разделывали добычу и заготавливали мясо впрок. Аналог. образом, что касается разделения труда, была организована жизнь и в оленевод. стойбище. К нач. ХХ в. у большинства населения низовьев Енисея большесемейные коллективы прекратили свое существование. Доп. характеристики энец. культуры могут быть прослежены в ряде стереотип. установок, определяющих отношение человека к др. людям в различ. культур. ситуациях. Хотя в данном случае собственно энец. материал часто соответствует общесиб., общесамод. либо регион. энецко-нганасан. культур. традициям.
Отношение между полами, а также между взрослыми и детьми в энец. об-ве строились на основе половозраст. разделения труда, чем и определялась соц. стратификация. Главенств. роль в об-ве играл мужчина, в функции к-рого входила деят-ть во всех сферах традиц. произв-ва и обеспечение благополучия семьи. Жен. деят-ть ограничивалась сферой домаш. произв-ва, к-рое также играло социально значимую роль, поскольку мужчина не мог выполнять жен. работу по изготовлению одежды, приготовлению пищи и т. п. В этой связи можно отметить паритетные соц. роли полов в принятии важных для семьи решений и возможность развода, инициатива к-рого могла исходить и от женщины. Единств. обстоятельством, снижающим соц. статус женщины, было отсутствие у нее детей. Ритуал. ограничение деят-ти женщины в периоды беременности, родов или месячных не свидетельствует о ее соц. сегрегации.
Этими же обстоятельствами определялось отношение к детям. Количеств. состав малых семей у Э. был небольшим, что объясняется высокой дет. смертностью, хотя имелись семьи, в к-рых было 6–7 детей. Предпочтительным считалось рождение мальчика. При рождении ребенка ему давали имя-прозвище, связанное с его внешностью либо ситуацией рождения. Оно заменялось в отрочестве, часто на имя умершего сородича (деда, прадеда). Отношение к детям было весьма терпимым, любые попытки ребенка принять участие во взрослой деят-ти поощрялись, а с 7–8 лет детям поручались несложные обязанности, соответствующие их будущим соц. ролям. Зрелым мальчик считался, когда начинал самостоятельно охотиться (в возрасте 15–16 лет), причем в отношении его менялся соц. идентификатор – с «мальчика» на «парень». Девочка считалась взрослой с начала репродуктивного периода. С этого времени они могли вступать в брак.
Отношение к старикам определялось относительным снижением их социально значимых функций в сфере произв-ва, но они полностью находились под покровительством семьи и сородичей. В целом можно отметить у Э. достаточно стойкую традицию взаимопомощи между соседями, родственниками, выражающуюся в перераспределении добычи (за искл. пушнины), оленей, одежды и т. п. В энец. об-ве довольно высок уровень представлений о «должном», к-рые реализуются следованием обычаю. Так, порицанию предаются воровство, за к-рое может постичь небесная кара, неуважение к старшим, гостю и т. д. Аналог. установки существуют и в отношении природы, к-рая рассматривается как податель всего необходимого человеку. Это реализуется и высшем пантеоне Матерей Природы, в обрядах возвращения «жизненности», взятой в природе (предание земле глаз добытых диких оленей), рацион. регулировании кол-ва добываемых зверей, птиц и рыб и т. д. Данные стереотипы энец. культуры способствовали сохранению этнич. традиции, несмотря на сложную ист. судьбу энец. народа.
Особое место по отношению к общесамодийской занимает и энец. идеология, к-рую можно определить как сочетание традиц. мировоззренч. системы с шаманизмом. Энец. пантеон включает, с одной стороны, персонажей высш. уровня, соотв. ненецким (Нга, Тодоте, Дя-Меньюо), более низкий уровень составляют многочисл. духи-хозяева природ. объектов, духи-помощники и покровители, выступающие часто в антропо- либо зооморфном виде. С другой – в основе традиц. мировоззрения Э. лежали представления о Матерях Природы – Земле-матери (Моу-нямы), Солнце-матери (Коу-нямы), Огне-матери (Туй-нямы), Воде-матери (Бы-нямы), к-рые и определяют целостность мироздания, соотношение и взаимодействие его ипостасей, место человека и его отношение к миру, трансформацию жизненности и т. п. Энец. шаманизм типологически соответствует общесибирскому.
