Окончательное объединение советских писателей, состоявшееся в начале 1930-х годов, серьезно сказалось и на дальнейшем развитии сибирской литературы. Был положен конец изматывающей групповой борьбе, тормозившей литературный процесс, и писатели могли теперь активно и плодотворно заниматься творчеством. Правда, на общей для всех идейно-художественной платформе, выразителем которой стал соцреализм. Он четко задавал идеологические параметры, расписывал правила игры, чем довольно жестко ограничивал творческую свободу художников, свободу их самовыражения. Однако за полтора десятилетия советской власти большинство деятелей литературы и искусства были к этому морально уже вполне готовы.
Да и соцреализм при всей своей идеологизированности возник не на пустом месте. Он во многом отражал развернувшиеся в стране в годы первых пятилеток грандиозные экономические и социальные преобразования. Возводились заводы, электростанции, шахты, появлялись целые города, прокладывались новые железные дороги, показывались чудеса производительности… В одном только Новосибирске строилось в это время сразу несколько гигантов индустрии. А бок о бок с индустриализацией шла не менее масштабная и впечатляющая (только куда более драматичная) коллективизация. Большие изменения происходили в культуре, национальном вопросе… Социально-экономические подвижки такой силы и размаха не могли оставить равнодушными мастеров слова, они остро волновали и внушали чувство необычайного оптимизма. Как вспоминал впоследствии Вс. Иванов: «В светлое завтра верили все — и писатели, и критики, и читатели». Что, разумеется, не могло не отразиться на литературных произведениях.
Характеризуя основные тенденции развития литературы Сибири конца 20-х и в 30-е годы прошлого века, В. Итин в статье «Внимание качеству культуры» констатировал: «Тема превращения отсталой страны — в страну крупной индустрии, вооруженной самой передовой современной техникой, в страну крупнейшего в мире социалистического земледелия, превращения мелкого собственника в колхозника, кочевника, — в строителя социализма, малограмотного парня — в научного работника и т.п. — является и становится главной темой советской литературы в Сибири»[1].
Эта «главная тема» разрабатывалась сибирскими писателями в разных жанрах. Ну а производили «разведку боем» специалисты оперативного отклика — публицисты и очеркисты. Их можно было увидеть на заводах и стройках пятилетки, в колхозах, на дальних стойбищах… Благодаря такой оперативности, смелости вторжения в различные области жизни, очерк стал ведущим жанром в 1930-х годах. По своему характеру был он в основном агитационным, просветительским, а не проблемным и аналитическим, каким станет в 1950 — 1960-х годах, но он выполнял общественно-политические потребности и задачи своего времени: и главную из них — живыми примерами из практики социалистического строительства вдохновлять массы на новые трудовые свершения.
Ну а тон в сибирской очеркистике и публицистике 1920 — 1930-х годов задавали писатели-новосибирцы. Одним из пионеров художественной документалистики в послереволюционной сибирской литературе стал В. Итин, очень интересно и плодотворно работавший в этом жанре. В 1926 году он был участником гидрографической экспедиции в Карском море, совершил путешествие по Енисею до впадения его в океан, а летом 1929 года на борту ледокола «Красин» дошел Северным морским путем до Ленинграда. Еще никому до этого похода не удавалось совершить путешествия по воде из Новосибирска к берегам Невы. Об этом уникальном плавании писатель поведал в цикле очерков «Выход к морю». Совершил он и еще одно захватывающее путешествие — по морям, омывающим Курилы, Камчатку и Чукотку, которое стало материалом для очерков «Восточный вариант». В этих своих документально-художественных повествованиях В. Итин страстно отстаивал идею освоения Северного морского пути. Его очерки были насыщены фактами, отличались глубоким знанием материала, аргументированностью и в то же время яркой эмоциональной окрашенностью, поэтичностью.
В. Итин много сделал для развития сибирского очерка не только как автор, но и как тогдашний главный редактор «Сибирских огней», продолжавших оставаться форпостом советской литературы на востоке страны. Не было, пожалуй, в 1920 — 1930-е годы в СССР журнала, где уделяли бы столько внимания очерку и публицистике.
Интересно и плодотворно работал в этом жанре новосибирский писатель — М. Кравков. В 1926 году он побывал в Кузнецке, где закладывался Кузнецкий металлургический комбинат и написал очерки «Тельбес» и «Тельбесские зарисовки», а в 1931 — 1933 годах писатель участвовал в геологических экспедициях по Горной Шории», впечатления от которых легли в основу целого ряда его прозаических произведений. С большой теплотой писал о дружбе русских и шорцев, вместе создававших первенец сибирской металлургии, в очерковой книге «В стране Темира» делавший первые шаги в литературе А. Смердов. Регулярно выступали с очерками в тридцатые годы и другие новосибирские авторы: Г. Вяткин, Е. Иванов, больше известный под псевдонимом Филиппыч, А. Коптелов, А. Куликов, П. Стрижков, А. Мисюрёв.
Передовые позиции очерка в 1930-х годах не говорили о том, что литература «главных калибров» молчала. Другое дело, что одни и те же авторы не без успеха работали в разных жанрах, и нередко в документалистике проходило «обкатку» то, что потом находило отражение в прозе или даже поэзии. У того же М. Кравкова его экспедиции вылились не только в очерки, но и большой прозаический цикл под общим названием «Рассказы о золоте», куда вошли повести и рассказы, написанные в 1930-х годах, где писатель увлекательно поведал о людях, поднимавших разрушенную гражданской войной золотодобывающую промышленность Сибири. А вот роман Коптелова «Светлая кровь» (1931) целиком вышел из опубликованного годом раньше очерка «Дорога в Турксиб». Оба они — об освоении казахских степей и начале строительства Турксиба.
Романтикой социальных преобразований были проникнуты и многие произведения поэтов. Талантливейший поэт 1930-х годов П. Васильев в те годы писал:
Сибирь, настанет ли такое,
Придет ли день и год когда
Вдруг зашумят, уставши от покоя,
В бетон наряженные города?
Я уж давно и навсегда бродяга.
Но верю крепко — повернется жизнь,
И средь тайги сибирские Чикакго
До облаков поднимут этажи.
Павла Николаевича Васильева (1910 — 1937) по большому счету вряд ли можно отнести к нашим землякам. Его отчая земля — Прииртышье, Павлодар. Хотя родиной он вправе был называть всю Сибирь, изъезженную им вдоль и поперек. В 1927-м, почти год Васильев прожил в Новосибирске. Он еще не был автором многих своих знаменитых стихов и поэм, но мощь таланта уже тогда чувствовалась в нем. И две опубликованные в 1927 и 1928 году в «Сибирских огнях» стихотворные подборки, ставшие, по сути, его поэтическим дебютом, заявкой в большую литературу, красноречиво об этом свидетельствовали. Так что и в литературной истории нашего города он оставил свой заметный след.
Как и его сверстник Александр Александрович Мисюрёв (1909 — 1973) — прозаик, фольклорист, сказитель, очеркист. В 1935 году редакцией «Сибирских огней» он был командирован на Рудный Алтай для поиска и сбора рабочего фольклора и старинных преданий. А. Мисюрёв активно включился в эту работу и много лет подряд ездил туда. Результатом стали его знаменитые ныне сказы, составившие книги «Бергалы» (1937), «Легенды и были» (1938), о которых высоко отозвался крупнейший знаток сибирского фольклора М. Азадовский. В дальнейшем, помимо горнозаводского фольклора, А. Мисюрёв собирал легенды и сказы ямщиков Сибирского тракта, фольклор революции и гражданской войны, что нашло отражение в его более поздних книгах «Предания и сказы Западной Сибири» (1954), «Сибирские сказы, предания и легенды» (1959) и др., прочно утвердившие за ним славу крупнейшего собирателя фольклора. И не только собирателя. Сказы и предания А. Мисюрёва — еще и очень самобытное художественное явление. Они превосходно передают суть и характер народа, сумевшего, несмотря ни на что, сохранить живую душу. В них раскрывается целый поэтический мир, развертывается живописная мифология старинной сибирской мастеровщины и ямщины. И совершенно справедливо произведения А. Мисюрёва встали в один ряд со сказами Бажова и Писахова.
Сибирская литература 1930-х годов имела преимущественно «производственное» лицо. Но преобразования шли не только в промышленности или на ударных стройках, но и в деревне, и в глухих национальных окраинах. Поэтому не обходили писатели и такие важные темы, как коллективизация и национальная. Причем писатели Новосибирска принимали в их разработке самое активное участие.
Так, процессу установления новых социальных отношений на селе были посвящены роман А. Коптелова «Новые поля» и повесть Г. Пушкарева «Земля кричит» (обе вещи — 1929). Ну а первым, кто взялся за тему коллективизации в сибирской прозе, был Е. Пермитин со своим романом «Капкан». Написанные по горячим следам событий, названные произведения, правда, еще не касались всех сложностей большой социальной ломки на селе и были лишь первыми подступами к одной из важнейших тем советской литературы.