Погребальный обряд характеризовался тем, что умерших, облаченных в спец. одежду и зашитых в оленьи шкуры, отвозили на нартах в тундру, где сооружали над покойником деревян. шалаш без входа. Возле шалаша убивали оленей, везших погребальную нарту, оставляли имущество покойного (копье, лодку, капкан – для мужчин, котел, посуду, игольник, наперсток – для женщин) – все вещи в поломанном виде. В погребении принимал участие шаман. Возвращаясь в стойбище, участники похорон проходили ритуал. очищение, переступая через костер или через убитую собаку.
До XIX в. у Э. сохранялись патрилинейные экзогамные группы, патриархальные большие семьи, многоженство, левират, уплата калыма.
Осн. традиц. занятие – охота на сев. оленя. Охотились с луками, коллективно, на перешейках между озерами, загоняя оленей в ловушки с сетями на речных переправах. Сейчас применяется облепленный с внеш. стороны снегом маскировочный щит на полозьях с отверстием для ружья. Была распространена пушная охота (на песца, лисицу, горностая) с применением пастей – самодельных ловушек давящего типа. На Енисее было развито рыболовство с использованием сетей и неводов, добывали сельдь, омуля, нельму, сига, чира, осетра. Оленеводство в осн. вьючное, у ненцев были заимствованы упряжное оленеводство и нарты. В 1930-х гг. организованы оленевод. и промысл. хоз-ва. Общая динамика хоз-ва Э. состоит в переходе от промысл. экономики, «культуры охотников на дикого оленя», к домаш. крупностадному оленеводству у тундр. Э. и сохранении у лесных Э. таеж. промысл. хоз-ва с элементами домаш. оленеводства, в осн. транспорт. направленности. Хоз. комплекс Э. представлен в традиц. промысл. календаре, где названия месяцев отражают тот или иной род занятий. Так, март у лесных Э. носил назв. «сойдадюнгул адири» – «хорошей охоты на дикого месяц» (период промысла оленя загоном и скрадыванием), ноябрь – «кэдэроирио» (у тундр. Э.), «кэдэркорадири» (у лесных Э.) – «гон дикого оленя» (период охоты с оленем-манщиком). Охота на водоплав. птицу в период линьки отражена в названиях августа: «кануирио» (у тундр. Э.) – «птенцов месяц», «дедюдири» (у лесных Э.) – «лебедя месяц». С рыболовством связано наименование июня: «наардири» (у лесных Э.) – «лов рыбы». Пушной промысел, в частн. охота на песца, имел скорее ситуационный хар-р и не нашел отражения в календаре сев. самодийцев. Усиление же роли оленеводства в хоз-ве Э., а в низовьях Енисея самое большое поголовье домаш. оленей было сосредоточено именно в их правобережной группе, нашло отражение в традиц. промысл. календаре. Апрель тундр. Э. называют «надииро» («первые телята родятся»), октябрь – «могодиирио» («месяц, когда пороз-олень роняет рога») или «кораирио» («оленя-самца месяц»). Май в календаре лесных Э. – «надидири» («рождение оленьих телят»), сентябрь – «отудайдири» («гон оленей»), октябрь – «могудидири» («конец оленьего гона»).
Осн. жилище Э. – чум – имеет ряд отличий от общесамод. типа и сближается с нганасанским, что определяется принадлежностью этих народов к единой культуре охотников на диких оленей. Для энецко-нганасан. чума характерны 2 осн. шеста, расположенных у входа и за очагом, наличие 3 шестов надочажного устройства, 4–8 нюков перекрытия, постановка зимой чума на землю, в вырытую в снегу яму, а не непосредственно на снег, что связано с традицией углубленного в землю жилища, подкрепляемой еще и лексич. формулой «спуститься с горы», т. е. сесть ближе к огню, ориентировка чума в пространстве входом на восток.