С особой силой зазвучала в 1930-х годах традиционная для сибирской литературы национальная тема. Редко кто из писателей-сибиряков не отдал ей дань. Тем более что она на рубеже 1930-х годов нередко тесно переплеталась с темой установления новых социальных отношений. Ну а для таких сибирских писателей, как И. Мухачёв и М. Ошаров, она стала поистине магистральной.
Илья Андреевич Мухачёв (1896 — 1958) родился в Бийске. В литературу он пришел довольно поздно: первый сборник стихов «Чуйский тракт» он выпустил уже в тридцатилетнем возрасте. К этому времени поэт успел пройти большую жизненную школу, где пришлось сменить ему немало профессий, пройти окопы Первой мировой войны, красноармейцем-добровольцем участвовать в разгроме белогвардейцев на Алтае. В конце 1920-х годов вслед за некоторыми другими алтайскими литераторами (Е. Пермитиным, Г. Пушкаревым, А. Коптеловым, И. Ерошиным) И. Мухачёв переезжает жить в Новосибирск, где сразу же вливается в объединение «крестьянских» писателей. Как представитель беднейшего крестьянства, прошедший путь революционной борьбы, И. Мухачёв решительно поддержал линию партии на коллективизацию и даже выступил с трибуны Первого съезда сибирских колхозников (1934) с призывом вступать в колхозы. Это стихотворное обращение в печатном варианте называвшееся «Слово к единоличникам, беднякам и середнякам», широко использовалось в партийной пропаганде тех дней. Первое свое крупное произведение поэт, начинавший с воспевания природы, тоже посвятил теме колхозного движения. В поэме с красноречивым названием «Путем коллектива» (1932) он рассказал о жизни алтайской деревни на пути к коллективному хозяйствованию. Главной же, «пожизненной» поэтической привязанностью И. Мухачёва стала алтайская тема, которая проходит через все его творчество, начиная со стихов «Чуйского тракта» и кончая самым крупным произведением поэта — стихотворной «Повестью о Демжае-алтайце» (1939), где в эпических образах и картинах запечатлен крутой революционный поворот в судьбе алтайского народа.
Михаил Иванович Ошаров (1894 — 1943) родился в Минусинском уезде Енисейской губернии. Служил в царской армии, принимал активное участие в освобождении Красноярска от колчаковцев, а затем до 1931 года работал инструктором потребкооперации на Севере. Постоянные разъезды по сибирской тайге и тундре, общение с местным населением сделали М. Ошарова большим знатоком эвенкской и ненецкой культуры. Отсюда глубокая достоверность его произведений, среди которых самым известным, принесшим ему славу, стал роман «Большой аргиш» (1934), рассказывающий о повседневной жизни нескольких эвенских семей, объединившихся в одно кочевье. В романе писателю удалось передать особый внутренний ритм бытия эвенков, естественную целесообразность их существования, идущую от неразрывной связи с природой, но главное — показать характер человека национальной среды. Михаил Ошаров изобразил маленький народ на пороге неизбежного распада его общинно-родового строя. Поэтому и «аргиш» здесь — не просто перегон оленей, обычная кочевка, а поиск новых путей в жизни.
Афанасий Лазаревич Коптелов (1903 — 1990) в том же 1934 году опубликовал роман о судьбе другого народа Сибири — алтайского — с таким же, как и у романа Ошарова, символичным названием — «Великое кочевье». Оба заголовка четко определяют и подчеркивают главную социальную задачу произведений — показать смену векового уклада новыми формами бытия. Роман Коптелова как раз и рассказывает о переходе от традиционного единоличного кочевья к оседлой жизни, к колхозу. Как и ошаровский «Большой аргиш», «Великое кочевье» считается одним из лучших произведений русской словесности XX века на национальную тему, и заслуженно вошло в «золотой фонд» советской литературы. Едва ли не самой художественно сильной и значимой вещью стало оно и в творчестве самого Коптелова.
К «Великому кочевью» А. Коптелов пришел уже достаточно сложившимся и опытным художником. Он родился на Алтае, в семье староверов. Рано обнаружился в нем интерес к слову, к книге. Работал книгоношей, занимался после окончания курсов «красных учителей» ликвидацией неграмотности в селах, сотрудничал в различных сибирских газетах. Первые рассказы А. Коптелова появились в алтайском журнале «Сибирская деревня» в 1924 году, а с 1925-го он регулярно выступает в «Сибирских огнях» как очеркист и прозаик. К началу 1930-х годов (в это время он, как и Ошаров, прочно обосновывается в Новосибирске) А. Коптелов — автор уже двух романов и стольких же повестей. Но прежде чем сложился новый роман о коренных алтайцах, писатель опубликовал несколько десятков очерков и рассказов об их жизни, которую писатель упорно и кропотливо изучал многие годы.
И. Мухачёв, М. Ошаров, А. Коптелов, Г. Пушкарев, Н. Алексеев… Это была хорошая замена по разным причинам покинувшим к началу 1930-х годов Новосибирск В. Зазубрину, М. Басову, И. Ерошину, Е. Пермитину и некоторым другим писателям. А уже начинали пробовать свои голоса представители следующего литературного поколения: Е. Березницкий, Е. Стюарт, А. Смердов…
Однако и старая гвардия литературного Новосибирска не сидела, сложа руки. Снова обращается к теме Гражданской войны в Сибири К. Урманов. Существенно доработав и дополнив новыми, он переиздает рассказы о колчаковщине — сборники «Гневные годы» (1932) и «Гнев» (1934). А в конце 1930-х годов, выступая уже в качестве историка и публициста, выпускает книгу документальных очерков «Отряд Петра Сухова», где рассказывает о легендарных партизанских командирах Западной Сибири. Г. Вяткин, полностью переключившись к этому времени на прозу, печатает рассказы и крупнейшее свое произведение — роман «Открытыми глазами», посвященный происходящим в Сибири социальным процессам.
Проводит огромную работу как автор статей на исторические и общественно-политические темы, критических обзоров и рецензий в периодике один из старейших (с 1923 года) членов редколлегии «Сибирских огней» Вениамин Давидович Вегман (1873 — 1936). Человек поистине энциклопедических знаний, личность яркая и колоритная, прошедший тюрьмы и ссылки, он редактировал сибирские газеты, был в числе инициаторов «Сибирской советской энциклопедии». По его предложению был создан Западно-Сибирский краевой музей и архивохранилище при нем. С 1920 года В. Вегман заведовал Сибархивом, собирая документы по всей Сибири.
Как и в 1920-е годы, литературная жизнь Новосибирска 1930-х годов была связана главным образом с журналом «Сибирские огни», который после некоторого журнального всплеска в Новосибирске на рубеже 1930-х к середине этого десятилетия снова пребывал в гордом одиночестве.
Правда, в сентябре 1933 года в Новосибирске начала выходить краевая газета «Литературная Сибирь». Являлась она изданием Западно-Сибирского оргкомитета Союза советских писателей (ответственный редактор Анатолий Высоцкий), тесно сотрудничавшего с «Сибирскими огнями», и оперативно откликалась на литературные события не только края, но и страны. На ее страницах нашли отражение важнейшие литературные кампании 1930-х годов. В качестве одной из главных своих задач она ставила создание «массового литературного движения в Сибири», привлекая к этому делу лучшие литературные силы края. Ее авторами были А. Коптелов, Г. Вяткин, И. Ерошин и др. Но просуществовала она недолго: до 9 мая 1934 г. И журнал «Сибирские огни» остался для новосибирских (да и не только их) литераторов практически единственным центром притяжения.
Имея такой журнал, новосибирцы оказывались в исключительно выгодном положении по отношению к другим сибирским регионам. Но это вовсе не значило, что с точки зрения качества своей литературной продукции они имели какие-то льготы. Изначально высокая планка художественных требований в «Сибирских огнях» не снижалась ни для кого. Так что не в последнюю очередь еще и поэтому отряд писателей Новосибирска оставался на передовых позициях не только сибирской, но и российской словесности. Достаточно сказать, что на Первом съезде писателей СССР литературная дружина столицы Сибири была самой крупной и представительной после Москвы и Ленинграда.
Кстати, незадолго до всесоюзного писательского форума, в июне 1934 года, в Новосибирске прошел первый краевой съезд писателей Западной Сибири, где присутствовало свыше полусотни писателей. Он стал как бы генеральной репетицией перед отправкой лучших писателей Сибири в Москву.
В фокусе пристального внимания Москвы писатели Новосибирска нередко оказывались и после всесоюзного съезда. Так, в марте 1937 года в столице состоялась «пятидневка» сибирской литературы, которой, в частности, было посвящено расширенное заседание правления Союза советских писателей. В числе приглашенных на него сибирских писателей были и новосибирцы В. Итин, М. Кравков, Н. Алексеев, И. Мухачёв, А. Коптелов, Е. Стюарт.