У Э. и нганасан бытовал также единый комплекс одежды, генетически восходящей к распашной одежде с вшитым нагрудником. В эпич. сказаниях существует универс. формула: «Ваша одежда от нас», чем Э. подчеркивали свое родство с нганасанами. Традиц. комплекс одежды Э. различается по 2 их этнотерритор. группам. У лесных Э. большее распространение получила ненец. одежда. Так, в 1926 одежду энецко-нганасан. типа носили 55 % лесных Э., ненецкого – 30, долганского – 15 %, в 1948 ненец. одежду использовали уже 71 % мужчин и 68 % женщин, энецкую – 19 % мужчин и 21 % женщин, в 1962 последняя практически вышла из употребления. В то же время собственно ненец. костюм у Э. частично трансформирован в соотв. с этнич. традицией. Более традиционным является комплекс одежды тундр. Э., у к-рых он сосуществует с ненецким. Особенности муж. костюма – двойная составная верх. одежда, сокуй с султаном на капюшоне, изготавливаемый из хвоста оленя, что является внеш. знаком отличия Э. и нганасан от ненцев. Характер. чертами костюма Э. были также отсутствие наруж. поясов, цилиндрич. обувь без подъема, аналогов к-рой у др. народов Севера нет. Жен. одежда, также двойная, обернутого типа, распашная, тоже носилась без наруж. пояса. Особенностями жен. костюма Э. были нательный комбинезон, более короткая обувь, к-рая заправлялась под штанины комбинезона, капорообразные шапки. В отделке одежды использовались собачий мех и раскраска кожи. У Э. и нганасан существовала особая т. н. танцевальная (погребальная) одежда для переходных обрядов, к-рая изготавливалась впервые в возрасте 7 лет, а затем в течение жизни неск. раз перешивалась. Особенностями бытования энец. костюма были использование в кач-ве летней одежды старой зимней, а также особое отношение к нек-рым деталям жен. одежды (обувь, натазники), регулируемое представлениями о «сакральной нечистоте» женщины.
Традиц. пища Э. – морож., свежая вареная и соленая рыба и оленье мясо, рыб. и мясные супы с крупами.
Энец. фольклор включает мифол. и ист. предания, сказки о животных, былички. Среди эпич. жанров – дёре («вести») – рассказы о реальных ист. героях и событиях – и сюдобичу («мифы») – рассказы о мифол. героях и событиях, исполняемые речитативом на одно- и трехтоновые мелодии с устойчивой ритмич. структурой.
Энец. музыка представлена лишь фольклор. традицией и генетически родственна музыке ненцев и нганасан. В песен. культуре сосуществуют 2 жанровых сферы: барэ («напев»), имеющий хар-р индивид. импровизации, и кунуярэ (у тундр. Э.), кинуадэ (у лесных Э.) («песня») – песенно-поэтич. высказывание с традиц. системой символов, иносказат. образов.
Шаман. бубны как муз. и ритуал. инструмент – педди (у тундр. Э.), фендир (у лесных Э.) – относятся к якут. типу. Развиты худ. аппликация по меху и сукну, резьба по кости.
Лит.: Мифологические сказки и исторические предания энцев // Тр. Ин-та этнографии. М., 1961. Т. 66; Бытовые рассказы энцев // Там же. М., 1962. Т. 75; Система оленеводства лесных энцев и ее происхождение // КСИЭ. 1962. Вып. 37; Долгих Б.О. Очерки по этнической истории ненцев и энцев. М.; Л., 1970; Одежда народов Сибири. Л., 1970; Симченко Ю.Б. Культура охотников на оленей Северной Евразии. М., 1976; Васильев В.И. Ненцы и энцы // Этническая история народов Севера. М., 1982; Он же. Проблемы формирования северосамодийских народностей. М., 1979; Грачева Г.Н. Традиционное мировоззрение охотников Таймыра. Л., 1983.