В 1930-х годах советская, в том числе и сибирская литература завоевывает все более широкое читательское признание. Связь литературы с жизнью, а читателя с писателем, становится все более прямой и непосредственной. Так в 1934 — 1935 годах детские писатели Новосибирска боле полусотни раз выступили в школах, а в результате городские библиотеки отметили небывалый приток новых читателей и резко возросший спрос на книгу. Появилась широкая сеть школьных литературных кружков. А в 1935 году секция детских писателей провела в Новосибирске семинар, целью которого было дать подросткам общее литературное развитие, познакомить с основами литературоведения и творчеством отдельных писателей.
В мае 1936 года в Новосибирске состоялась краевая литературная конференция, созванная по инициативе первого секретаря Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе. Она была тщательно подготовлена. До ее начала бюро крайкома дало задание ряду сибирских горкомов провести читательские конференции на местах, для чего командировало вместе с Западно-Сибирским правлением Союза Советских писателей литераторов-докладчиков. Почти все выступавшие на краевой конференции отмечали огромный интерес читателей к художественной литературе и отставание писателей Западной Сибири от высоких идейно-художественных требований, ей предъявляемых. Любопытно, что в конференции участвовали далеко не только люди пишущие. Из трехсот присутствующих на ней делегатов профессиональных писателей набиралось не более двух десятков. Конференция была широко представлена различными социальными группами. Были на ней и рабочие, и колхозники, и политработники, и библиотекари, и журналисты, и актеры, и художники, и военные. В работе конференции в качестве гостей принимали участие писатели из Москвы, Украины, Грузии.
Оглядываясь в прошлое, важно отметить и тот факт, что писатели 1930-х годов не были обойдены не только всенародной любовью, но и вниманием и заботой властей. В том числе — и местных. Причем как в творческом, так и в чисто бытовом плане. Во всяком случае, на примере Новосибирска середины 1930-х годов это наглядно подтверждается. Как лишний раз доказывается и роль той или иной личности в истории.
С 1930 по 1937 год председателем Западно-Сибирского крайисполкома был Ф.П. Грядинский. Человек в крае искренне любимый и уважаемый, он много сделал для развития культуры, искусства и литературы. Это при нем была установлена ежегодная краевая литературная премия имени А.М. Горького. Премия присуждалась дважды, пока Западно-Сибирский край не разделили на области. В том же, 1933 году, крайисполком установил еще одну премию — имени Петра Николаевича Стрижкова (1903 —1933) — рано ушедшего из жизни талантливого яркого очеркиста, много писавшего о социально-экономических преобразованиях в Сибири. Ею отмечались лучшие произведения, посвященные индустриализации или коллективному строительству края. Также при Ф.П. Грядинском новосибирским писателям в 1933 году был передан безвозмездно новый добротный, просто сказочный по тем временам двенадцатиквартирный деревянный дом с водопроводом, печным отоплением и даже такими почти немыслимыми тогда благами, как канализация и телефон. Каждому писателю предоставлялась отдельная квартира. Для коммунального быта той эпохи тоже невиданная роскошь! Такого дома, где бы жили одни писатели, в Сибири ни до, ни после этого не было. Сейчас этого двухэтажного дома на углу Межениновской (ныне Челюскинцев) и Енисейской улиц, рядом с вокзалом, уже нет, но он, без преувеличения, стал фундаментом бытового благополучия не одного поколения новосибирских литераторов. В дальнейшем, когда вовсю заработает общесоюзный Литфонд, квартиры писателям местными властями будут строиться уже на его деньги.
Вторая половина 1930-х годов для советских писателей была не только временем сплочения и большого подъема, но многих тяжелых непоправимых утрат. Страна вступала в черную полосу репрессий, которые больно ударили по всему обществу, включая, конечно, и литературу. Понесли урон и новосибирские писатели, не досчитавшись в своих рядах к концу 1930-х годов ряда талантливых собратьев.
Одним из первых в 1936 году был репрессирован В. Вегман. А через год литераторы Новосибирска «посыпались» один за другим, навсегда исчезая в чреве «черных воронов». Г. Вяткин, В. Итин, М. Кравков, А. Ансон… Скорбный этот список можно было бы продолжить и такими бывшими новосибирцами, как В. Зазубрин, М. Басов, В. Правдухин.
А страна тем временем стояла на пороге еще больших испытаний.